Когда зацветет клевер (гет)

Дым плавно струился из кирпичного дымохода небольшого домика с двумя спальнями, одной уютной кухней, чердаком, подвалом, деревянной террасой, лабораторией для зелий и, конечно же, садом с травами.

Дом располагался в очаровательной и сонной деревне с вычурным именем, что притаилась на дальнем побережье Ирландии и омывалась волнами Атлантического океана. Здесь тихо. Здесь ведется довольно размеренный образ жизни.

В конце концов, он никогда и не искал ненужного внимания. И, кажется, мог бы быть довольно счастлив здесь, если бы когда-нибудь задумался о том, что же на самом деле такое счастье. Потому он зажигает сигарету и наблюдает за вересковыми полями, увядающими вдалеке. Здесь красиво.

Особенно осенью. Когда листья начинают превращаться из зеленых в золотые, он вспоминает ее, эту выдающуюся женщину, которую он всегда ассоциирует с этим меланхоличным и потрясающим временем года. Той самой порой, когда тоска его становится глубже, проникая в сердце с каждым ушедшим бабьим летом.

Они встретились семь лет назад. Когда Послевоенное Волшебное Сообщество все еще дрожало от последствий тирании Волдеморта, словно боясь выползти из тьмы и повернуться лицом к солнцу. Она смеялась в то время и говорила ему, что все боялись собственных грехов гораздо больше идеологии Темного Лорда. В конце концов, на войне святых не бывает. Он хмурился, но никак не комментировал. Он пытался примириться со своим прошлым; и гости из прошлой жизни его не волновали. Он прогнал ее прочь, но она вернулась на следующий день, почти умоляя его о помощи.

Гермиона Грейнджер и вдруг умоляет? Его нелепый комментарий так и повис между ними, оставаясь без ответа.

Она опустилась на стул у камина и выложила ему все подробности собственной несчастной жизни. Эпидемия началась сразу после того, как последнего Пожирателя Смерти засадили в Азкабан, словно некий таинственный спусковой крючок был привязан к их заключению. Все оставшиеся чистокровные начали страдать от неизвестной болезни и попытки лечения успехом не увенчались. Они увядали, как осенние листья, как будто сама жизнь высасывалась из них в течение года, и никто не знал, что делать. Когда ее муж заболел, она прочитала каждую книгу, которую ей удалось найти, спросила каждого Целителя и объехала все магические сообщества на своем пути. Все казалось потерянным и безнадежным, поэтому в конце концов она и решила прийти к последнему из известных ей Пожирателей Смерти: она пришла повидаться со Снейпом.

Он слушал внимательно, не перебивая. Он не знал ни о злобном проклятии, прикрепленном к Темной метке, словно прощальный подарок от Лорда, ни о магических недугах, кроме, разве что, печально известной Драконьей Оспы.

Но что-то в ее тоне вызвало в нем желание помочь — чувство, доселе ему чуждое, особенно на фоне всех сумбурных лет. Ему захотелось помочь без всяких былых долгов и нерушимых клятв, просто помочь ради помощи. Протянуть руку женщине, сломленной своим бессилием.

— Вы любите его? — выпалил он первый, пришедший в голову вопрос.

— Вы спрашиваете, люблю ли я собственного мужа? — недоверчиво пробормотала она.

— Мисс Грейнджер… Я, мне не следовало…

— Перестаньте, пожалуйста. Просто, я, ведь, больше и не знаю.

— О чем вы? — нахмурился он.

— Знаете, я верила в свои собственные сказки, хотя они оказались довольно мрачными в итоге. Я цеплялась за мысль о том, что мы обретем свой счастливый конец после Финальной битвы, что его семья примет меня с распростертыми объятьями, и в конце концов, я стану миссис Уизли. Забавно, но я так уповала на этот нежный роман, что так и не поняла, нужен ли он мне вообще. Рон оказался слишком занят своими достижениями в квиддиче, я боролась с министерскими клерками, и мы, как пара, похоже, больше друг друга не интересовали. Я хотела попросить его о разводе, но он заболел. Я боролась изо всех сил, но Рона мои потуги мало трогали, так или иначе он убедил себя, что умрет, поэтому ничто иное его больше не волновало. Как будто бы я его когда-либо… Он полностью погрузился в тренировки, начал пить, и в один прекрасный вечер я застала его в компании очаровательной блондинки с четвертым размером. Итак, все полетело в задницу — с горьким смешком пояснила она.

Он поднял бровь, намекая на ее манеры.

— Но вы продолжили бороться.

— Именно так я и сделала.

— Почему же?

— Мне хотелось спасти его жалкую задницу, а после, сказать ему чтоб проваливал из моей жизни! И, кроме того, он был моим другом четырнадцать чертовых лет, это прививает ответственность, знаете ли!

— Что-то я не помню, чтобы вы так раньше выражались, мисс Грейнджер.

— Аврорат ожесточает, сэр.

— Вы пошли в Аврорат?

— Вы не расслышали?

— И явились ко мне.

— Вы — моя последняя надежда, Северус.

— Как в старые добрые времена, Гермиона, — ответил он, выделив последнее слово.

Если бы кто-то спросил его о том, что связывало их с Гермионой, он бы не нашелся с ответом. Он не знал, кем же, в действительности, они были друг другу. Посторонними людьми? Случайными знакомыми? Друзьями? Он боялся этого последнего слова.

