Outlaw October (гет)

У его любви карие глаза и ядовитая улыбка. Она может ранить одним, невзначай брошенным, словом, и может с той же легкостью поменять местами время и пространство ради высших целей. У его любви задумчивый взгляд, устремленный куда-то в пустоту. Ей одной ведомы тайны мироздания, и неизвестен рецепт приготовления хорошего говяжьего стейка.

У его любви яблоня цветет четыре раза в год, и все цветы вянут, когда над городом сгущаются тучи невозможных решений и неразрешимых проблем. Розовые лепестки танцуют, подхваченные ветром, и все сгорает в огне мести одной ей известным врагам.

У его любви в шкатулке бьются человеческие сердца, а в кухне подставляют бока солнцу рубиново красные яблоки и пахнет пирогом. Порядок в шкафу и неразбериха в жизни, титул королевы в сердце и ключи от города в ящике комода.

Ее волосами играет ветер, единственный, кому позволена такая шалость, и он завидует. Отчаянно завидует листьям, способным подарить ей мимолетную улыбку, ветру, которому дозволенно прикоснуться, и своему сыну, которому она радостно распахивает объятья.

Его любовь — опасность. Пламя, что вспыхивает в глубине янтарных глаз. Глубокая ночь, что живет в ее сердце, там, куда не проникнуть даже крохотному лучику света. Тепло, которому не страшны никакие холода.

Он держал в ладонях ее сердце — отчаянное и горячее, но не отчаявшееся. Она не умела сдаваться, просто не видела смысла. Раз уж решил до конца, так иди же, не сворачивай!

Он не мог представить ее склонившей колени, опустившей голову посреди тернистого пути, покорившейся ветрам и ливням. Нет, это не про нее! Пламя, сметающее все на своем пути — да, это куда ближе. Яблоня, о чем-то шепчущаяся с ветром. Костер в ночи и звезды, мудро смотрящие сверху.

Такой он ее знал, полной противоречий и нераскрытых тайн. Переплетением одиночества и любви, не боящейся никаких препятствий. Роковой и нежной. Обреченной, но не покорившейся. Она была диким лесным медом и сладостью яблок с корицей, которые так любила. Колючей красной розой и первым снегом. Нежностью и страстью. Королевой.

Королевой без короля.

* * *

У ее любви глаза цвета неба и жесткие как проволока волосы. Карманы, полные птичьих перьев, и охотничий нож за поясом. На любой вопрос у него отыщется колкий ответ, а то и веселая шутка. Его любят не за что-то, а просто так.

У ее любви самые быстрые стрелы, разящие точно в цель. И свет в душе, который выведет из любой тьмы, даже самой непроглядной и несуществующей.

Он знает каждую травинку в лесу, каждый цветок и дерево. И смеется над ней, — прославленной повелительницей зелий, — когда она растерянно блуждает в трех соснах. Она в ответ закатывает глаза и что-то бормочет. Но он знает: она не злится. Ему позволено. Ему одному.

Она отдала ему свое сердце. Не побоялась, потому что давно забыла, что такое страх. Поверила, потому что он сумел научить ее верить. В его чутких пальцах лежал черный кисет, а в нем билось оно, смелое, верное, живое, покрытое трещинами, сквозь которые пробивался яркий свет — сердце, желавшее любить.

Он, благородный дурак, как она тогда, смеясь, окрестила, сохранил ее сердце, а вместе с ним возродил и ее саму. У ее любви отчаянные принципы и верная душа.

Его жизнь, как стрела, точно так же разила прямо в цель и никогда не сворачивала с намеченной тропы. В этом они и похожи: двое упрямцев, сломленных, но не сломавшихся. Отчаянно спешащих в освещенную пламенем костра ночь, туда, где двое так жаждут встречи.

Он не привык размениваться по мелочам и разбрасываться словами. Он сохранил ее сердце и пообещал, что его жизнь принадлежит ей. Лучник с глазами неба. Благородный разбойник. Вор для королевы.

Когда стрела и роза опустились на надгробье, она поняла, что он сдержал свое обещание.

Робин помнил. Воспоминания упорно всплывали в памяти, сражаясь с мутной водой ложных образов, которые ему кто-то пытался навязать, внушить, ввинтить. Он уже проходил через это, тогда, у черты города, когда, во что бы то ни стало, стремился задержать этот хрупкий миг расставания с нею. Позже, ведя за руку Роланда и стараясь не обращать внимания на то, как Мерион отчаянно жмется к его боку, Робин будет корить себя за малодушие, пытаться заставить замолчать ставшее ненавистным чувство долга и отчаянно сожалеть о том, что он не умеет наводить проклятья.

Как же глупо все вышло, о духи леса, подумать только! Его счастью помешала собственная, вернувшаяся с того света, жена, которую он столько лет оплакивал! Робин криво усмехнулся, пробурчал себе под нос не слишком благородно звучащую фразу, смысл которой сводился к словосочетанию: «За что боролся» и уверенным шагом зашагал дальше.

Вспоминалось. Всё вспоминалось. Они с Мерион знали друг друга с детства. Дочке вельможи тоскливо было внимать урокам музыки, разучивать правила этикета и делать сотые по счету реверансы, потому она предпочла строгим наставникам мальчишку, умевшего находить следы лесного зверья и стрелявшего из лука. Робин потер переносицу, отгоняя принесенные воспоминаниями запахи медовых трав на лугу и черствую краюху хлеба с салом, которую умыкивал от матери для Мерион.

В детстве все было счастливее и проще. Она была просто наивной девочкой, верящей в чудеса, а он сам был мальчишкой, восторженно показывающим подруге, как стрелять из лука, и мечтавший о том, что однажды он покинет Ноттингем и отправится странствовать в далекие края, где не будет толстопузых богачей, а жизнь будет легка и прекрасна.

Вот и сбылась его мечта: дорога уводила вдаль от Сторибрука, к неведомым землям и другой жизни, но сердце Робина осталось там, где пахнет яблоками, где щелчку пальцев подчиняются светлые и темные силы, где на подоконнике осталась перевязанная алой лентой стрела, а на холодильнике висит рисунок его сынишки с надписью: «Папа, я и Реджина».

Робин бросил обеспокоенный взгляд на жену, словно бы опасаясь, что она могла подслушать его нечестные мысли, но та словно и не замечала его присутствия, с восторгом рассматривая мелькавшие мимо пейзажи и вполуха слушая веселую болтовню Роланда. Лучник укоризненно покачал головой и вновь вернулся к нелегким мыслям. Он начинал понимать Реджину в ее ненависти к семейству Прекрасных, которые сначала делали, а думать не приходилось и вовсе. Конечно же, Спасительница хотела как лучше, она вытаскивала в буквальном смысле с того света невинную душу, но кому теперь от этого было легче? Уж точно ни Робину, ни Реджине, да и Мерион не выглядела счастливой, возвратившись к законному мужу. Однако обостренное чувство долга у Лучника и желание казаться героем в глазах собственного сына у Реджины сделали свое черное дело.

«Тебе надо возвращаться в семью» — эхом звучали слова женщины с карими глазами. Робин лишь стоял и смотрел, вряд ли замечая хоть что-то перед собой. Достучаться до Королевы — задача не из простых. Да и не расскажешь ей всего, хотя стоило бы. Образ кроткой и милой леди Мерион прочно засел в головах жителей Зачарованного Леса, а Лучник, ставивший долг превыше всего, понимал, что в случившемся много лет назад ему и винить-то некого. Но о своей тайне позорно умолчал, послушавшись Реджину. А дело было так.

