О перипетиях судьбы, магии и любви (гет)

Кричер, вообще-то, был брюзгой и мерзавцем.

Гермиона после двух лет сосуществования с этим представителем эльфийской расы никаких иллюзий не питала. И, тем более, не хотела спасать и освобождать никого — от слова "совсем". Видимо, последние ветряные мельницы разбились о борьбу с характером ушастого тирана, которого нехороший парень Гарри скинул ей на шею, как и весь дом на Гриммо, наследство Сириуса и все остальное. Просто в один момент ее друг исчез. Так что его невозможно было обнаружить ни одним поисковым заклинанием. Он был жив — гобелен говорил об этом ясно.

Гарри просто ушел.

Раз в два месяца у ее изголовья появлялось письмо, написанное знакомым почерком.

Еще одно подтверждение, что Мальчик-который-выжил жив, но не хочет иметь больше никаких дел с магическим миром. Она была единственной, кому Гарри продолжал писать и отвечать на ее письма. Которые, опять же, непонятно куда таскал Кричер, не способный и не желающий сказать, что именно случилось с Поттером-Блэком.

Как будто она, грязнокровка, не была достаточным оскорблением для многовековых устоев дома Блэк, чтобы сукин эльф проявил некоторую гибкость. Допытываться у Кричера, что случилось, было делом бесполезным. Гермиона два года спрашивала его о Гарри и получала в ответ только молчание.

У нее было золото — куча, достойная самого тщеславного дракона. Библиотека, полная настоящих рукописных сокровищ, защищенный дом — и полное одиночество...

Стадию гнева на Гарри она уже пережила.

Да, он ее бросил и никак не обсуждал причину, побудившую его так резко уйти. Однако Гермиона знала, что он никогда не поступил бы с ней так без веского на то основания. Все же она была для него семьей, как и он для нее. Гермиона продолжала любить и скучать. Просто ужасно, безобразно скучать. Верить, что Поттер однажды вернется.

И упрямо его искать.

Пусть Гарри сделал все, чтобы найти его было невозможно. Он готовил свой уход не один месяц, а она была так слепа и беспечна, что не обратила внимания. За это Гермиона себя ненавидела. Занятая дрязгами в министерстве, она и не заметила, как он отдалялся все больше.

Словно через три года после победы жизнь была для всех, кроме Избранного.

Безусловно, смерть Лорда что-то переменила в Гарри... Правда, Гермиона была так глупа, что не заметила, кроме великого освобождения в нем — такую же тоску. Словно смерть на той поляне в Запретном лесу что-то сломала в Гарри, оборвала навсегда. Пережитое сделало его максимально закрытым. Гермиона, которую он до сих пор подпускал ближе всех, предпочитала думать, что это пройдет. Нужно лишь время.

Глупая самодовольная корова.

Она только что вернулась из Министерства после празднования третьей годовщины падения Тома.

Мучительно... Так как не было самого победителя, она была основным "блюдом" для толпы. Необходимой жертвой для пиара лично министра и мудрой политики нового Министерства Магии. Эти игры ей удовольствия не доставляли. Пусть наивность ушла в прошлое, но Гермиона по-прежнему не переносила лицемеров. А весь этот пышный праздник был парадом такого отъявленного лицемерия, что отмыться хотелось.

Гермиона избавилась от туфель на шпильках и осталась в своем белом узком платье. Попивать вино, таскать конфеты и думать, смотря на огонь. В этом месяце Гарри не напишет... Он вообще перед датой Битвы за Хогвартс замолкал. И она каждый раз сходила с ума от беспокойства за него.

Когда в пламени камина зажегся еще один алый огонек, она сползла на ковер. Саламандра... Живой огонь, наведывающийся в очаги Блэк-хауса. Гарри так и не признался, как ему удалось приманить саламандр. Ведь они не любят города и заключенный в камень огонь, огненным ящерицам больше по душе вольные костры в лесах или среди полей.

Карие глаза наблюдали за веселой пляской двух или трех ящерок.

Огонь стал совершенно золотым и грел не плоть, а сердце.

Почему-то ей хотелось верить, что это привет от него, от Гарри. Он точно знает, что в такой день она тоскует и хочет плакать. Гарри всегда был поразительно внимательным. И понимал. Всегда ее понимал.

Гермиона поставила бокал прямо на паркет и подхватила бутылку вина.

Бесшумно ступая, она спустилась по лестницам в сердце дома, мимо многочисленных портретов спящих Блэков. Ей было очень трудно поладить с этими снобами... То, что она, магглокровка, стала наследницей их дома и состояния, едва ли обрадовало яростных безумцев. Но банка растворителя волшебных красок и дар переговорщика сотворили чудо — ее больше не оскорбляли через слово. Теперь с мертвыми обитателями Блэк-хауса у Гермионы был нейтралитет.

Тем более, она всерьез не мнила себя хозяйкой дома.

Нет, Гермиона только хранила особняк и все остальное для настоящего владельца.

Бороздки рун на полу, два продольных углубления, ведущие к выдолбленным в камне чашам — для крови. И ощущение гудящей в воздухе магии, уж точно малодружелюбной к ней. Гарри, даря ей этот непростой дом, сделал все, чтобы вредить ей эти стены не могли. Но никаких прав, кроме его воли, на наследие Блэков у нее не было...

Она вылила вино на алтарь, сделала пару щедрых глотков сама и отсалютовала бутылкой в пустоту. Голова почему-то закружилась, и Гермиона уселась на пол, подобрав под себя ноги. Коснулась пальцами алтаря, ощущая удары магии — сердце дома. Средоточие магии целых поколений. И то место, где она видела Гарри в последний раз.

Сколько она так просидела, бездумно пялясь в пустоту, сказать было трудно.

Просто в один момент — там, где раньше был гладкий камень, Гермиона увидела борозды, словно от гигантских когтей. Она моргнула — и все исчезло. Иллюзия?

Вытащила палочку, стремительно трезвея, и со второй попытки уничтожила скрывающий покров чар, которые точно накладывал Поттер.