— Он идиот, этот твой муж, всегда был и всегда будет.

— Значит, ты на моей стороне?

— А разве это не очевидно? Ему всегда было плевать на тебя. Он, просто, принимал тебя, как должное. По крайней мере, Поттер, хотя бы, ценил твою дружбу, и, насколько я понял из твоих писем, принимал тебя такой, какая ты есть, а не хвастаясь тобой направо и налево, словно ты — кубок по квиддичу!

Она лишь недоверчиво покачала головой. Ее бывший учитель, наконец-то, ее заметил!

— Так, ты мне поможешь?

— Помогу, Гермиона, и ты об этом знаешь.

И он помог.

Он охотно предоставил свою кровь и образец кожи с Меткой для анализа, и после этого она ушла, чтобы спасти жизнь своего неблагодарного мужа.

Он тайно считал ее своим другом. В конце концов, именно она свидетельствовала в его пользу в Визенгамоте, и именно она убедила министра помиловать его, а еще, писала ему письма с просьбой дать совет по Темным Искусствам, и она была в его жизни, украшая его будни своим отдаленным присутствием, когда никто больше этого не делал.

Стоял холодный и туманный октябрьский полдень, когда она постучала в его дверь и появилась в его проеме, рыдая, что есть мочи. И Снейп сразу понял, что битву свою она проиграла.

— Гермиона?

— А я спасла мир, ты знаешь, болезнь, ведь, не имела ничего общего с Темной меткой, оказалось, что волшебное сообщество слишком ослабло после войны, и его иммунная система не выдержала, в результате возникли эпидемии, — выпалила она в одном предложении и добавила чуть слышно, — Но его жалкую задницу мне спасти не удалось.

Снейп отошел в сторону, впуская ее в свой дом.

И октябрьские листья с шелестом упали на порог.

Той октябрьской ночью было холодно. Холодный ветер проникал сквозь щели в оконных рамах, насвистывая некую загадочную песню и издавая странные звуки. Порой она размышляла, почему он не удосужился замазать трещины, но так и не решилась спросить напрямую. В глубине души она все еще побаивалась его, этого, в прошлом, язвительного профессора, а теперь того, кого ей отчаянно хотелось назвать своим другом. Другом с привилегиями. Гермиона хихикнула и обозвала себя «наивной маленькой дурочкой».

— И что смешного? — спросил Снейп, заваривая чай у плиты.

Гермиона провела неделю в его доме, любуясь ирландской природой и наслаждаясь тишиной. Она устала от своей работы, хотя и любила ее без памяти, время от времени, все же, ей недоставало тишины и уединения слизеринских подземелий, куда она наведывалась в первые годы дружбы со Снейпом.

Тогда, три года назад, ей действительно нужно было сдать свои ЖАБА, прежде чем стать Аврором, и для этого просто позарез был необходим хороший преподаватель Защиты от темных искусств, к которому в комплекте прилагался известный Мастер зелий. К счастью для нее, Снейп, оказавшийся перед лицом трезвой реальности послевоенной Британии, вернулся к преподаванию и занял обе должности. Так она и стала его ученицей.

Днем Гермиона кропала эссе, исследовала древние книги о Темных Искусствах, которые достали из Запретной секции и вернули в общее пользование, а еще, просто до бесконечности раздражала Снейпа, но вечером она уезжала в Гринготтс, где у нее были дополнительные занятия по снятию особо темных и опасных проклятий. Снейп был настроен скептически, но оставлял свои комментарии при себе, пока однажды вечером она не явилась к нему в покои, жалуясь на некую версию Круциатуса, доселе ей неизвестную.

— Ума не приложу! — раздраженно фыркнула она. — Мой наставник, Билл Уизли, наслал на меня эту штуку и отправил домой выяснять природу заклинания и способы лечения самостоятельно!

— Что за инквизиторские манеры! — пробурчал Снейп, суетясь над ней, — пожалуйста, лягте сюда и попытайтесь не нервничать.

— Как я могу не нервничать? — возразила она. — Я хочу испытать проклятие и найти средство от него! Кроме того, меня уже били Круциатусом прежде, и, как видите, я жива-здорова.

Снейп что-то мрачно пробормотал и непреклонно велел ей не дергаться. Пока он обрабатывал ее ногу какой-то травяной мазью, она забрасывала его вопросами, до тех пор, пока он не сдался.

— То, что поразило вашу ногу благодаря идиотским выходкам сумасшедшего Уизли, — является разновидностью Непростительного, изобретенного самим Лордом. Проклятие локализуется в отдельно взятой части тела жертвы, и если в течение часа не принять меры, вы можете остаться без ноги. Вы все еще дорожите своей конечностью?

— Что?! — вскричала Гермиона, пытаясь сесть, но Снейп строго удержал ее в лежачем положении.

— То есть, вы продолжаете утверждать, что Уизли — не сумасшедший?

— Честно сказать, я уже не знаю, что и думать… Как он мог так поступить со мной, когда ему прекрасно было известно о моих предыдущих стычках с Круциатусом? — невнятно пробормотала Гермиона.

— О чем вы? — спросил Снейп.

Так она и поведала ему обо всем: о своих пытках в поместье Малфоев, о печально известной охоте за крестражами, о своих родителях и, в целом, обо всех своих авантюрах. Он очень внимательно слушал, и когда она подвела итоги своей жизни за последние три года, просто взорвался.