Надевая на палец любимой кольцо, верно, украденное у очередного богача, и произнося перед алтарем обеты верности и вечной любви, Робин и вообразить себе не мог, что брак их продлится не больше двух лет и виною тому станет он сам и его шальная жизнь. Мерион слишком тяготила ее жизнь, окруженная шелками, изысканными блюдами и звоном монет. Она шла наперекор родителям, а жизнь в лесу прельщала своей свободой и, как ей тогда казалось, простотой. Через два месяца скитаний по лесным лагерям и ночевок в шалашах из лапника, леди завела разговор о том, что пора начинать мирную жизнь, возможно, открыть таверну, где она станет хозяйкой, а тот же рыбацкий промысел принесет больше денег, чем напрасное скитание по тропинкам и трактам. Робин послушал и рассудил, что, конечно, некая доля здравого смысла в словах жены была, но, как же чувство долга, как же крестьяне, ждущие помощи отважного разбойника, да и свои ребята на смех подымут! Шутка ли — хозяин Шервудского леса у жены под юбкой спрятался!

Так и продолжалась жизнь Лучника и его жены, обиженно надувавшей губки, когда приходилось идти к реке за водой или там же полоскать белье. А потом Робин уходил спасать и грабить, помогать и наказывать, воодушевлять и поддерживать, а Мерион оставалась штопать рубашки и варить похлебку. Роланду было едва ли больше года, когда в очередной раз штопая лохмотья у очага, Мерион завела непростой разговор.

— Знаешь, давая клятвы у алтаря, я несколько иначе представляла брак с тобой.

— И как же? — полюбопытствовал Робин, уже зная, что добром эта беседа не кончится.

— Тихую жизнь среди лесов, супы в таверне, ты, возвращающийся с промысла…. А не штопки, стирки и эта избушка с протекающей крышей! — в сердцах воскликнула Мерион, уколовшись иглой.

— Да, конечно, и вечерами ты читаешь мне сказки из тех пыльных томов, что притащила с собой! — нелюбезно буркнул Гуд, шумно прихлебывая травяной чай.

— А почему нет, Робин? Найди себе занятие по душе, прекрати гоняться по лесам! Ты все равно ничего не добьешься!

— Известно ли тебе, миледи, что не далее, как неделю назад, мы спасли от голода детей в деревне, уцелевших после войск Королевы?

Робин понимал, что этот разговор ни к чему не приведет. Слишком разными они были, и время не преминуло им на это указать.

— Ты знала на что шла, когда выходила за меня замуж. Прости.

— Это ты меня прости, Робин, — понуро произнесла Мерион и встала, расправляя складки на юбке.

— Ты о чем?

— Приезжал мой отец. Они согласны принять меня обратно, и сэр Джонс, сын доброго друга моих родителей, готов забыть о досадном недоразумении и взять меня в жены.

— То есть я для тебя не более чем «досадное недоразумение»? — усмехнулся Робин, — А как же Роланд?

— Это мой грех, и мне за него отвечать, — лишь прошептала в ответ Мерион и вышла из комнаты.

Вот так просто всё закончилось. Дочери вельможи не по душе оказались разбойники и свободная жизнь среди лесов, к которой она так долго стремилась. Дома ждали родители, роскошные наряды, приемы, украшения, сэр Джонс, в то время, как в окрестных деревнях умирали от голода дети и едва сводили концы с концами жены ушедших на промысел рыбаков. Что ж, так тому и быть — рассудил Робин и вышел провожать жену на освещенную чадящими факелами деревенскую площадь. Помнится, отец ее даже пожал ему на прощание руку, Мерион промакнула шелковым платочком глаза, а Роланд был еще совсем маленьким, чтобы понять, что мама не вернется….

После Робин долго пил вместе с ребятами, стремясь заглушить боль в сердце, продал кольцо, чтобы купить одежду для сына, и ушел в леса насовсем. Через несколько лет до него дошли слухи, что Мерион казнили вместе с сэром Джонсом по приказу Злой Королевы. Слишком разные. Встреча, которой лучше бы никогда не происходить.

И вот теперь Робин вел жену по улице Нью-Йорка, залитой светом фонарей, а перед глазами вставала та самая деревенская площадь из прошлого. И виной всему был он сам, побоявшийся открыться Королеве. Лучший лучник королевства стал нянькой собственному сыну и променял лук на пеленки! Мерион восторженно глазела по сторонам, а он спрашивал себя, что же теперь? Открыть в Нью-Йорке бар? Отправиться к рыбакам и напроситься вместе с ними в рейс? Он больше не нищий оборванец из Шервудских лесов, и необходимости грабить богатых и отдавать бедным в этом мире нет, так что же?

— Почему ты не объяснил все Реджине? — спросила неожиданно Мерион.

— Что именно? Что ты променяла нашего сына на красивую жизнь?

— Что ты не любишь меня, — прошептала жена.

Робин застыл как вкопанный. Конечно, о романе Лучника и Королевы судачил весь Сторибрук, но он не ожидал, что слухи дойдут до Мерион через сутки после ее возвращения с того света.

— Не люблю, — не стал оправдываться мужчина, — Но это ничего не меняет.

— Меняет. Я попросила у Румпельштильцхена адрес сэра Джонса, и он обещал помочь.

— А что просил взамен? — насмешливо изогнув бровь, спросил Робин, — Я не слишком-то верю в благородные намерения этого монстра.

— Чтобы ты помог ему вернуться в Сторибрук.

Порой предначертанного не изменишь, как ни пытайся. А прошлое и будущее заключают одним им известный договор, чтобы привести настоящее к конечной цели. Робин слушал признания жены, жмурясь от яркого света фонарей, и понимал, что она все так же ждет его у городской черты и глотает слезы, глядя в затуманенную осенними сумерками пустоту. Его королева. Реджина.

Робин спешил. Он шел уже несколько часов, не сбавляя шага и не делая остановок. Шел к цели, которой готов был добиться любыми средствами. Румпельштильцхен с трудом ковылял рядом. Маг что-то втолковывал Робину о черте города, о волшебстве Реджины, о странице из книги, которая непонятным образом поможет им вернуться, но лучник его едва ли слушал.

Из всей витиеватой тирады Темного он усвоил лишь одно: возвращение в Сторибрук возможно, а Реджина по-прежнему ждет его там. Роланда решено было пока оставить с Мерион. Слишком рискованно было бы подвергать ребенка переходу между мирами, он и так натерпелся за последнее время. Румпельштильцхен клялся своим кинжалом, что как только они пересекут черту, оно тут же перенесет малыша в Сторибрук с помощью магии. Хмурый взгляд, брошенный Робином на изворотливого мага, лучше всяких слов объяснил тому, что лучник с ним сделает, вздумай он ослушаться собственной клятвы.

Роланд. Его сынишка с каштановыми волосами и озорным огоньком в карих глазах. Единственное, что помогало Робину держаться во время беспросветных лет, наполненных тьмой и одиночеством. Лучник жил ради сына, стараясь по возможности разнообразить его скучную жизнь мужскими развлечениями, вроде рыбалки или стрельбы из лука. Мерион отчаянно не хватало. Сначала Робин, как и положено, носил траур, потом узнал, что казнь сфальсифицировали, и пленным удалось бежать, но ни через полгода, ни через год жена так и не вернулась. Пришлось жить дальше без нее.

А недавнее откровение Мерион и ее отчаянные поиски сэра Джонса лишь укрепили веру лучника в то, что и он сам, и самое страшное — Роланд — были для ветреной красотки не более чем недоразумением, ошибкой, которую вовремя удалось исправить. Как бы там ни было, а Мерион была леди, знатной дамой, привыкшей к роскошной жизни, и вряд ли променяла бы оную на шалаш из лапника, затерянный среди лесов. Совсем другая ситуация была с Реджиной. Робин невольно улыбнулся, вспоминая один из разговоров, состоявшийся в ночи у костра.