На стенах, на полу были следы когтей. Словно что-то огромное билось в алтарном зале, пытаясь вырваться на свободу.

Гермиона увидела круглую вмятину возле самого алтаря — камень был оплавлен. Она подошла и коснулась — горячо... Пришлось резко отдернуть руку, и она, потеряв равновесие, полетела куда-то.

В ушах звенело, Гермиона сидела и пялилась на чьи-то сапоги и край серебристой материи. В голове ни одной мысли, только матерные конструкции.

Что это было? И где она?

Если память этого мира была живой, то жила она в шуме листвы... Так было для эдьфов синдар.

Незадолго до празднования Первого дня весны под тихим сводом дворца Лихолесского Владыки, куда не проникал ни один случайный ветер перемен, случилось некое происшествие. Сам Ар-Трандуил предпочитал называть случившиеся беспардонным вторжением. Ведь смертная девица почти упала на него. И она была пьяна.

По части учуять винный дух — на способности целителя дорвинского можно было положиться полностью.

Так вот, сын Орофера и полноправный таур Лихолесья переходил из одной части своего дворца в другую. И в открытом всем ветрам зале на самом верху скрытого под землей замка — где так упоительно было слышать голоса Великой Зеленой Пущи — ему под ноги свалилась из пустоты смертная дева. Трандуил, король-чародей, не ощутил ни капли магии, которая могла бы объяснить столь внезапное появление.

Зато стражи, прибежавшие на шум, увидели шокированное прекрасное лицо Владыки и были свидетелям начавшейся перепалки. Нет, как утверждал младший страж Куталион, король пытался быть вежливым. Но леди проявила совершенно несносный характер, не хотела слушать таура и даже позволила себе его перебивать. За все Эпохи немногие смели вообще себя так вести с сыном Орофера.

Принц же скромно считал, что отец мог быть поприветливей и не подозревать испуганную девушку сразу Моргот знает в чем. Будь таур чуть добрей, может, он и леди Гермиона поладили бы чуть быстрее — избавив целое королевство от многомесячного веселья из-за их постоянных перепалок, а их самих от головной боли и многочисленных обид.

Но Лес уже перекликался задорными птичьими трелями о гостье-из-ниоткуда.

А синицы и болтушки-сороки, прилетавшие к кормушкам в дворцовый сад, разносили весть в определенных красках, не льстивших эго древнего и венценосного эльфа. То, что стало правдой в птичьих песнях, верней станет частью души леса, чем официальные дворцовые хроники, которые Трандуил частенько правил самолично и точно не допустил бы, чтобы его там изобразили таким болваном.

Гермиона же ничего не думала и в ту пору к песням птиц не прислушивалась, будучи слишком рациональной для такой ерунды. До той поры, когда она лучше научится понимать ту Музыку, насквозь пронизавшую новый мир, минует немало восходов и закатов. А тогда у нее просто все болело, она была дезориентирована и напугана — последнее как бы недостойно гриффиндорки, но она настолько привыкла влипать в "приключения" в компании, что в одиночестве немного растерялась.

Тем более, что обладатель тех самых ботинок, серебристой материи и совершенного лица оказался редким сатрапом.

Тираном, ледяной сволочью... О, поверьте, как только она Владыку в первую пору их знакомства не называла... Часть эпитетов — в этом она уверена до сих пор — была вполне заслуженной. Ведь только совершенно черствый тип может приказать бросить босую и безоружную девушку в темницу, причем перед этим хорошенько покопавшись у нее в голове, как у себя дома.

Людям верить нельзя, особенно когда Зло поднимает голову и любой бродяга может служить тьме.

А в ее голове было много занятного. Например, о магии, что жила в хрупком теле... Девушка и правда не знала, как именно очутилась в его владениях, да еще и в другом мире. Но смела перечить. Даже назвавшись, он не дождался ни капли почтения. Только абсурдное требование отпустить ее... Босую, безоружную и полуголую. В Лес — его Лес, который уже не был таким безопасным. Прямиком в лапы пауков и Тьмы, что гнездится в развалинах.

О, та Тень только обрадуется такому подарку — человеческое дитя, одаренное магией.

Трандуил содрогнулся, только позволив себе вообразить, что тот мрак может сделать с этой дерзкой. Во что превратит и как извратит, ломая, чтобы поставить себе на службу. Она не могла уйти, не зная мира и его опасностей. И незваные гости без его дозволения не покидали пределов королевства, раз имели неосторожность забрести без дозволения в его лес.

Он пытался быть терпеливым... Однако, Манвэ свидетель, этот ребенок был совершенно невоспитанным, а еще не способным никого слушать. Трандуил слышал, что глупые пичуги поют о нем и об их встрече... Слушал без всякого удовольствия. Подумать только, сравнить эту ослицу (это не изящно и не подобает мужчине так думать об эллет, но отражает истину) с прекрасным лебедем, а его — с коршуном.

Можно было списать эту чушь на то, что птицы переклевали забродивших от ударивших внезапно морозов ягод рябины — недаром многие эльфы подбирали крылатых пьяниц и заносили в тепло, пока те не оправятся, и чтобы не замерзли за морозную ночь. Вот и пели потом невесть что во всех голоса.

Он приказал не-леди остаться вовсе не из-за мстительной натуры, которую ему непонятно почему приписала молва. А потому, что хотел разобраться, что же произошло. Как она, рожденная под другими, чуждыми звездами оказалась в Арде? Почему именно перед ним и в его владениях? В час, когда закат эльдар близок. Когда у них уже и надежд не осталось, только пепел прежних стремлений. Пепел и прах...

Жестоко было бы как раз отпустить ее в неизвестность. Точно зная, что она погибнет — или обретет участь похуже смерти. Правда, объясниться у них не вышло. Она его словно и не слышала вовсе, настроенная перечить, только потому что может и хочет. Пусть ее явление можно было назвать покушением на короля и проникновением туда, куда людям не было пути. Он, в отличие от Эрлонда, не привечал атани никогда, полагая что за веру в смертный род и за их деяния пролито слишком много крови эльдар...