— Авантюры? Вас швыряло из огня да в полымя, а вы смеете величать это чертовыми «авантюрами»? Да вы в своем уме, Мисс Грейнджер?

— Ну, и кто теперь нервничает? — улыбнулась она в ответ. — Кроме того, мы вели свою собственную войну, и просто удивительно, что мы так легко отделались.

— Пресловутая гриффиндорская храбрость, безумная, как и всегда! Вы были детьми, все вы; вы не должны были вести эту проклятую войну! Если бы не подковёрные интриги Дамблдора, и моя покорная в них роль, вы бы никогда не столкнулись ни с проклятиями, ни с потерями, ни со сломленной юностью!

Он всё говорил, она слушала, восхищаясь его глубокими интонациями и этим неожиданным раскаянием.

— Но вы, ведь, ненавидели преподавание!

— Отнюдь. Я ненавидел глупых учеников, которые преклонялись перед своим Святым Директором, не слыша голос собственных сердец, и, независимо от моего к ним отношения, защита всех вас была моей прямой обязанностью!

— Вы не могли бы, пожалуйста, мне почитать? — внезапно спросила она, он недоуменно моргнул.

— Прошу прощения?

— Не могли бы вы почитать мне, пока я оправляюсь от проклятия?

И он читал, пока она не заснула на его диване. Тихий дождь о чем-то шептал за окном, и он мог бы назвать себя по-настоящему счастливым той осенней ночью в своем прошлом. И вот теперь он пожелал узнать:

— И что смешного?

— О, я даже не знаю, — пожала плечами Гермиона, — сейчас я должна бы оплакивать своего мужа, как порядочная вдова, которой я никогда не буду, а вместо этого я получила диплом специалиста по снятию проклятий и явилась к тебе.

— Ты всегда была выдающейся ученицей, Гермиона, — пробормотал он.

— Всего лишь ученицей?

Он оставил ее вопрос без ответа, и через несколько минут она попросила:

— Ты мне почитаешь?

Густой октябрьский туман покрывал ирландские холмы и стлался по берегу, словно прозрачное потустороннее одеяло. Дул ветер, дымка была белой как молоко, и казалось, до нее можно дотронуться пальцами.

Снейп был очарован суровой ирландской погодой; это была главная причина, по которой он выбрал Ирландию после своего ухода из Хогвартса — здесь было всё: тишина, побережье и суровый климат. Казалось, что дождь здесь идет добрую половину года, но всё менялось с приходом осени. Мир преображался.

Листья приобретали утонченный янтарный оттенок, трава становилась насыщеннее, туман спускался с холмов в поля, полные тыкв и увядающего вереска, и море замирало в предчувствии скорых штормов.

Недалеко от дома Снейпа приютился маяк, и он часто ходил туда гулять, размышляя о том, что, будь у него выбор, он бы стал смотрителем маяка, но выбора не было, маяки автоматизировали, и наивная романтика ремесла канула в Лету.

Во всяком случае, он всегда находил утешение на берегу, наблюдая за неистовыми волнами и отдаваясь буйству стихии, ощущая хрупкость и удивительную свободу от всевозможного бремени перед яростью природы.

От моря поднималась соленая и прохладная взвесь, и он дышал полной грудью, наслаждаясь вечерней прогулкой. Прогноз погоды предсказывал шторм, но в его доме было тепло и безопасно, поэтому Снейп с нетерпением ждал надвигающуюся бурю.

Был день осеннего равноденствия, и в его душе теплился едва осязаемый огонек надежды. «Она может прийти. Она может прийти сегодня вечером «, — шептал он как мантру по пути домой.

Дома Снейп поставил бифштекс в духовку, зажег старую масляную лампу на случай отключения электричества и стал ждать, особо ничего не ожидая.

Ровно в семь часов вечера она постучала в его дверь и застенчиво улыбнулась.

— Ничего, что я вот так врываюсь?

— Ты всё равно уже ворвалась, — ответил он, впуская ее в дом. Она хихикнула и протянула ему бутылку Совиньона.

— Ну, и тебе «добрый вечер».

— Заходи, скорее, нужно закрыть дверь, надвигается шторм, — нерешительно пробормотал Снейп. Они дружили уже семь лет, но, тем не менее, он так и не научился правильно себя вести в присутствии Гермионы.

— Вот потому я и приехала к тебе. Я скучала по суровому ирландскому климату., а еще, по твоему маяку и этому дому, и сегодня — осеннее равноденствие, моя первая годовщина в должности разрушителя проклятий и… год после смерти Рона. Мне не хотелось оставаться в одиночестве.

— Ты правильно сделала, что приехала, к тому же, сегодня — время вспоминать.

— О чем ты?

— Это древний ритуал, когда-то очень популярный среди чистокровных, но со временем забытый. Во время осеннего солнцестояния все члены семьи собирались возле дома, разжигали костер, жгли волшебные травы и рассказывали о своих умерших и собственных грехах. Это была ночь, в которую надо было вспоминать и прощать. Моя мать познакомила меня с этим ритуалом, и иногда я сам жег волшебные травы…

После этих слов они сели за маленький деревянный стол, и между ними воцарилась тишина.

— Как ты, вообще? — решился, наконец, Снейп. Она вздрогнула и уронила вилку.