Реджина долгим взглядом всматривалась в танцующие языки пламени. Ветки весело трещали, подставляя бока огню, вкусно пахло смолой и хвоей, над костром вилась бестолковая мошкара и редкие светлячки. Робин, аккуратно расщепив древко, прилаживал к стреле красноватый наконечник. Говорить не хотелось. Королева усмехнулась и щелчком отправила нахальную мошку прочь от огня.

— Забавно, — прошептала, наконец, Реджина.

— Что именно? — ловким движением расправляя оперение стрелы, поинтересовался Робин.

Реджина вздохнула и подбросила веточку в пламя, тут же радостно схватившее свою добычу.

— Все тянется к свету. Мошки, светлячки, лесное зверье, оптимисты, вроде Мери Маргарет.

Лучник усмехнулся. Было странно видеть, что эти двое, наконец-то, поладили, но спрашивать Королеву о большем он пока не решался.

— Свет дает нам надежду. Чем ты жила все эти годы, когда ее не осталось?

— Злостью. Обычная злость оказалась куда сильнее пылких речей и праведных целей. Что мне без нее останется?

— Право быть счастливой, — серьезно ответил Робин, подсаживаясь ближе. Реджина вздрогнула и не ответила.

— Не знаю, еще полгода назад я подняла бы тебя на смех за такие слова, и это в лучшем случае.

— Да, в худшем — стоять бы мне каменным истуканом в твоем саду, как раз вместо гнома.

— О нет, это слишком просто, я бы придумала нечто более изощренное, — засмеялась Королева, — А если серьезно, я тоже когда-то была такой же, как Мери Маргарет: наивной и доверчивой. Верила в чудеса и в то, что свет обязательно одержит победу над тьмой. Пока не поняла, что победить мрак можно лишь сделав его частью своего сердца. Я мечтала о домике в чаще леса, о муже-охотнике и большой семье, где все поддерживают друг друга.

Робин слушал исповедь Реджины, затаив дыхание. Не каждому посчастливилось увидеть ее вот такой, если кто-то вообще видел. За маской властительницы скрывалась женщина, отчаянно желавшая счастья.

— И ты смогла бы бросить все свои титулы и платья ради хижины в лесу?

— Конечно, — не раздумывая, ответила Королева, — Что они принесли мне, кроме боли и разочарования?

Лучник невольно сравнивал двух женщин, ставших для него родными. Мерион променяла свободу на шелка и богатство, оставшись в его сердце лишь матерью Роланда. Роль, которую она совсем недолго пыталась играть. И Реджина, стремящаяся отыскать саму себя, не играющая ни одну из ролей. Неистовая и нежная. Сильная и неимоверно одинокая.

Робин засунул за пояс охотничий нож и протянул Реджине стрелу.

— Вот, чтобы ты всегда сумела отыскать дорогу к свету.

— Только если ты будешь ждать меня на той стороне, — ответила Королева, принимая подарок, — Приглашаю тебя в свою тьму.

— Ты не темная, нет.

— Какая же?

— Одинокая.

* * *

Вот и сейчас Робин шел по туманному шоссе, даже не стремясь разглядеть что-либо в сумерках. Он знал, что сердце ведет его к той, что по-прежнему хранит на подоконнике стрелу и отчаянно верит в свое право на счастье. Лучник знал так же, что ему предстоит долгое и муторное объяснение с Королевой, которая, как известно, ангельской кротостью не обладала, но ее взгляд на прощание, когда их ладони соприкасались у самой черты, многое объяснил Гуду. Как бы там ни было, он от своего не отступится.

Голд, изредка вздыхая и прижимая руку к сердцу, едва поспевал за Робином. Но не жаловался. Старому плуту было, что скрывать и к чему стремиться.

— И чем тебя Нью-Йорк не устраивал, Темный?

— Отсутствием магии, такой ответ тебя устроит?

— Но почему ты попросил именно моей помощи? — удивился Гуд. — Неужели, сентиментальные чувства к Реджине побудили тебя помогать моей жене?

— Мы оба оставили за чертой тех, кого любим. Так почему бы не побороться за свое счастье?

Эта реплика заставила Робина прикусить язык и взглянуть на Румпельштильцхена с другой стороны. Сколько Лучник себя помнил, мага либо презирали, либо боялись. Однажды прослывший трусом Румпельштильцхен так и не смог создать себе репутацию, заслуживающую уважения, да не слишком и пытался. И вот теперь, спеша вперед по туманному шоссе, Робин сумел во всем разобраться. Жена Темного в те далекие времена, когда он был всего лишь человеком, предпочла ему жизнь, полную приключений. Он остался с ребенком на руках, искалеченной ногой и полным отсутствием каких-либо перспектив. Гуд почувствовал, как руки непроизвольно сжимаются в кулаки, когда представил себя на месте Румпельштильцхена и увидел угрозу войны, надвигавшуюся на деревню. Сам Лучник до последнего оттягивал объяснение с Реджиной, а Румпельштильцхен не побоялся ради спасения сына принять всю тьму мира. Конечно, их ситуации не были равнозначны, но презрения Темный определенно не заслуживал. И трусом он не был.

— Знаешь, Румпельштильцхен, не мне тебя судить, сам грешен, но, по-моему, твоей красавице не помешало бы дать хорошего пинка, и отправить на неделю в Нью-Йорк — учиться выживать в реальном мире.

— Она не справится, — покачал головой Темный.

— Мы же справились, и даже без магии.

— Но Белль — не мы!

— Не мы, согласен, она, скорее, моя Мерион — такая же влюбленная в далекие страны, сидя дома у прялки.

Голд остановился прямо среди дороги и вдруг от души рассмеялся, чем вновь удивил Гуда.

— Ты нравишься мне, Робин. Вы заслуживаете своего счастливого конца.

— А ты, Темный? Сотрешь в порошок очередного ухажера своей ненаглядной?

— Нет. Попробую поговорить. И, Гуд?

— Да?

— Можешь звать меня Голдом.

Так и пролетел весь путь до черты. Сумерки сменились ночью, на шоссе зажглись фонари, тусклым светом разгонявшие тьму. И вот уже Робин и Голд застыли у места, где все их тропы сошлись в одну.

— Давай книгу, — потребовал Голд.

— Какую?

— Ту самую, что Реджина подарила тебе на прощание.

Робин пожал плечами, твердо решив не удивляться причудам магов, и вытащил из рюкзака «Приключения Робина Гуда». Голд ухмыльнулся и вытащил из середины ту самую двадцать третью страницу.

— Хорош же ты влюбленный, нечего сказать, даже не видел, что скрыто внутри подарка, — справедливо пожурил Румпельштильцхен.

— Сам знаю, — огрызнулся Лучник, досадуя на самого себя, — Пойдем?

И вот уже подернулась дымкой городская черта, и Голд уверенно шагнул вперед, таща Гуда за собой. Упала в сторону ненужная трость, и маг сразу стал, словно выше ростом, и воздух ставшего родным Сторибрука приятно защекотал ноздри.

— Вот и пришли, — объявил Темный, — Реджину сам найдешь?

— А Роланд? — спохватился Робин, даже забыв поблагодарить.

— Реджина поможет, — ответил Румпельштильцхен и, щелкнув пальцами, вручил Робину красную розу, — Иди же.

— А ты?

— Поговорю, как я уже и сказал. И ты был прав по поводу поездки в Нью-Йорк.

Робин уставился на розу, а мага уже и след простыл. Воистину, пути волшебников неисповедимы. Хорошо, что он доверяет лишь себе и стрелам!