— Я повторяю — у меня не было намерения на вас напасть. И вообще шпионить...

Ее еще не держали за руки. Но уже два закованных в латы стражника стояли рядом, словно она была преступницей, а не жертвой случайности, которую Гермиона и сама объяснить не могла. Вот же "повезло" — это был чистый сарказм — упасть к ногам короля с таким самомнением и выдающейся паранойей. А еще... он был ослепительно красив... Нечеловечески. В сиянии глаз, холодных как все зимы, в блеске жемчужных волос не было ни капли смертности.

Точно — сид, а она уходила прямиком в Холмы.

Остальные увиденные Гермионой существа уступали своему подозрительному предводителю, но людьми точно не были.

— Прошу, вам просто нужно вывести меня из своих владений. Если само присутствие человека доставляет вам, ваше величество, столько неудобств.

Король приподнял брови — и ни капли жизни... Мисс Грейджер прямо сейчас становилась революционеркой, желающей выволочь его на эшафот. Ей было трудно стоять, ведь провал сюда, похоже, опустошил ее магический резерв. Подташнивало. А еще в белоснежном платье было совсем не жарко. Как тут быть вежливой? Если они говорят, неизвестно в который раз, об одном и том же?

— Отпустить вас — значит убить. Ну уж, нет... Пока не ответите на мои вопросы, останетесь гостьей или пленницей. Выбирать вам, леди.

В том, что оставленный им переход сработал, сомнений не было. Гарри просто ощутил вспышку энергии... Но Кричер, который обычно приносил новости и рукописные весточки от Гермионы, так и не появился. Пора было забеспокоиться. Но у Поттера, как обычно, нашлись более важные и насущные дела именно в тот момент. Времени на подумать, как всегда, не осталось.

В Старом Лесу время течет совсем не так, как где-либо еще.

Гарри несколько раз пытался установить временные закономерности и каждый раз ошибался, пока не бросил сие гиблое дело. Даже время — как воды реки: под одним мощным потоком множество течений поменьше. Может, он когда-нибудь вернется к этой проблеме, но явно не сейчас.

Для Древнейшего проблемы времени не существовало как таковой — Том его просто не замечал. И советовал своему юному другу, которому позволил построить дом в Вековечном Лесу, меньше думать о ерунде и больше о том, как же чудесен мир вокруг. Довольно типичный совет от Бомбадила о вещи, которая Древнейшего совсем не интересовала. О, таких вещей было множество... Том не собирался искать ответы на вопросы, которые не тревожили его.

Гарри же просто не мог.

После того, что с ним произошло, он стал менее беспечным и более собранным.

Маленький дом в окружении дубов и молодых рябин пребывал в привычном беспорядке. Кричер каждый раз ворчал, пытаясь навести порядок или хотя бы провести уборку. Но и старый эльф, и сам Поттер знали, что через пару дней все вернется к привычному состоянию. То есть — на кухне будет пахнуть едой и липовым чаем. А в мастерской можно будет сломать обе ноги, если не знать, куда ступать.

Он никогда не был особо привередлив. Воспитание тетки Петуньи научило самому заботиться о собственных нуждах. Продукты Гарри покупал на небольшом базаре на границе Шира. Даже полурослики уже привыкли, что каждое воскресенье у их лавок появляется приветливый верзила. Хоббиты — суетливые, веселые, честные в расчетах и подозрительные к людям — встречали Гарри как своего. Приберегали овощи получше и добрый шмат мяса. Можно сказать, Поттер обзавелся главным для Хоббитона — репутацией. Он был вежлив и всегда платил серебром.

Гарри наполнял корзину, заходил в лавку к старику Норкинсу за пергаментом и чернилами. Приобретал книги по случаю. Мистер Норкинс даже кое-что заказывал для него аж из самого Гондора — настолько Гарри вошел в доверие. Купить полотно, специи или травы можно было у других хоббитов.

Соваться к людям не было нужды.

И это значило, что Гарри ни на себя, ни на людские поселения опасности не навлекал. Ведь его агрессия с полуросликами никак не проявлялась.

В тот день, убрав сверла, молоточки и щипцы, он закончил с артефактом — своим последним экспериментом. Взять сумку, кожаную папку и угольки было минутным делом. Гарри хотел взобраться на холм и порисовать. Вид заката над Древнепущей успокаивал его лучше любых зелий. Да и с Томом они не виделись уже пару недель. Так что Поттер рассчитывал услышать его песенку и повидать Древнейшего.

Только выйти из дома он не успел.

Переход сработал, и на тканый ковер вывалился просто невменяемый Кричер. Домовик лепетал, причитал и пытался оторвать себе уши, ударяясь головой об пол с монотонностью маятника — и все это одновременно. Гарри резко стало не до красот и вообще не до прогулок. Сердце упало куда-то в пятки. Что могло так вывести эльфа из себя?

Прежде, чем Кричер смог заговорить, его пришлось приводить в чувство, а по мере его рассказа сам Поттер был готов драть на себе волосы.

Гермиона...

Она вчера пошла в алтарный зал. Эльф не забеспокоился — а с чего Кричеру беспокоится? Она там часто бывала, в основном, думая о хозяине. Он отлучился в Хогвартс. У домовиков замка тоже была тризна и пирушка — вспоминали погибших в тот страшный день. А когда негодный Кричер вернулся, госпожи уже не было — и иллюзии тоже. Ее никто не видел, и Кричер не мог ее найти в том мире.

Значит, со вчерашнего дня Гермиона здесь, в Средиземье. Но почему не в его доме? Почему? Проход работает в обе стороны и настроен четко сюда. Кричер за все переходы туда и обратно ни разу не попадал в иное место. Так что случилось? Может, она в лесу? Ему нужен Бомбадил. Если Гермиона в его владениях — Том наверняка о ней знает.

Найти как можно скорее, пока беды не случилось.