— В абсолютном раздрае. Я пытаюсь загрузить себя работой. Хватаюсь за самые опасные проекты, лишь бы не возвращаться в Лондон и не видеть остальных. Гарри остался на моей стороне, но Джинни провозгласила меня своим заклятым врагом. Миссис Уизли по-прежнему опекает меня, но я больше не могу терпеть ее ледяной взгляд. Они все считают, что в том, что случилось с Роном, виновата я, Северус, и им наплевать, что Рона не волновал ни наш брак, ни его собственное здоровье! Я будто бы в оцепенении… среди них я стала лишней и в мир магглов я возвращаться не хочу, потому я и стала разрушителем проклятий.

— Гермиона, это занятие слишком темное и опасное.

— Мы с тьмой давние друзья, Северус, да и, если честно, мне все равно, я просто хочу найти свое место и быть свободной от долгов перед кем-либо. Еще одна эпидемия свирепствует в Петре, поэтому я, вероятно, перееду в Иорданию на неопределенное время. И прежде, чем уехать, я решила повидаться с тобой.

— Ты не понимаешь, во что ввязываешься, Гермиона, языческая магия гораздо более непредсказуема, чем мы можем себе вообразить, у древних сил есть свои собственные правила, и никто не может предсказать, что может произойти.

— Я тронута твоей обеспокоенностью, Северус, правда, но я уже большая девочка и справлюсь сама.

— Я и не говорю, что не справишься, я лишь пытаюсь тебя предостеречь! После возвращения Лорда я сам бросался в омут, как самоубийца. Мне так хотелось оправдаться, что я хватался за любое безумие, поэтому я знаю, о чем говорю. Не нужно терять себя в битвах с тьмой, все, что тебе нужно, чтобы найти утешение, — это простить себя. Ты понимаешь, Гермиона?

Несколько минут она молчала, но затем спросила:

— Мы будем сегодня жечь травы?

И он согласился.

А потом они сидели у камина, любуясь бликами пламени, пили вино и жгли травы, чтобы прогнать тьму. Снейп рассказывал ей древние сказки, а она слушала, всегда с первозданным восторгом.

Снейп любовался игрой теней на ее волосах и янтарными вспышками света в ее глазах. Она не знала, насколько красивой была в те минуты, и он не знал, как ей об этом рассказать.

Гермиона заснула у него на коленях, нерешительно поцеловав его перед этим. Она была слегка пьяна, потеряна и одинока, как и он, оба не знали, что как им быть дальше.

Утром она попросила его позаботиться о ее коте и дождаться ее возвращения.

Он раздавил в ладони горсть опавших листьев и долго смотрел, как она исчезает в густом туманном рассвете.

Он будет скучать по ней, он уже скучал.

Прошел год; за летом последовала осень, и холодные ноябрьские ночи растворились в морозных зимних рассветах. Она так и не появилась на его пороге. Раз в три месяца ее утомленная сова находила его и приносила короткую и выцветшую весточку. Эти послания были лаконичными и лишенными подробностей, словно бы она боялась, что кто-то может их перехватить.

Он ждал их, несмотря ни на что.

Она черкала пару строк о своих приключениях в Петре, объяснив, что жители страдают от какой-то разновидности Драконьей Оспы, ничего особенного и с проклятьями никак не связанно. Она просила передать привет Крукшанксу и снова исчезала на три месяца.

А через три месяца пришло еще одно письмо, где она сообщала ему, что направляется в Индию на поиски древнего языческого артефакта, и упомянула, что неважно себя чувствует. Она объясняла недомогание дурацким климатом, бесконечной сменой часовых поясов и некачественными портключами. Он хмурился, читая эти строки, и писал ей ответ, сетуя, что ему не нравится то, во что она опять ввязывается, и ему плевать, что она там пытается доказать. И кому.

Наступила зима; он отпраздновал зимнее солнцестояние в компании костра, где тлели сосновые поленья, стакана виски и ее рыжего кота, вечно храпящего неподалеку. Конечно, он и не рассчитывал, что она вот так всё бросит, и явится составить ему компанию в эту промозглую ночь посреди зимы, но время шло, и от нее не было известий.

Он скучал по ее обществу. Он скучал по ней.

Эти чувства стали для него полной неожиданностью и теперь он пытался совладать с ними.

Последние шесть месяцев Северус провел, пытаясь хотя бы мельком ее увидеть. Казалось, что она исчезла в никуда, не оставляя никаких следов, поэтому Снейп засунул ее недовольно вопящего кота в переноску и отправился в Иорданию. Покинутый археологический лагерь мало чем ему помог, старый языческий храм поприветствовал древними письменами, похожими на клинопись, но проклятье, охранявшее эти древние стены, осталось нетронутым. Потому, он полюбовался дыханием древности еще пару дней и отправился в Египет.

Египетская экспедиция оказалась хорошо знакома с доктором Грейнджер и ее исследованиями в области Темных искусств. Они и рассказали Снейпу о ее неоценимой помощи в археологических раскопках храма Анубиса и расшифровке древних иероглифов, но о дальнейшем ее местонахождении им известно не было.