* * *

Робин стремительно взлетел по ступенькам, ведущим к кабинету мера. Каким-то охотничьим чутьем он знал, что Реджина еще на работе и засидится там до рассвета. Потому что дом не дарил ощущение дома, а бумаги, отчеты и счета отвлекали от черных мыслей. Он больше не спрашивал себя, что скажет ей при встрече, он просто шел к ней, а там, пусть сердце само рассудит.

Распахнув настежь дверь, Робин на миг застыл на пороге, не в силах отвести взгляд от открывшейся ему картины. Реджина сидела среди скопившихся за время бумаг и просто смотрела на стоявшую перед ней свечу. Пламя отбрасывало на ее лицо причудливые тени, и Робин невольно залюбовался мерцанием пламени в карих глазах.

— Тянусь к свету, как видишь, — произнесла Реджина, улыбаясь.

— Я же сказал тебе, что ты всегда отыщешь свой путь из тьмы.

— Ты вернулся!

— Иди ко мне.

Объяснения и слова прощения будут потом, пока же важно только здесь и сейчас. Замешкавшись всего на секунду, Реджина взмахнула рукой, и на небольшом кожаном диванчике появился мирно спящий Роланд.

— Мне показалось, кого-то не хватает, не находишь? — с улыбкой спросила женщина, подходя ближе.

Старый плут во всем оказался прав, — подумал Робин, проникшись уважением к Румпельштильцхену, и распахнул Реджине объятья.

Сквозь толщу воды пробивался тусклый свет воспоминаний. Жизни, в которую не было возврата. Любви, которая осталась лишь в фотографиях, обрывках телефонных разговоров, улыбке сынишки. Воспоминаний о несбывшемся. Но если бы Робина кто-то спросил, жалеет ли он о своем выборе, он бы ни на минуту не сомневаясь, ответил отрицательно.

Там, по улицам Нью-Йорка, ветер мел пожухлую листву, радостно бросал ее в хмурых прохожих, а они даже не предпринимали попыток укрыться от ненастья. Таким уж был Нью-Йорк: не пасующим ни перед чем, открыто бравирующим в моменты страха и вечно летящим вперед.

По насмешке ли судьбы, по плану провидения, но оказавшись именно здесь, Робин ничуть не удивился. Даже обрадовался поначалу: он вернулся в Сторибрук однажды, сможет и сейчас. Надо только….

Недели сменялись месяцами, месяцы превращались в годы, счет которым лучник давно утратит. Быть может, прошло всего три дня, но для него вязкая, как патока, нью-йоркская жизнь, превратилась в беспросветную пелену безысходности. Стрелок не привык сдаваться, не так, еще слишком рано опускать руки, но в дождливые дни, похожие на этот, так хотелось вспоминать совсем другую осень. Совсем другой октябрь. Иную жизнь.

Робин уткнулся лбом в сцепленные в замок ладони и прислушался к неистовству ветра за окном. Возможно, непогода перейдет в дождь, возможно, выйдет солнце. Все это сейчас не играло никакой роли. Мысли вели его в тот туманный вечер, перечеркнувший его мир, превративший жизнь в существование.

Как этот псих, Аид, оказался в кабинете Реджины, где они предусмотрительно заперлись от любопытных глаз, Робин не понимал до сих пор. Как не понимал и того, зачем богу понадобилось господство над миром. У тебя уже есть царство, пусть и подземное, можешь внушать душам страх и дальше, зачем тебе Сторибрук? Как ты вообще здесь оказался?

Позже, прокручивая в памяти события того вечера, Робин осознает, что здесь, как это всегда и бывает, вновь замешана любовь. Роковая, всепоглощающая, всеобъемлющая любовь. Подарок для любимой, полученный ценой жизней ни в чем не повинных людей. К тому, что Злая Королева крутила роман с Лучником и собиралась с ним обручиться, Сторибрук более-менее привык. В сказочном мире, перемешавшемся с реальностью, и не такое случалось. Но вот им на головы внезапно свалилась взбалмошная сестренка Королевы, жаждущая власти и мести. Сразу и не поймешь, чего больше. А за ней следом притащился бог Подземного царства, стал попеременно клясться в любви Зелине и угрожать расправой жителям Сторибрука, если не сдадутся по-хорошему.

Поначалу все лишь посмеялись над причудами безумного божка. За годы жизни в этом мире они и не с таким встречались, пока Аид не захватил в плен Генри, и Реджина с Эммой не осатанели. Плохая идея — шутить с матерями. Аид что-то кричал о том, чтобы добровольно отдали ему магию, чтобы покорились власти бога, женщины лишь посмеялись в ответ. «Ты еще пожалеешь, что связался со мной» — припечатала тогда Реджина. Если бы она знала, насколько пророческими окажутся ее слова.

Никто не воспринимал всерьез спятившего бога, кроме, разве что, влюбленной по уши Зелины, но женщинам свойственно ошибаться. Генри удалось освободить, парочку — запугать. Воцарился хрупкий мир. В затишье перед бурей никто не верил. На сердце у Робина было неспокойно, особенно после сегодняшнего солнечного октябрьского дня.

Роланд качался на качелях с соседскими ребятишками, Реджина и Гуд неспешно прогуливались неподалеку.

— Не знаю, как бы я пережила, сделай этот ненормальный что-то плохое Генри, — призналась Королева, вздыхая. Робин обнял ее за талию.

— Он бы ничего не сделал, не посмел. Пока я рядом, никто не сможет причинить зло моей семье. А вы — моя семья!

Реджина повернулась к Робину, долгим взглядом всмотрелась в его синие глаза. Она не искала там подтверждения его чувствам, она знала все без слов. Робин держал в ладонях ее сердце, в фигуральном и буквальном смыслах.

— Обещай всегда быть рядом.

— Обещаю, что бы ни случилось.

Нежный поцелуй с терпким привкусом затаенной страсти прервал Роланд, торжественно вручивший Реджине букет из осенних листьев. Королева с улыбкой прижала мальчика к себе, потрепала по кудрявым волосам.

— Можно я буду называть тебя мамой?

Такими их сохранило сердце Робина: счастливыми и безмятежными.

Никто до конца не понял, каким образом этой парочке сумасшедших удалось прорваться сквозь наложенные Реджиной охранные заклинания. И когда приятный вечер у камина стремился перетечь в наполненную страстью ночь, Аид, потрясая какой-то сосулькой, материализовался прямо в центре кабинета.

— Ты дерзнула перейти мне дорогу, ведьма!

Реджина вопросительно изогнула бровь, вставая с дивана.

— Ведьма прячется за твою спину. Ты же имеешь честь разговаривать с Королевой. Что вам нужно?

— Твоя магия и власть над Сторибруком, — визгливо заявила Зелина, выходя к свету.

— Не многовато ли подарков для одного дня? До Рождества еще далеко.

— Из-за тебя я все потеряла!

— Ты все потеряла из-за себя, — припечатал Робин, ненавязчиво оттесняя Реджину за спину.

— Ой, кто это у нас? Благородный разбойник без роду-племени? — продолжал Аид, потрясая сосулькой.

— Значит так, мне надоел этот балаган. Либо вы через секунду выметаетесь из моего кабинета, либо я сотру вас в порошок.

— А ты попробуй, — усмехнулся Аид, — Если не хочешь, чтобы твоя душа до скончания веков томилась в моем кристалле — сдавайся.

Все последующее произошло настолько внезапно, что вряд ли кто-то из присутствующих сумел бы разобраться в том, как именно. Аид направил в сторону Реджины «сосульку», Реджина, в свою очередь, удивленно воззрилась на собственную ладонь, в которой слабо мерцал сотворенный огненный шар. Мысли Робина неслись со стремительностью стрелы. Рванувшись вперед, он оттолкнул в сторону женщину, которую любил, и принял на себя вырвавшуюся из кристалла синеватую молнию.