Гарри настолько перестал себя контролировать, что на лице появились темно-зеленые чешуйки. А слух обострился так, что он слышал перебранку белок из-за шишек. О, нет... Только не сейчас, он не может сорваться... Если провалится, то очнется через пару дней — в лучшем случае. И с ней может случиться черт знает что за это время.

Ненавидеть себя можно будет, только когда он найдет ее и убедится, что она цела.

— Жди меня здесь и отдохни.

Насколько возможно, он смягчил голос. Аппарировать в таком состоянии было нельзя. Залить дом Тома и Золотинки ядовитой кровью, если его расщепит, будет плохим поворотом. Да и в таком случае Старейший вместе со своей ясной, как первый луч, супругой уложат его в постель, пока он не оправится. Нет, нельзя.

Сейчас Гарри нужен единственному другу, Гермионе. Она совсем не знает Средиземья, а он крепкий, и ему ничего не сделается. Любой встречной твари на его пути только посочувствовать можно. Однако это не касается ее. Гермиона всегда могла за себя постоять, но не после потери магии — первый переход всегда самый мучительный. Несколько дней, а то и неделю она будет слабее и беззащитнее котенка.

Поттер бежал, прыгал, и, когда тропа сузилась, а ветви могучих деревьев почти закрыли небо, вовсе взобрался наверх, предпочитая дорогу-по-макушкам той тропинке, что на земле. В дом Бомбадила он ввалился, даже не постучав. У Тома всегда было плохо с условностями, но вежливость он в своих гостях ценил. Правда, узы дружбы Старейший, помнящий еще Звездную Первотьму, ставил выше, чем вежливость.

— Гарри?

В этот раз — синее, как все волны на свете, платье, золотые локоны свободно струятся, в руках цветочный венок. Золотинка...

— Госпожа, в лесу не было гостей? Человеческая девушка с магией в крови. Из моего мира. Она мой друг.

Прохладная, нежная ладонь легла ему на лоб, одним касанием усыпляя чудовище и даря покой.

— Нет, друг мой. Мои ручьи и росы не видели ее отражения. В лесу нас только трое... Мне жаль, милый. Но можно спросить у Тома, когда он вернется.

Был ли смысл ждать Тома? Если Речная госпожа не ведала о Гермионе, значит, за границу леса его подруга не ступала. Значит, переход, который он не смог запечатать, выбросил ее непонятно где. Гарри закрыл глаза, считая до пяти. Если бы он не был таким эгоистичным, если бы отрезал все пути в ту жизнь сразу — с Гермионой этого не приключилось бы. Она не была бы снова в опасности из-за него.

Но он ведь не мог... Отказаться от последнего родного человека, пусть общались они только через письма. И эта слабость обернулась против него же.

Ее заперли... Пусть не в камере с крысами и без солнечного света. Но все равно пленница.

Гермиона только надеялась, что сценарий Малфой-мэнора не повторится. Сейчас, когда она чувствовала лишь слабость и полную неспособность защищаться магией, у нее только эта надежда и оставалась. Она всегда была не сильной, а, скорее, просто упорной. Умела контролировать свой страх и прежде всего — думать головой. На войне это ее качество и удачливость Гарри помогли им выжить.

Теперь она одна.

В руках существа, которое точно не было человеком и вряд ли мыслило теми же категориями, что обычный смертный. Годы всех меняют... А если это не десятилетия, а вечность? Бесконечная бездна времени и такая же память. Она была неосмотрительна и нахамила самому королю. Как там говорится?

Власть развращает, абсолютная власть же развращает абсолютно.

Проверять, насколько это утверждение относится к местному бессмертному Владыке, Гермиона совсем не горела желанием. Да и вообще, видеть его во второй раз или быть гостьей с приставкой "пленница" — тоже. Однако выбора пока не было. Без магии она не выберется даже из комнаты. Если и выберется, то, едва имея силы на слабое шевеление, далеко не сбежит. Может, она отчаянная, но не дура.

Нужно потерпеть и подождать лучшего шанса.

В конечном итоге этот сид с глазами, полными стылого серебра, ей еще ничего не сделал. Кроме того, что покопался в голове и обозвал, изощряясь в остроумии. Гермиону в свое время как только ни называли — эту малость она переживет. С вторжением в ее разум сложнее. Она была параноиком, и полное отсутствие защиты того, что она ценила больше всего, не могло не напрягать. Ее всегда спасала голова. А то, что в нее теперь, словно к себе домой, шастает нелюдь, Гермиону совсем не радовало.

Она едва обратила внимание на красоту просторной комнаты. Только заметила, что окно забрано деревянной решеткой, повторяющей прихотливый плотный узор из ветвей. Гермиона вцепилась в нее пальцами, чтобы не упасть — золотистого оттенка дерево было теплым и крепким. И вниз лететь было далековато. Вывод — окно пока тоже не вариант.

Гермиона добрела до постели.

Низкое ложе, похожее на оттоманку, под белым балдахином, который ниспадал волнами, кажется, из-под потолка. Молчаливая, высокая и очень красивая девушка принесла подушку, одеяло и простынь. А также кувшин с водой, фрукты и какие-то хлебцы. Гермиона на еду вообще смотреть не могла, ее мутило. Это же прекрасное создание, грациозно перемещаясь, застелило постель, пока Гермиона стояла под присмотром все той же вооруженной стражи и любовалась серебристыми мерцающими волосами девушки.

Хотелось увидеть лица своих тюремщиков. Но, во-первых, сил, чтобы стаскивать с высоких мужчин шлемы, у нее не было, во-вторых — такое поведение могут воспринять неоднозначно, и мечи у них наверняка острые, а она колдовать не может. В-третьих, тот самодовольный тип, кроме нарушения границ своего распрекрасного царства и шпионажа, еще и домогательство пришьет наверняка. Сволочь ушастая...

Когда ее голова коснулась подушки, Гермиона сразу отключилась, несмотря на холод и на то, что изящное платье в духе старого Голливуда было адски неудобным.