Следом он отправился в Индию, там-то его настигло какое-то мерзкое темное проклятье. Весть об экспедиции доктора Грейнджер в Храм Кали достигла ушей Снейпа, и он бросился в Дакшинешвар. Стоя внутри храма, он думал об индуистских верованиях и самой богине. Имя «Кали» означало «силу времени», когда еще не было ни творения, ни солнца, ни луны, ни планет, ни земли, а была только тьма, и все было создано из тьмы. Темный облик Кали воплощал собой тьму, из которой все родилось. Ее цвет лица был черным, что чернее самой темной ночи в мире, и ее почитали как хранительницу природы. Фигура Кали воплощала смерть, разрушение и всепоглощающие аспекты реальности. Таким образом, она была альфой и омегой, днем и ночью, хаосом и созиданием. Он также смутно вспомнил, что Кали широко поклонялись в Бенгалии как богине, защищающей от эпидемий и засухи. С этими мыслями он решил отправиться в Бенгалию, но внезапное несчастье застало его на полпути.

Возможно, это была бесконечная черная пыль, которая покрывала каждую возможную поверхность храма, или же остатки древней магии, но факт оставался фактом: что-то очень темное и мерзкое ударило его Темную Метку и поломало все планы по поискам доктора Грейнджер, как ее величали в этих краях.

У Снейпа не было ни времени, ни желания разбираться с последствиями проклятия, но его здоровье сумело убедить его в обратном, и он оказался вынужден вернуться в Ирландию. Сначала его мучила бессонница и тремор конечностей, позже у него начались судороги и приступы удушья, но он не обращал на них внимания. Пока очень злой и очень разочарованный Люциус Малфой не появился на его пороге.

— Ну-с, друг мой, и что, позволь узнать, ты творишь со своей жизнью? — спросил он, наливая себе щедрую порцию Огденского из личных запасов Снейпа.

— Почему бы тебе не убраться восвояси, и дать мне спокойно умереть? — ответил Снейп в своей обычной язвительной манере.

— Возможно, потому, что я все еще дорожу тобой, мой глупый и бесполезный друг, и, кроме того, она не оценит твою внезапную кончину, — самодовольно протянул Люциус.

Снейп угрюмо зыркнул на него, медленно встал и подошел к огню.

— «Она» — это кто? — спросил он сердито.

— Ах, друг мой, Северус, как же так? Некая доктор Грейнджер, в поисках которой ты провел добрую половину года! Неужели ты останешься здесь и просто умрешь, пока ее носит, Мерлин знает, где?

— Чего ты хочешь? — наконец, огрызнулся Снейп, позабыв о своем недуге.

— Я хочу тебе помочь, и чем дольше ты этому противишься, тем хуже для тебя. Полагаю, в конце концов, я смешаю немного Феликса Фелициса с корнем мандрагоры, заставлю тебя выпить и посмотрю, что будет.

— Ты сумасшедший.

— Все мы отчасти безумны, mon ami. Кроме того, я все еще в долгу перед тобой за спасение моего Драко, так что тебе лучше мне помочь.

— Каким образом?

— Зелье, знаешь ли, именуемое «Лепесток света», оно может помочь нам уменьшить вред, наносимый проклятьем твоей Темной метке.

— Я не уверен, Люциус, может быть, именно Метка взяла на себя весь вред и спасла меня от смерти. Знаешь, тьма реагирует на тьму и нейтрализует друг друга.

— Пусть так, но зелье, все же, стоит попробовать.

— Хорошо, но где мы возьмем кровь единорога?

— О, Северус, ты недооцениваешь своего старинного приятеля! — Люциус улыбнулся, выудив из кармана небольшой флакон.

— Как раз наоборот, Люциус: я тебя переоценил.

— Я по-прежнему считаю тебя своим другом, и давно научился не обращать внимания на твои насмешки, а теперь, к делу, — серьезно ответил Люциус.

Зелье было жутко незаконным, но в то же время чрезвычайно полезным, кроме того, оно не требовало убийства единорога, чтобы получить его кровь, и достаточно было всего нескольких капель. Смешанное с корнем мандрагоры и пылью лунного камня, оно уменьшало весь возможный вред от темного проклятия.

Они варили зелье вместе, и оно спасло Северуса, как и было обещано. Люциус ушел, чтобы позаботиться о своем сыне и вернуться к бесконечной коллекции маггловских футболок — его тщательно скрываемой постыдной маленькой слабости. А Северус остался наблюдать, как янтарные августовские звезды растворяются в серых сентябрьских ночах и думать о ней.

Он потерял все ее следы, но это не спасло его от беспокойства. У него был Малфой, он тоже считал его своим другом, и он спас ему жизнь, у него было зелье и багаж знаний по Темным проклятьям, в то время как она могла где-то страдать, лишенная помощи, зелья и друга.

Он решил продолжить поиски, когда последнее дыхание августа растворилось в холодном осеннем рассвете.

Ноябрьские ночи становились все холоднее, и дом его казался всё более пустым. Прошло три года, а он так и не узнал, что же с ней произошло. Он обыскал каждый уголок, угрозами и уговорами выспросил всех её случайных знакомых, проследил каждую искру магии, которая была связана с ней, и тем не менее, все его поиски оказались тщетны.

В течение этих долгих и пустых лет ему так и не удалось обнаружить следы Гермионы, но, тем не менее, он чувствовал, что она жива. Таинственное предчувствие, сродни тем, о которых пишут в дурацких бульварных романах, твердило Северусу о том, что, случись что с Гермионой, он бы знал.