«Порабощающий души».

В ту же секунду выпущенный Реджиной огненный шар достиг своей цели в сердце Аида, и двумя несчастными женщинами стало больше.

Робин вряд ли был способен думать хоть о чем-то в эти растянувшиеся на вечность минуты. Крик Реджины, горящий Аид, рыдания Зелины вперемешку с проклятьями, и одна лишь мысль бьется на задворках сознания: «Я должен быть с ней. Я обещал».

Любимые карие глаза были полны слез и боли, невысказанных признаний и безысходности. Комната медленно таяла, мир сужался до узкой полоски света. Если кристалл — это всего лишь вместилище, значит, из него можно найти путь обратно. Робин представил вдруг ту дорогу, по которой они с Голдом шли домой, и ощутил, как в легкие ворвался запах сырости и прелых осенних листьев.

Как Роланд теперь будет без отца? Кто защитит его от взбалмошных соседских мальчишек? Кто научит стрелять из лука? Да, Реджина будет его мальчику отменной матерью, но все это не то. А в ящике комода, в их доме, лежит изящное золотое кольцо, и Робин о стольком не успел сказать.

В таверне «У бабушки» было уютно и по-особенному пусто. Никому не хотелось праздновать победу, полученную столь несправедливым и страшным образом. Никто не решился высказать соболезнования Реджине, все иначе взглянули на Зелину, и одна лишь Белоснежка подошла вплотную к мачехе и прошептала:

— Я заберу Роланда на ночь. И ты приходи.

Реджина сначала хотела привычно возмутиться, но ясный взгляд синих глаз падчерицы, в ненависти к которой она провела столько пустых лет, сказал все за нее.

— Спасибо….

И в таверне вновь воцарилась тишина, прерываемая лишь звоном тяжелого стакана о стойку. Яблочный сидр здесь не поможет, и вообще ничто не поможет. На столике горела свеча, за окном всходила луна, а две сестры, ставшие непримиримыми врагами, сидели друг напротив друга.

— Я думала, ты меня прогонишь, — начала Зелина, отпив добрый глоток виски и закашлявшись.

— Если бы я хотела тебя прогнать, ты бы отправилась вслед за Аидом, — огрызнулась Реджина.

— Я всю жизнь тебе завидовала, — не унималась Зелина, осоловело заглядывая в опустевшую бутылку, — У тебя было все: замок, родители, слава…

— Да, — перебила Реджина, — Мать хлестала меня плетью за непослушание и убила моего возлюбленного, отец отдал жизнь ради моих амбиций, а вместо славы я снискала себе ненависть и титул Злой Королевы. Я бы предпочла оказаться в стране Оз, среди свободы, без ненужных правил и проблем.

На некоторое время повисла тишина, обе сестры обдумывали сказанное.

— Выходит, нам нечего делить? — прошептала Зелина.

— Выходит, что так. И знай, что бога огненным шаром не убить.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Затем, что у тебя долгое время не было ничего, кроме неимоверной злости и любви Аида. Где-то он сейчас тебя ждет.

— А кристалл не убивает…. И Робин, возможно….

— Я отыщу его! Я не нуждаюсь в твоих советах!

— Реджина, я же…. Я же твоя сестра.

Свеча, пару раз мигнув, потухла, не в силах бороться с подступающей со всех сторон тьмой. Прекратившийся, было, дождь зарядил с новой силой. Реджина сидела в опустевшей таверне и безразлично вертела в руках перо малиновки, выпавшее из оперения стрелы. Она не злилась на сестру, и понимала, что напрасно сорвалась, но будущее, еще сегодня утром мерцавшее яркими красками, оказалось по нелепой случайности перечеркнуто черной лентой потерь. Робин не мог так просто покинуть ее. Сохранив ее жизнь ценой своей собственной, лучник не мог взять и исчезнуть! А она сама, вместо того, чтобы с головой погрузиться в книги по магии и идти просить помощи Румпельштильцхена, бездействует здесь и пьет с собственной сестрой.

— Поздно уже, — нарушила молчание Зелина, которая так никуда и не ушла.

— Вижу.

— Что будем делать?

— Завтра пойдем к Голду. А пока же — пойдем домой, Снежка ждет, — ответила Реджина и протянула сестре руку.

Оказавшись на улице, Реджина долго стояла под дождем и всматривалась в ночное небо: «Ты так мне нужен. Где бы ты сейчас ни был».

Первое время в Нью-Йорке Робин и не думал отчаиваться. Хоть с помощью Темного, хоть без, но он обязан отыскать дорогу домой! Где-то там его ждет Реджина, и подрастает Роланд. Несправедливо лишенный матери, мальчик, как никогда, нуждался в отце, и он, отец, просто не мог оставить всё, как есть.

Робин обивал пороги вокзалов, заглядывал в кассы, пытался достучаться до служащих аэропортов: все тщетно, нигде слыхом не слыхивали ни о каком Сторибруке, а на сотый раз пообещали сдать назойливого посетителя в психиатрическую клинику, если не прекратит мешать работе порядочных граждан.

Тогда Гуд сложил вещи в найденную в нью-йоркской квартире сумку, купил на отыскавшуюся под кроватью мелочь немного еды и отправился в Сторибрук пешком. Города сменяли друг друга, грузовики сердобольных дальнобойщиков превращались в дребезжащие на все лады автомобили любителей путешествовать автостопом. Робин ночевал на заправках, в коридорах придорожных мотелей, а то и просто на скамье под открытым небом.

Он упорно шел вперед, и цель маяком освещала его путь в темноте. Мобильный телефон в кармане безмолвствовал уже целую вечность. Робин вспоминал, как раньше подолгу рассматривал фотографию Реджины, не решаясь нажать на кнопку вызова. Сейчас он бы все сделал, чтобы его звонок разорвал тишину ее рабочего кабинета, но как ни пытался Робин — ничего не получалось. Современные технологии оказались бессильны перед миром, сотворенным магией.

И вот уже показался знакомый лес, окружавший город со всех сторон, и Робин, едва сдерживаясь от рвущегося наружу волнения, делает первый шаг за черту. Ничего не происходит. Он так и остается стоять посреди дороги, уходящей куда-то за грань. Позже, вернувшись в Нью-Йорк и распивая в одиночку, купленную на последние деньги, бутылку виски, Робин поймет, что ничего не изменишь.

Провожая его в Нью-Йорк в первый раз, Реджина, словно бы, все предусмотрела. Она подарила ему роман о благородном разбойнике и вложила в нее частицу своего мира: двадцать третью страницу из книги сказок. Здесь же и сейчас не было ничего, что было бы способно связать Гуда с той, другой реальностью.

Впервые Робин пожалел о том, что здесь нет Голда и некому предложить собственную жизнь в обмен на сделку.

* * *

Реджина первое время сутки напролет пропадала в склепе, стремясь сварить нужное зелье или отыскать ответ в волшебных книгах. Голд пожимал плечами, предпочитая решать проблемы с Белль.

— Что я могу сделать, Ваше Величество? — разводил руками ростовщик.

— Сделай хоть что-то, вместо того, чтобы говорить загадками, — теряла терпение Реджина.

Голд хмурился, опирался на трость и вновь и вновь повторял своей лучшей ученице въевшуюся в мозг мантру.

— Вас ничего не связывает, пойми ты. Я знаю эту историю об истинной любви, но все поисковые заклинания завязаны на магии крови. Ты же, хоть и любимая женщина, к родству не имеешь никакого отношения. Вот, разве что, Роланд….