Очнулась она оттого, что стало теплее, и свет мешал спать дальше. И правда — в комнате зажглись светильники и появился неучтенный тип. Золотые волосы, зеленые глаза — цвета листвы, лучистые и словно светящиеся мягким светом. Она к ним потянулась, еще сонная, но быстро пришло отрезвление: эта зелень — не колдовской изумруд, как у ее друга. И вообще, не зелень, а, скорее, голубизна моря чудится — Мордред ведает, что... И это не он. А просто красивый, как, видимо, водится здесь повсеместно, и чуточку грустный блондин, непонятно как оказавшийся в комнате. И как стража только пустила его? А он еще и укрыл ее — спасибо ему за это. Если бы он еще не пялился так жутко на нее, спящую. Но, похоже, в этом королевстве все с приветом. Гермиона с трудом села и решила, что побудет милой и доброй. Отстаивать личные границы и вообще свою территорию можно будет потом — с магией.

— Кто ты?

— Леголас... Я зашел проверить нашу гостью.

Тогда она не знала, что это очаровательное недоразумение — самый настоящий принц и местами очень даже сын своего отца. Гермиона просто повелась на мягкие манеры и доброту, которую этот конкретный ушастый излучал всем своим обликом. О том, что Его Высочество может быть холодным, грубым и даже жестоким, она тоже не знала. Для нее он стал другом на некоторое время. И тайной, которую мисс Грейнджер упорно пыталась спрятать в глубинах своего разума от короля, боясь реакции ледяной статуи на весть о том, что один из Его стражей смеет с ней дружить. Гермиона всегда оставалась гриффиндоркой и подставлять друзей не умела.

— И тебя просто так пустили к преступнице?

— Я один из стражей, так что — да.

Улыбка, как солнца ясный луч...

Она долгое время не понимала, почему так говорят. Не видела людей с такой улыбкой. Но у Леголаса действительно была такая — как солнечный луч, несущий тепло и надежду. За нее эльфу так и хотелось все простить. Позже Гермиона будет думать, что Трандуилу, этому заносчивому истукану, повезло, что сын взял от него только лучшее. Иначе бы Владыка вместо наследника имел бы церемонную жердь и жил со своей копией.

И да, претензии к росту венценосного эльфа у мисс Грейнджер никуда не делись, даже когда они "поладили".

— У тебя жар.

— Магическое истощение. И спасибо, что укрыл.

Гермиона укуталась в одеяло. Ее начало колотить. И следующие пару суток будет не лучше. А ее знаменитая сумочка осталась там, дома. Без зелий у нее не получится поправить свое состояние. Придется терпеть, надеяться на Годрика и собственную способность к выживанию. Интересно, если она здесь кони двинет — ее похоронят или просто сожгут, как потенциальный источник заразы?

Потребовать, что ли, бумагу и перо? Написать завещание и дать указания по поводу похорон.

Она тряхнула головой — даже для ее не слишком оптимистичной натуры такие мысли просто дикая дичь. Гермиона выдохнула. Нашла время киснуть. Ничего, она и в этот раз выберется. Вернется домой... Но сперва найдет Гарри, чтоб его, Поттера. Найдет, хотя бы для того, чтобы прибить собственноручно. Вот, значит, куда ее бывший лучший друг исчез. Осталось выяснить, зачем — и как он вообще все это учудил.

Хотя... о чем это она?

Удачливость последнего из Поттеров, помноженная на темную магию Блэков, и не на такое способна.

— Я позову целителя.

Добрый ушастый с голубыми (еще раз, для слишком нервных особ: голубыми!) глазами принял ее долгую задумчивость за ухудшение. И засуетился, словно Гермиона вот прямо сейчас собралась помирать, что сразу добавило ему очков в личном рейтинге мисс Грейнджер. После того, первого королька, похожего повадками на ту самую очковую кобру, кто угодно мог заработать балы, проявив каплю здравомыслия и человечности.

— Нет, не стоит. Вряд ли у вас умеют лечить магические болезни. Если не сложно, подай мне воды и что там есть из еды. Это поможет верней.

Гермиона ничего не знала об уровне здешней цивилизации (вождь красивых и ушастых явно только с пальмы слез) в общем, и об уровне медицины в частности. Доверить себя какому-нибудь коновалу (что-то у нее одни лошади в мыслях) она не горела желанием.

— Я все-таки позову Гвинтэль. Не волнуйся, больно она не сделает... Сама Эстэ благословила ее руки даром.

— Леголас, твоя забота приятна, но несколько навязчива. У меня нет причин вам доверять, поэтому целитель сможет меня осмотреть, только если вся стража держать будет. Добровольно — точно нет.

Конечно, Гермиона бахвалилась. Сил у нее было разве что на сопротивление в комарином стиле — внешнего эффекта ноль, зато противный шум она обеспечит. Правда, эльф, видимо, поверил, но он не одобрял насилия. И вообще, не считал ее, как папенька, отродьем Врага.

Да, Ар-Трандуил, грызло ему в дышло, ее так назовет. Это будет тот период их непростой истории, что ненавистью зовется.

Если бы ее попросили описать свои первые четыре дня в Средиземье, она бы ответила коротко — долбаный ад.

И король некоего Леса с самомнением в целый континент был тут почти ни при чем. Просто провал в никуда вычерпал из Гермионы магию почти до донышка. И восстановление было мучительным. Ныл шрам, который она заработала в Отделе Тайн — привет от Долохова. Горела рука — та, что была художественно изрезана сукой Лестрейндж. Гермиона порой чувствовала себя слабее котенка.

Оставалось радоваться, что из посетителей у нее была целительница. Да и вполне нормальный Леголас, с которым они, кажется, даже начали дружить. Отражать словесные и ментальные атаки Его Величества она бы точно не смогла. Отпускать ее этот сид не стремился. Но и добить своим личным присутствием — тоже.

Гермиона убеждала себя, что восстанавливаться лучше в относительной безопасности, В теплых и удобных покоях. Сбежать она не может... Просто нужно перетерпеть. Но плен оставался пленом. На пятый день, когда она проснулась и смогла встать, это была огромная радость. Невыносимая боль в груди ушла. Гермиона чувствовала свою магию — робкий пока огонек. Но она сделала пару шагов и не клюнула носом в пол.