Итак, годы шли, дни тянулись медленно и мучительно, и он жил, словно бы по привычке. Первый год без нее был, как будто какое-то солнечное затмение, растянувшееся на двенадцать месяцев. Он спал, просыпался, ел тост с апельсиновым джемом, который она всегда любила, и шел работать в травяной сад. Посадка и уход за травами помогали ему отвлечься хотя бы на пару часов. После этого он отправлялся на прогулку к маяку, навевавшему на нее меланхолию каждый раз, когда ей случалось гостить у Северуса. А когда наступал октябрь, Северус брал свои волшебные травы, зажигал костер у моря и вспоминал каждый ее жест, взгляд, улыбку, навсегда поселившиеся в его сердце.

В конце концов, Гермиона была его вторым настоящим другом после Люциуса и единственной, кто не осудил его за былые преступления. Он вспоминал. Поначалу, правда, она сводила его с ума своими бесконечными вопросами обо всем на свете, но именно благодаря ее заинтересованности в его жизни и нескончаемому энтузиазму, он решился продолжить свою карьеру Мастера Зелий, вернулся к академическим исследованиям и просто начал жить. Он ждал ее коротких визитов, как дети ждут Рождества.

Она была его другом, и он боялся признаться себе самому, что она начала означать для него нечто гораздо большее.

Много лет назад Гермиона просто появилась у его порога, рассказала о своих родителях и собственных несчастьях, пошел дождь, и октябрьская ночь оказалась непригодной для того, чтобы провести ее под открытым небом, поэтому Северус что-то проворчал о невыносимых гриффиндорцах и втянул ее внутрь. Она просияла, заметив камин, и схватила печеное яблоко, не спросив разрешения. Так и началась их дружба.

Гермиона появлялась из ниоткуда раз в три месяца, забрасывала его необходимыми или совершенно бесполезными, на его взгляд, новостями, воровала его выцветшие маггловские футболки и просиживала у камина до самого рассвета. А Северус просто слушал, никогда не считавший себя приятным собеседником, он постепенно привыкал к ее обществу. В конце концов, все ее идиоты-друзья всегда принимали ее как должное, но Северус сумел оценить ее качества по достоинству.

Ему пришлось признаться самому себе, что он с нетерпением ждал их разговоров, когда ей удавалось вовлечь его в ту или иную довольно заманчивую дискуссию. Однажды, когда их обсуждение переросло в спор о моральных сторонах жизни, она внезапно схватила его за руку и чуть слышно прошептала: «Мне плевать на твои грехи, Северус, так же как и тебе плевать на мои. Ты мой друг, и я всегда буду на твоей стороне», — она ​​не позволила ему ответить обычной саркастичной шуткой, прижала указательный палец к его губам и просто улыбнулась ему.

Он скучал по ней как сумасшедший.

В тот ноябрьский день он нашел в своем травяном саду цветущий клевер с пятью листьями. Лаская нежные лепестки, он ощутил, как память взорвалась ноющей болью о том, как она высаживала этот самый клевер. Наивная маггловская девочка, упрямо верящая в сказки. Героиня войны. Яркая и невыносимая всезнайка. Его единственный друг.

Дома он отыскал ее выцветшую копию «Продвинутого Зельеварения», позабытую ею давным-давно в одном из его ящиков. Он пролистал страницы, вспоминая ее робкие вопросы и смелые комментарии об усовершенствовании известных зелий, а затем свернутый клочок бумаги упал ему на колени. «Вспоминай обо мне, когда зацветет пятилистный клевер — Г.Г.»

Он опустился на колени, прижав ее книгу к груди.

Именно в такой позе Люциус Малфой и отыскал его несколько часов спустя: сидящим на полу и безучастно наблюдающим за догорающими углями. Малфой был единственным, кто был посвящен в сложные отношения Северуса и Гермионы, поэтому ненужные объяснения не требовались.

— Если ты собираешься угробить свою жизнь снова страдая по магглорожденной женщине, то мог бы, по крайней мере, предупредить своего старого друга, я бы принес тебе Огневиски и составил компанию.

— Мне не нужна твоя компания, Малфой, будь так добр, отвали.

— Я всегда восхищался твоими идеальными манерами, друг мой, ни к чему сейчас портить впечатление, — улыбнулся Люциус и протянул руку, помогая Северусу встать. Мимолетный взгляд на сложенную записку и этот проклятый клевер, разросшийся на каждом углу, объяснили Люциусу, в чем причина упаднических настроений Снейпа.

— Представить себе не могу, Северус, что такой, как ты, поверил в глупые маггловские сказки и выцветшие послания!

— Твои убеждения, Люциус… — в привычной язвительной манере начал Северус, но осекся на середине предложения.

— Я понимаю, поверь мне, понимаю, я бы перевернул этот мир вверх дном, случись подобное с Нарциссой, но ты и так уже побывал почти в каждом забытом уголке магических общин и маггловских районов, а ее так и не нашел. Что если она…?

— Нет! Никаких «если», Люциус! Она жива. Точка. Я бы почувствовал, если бы что-то случилось!

— Пусть так, но ты растрачиваешь свою жизнь впустую, пока она, быть может, где-то, знаешь ли…

Живет и здравствует без тебя сам собой напросился неозвученный комментарий Люциуса, но Северус, как обычно, логике Малфоя верить отказался, поэтому просто хлопнул дверью и отправился на поиски бара.

Бар отыскался в самом дальнем конце деревушки. Выцветший деревянный дом с изогнутой вывеской: «Пятилистный клевер», Северус содрогнулся, отбрасывая ненужные ассоциации, и вошел внутрь.