— Это исключено! — тут же отрезала Реджина.

— Так я и думал, — понимающе качал головой ростовщик.

В этой битве с самой собой прошел бессмысленный год. Нет, госпожа мэр исправно выполняла свои обязанности по управлению городом, но исчез блеск в ее глазах, к которому уже успели привыкнуть жители Сторибрука, опустел дом и сама жизнь Королевы.

— Как думаешь, сколько она еще так будет? — обеспокоенно спрашивала Снежка у Эммы.

— Если б я знала…. Реджина будет биться до конца.

— Знать бы только, с чем она сражается, — поджимала губы принцесса и шла уговаривать мачеху взять себя в руки.

* * *

Реджина сидела за столом огромной кухни и с отсутствующим видом смотрела на фотографию перед собой. Это был день рождения Роланда, они гуляли в парке, смеялись, запускали воздушного змея и объедались мороженным. Робин кружил сына в воздухе, и ветер далеко-далеко разносил восторженные крики ребенка. Реджина понимала, что готова всю жизнь провести вот так, в осеннем парке, среди любимых лиц и родных голосов.

— Мама, посмотри, какой у меня змей! — задыхаясь от волнения, воскликнул Роланд.

— Мама… — задумчиво произнесла Реджина, глядя на подошедшего к ним Робина, — Могла ли я подумать, что кто-то будет звать меня так, ничего не требуя взамен?

Конечно, Генри считал ее своей матерью, и она любила его больше жизни, но и он, и Прекрасные постоянно требовали от нее поддержания образа героя. Роланду было достаточно одного ее присутствия.

— Ты станешь моей женой? — спросил Робин, взяв ладони Реджины в свои.

Реджина смахнула выступившие слезы и вздохнула: вот так и закончилась ее сказка, едва успев начаться. Словно почувствовав ее тоску, в кухню вбежал Роланд и кинулся на шею.

— Мама, мама, а когда папа вернется, я покажу ему, что научился стрелять из лука!

— Покажешь, сынок, конечно, покажешь, — отвечала Реджина, поглаживая мальчика по темным кудряшкам.

— Папа же вернется, правда, мам?

— Конечно, вернется, а как иначе?

Реджина понимала, что беззастенчиво лжет Роланду, но и сказать ребенку, столько пережившему в свои пять с небольшим лет, правду не сумела. Тем более, когда сама не была до конца уверенной ни в чем.

Не утруждая себя стуком в дверь, как и использованием этих самых дверей, в кухне материализовалась Зелина. С течением времени сестрам удалось вернуть шаткий мир в собственные отношения, а когда Зелину радушно приняла на работу официанткой бабушка Лукас, сестры и вовсе наладили родственные связи.

— Все грустишь, Ваше Величество?

— Привет, сестренка, — устало улыбнулась Реджина, глядя, как Роланд подбегает к новообретенной тетушке.

— Зря грустишь, пора действовать, — заявила Зелина, плюхаясь на стул.

— Я перепробовала все, что можно. Я не могу подвергать Роланда такой опасности, как бы сильно мне не хотелось вернуть Робина.

— А тебя и не просят подвергать его опасности. Я тут на досуге пересмотрела твое проклятье и сделала интересные выводы.

— Это какие же?

— А такие. Олимпийский кристалл был принесен Аидом в наш мир, следовательно, и силу он имеет только здесь. Вот в Подземном царстве он вполне имел бы власть над измерениями, но нет.

— К чему ты клонишь? — нахмурилась Реджина.

— К тому, что твое проклятье тоже завязано на наш мир. Вернее на то, каким ты его создала. Можно видоизменить некоторые составляющие, и пожелать, чтобы оно перенесло тебя к Робину, который как раз и застрял где-то в современных реалиях!

Чем больше говорила Зелина, тем больше Реджина прослеживала в ее словах пусть слегка удивительную, но все-таки логику.

— Но как же Генри?

— Генри уже большой мальчик, поймет, к тому же, он не одинок, у него куча родственников.

— А ты?

— А мне всегда могут щелкнуть по носу занудные до невозможности Прекрасные и их не менее правильная дочурка, если ты об этом, — усмехнулась Зелина. Реджина расхохоталась.

— А Роланд?

— Мы о нем позаботимся, и о городе, и обо всем, о чем прикажешь, только решись, наконец, сделать первый шаг, — серьезно ответила Зелина, вложив свою ладонь в ладонь сестры, — Однажды ты уже побоялась шагнуть навстречу счастью, не повторяй собственных ошибок.

— Но ты же? Мы же только-только… — со вздохом выдала последний козырь Реджина.

— А что я? Что грозит злобной Ведьме Запада в компании всех этих невозможных святош, кроме смерти от скуки? Я дождусь тебя, а после отправлюсь к Аиду в страну Оз. Там он меня ждет, — Зелина мечтательно закатила глаза и в тот же миг посерьезнела, — Решайся же!

* * *

Никто даже не делал попыток отговорить Реджину, все и так знали, что она не отступится от любви, имевшей для нее столь огромную ценность. И вот уже сказаны слова прощания, и даже Эмма не сдерживает слез.

— Береги себя, Редж, мы будем ждать, — произносит Свон, шмыгая носом.

Реджина разворачивает бумажку и читает сотворенное заклинание. Мелькает перед глазами туманная грань, отделявшая Сторибрук от мира, налетает ветер, и Королева делает шаг. Буквально в тот же миг ее швыряет вперед, в ушах звенит, ноги отказываются слушаться. Реджина открывает глаза и видит, что на нее со всей скорости несется полицейский автомобиль. Визг тормозов, удар и темнота.

В больнице было тихо и как-то по-особенному пусто, одиночество сродни тому, что ощущаешь, оказавшись пятничным вечером в людном месте. Тихо жужжали приборы, мелькали цифрами всевозможные датчики, давила на глаза раздражающая лампа дневного света, за дверью туда-сюда сновали люди. Женщина, лежавшая в кровати, недовольно поморщилась и села. Безразмерная рубаха сползла, обнажая ссадину на плече. Сквозняк, проникающий сквозь открытое окно, налетел и принес с собой волну противных мурашек. Женщина постучала кулаком в стену и, не дожидаясь ответа, бесцеремонно прокричала:

— Эй, душегубы, есть здесь кто живой?

Как и ожидалось, «душегубы» ей не ответили. Зато вышло солнце, и сразу стало легче жить. Каким-то чутьем незнакомка понимала, что понапрасну теряет здесь время, что ее ждут важные дела, но как ни старалась, не могла вспомнить о том, что с ней произошло, и куда она так спешила. Дверь отворилась, и в палату вошел приятный мужчина в белом халате.

— Здравствуйте, мисс Грэйн*, как вы себя чувствуете?

Женщина нахмурилась, услышав обращение. Несомненно, доктор имел в виду ее фамилию, но набор звуков ничем не отозвался в душе.

— Как вы меня назвали?

— Мисс Рони Грэйн, так значится в вашем водительском удостоверении.

— Что со мной?

— Вас чуть не сбил полицейский автомобиль, вы так внезапно выбежали на дорогу, что еще чуть-чуть, и все бы закончилось плачевно. У вас пара синяков, несколько ссадин и гематома. Через несколько дней пройдет.

Чем больше говорил улыбчивый доктор, тем больше хмурилась Рони. На амнезию не похоже, она, действительно, вспомнила, как получала права, как после отмечала это событие с подругами в баре…. Бар, ну конечно! Память услужливо подбросила картинки сияющей неоновым светом вывески «У Рони», ровные ряды спиртных напитков, толпы постоянных посетителей, жизнь, о которой она когда-то так сильно мечтала, но что-то все равно не давало покоя, словно Рони оказалась не в то время и не в том месте.