Большая чаша для умывания — синее стекло, и в нем серебристые линии тянутся от дна до краев. Словно ветви, покрытые инеем. Большой кувшин с водой, который ей все еще трудно долго держать в руке. Она умылась и наконец взялась за гребень. До этого ей помогала та самая эльфийка. Серебристые волосы, нежные движения прелестных ручек и голос, словно журчание ручейка. Гвинэт — она все же назвалась, почему-то смущаясь присутствием Леголаса.

Гермиона, конечно же, идиоткой не была и поняла, что ее новый друг, скорее всего, не простой страж. Наверняка у него высокий пост, раз его так легко пускают в комнату заключенной. Только спрашивать она ничего не стала. Каждый имеет право на свои тайны. А без его присутствия было бы невероятно тоскливо. Леголас, несмотря на все секреты Полишинеля, оказался умным, вдумчивым и ироничным собеседником.

Она, конечно, гриффиндорка, но кто откажется от шикарного источника информации о новом мире? О которым ты сама не знаешь ровным счетом ничего? Гермиона собиралась покинуть сии "гостеприимные" стены, как только сможет колдовать полноценно. А до этого неплохо было бы набраться знаний об Арде. Понять, как можно выжить здесь, где она чужая абсолютно.

— Ты, проснулась?

— Доброе утро, Леголас.

Гермиона махнула рукой, показывая что может идти самостоятельно и ловить ее не нужно. Эльф был одет по-другому. Кольчуга и темно-зеленые штаны, туника, на руках наручи. Значит, сегодня страж Леголас покинет дворец и отправится в Лес. Он сам ей говорил, что иногда пропадает в патрулях неделями. В лесу, которым можно было любоваться из окон ее "темницы", не все было ладно.

Леголас не хотел об этом говорить, частично следуя приказу. Кто открывает слабые места вероятному противнику? А статус Гермионы в этом королевстве был уж очень размыт. Частично потому, что эльф не хотел ее тревожить. Кто же рассказывает больной девушке о гигантских пауках, мраке, который наступает, и о том как Великая Зеленая Пуща умирает?

Она была смертной.

Нет, он видел эйдан и раньше. Но ни с кем из них не общался достаточно долго и близко. Недоверие отца ко всему, что лежало за пределами Лихолесья, предопределенность от начала времен, что разделила его, вечного эльдар, и смертных — все это было препятствием. Едва Леголас услышал о смертной девушке, которая появилась из ниоткуда прямо перед его отцом, ему стало любопытно.

Лесной народ, казалось, позабыл песни и пляски под звездами. Их Лес умирал... И они теперь были воинами в бесконечной войне — которую отец не позволял выиграть, почему-то не отдавая приказа уничтожить рассадник зла, чья тень с каждым днем все нарастала, забирая не только жизнь Пущи, но и их свет. Они часто спорили.

Отец будто его и не слышал.

— Вижу, тебе лучше.

Он так и остался у дверей. Хотя, увидев Гермиону на ногах, был готов броситься вперед — ловить. Она была очень слаба, но упорно отказывалась от помощи и стремилась делать все сама. Это неистребимое упрямство, граничившее с тягой к самоубийству, Леголасу кое-кого напоминало. Только наслушавшись далеко не лестных эпитетов из уст смертной девы о собственном отце, Леголас не спешил говорить ей, кого же она ему напоминает.

Для такой крошки леди Гермиона была свирепым созданием.

Хотя Леголас чувствовал свет в ней... Поэтому не понимал, почему отец так подозрительно отнесся к ее появлению. Но истинные мотивы Владыки всегда были секретом для всех, кроме него самого. И спрашивать было бесполезно. Пускай Леголас и пытался поговорить с отцом насчет Гермионы, но ничего не добился. Видит Варда, девушка не могла быть лазутчиком Врага. Это всем понятно, и Его Величеству в первую очередь.

— Да. Леголас, ты ведь уходишь?

В карих глазах мелькнула тревога.

— Да, патруль. Поэтому я зашел так рано. Попрощаться...

Девушка была в сиреневом ночном платье. Гвинэт еще не заглядывала с завтраком к своей подопечной и не принесла дневное платье. По очередному бессмысленному указанию отца пленнице-гостье не полагалось на ночь оставаться в дневной одежде. И из обуви у нее были только легкие туфельки, в которых по камням и земле далеко не убежишь. В них только по дворцовым коврам ходить.

Снова предосторожности. Как будто Гермиона могла бежать в своем неутешительном состоянии.

— Патруль — это надолго?

Он различил в ее голосе тревогу. За него?

Гермиона добрела до постели, не беспокоясь, что фактически в пижаме. Пусть сида ее внешний вид смущал. Он держался у дверей, вместо того, чтобы сесть рядом или устроиться на подоконнике, как обычно бывало. Нелюдь-джентльмен, спешите видеть... Хотя нет, он сказочный сильф. Эльф, прекрасный, как свет всех звезд, и теплый, как объятие друга. Гермиона не будет думать о Леголасе плохо.

Нелюдь — это как раз тот ублюдок, что запер ее здесь.

— Около недели, может, больше. Не тревожься, я умелый воин.

Мальчишка... Какой мальчишка. Напоминает ей другого. Тот так же гордо говорил о полетах на метле, победах в квиддиче и радовался победам в сражениях между членами Отряда Дамболдора. Того, так любимого ею мальчика, в Гарри убила война. Неважно, что одному сотни лет и он бессмертен, а другой потерян.

— По кому ты тоскуешь?

Гермиона встрепенулась, неловко перебирая полупрозрачные рукава ночного одеяния, расшитые крохотными золотыми звездами.