Он заказал свои привычные полбутылки виски и уже почти сел за стойку, когда заметил женщину, сидящую у вечно горящего камина. На ней были выцветшие серые джинсы, черная футболка и желтый вязаный кардиган. На пальце было кольцо с засохшим цветком клевера, Северус застыл на месте, вспоминая свой рождественский подарок для Гермионы. Он едва узнал ее — ничто не напоминало больше о той женщине, которую он когда-то знал: все, от ее маггловской одежды до асимметричной стрижки-пикси, было далеким от той яркой ведьмы, по которой он отчаянно тосковал все эти годы.

Северус застыл на месте, решая, чего он хочет больше: зацеловать ее до беспамятства или наорать на нее перед всем баром. Вместо этого он выбрал третий вариант и подошел ближе. Она казалась пустой оболочкой некогда выдающейся женщины, но, тем не менее, она была была по-прежнему прекрасной.

— Я полагаю, он счастлив, не так ли? — медленно проговорил Северус.

— Кто такой «он»? — прошептала она почти неслышно.

— Тот, кого ты ждешь, — ответил Северус.

Она резко обернулась, всхлипнула и бросилась ему на шею.

— Я так виновата, Северус, пожалуйста, прости меня. Забери меня домой, пожалуйста.

Она продолжала рыдать и бормотать извинения, но он он не слышал этих слов: она была жива. Он всегда знал, что она не может просто взять и умереть. Такие, как она, не умирают.

Она была жива.

Ее зубы стучали о его белую фарфоровую чашку, выцветшую от времени и равнодушия. Она изо всех сил пыталась сесть прямо и посмотреть своему другу в глаза. Ее щеки горели от стыда. Ее руки дрожали, но Северус, по-прежнему, считал ее чрезвычайно красивой. Он не стал комментировать изменения в ее внешности; он лишь задумчиво наблюдал за ней, словно пытаясь восстановить каждый ее жест в своей памяти.

— Почему ты не спросишь меня?

— О чем, Гермиона? — изогнув бровь, поинтересовался он.

— Где меня черти носили все эти годы, например?

— Полагаю, сначала тебе нужно выпить чаю и успокоиться, — осторожно ответил Северус, хотя один мимолетный взгляд на нее сказал ему, что она страдает от темного проклятия, с которым он сам был прекрасно знаком, и с нервами это точно не связано.

— Мы — заложники приличного воспитания, не так ли? — она выдавила из себя улыбку, он согласно кивнул.

— Определенно.

— Я подхватила отвратительную разновидность Круциатуса, похожую на ту, которой Билл меня ударил во время практики по проклятиям. Я нашла артефакт в индийском храме Кали три года назад. Вся моя команда слегла от заразы, похожей на чуму, и когда я пыталась помочь им и спасти артефакт, меня поразила темная версия Круциатуса. Кажется, Кали никогда не любила магглорожденных. Спасательная миссия из Саудовской Аравии нашла меня полуживой в одной из палаток неподалеку от Дели. Я потеряла всех, Северус, и чуть не лишилась жизни. Я лежала в волшебном госпитале в Эр-Рияде и чувствовала, как тьма пульсирует по венам. И мне было смешно! Я, ведь, потащилась в Индию, чтобы найти лекарство, которое поможет убрать твою Темную Метку и избавить тебя от остатков тьмы. А в итоге чуть не умерла сама.

— А я, ведь, искал тебя в Индии, — признался Снейп. — На самом деле, я обыскал все уголки мира и расспросил всех, кому могло быть известно о твоем местонахождении, но я так и не нашел тебя. Я был в Храме Кали и тоже подхватил эту магическую чуму. Последнее, что я помню, это то, как я закрылся левой рукой, и проклятие ударило прямо в Метку. Тьма переплелась с тьмой, и я должен был либо умереть мгновенно, либо умереть мучительно. Но меня нашел Люциус и вправил мне мозги, он спас мне жизнь, и я снова начал искать тебя, невыносимая женщина!

— Я представляла, как ты наорешь на меня и забросаешь ехидными комментариями, но я даже надеяться не могла, что выживу. Я потеряла счет дням, и все мое время там превратилось в одну бесконечную ночь. Ты знаешь, они держали меня в непроницаемой палатке, чтобы уберечь от возможной чужеродной магии. Я слушала мусульманские молитвы и мне так хотелось хоть мельком увидеть звезды, я всегда хотела посмотреть на звездное небо над пустыней. Глупая маггловская девчонка, как ты бы сказал.

— Когда тебя выписали?

Гермиона напряглась и опустила глаза, ее пальцы, сжимающие кружку, побелели.

— Полтора года назад.

— И где ты была?

— Работала библиотекарем в Министерстве.

— Гермиона?

— Можешь кричать, можешь выбросить меня вон и полностью вычеркнуть из своей жизни, я понимаю, Северус, я пойму.

— У тебя кто-то появился?

Вместо ответа, она выбросила руку вперед и закричала: «Accio чайник!»

Тот самый чайник дернулся, поднялся на два дюйма, пролетел над столом и упал на пол. Гермиона поморщилась и опустила голову.

— Я практически сквиб, Северус, мне сказали, что таковы последствия проклятия, и я еще легко отделалась. Я почти без магии с момента выписки, и вспышка, которую ты видел секунду назад, — это максимум, которого я достигла за полтора года.