— Можно мне выйти на улицу?

— Думаю, что да. Медсестра проводит вас в наш больничный парк, и еще, к вам посетитель, позвать?

— Зовите, — пожала плечами женщина, надеясь на то, что таинственный незнакомец прольет свет на окружившую ее тьму.

Вновь отворилась дверь, и в палату вошел статный брюнет в полицейской форме.

— Добрый день, мисс Грэйн, меня зовут Леопольд Ковацки, именно под мой автомобиль вам посчастливилось угодить, — лучезарно улыбнулся полицейский, а у Рони сжалось сердце при звуках его имени. Да что же с ней такое творится?

— Здравствуйте, лейтенант, — выдавила приветствие Рони, и внутренне холодея, спросила, — Скажите, Леопольд, вы меня знаете?

Полицейский переглянулся с доктором, что-то неразборчиво пробормотавшем о частичной амнезии, и радостно затараторил:

— Да кто ж в Бруклине** не знает барменшу Рони? Ваш бар — это место всех заблудших душ, не побоюсь этого слова! Сколько я там одиноких вечеров коротал, пока не познакомился со своей малышкой Сьюзи! Вам просто повезло, что вы угодили под мой автомобиль….

Лейтенант все трещал, как сорока по весне, но Рони его уже не слушала. Ей хотелось выйти на улицу, посмотреть вокруг и хоть немного разобраться в случившемся.

— Да уж, сомнительная удача, не находите, Леопольд?

Полицейский почесал затылок, удивившись странной манере речи прежде не чуравшейся крепкого словца барменши.

— Проводите меня до сада?

— Конечно, а как же! — вновь просиял Леопольд, радуясь возможности угодить.

* * *

В Нью-Йорк пришла осень. Едва заметная в суете вечно спешащих куда-то жителей деловых кварталов, она, тем не менее, уверенно вступала в свои права в скверах и парках тихих городских районов, до которых не было дела никому. Робин полюбил гулять меж редко высаженных деревьев, полюбил кормить уток в пруду и долго смотреть на прозрачную гладь озера, по которому то и дело расходилась рябью вода.

Ему мучительно не хватало леса, который он по праву считал домом. Не хватало тропинок, истоптанных грубыми сапогами, свиста стрел, рассекающих рассветный прохладный воздух, зверья, прятавшегося от вездесущего охотника, и костров, разжигаемых в ночи. Пламя костра прочно ассоциировалось у Робина с Реджиной, а вместе с ней, и с домом, который он потерял.

Немногие новые знакомые тщетно звали угрюмого Гуда с собой на пикник, но он упорно отказывался. В глубине души Робин боялся, что покинь он Нью-Йорк, магия занесет его куда-то еще, откуда не будет возврата.

Вот так и тянулась его жизнь: тоскливо и беспросветно, разве что парк, порой, дарил успокоение в ностальгическом напоминании о былом. Пока одна встреча у пруда не изменила привычный быт Робина, подарив смутную надежду на счастливый исход.

Был тихий и скучный пятничный полдень, когда работники огромных офисных зданий спешат поскорее расправиться с делами, а лентяи уже пребывают в радостном предвкушении попойки. Робин не относил себя ни к первым, ни ко вторым. Он хватался за любую возможность заработать, но бродягу без документов и адреса чаще всего чурались, а то и грозили сдать в полицию, если не прекратит ошиваться поблизости. Вот и последняя работа охранником не принесла ничего, кроме громкого скандала и глухой досады, голодным зверем ворочавшейся в сердце. В сердцах пожелав несостоявшемуся начальнику гореть в аду, Робин хлопнул дверью и отправился в парк. Там, присев на лавочку и отыскав подходящих размеров ветку, Гуд принялся мастерить стрелу, чтобы было чем занять руки и хоть немного отвлечься. За этим занятием Робин провел несколько часов, не заметив, как стало смеркаться. Из хмурых мыслей его вывел мужской голос, прозвучавший над самым ухом.

— Эй, парень, в парке ночевать нельзя!

Робин поднял голову и уперся взглядом в статного брюнета в полицейской форме.

— Да я и не собирался, простите, — ответил Гуд, продолжая сидеть. Полицейский обошел Робина и сел рядом.

— Зажигалка есть?

— Не курю.

— Это правильно. Я часто дежурю в этом парке, ты мне уже примелькался. На бродягу, вроде, не похож, но когда все в пятницу идут в ближайший бар, ты приходишь сюда.

— Люблю природу, — пожал плечами Гуд, мечтая избавиться от нового знакомого.

— Это правильно, — вновь повторил заученную фразу полицейский и перевел взгляд на ветку в руках Робина, — Ух ты, а что это? Стрела? Ты стреляешь? А я, вот, тоже еще с детства мечтал научиться, да все служба, обязанности, попойки.

Не давая Гуду и слова вставить, полицейский все тараторил, делясь сокровенным, Робину не хотелось его перебивать.

— ….а потом я со Сьюзи познакомился, и мне захотелось измениться ради нее, а все благодаря Рони!

— Рони? Кто это? — спросил Гуд, впервые прислушиваясь к рассказу полицейского.

— Это владелица бара в нашем районе, мы частенько с ребятами туда забегаем после работы, я тебя с ней познакомлю. Вижу, парень ты толковый, руки и голова у тебя на месте, нам в участке такие нужны. Машину, там, починить, документы по адресам развезти, полку прикрутить, стекло застеклить, сможешь?

Робин, уже сбившийся со счета собственных неудач, схватился за предложение полицейского, как за самый последний в жизни в шанс.

— Смогу, если не прогонишь.

— Какой там! Кстати, я Леопольд. Можно Лео.

— Приятно познакомиться, Робин. Можно просто Роб.

Мужчины пожали друг другу руки, не заметив, как мелькнула в свете фонаря татуировка на запястье Гуда, изображающая вставшего на дыбы льва.

Рони долго топталась перед дверями бара, не решаясь сделать первый шаг. Из больницы ее выписали через неделю пребывания, доктор уверял, что с ней все в порядке, а частичная амнезия — лишь результат перенесенного стресса, волноваться абсолютно не о чем. Пара недель в окружении знакомых вещей, быть может, месяц, и все встанет на свои места. Однако, вопреки заверениям, Рони оптимизма врачей не разделяла.

Осторожно, стараясь не спугнуть, женщина выуживала из памяти обрывки воспоминаний. Вот в этом квартале она живет, сюда ходит за хлебом, здесь любит проводить тихий воскресный полдень, эту соседку зовут миссис Джонс, и она печет восхитительные булочки с корицей, а цветочник из лавки напротив тщетно пытается привлечь внимание грубоватой барменши к своей скромной персоне. Все так.

В двадцать лет Рони поступила в экономический колледж, в двадцать пять занималась верховой ездой, совсем недавно получила водительское удостоверение, год назад открыла свое дело, и отдавала ему все свободное время. Были ли у нее родные? Неизвестно. В ящике комода хранился альбом с детскими фотографиями, смешные очки, уродливые брекеты, воздушное выпускное платье и…. никого рядом. Ряд лиц на фото прочно стерся из памяти и никаких ассоциаций не вызывал.

Осмотр небольшой квартиры, расположенной на тихой улочке Бруклина, так же особых плодов не принес. Пара кожаных курток, рваные джинсы, вызывающее бордовое платье, пара тарелок, всего одна чашка и остатки яблочного пирога в холодильнике. Рони вдохнула дразнящий аромат фруктов и корицы и закрыла глаза.