Видимо, не только местный осел в королевском венце балуется чтением мыслей. Нет, не совсем верно — Леголас на ее эмоции отреагировал. А ведь она самонадеянно полагала, что научилась держать лицо в любых ситуациях. Только эта боль всегда остра. Словно лишилась части самой себя. Гермиона потеряла родителей... Вернуть память им не удалось. Она спасла маме и папе жизнь, но лишилась их. Тогда поступить так казалось ей правильным. Война не щадит никого.

Тем более, маглорожденной подруге Избранного не стоило ждать снисхождения от Пожирателей.

Но, Мерлин, иногда даже Победа, оплаченная такой кровью, кажется ей бессмысленной. Пусть это кощунство... Но в особенно темные дни Гермиона не верит, что они победили. Потому что — как может выиграть тот, кто всего лишен? Кроме жизни. На что та жизнь, если ты сердцем мертв? Смерти бояться она перестала давно.

— По другу, Леголас, он мне ближе и дороже, чем брат. Я думаю, он здесь, в Средиземье.

Гермиона не хотела думать, что все их беседы становятся достоянием ушей короля. Но даже если это так... то ничего особо секретного она не выболтала. Скорее, напротив, из ее слов становилось понятно, что дурного волшебница не замышляла. Вообще не поняла, как именно перенеслась в другой мир — да еще и прямиком под ноги королю-зазнайке. Этих своих переживаний и мыслей Гермиона не таила.

Пусть Его Величество слышит, если приказывает за ней шпионить и докладывать о каждом слове. С такого самодовольного индюка станется.

У нее была слабость — судить людей раз и навсегда. Свое мнение Гермиона меняла с трудом.

— Он тоже маг, как и я. Зеленые глаза, темные волосы, выше меня на голову... и у него поблекший шрам на лбу.

— В Лихолесье мы такого человека не видели.

Переспрашивать или умолять сказать правду она не стала... Знала, что усомниться в четности эльфа — значит оскорбить его смертельно. Эльфы не лгут, только ведь не всякую правду легко сносить. Жестокость истины незыблема. Ар-Трандуил будет этим пользоваться. Впрочем, мисс Грейнджер будет отвечать ему тем же с не меньшим пылом и страстью. Она ведь не умеет отступить вовремя и не привыкла признавать чужое превосходство.

А на надменность у Гермионы вообще острая аллергия.

— Леди... — постучавший страж заколебался, прежде чем обратиться к Леголасу. — Командир, госпожу желает видеть Его Величество. Немедленно.

Из-за плеча высоченного стража показалась Гвинэт с платьем на вытянутых руках. Эльфийка сердито пыталась обойти сородича, который не понимал, что "немедленно" — это вовсе не значит, что деву эйдан нужно тащить через весь дворец в ночном одеянии. Владыка не любит ждать, это всем известно. И все же он очень изумится, если девушку приведут неподобающе одетой.

— Не бойся.

— Я и не боюсь, Леголас. Тебе лучше уйти, а мне стоит собираться.

Гермиона встала и, забыв про обувь, обняла единственного эльфа, которого могла бы назвать приятным. Правила приличия мало что значили для нее сейчас. Если ей не сносить головы за покушение на короля. Его величество вполне может довести. Или она его взбесит так, что окажется в гораздо менее комфортных условиях, а то и на плахе. Поэтому Гермиона предпочла попрощаться нормально, и черт с ним, с этикетом. И, тем более, с чужими взглядами.

Когда ты помнишь не одну Эпоху, мало что может изумлять...

Для перворожденных было важнее фэа, для младших и смертных детей Эру — хроа. Это, и вечность одних, и смертность других делали народы столь разными. Вражда, посеянная древним Врагом, только расширила бездну между эйдан и эльдар. Он, рожденный в благословенном Дориате, не видел причин верить людям. Рок на Дориат накликал вовсе не Элу Тингол, а любовь принцессы к смертному бродяге.

Подобные Берену, сыну Барахира, не рождались больше в Арде — это и проклятие, и благословение. Его потомки несли кровь эльдар, майяр и эйдан — и силу менять мир. Огонь, что горел в его глазах, и Моргот не мог потушить. Впрочем, так говорила леди Галадриэль... Он же считал, что от эйдан с Роком за плечами одни неприятности. Те, кто несут бремя власти, ответственности за свой народ, обязаны крепко стоять на ногах.

Химеры и мечты не для них.

Именно поэтому Владыка не желал видеть в смертной никакого знака Судьбы.

Ему нужно было сберечь своих подданных, защитить Лихолесье. Мечтать времени не было. Как и питать пустые надежды, что нахальная девчонка может оказаться спасительницей. Скорее уж, разрушительницей и царств, и устоявшегося за века порядка. Трандуил, несмотря на все слухи о себе, не был жесток по природе. Он все-таки эльф, а не орк. И тем не менее, отпустить девицу не было никакой возможности. Он должен был увериться, что ее приход не станет роковым.

Эльфы пережили достаточно невосполнимых потерь — только потому, что детям младшего народа не сиделось на месте.

Ар-Трандуил видел в этом полуребенке проблему. Девица весьма решительна, а еще больше — безрассудна. Такие не способны сидеть на одном месте. Если есть малейший шанс попасть в неприятности, то они в них попадут. Та Тьма, что отравляет его лес, не упустит шанса. В этой безнадежной борьбе с изначальным злом очередная победа не приносила ничего, кроме новой войны через пару столетий или даже тысячелетий. Память эльдар безжалостна, и он до сих пор ощущал то ликование на равнинах Мордора — Саурон пал, Барад-Дур разрушен, и Последний союз сокрушил мощь Темного Властелина.

Но смерть отца за эту бесполезную победу... которая купила им лишь немного спокойствия. Тысячи павших эльдар и канувшее в небытие величие Нуменора... Не велика ли цена? Если мрак, благодаря людской слабости, не был стерт с лица Арды? Не только Элронд был там. Трандуил помнил, как нашел тело отца и своего Владыки. Помнил, как баюкал истерзанную плоть, что его породила, в своих руках. Как вел остатки воинства в родной Лес, и это шествие не было шествием победителей.

Слишком многих они потеряли в единый миг.