— Гермиона, почему ты не пришла ко мне?

— А зачем тебе выродок без магии? — прошептала она. Он поднялся со своего места.

— Как ты могла такое обо мне подумать? Меня не испугает ни отсутствие магии, ни загубленная карьера, мы справимся с этим и со всем остальным, и даже если ничего не получится, мы всегда сможем быть смотрителями маяка, как ты когда-то мечтала.

Она заплакала. Он помедлил секунду, а затем прижал ее к себе, шепча всякую ерунду ей в макушку. Он никогда не умел утешать, но ей этого было достаточно.

Он прижимал ее к себе, пока рыдания не утихли, и она уткнулась в его рубашку, мокрую от слез. Северус не знал, прижать ее крепче или отпустить, но она, похоже, о его нерешительности не подозревала. Миллион мыслей кружился в его голове. Ее чудесное возвращение, адский недуг, утрата способностей. Как она могла подумать, что окажется ему не нужна без магии? Глупая девчонка, подумал он, и в порыве внезапных чувств, поцеловал ее в макушку. Она подняла голову и взглянула на него.

— Я так по тебе скучала. Ты даже не представляешь, насколько!

Он попытался улыбнуться в ответ, потянувшись к ее щеке, чтобы вытереть случайную слезу. Она слегка наклонила голову, и ее губы коснулись его ладони. Он замер, не зная, как реагировать. Их связывало многое: они были коллегами, знакомыми, друзьями, но кем они будут в дальнейшем?

— Гермиона, ты уверена?

Он дал ей шанс передумать, всего минута, после которой ничего уже не исправить. Она поймала его взгляд и серьезно посмотрела на него, прежде чем поцеловать.

— Северус, ты знаешь, о чем я сожалела больше всего, когда думала, что умираю в той палатке в пустыне? Я не сожалела ни о своих родителях, ни о неудачном замужестве, я не сожалела о карьере, ни о мире, который мне так и не удалось изменить, я сожалела о тебе, о том, что оставила тебя в какой-то забытой ирландской деревне, о том, что мы больше никогда не будем жечь волшебные травы, не увидим цветущий клевер, и не раздавим в ладони октябрьские листья. Считай меня наивной и глупой, ты имеешь полное право, но мне больше некуда идти. Я давным-давно попрощалась со своей жизнью, маггловский мир не примет меня, я слишком чужая для него, а двери в волшебный мир теперь для меня закрыты, — она практически захлебнулась этими последними словами, и он притянул ее ближе.

— Гермиона, мне нет дела до твоей магии, с нею или без нее — это по-прежнему ты, та, кого я искал все эти годы, но почему я? Мне нечего тебе предложить, разве что, вот, сад с травами, этот дом и старый маяк.

— Попроси меня остаться… Даже если ненадолго… — прошептала она в ответ, и он пересадил ее к себе на колени, почти прижимаясь губами к ее губам.

Ее пальцы дрожали, когда она потянулась к нему, чтобы запутаться в его волосах, у него перехватило дыхание, когда ее губы коснулись мочки уха. Это было так давно, чертовски давно, что он даже забыл, как надо себя вести. Кажется, ее это не волновало. Ее руки прокрались под его выцветшую рубашку, которую она когда-то подарила ему на Рождество, и его пронзила молния, когда ее ладони, холодные и нерешительные, начали прослеживать линии его шрамов на спине.

Он знал, что ее не волнует его внешность, боевые шрамы или постыдные знаки, полученные от Темного Лорда и его садистских фантазий. Она оказалась единственной женщиной, которой было все равно. И она принадлежала ему.

Трясущимися пальцами он расстегнул молнию на ее маггловских джинсах, покрывая ее шею мимолетными поцелуями. Она застонала, когда его руки обвились вокруг ее бедер, и наконец нашли то, что искали. Это были горько-сладкие чувства, тоска по утраченной жизни, по волшебству, навсегда ушедшему, по неизвестному будущему, покрытому туманом, по листьям октября, горечь которых он ощущал в ее поцелуях. Он принадлежал ей. Касаясь, целуя, скользя, лаская, пробуя, ведя ее к неизведанному; и она следовала за ним.

Пальцы Северуса, длинные и искусные, скользнули внутрь, и у нее перехватило дыхание.

— Здесь и сейчас, — прошептал он ей в шею, и она закрыла глаза, его голос был темным и глубоким от желания, и это вызывало у нее дрожь. Она теснее прижалась к нему.

Они все еще были наполовину одеты, но никто не обращал на это внимания. Ее руки скользили по его спине, его бедра толкались в нее, отыскивая верный темп, лаская, ощущая, исследуя. Медленно и нерешительно сначала, страстно и преданно с каждой новой секундой, они узнавали друг друга.

— Северус… — простонала она. Золотой свет заходящего солнца играл на ее коже. Мир вокруг него взорвался.

Когда первые впечатления утихли, она дотронулась до него пальцами и запутала их в его волосах.

— Оставайся насовсем, — прошептал он, обнимая ее и вытирая слезы.

— А ты останешься со мной?

— Навсегда.

Она улыбнулась в ответ и взмахнула рукой. Огонь в камине зажегся по воле ее магии. Северус притянул ее ближе.

— Мы справимся, обещаю, мы вернем твою магию.

И листья октября тихо опустились на порог. Занимался рассвет новой жизни.

Конец.