И те потери до сих пор невосполнимы... А боль бесконечна.

— Вижу, вам лучше, и мое гостеприимство тебе, дочь эйдан, все еще в тягость.

Он не убирает ни презрения, не насмешки. Ар-Трандуил не собирается беречь ее чувства. Стражу он все-таки небрежным взмахом ладони отпускает. С такой пигалицей — пусть, для разнообразия, она уже твердо стоит на ногах — ему справиться будет легко. Да что там, одного нечеловечески быстрого удара хватит, чтобы оборвать нить смертной жизни.

Только в ее глазах по-прежнему бушует бесконечный вызов. Он, Перворожденный, видевший столько Эпох, не может понять, почему лучшие из его расы выбирали эйдан? Как вообще можно решиться отдать свою душу в руки цветка-однодневки? Эльдар дано любить лишь раз... За редкими исключениями.

Трандуил не находит ее привлекательной... Скорее, ему интересно — давно у него не было столь жаркой схватки воль. За простеньким в сравнении с небесной красотой дев эльдар личиком прячется характер, схожий со сталью нолдор. Той, что невозможно сломить, той, что не знает компромиссов, и чьи удары — смерть в чистом виде. Мощь, скрытая за посредственной внешностью — этот контраст не может ни привлекать.

Она молчит.

Прямая и гордая. Не царственно — тут стати не хватает... Просто уверенная в себе. Смертную ничуть не смущает его облик и красота. Словно она, дитя, уже видела столько что внешний вид ее трогает мало. Трандуил ловит отблески ее мыслей, неудовлетворенный ими. Потому что в прошлый раз он читал этот разум, словно открытую книгу, а теперь едва может видеть ясно. Значит, между болезнью, природу которой целитель не мог объяснить внятно, и соблазнением его сына леди позаботилась о защите своих мыслей.

Трандуил спускается со своего трона. Алая мантия скользит по ступеням.

Он намерен смутить ее и добиться ответа.

Девчонка одновременно напоминает ему дерзкой гордостью Берена — возлюбленного светлейшей Лютиэн, человека, что отобрал у них свет Дориата... Трандуил был там, когда бродяга предстал перед тронами Тингола и госпожи Мелиан. Однако гордыня, пагубная гордыня была в ней — точь-в-точь как в Исильдуре... Двойная причина относится к ней всерьез и ненавидеть. Он не был способен прощать — уж этой добродетелью Эру его обделил совершенно. Поэтому снисхождения она могла не ждать.

— Молчим?

— Ваше Величество, я по-прежнему прошу отпустить меня. Подчеркиваю, что не совершила никакого преступления.

— Лживая почтительность?

Наконец на этой шпильке смертная подняла голову выше. До этого он, подойдя почти вплотную, ее макушку лицезрел, украшенную цветами. Судя по одежде, тонкому аромату духов и косам, о ней заботились, как о дорогой гостье, а не важной и опасной пленнице. Трандуил, к своей досаде, осознал, что точных указаний не оставил. А управляющий приставил к смертной, скорее всего, одну из самых сердобольных дев, носившейся с нахалкой, как с ребенком. Что поделать, во дворце мало развлечений.

— Вам так претит вежливость?

Он ощутил мощную магию, что всколыхнулась в ней за секунды. План вывести из себя, чтобы оценить возможности, оказался действенным. Все же эйдан очень предсказуемы в своих эмоциях и вопиющей для любого нормального эльфа несдержанности. Хуже только гномы... о которых вспоминать сейчас Ар-Трандуил совсем не хотел. Спасибо самодовольному глупцу Трору — у него в соседях теперь Дракон Моргота.

— Хотите правду без прикрас?

— И в чем же она, человеческое дитя?

— Сколько вам тысяч лет, Владыка?

На этот раз она взора не отводила, и горел он вовсе не восторгом, а мстительным огнем. Трандуил мысленно добавил к списку недостатков этой конкретной смертной еще и неумение останавливаться вовремя. Думала она почему-то какими-то бездарными стишатами. Вернее, пыталась думать только ими, но постоянно срывалась на злость. Направление злости было очевидным — ее пленитель и мучитель. Трандуила давно так не обзывали. Впрочем, мысли дамы не отличались оригинальностью.

— Больше, чем ты можешь представить.

— Значит, для слабоумия и деменции самое время?

Невинный хлоп ресницами и шажок назад.

— Я не собиралась попадать в ваше королевство, и вообще не понимаю, как оказалась здесь. И уж тем более, не собиралась покушаться на вашу особу. Поэтому давайте, вы отпустите меня? Или я вправе буду принять любые меры для своей защиты.

Магия все нарастала и нарастала... Он сам невольно восхитился той силой, что в ней жила. Но довольно, однако, игр. Позволять ей себя заколдовать Трандуил не собирался, как и допустить попытку побега. Судя по движениям, гостья из другого мира в бою полагалась только на магию — почти роковая глупость. Там, где чары оплошают, стрела или клинок сделают свое дело вернее.

Три скользящих шага и иллюзия. Одна из тех, которыми Владычица Мелиан развлекала детишек и собственную дочь.

Смертная как раз будет атаковать застывшее ничто, игру света, под действием его воли. Трандуил подошел со спины и сжал определенные точки на шее. Он даже был достаточно любезен, чтобы не дать смертной упасть на пол. Такой позорный проигрыш до начала боя приучит ее более вменяемо оценить свои шансы.

— Стража, верните леди в комнату... Нет, в темницу ее.

Делать вид, что он "хороший" эльф, больше не было надобности. Темницы надежней тех покоев, где она жила прежде. Тем более, в свете того, что магия к ней возвращается. Ему нужно подумать. Без назойливого зудения чужих мыслей.

Например, о том чтобы направить смертную к Одинокой Горе — раз она так жаждет свободы и смерти. А там, без ложного фатализма, либо Змей ею подавится, пусть до этого сожрал целый боевой хирд гномов, либо ведьма, умирая, избавит Средиземье от последнего дракона.

Все лучше сумасбродных планов Митрандира...