Что-то мелькало в подсознании, что-то важное, совсем незначительная деталь, которую она постоянно упускала, и, казалось, стоит лишь чуточку напрячься, и все встанет на свои места. Но нет, важная догадка ускользнула, так и не оформившись в полноценную мысль. Рони вздохнула, достала из холодильника яйца, разыскала в шкафчике муку, разрыхлитель, специи и занялась пирогом.

Это несложное занятие помогало привести в порядок разбушевавшиеся мысли и решить, как жить дальше. Смешать ингредиенты. Выдержать пропорции, добавить едва заметный штрих ванили и корицы и наблюдать, как из бесформенной кучи теста появляется пирог — действо, сродни волшебству. Рони уже неделю не покидало ощущение того, что кто-то по воле рока смешал ей все карты и заставил жить не своей жизнью. Отражение, показывавшее кудрявую брюнетку, одетую в джинсовый комплект, и то казалось чужеродным.

В глубине души, в самых затаенных ее уголках, Рони видела роскошный белый дом, цветущую яблоню, кухню, полную вкусных запахов и детского смеха, и одетую в ужасно дорогой костюм женщину, уверенным тоном дающую распоряжения. Эта странная ассоциация заставила ее рассмеяться и просыпать муку.

— Да, подруга, эк, тебя занесло! — пробормотала Рони сама себе.

Пришлось возвращаться в реальность, полную неоплаченных счетов за воду и электричество, тусклой рутины хозяйки бара и толпы преданно ждущих ее возвращения завсегдатаев.

Воспоминание о баре заставило Рони встрепенуться: ну, конечно же, что лучше может рассказать о человеке, как не его рабочее место? С такими мыслями она и покинула уже успевшую полюбиться квартирку и отправилась на работу. Однако, оказавшись у самых дверей, топталась теперь в нерешительности, словно внутри ее поджидал огнедышащий дракон или, того хуже, налоговая инспекция. Рони усмехнулась пришедшему на ум сравнению, отругала себя за трусость и вошла в бар.

Внутри царил привычный по первому знакомству с собственной квартирой творческий беспорядок. На стойке высилась гора немытых стаканов, под стойкой — склад из бутылок, а к обратной стороне двери была приколота записка: «Прости за бардак, я все отработаю. Люблю, Сьюзи». Рони покачала головой: хоть кто-то ее любит, и, засучив рукава, принялась за уборку. Попутно вспомнила, что так звали жену Леопольда, и надо будет потолковать с ней на досуге. И что ей так не нравится в имени полицейского?

* * *

Робин воодушевленно прикручивал к стене уже десятую полку для отчетов, которых в полицейском участке скопилось превеликое множество. Гуду нравилась его новая работа, полицейские оказались душевными и грубоватыми ребятами, напоминавшими Робину Вольных Стрелков, а жена Леопольда Сьюзи — болтливая и крикливо одетая толстушка — пекла восхитительные пончики. «Весь комплект в сборе, — шутил Леопольд, частенько приглашая Робина разделить скучное ночное дежурство в парке, и добавлял, отхлебывая из пластикового стаканчика — Дешевый кофе, пончики и верный напарник».

Робин попал по пальцу молотком, выругался и присел отдохнуть. Леопольд опустился рядом.

— Ты чего такой кислый?

— Пятница, — протянул Гуд.

— Ну? И что плохого?

— Да так, не обращай внимания.

— Нет уж, рассказывай. Ты — мой напарник!

Робин махнул рукой, пожалев, что не курит, и, наконец, решился.

— Не подумай, что я ною, но пятница же! Все соберутся вместе, будут делиться новостями прошедшей недели, строить планы на выходные. Когда-то и у меня всё это было, хоть и кажется временами, что я сам себе все выдумал. Скоро будет год, как я живу в Нью-Йорке, а моя жизнь так и не изменилась к лучшему….

Леопольд послушал, почесал нос и, хлопнув друга по руке, заявил:

— Тебе надо кого-то найти. Хорошую девушку, которая тебя полюбит, вот и будет, ради чего ждать пятницы. Совсем как моя Сьюзи меня однажды спасла! Слушай, кстати, пойдем сегодня в бар, я тебя с Рони познакомлю, может, у нее кто на примете холостой есть? Да и она свободна, насколько я знаю!

Робин воспринял предложение Леопольда без особого энтузиазма. Заводить отношения он точно не собирался, слишком сильна в его сердце была любовь к Реджине, но и жизнь в одиночестве с каждым днем становилась все более невыносимой. Кто такая эта Рони, что напарник аж дышать забывает от восхищения, когда рассказывает о ней? Рассудив, что терять ему уже нечего, Гуд согласился, и воодушевленный таким решением Леопольд стремительно уволок его из участка.

* * *

Рони по третьему разу перетирала и без того чистые стаканы и с легким волнением ждала, когда наступит вечер, и бар заполнится людьми. Прошла неделя с ее выписки, на работе ее встретила большая коробка имбирного печенья и пожелания скорее прийти в себя. Было приятно — она что-то значила для абсолютно незнакомых людей, эта мысль грела. Но в своих поисках утраченных воспоминаний Рони не сдвинулась ни на йоту.

Вот и сейчас. Наступит вечер, бар заполнится посетителями, зазвучит музыка, начнет пересказывать местные сплетни болтливая Сьюзи, а Рони будет мечтать об уютном доме, чашке какао у камина и о том, чтобы кто-то где-то ждал. И было ради чего возвращаться домой в пятницу.

Скрипнула дверь, впуская первых посетителей, Рони хотела, было, крикнуть: «Мы еще закрыты», но узнала в пришедшем Леопольда и улыбнулась: полицейский, как и его жена, располагали к себе с первых минут знакомства.

Увидев ее, Лео радостно помахал рукой и вытащил из-за своей спины чем-то смущенного напарника.

— Ну же, Роб, выйди на свет. Рони — милашка, она не укусит.

— Это смотря для кого, — усмехнулась барменша, оборачиваясь.

В ту же секунду раздался удивленный возглас:

— Реджина?! Этого не может быть!

— Простите, — нахмурилась Рони, замечая, как отозвалось чем-то дорогим это имя, — Мы знакомы?

Рони бродила кругами по квартире, не зная, куда деть разбушевавшиеся нервы. Уборка и любимое занятие по выпеканию пирогов успокоения не приносили, становилось только хуже. Женщина сама не понимала, почему так разволновалась. Если бы не эта странная встреча в пятницу, сидела бы она сейчас со Сьюзи в какой-нибудь кофейне и сплетничала о том, где скоротать воскресный полдень. А вместо этого Рони отчаянно хотелось спрятаться в родной квартире и не показываться никому на глаза до понедельника.

И, вроде бы, ничего особенного не произошло, подумаешь, Леопольд притащил холостого напарника! Да сколько в жизни Рони уже было этих неудачных попыток ее сосватать, и сколько их еще будет! Но что-то, все же, не давало покоя. Рони остановилась напротив окна, оставив свои бесплодные попытки успокоиться, и задумалась, вспоминая.

Роб переминался с ноги ногу, смотря на Рони так, словно увидел привидение. Леопольд о чем-то привычно шутил и сам же смеялся над собственными шутками, Рони, не отрываясь, смотрела на нового знакомого.

— Простите, а мы раньше не встречались? — решилась спросить она.

Роб поменялся в лице, вздохнул и, наконец, произнес:

— Нет…. Нет, определенно. Я бы ни за что не забыл такую, как вы.

— Да уж, крошку-Рони тяжело забыть, — хохотнул Лео, хлопнув приятеля по плечу.

— Что ж, в таком случае, это отличный повод познакомиться, — ответила Рони, протягивая ладонь для рукопожатия, — Я Рони, Рони Грэйн.

Напарник Леопольда осторожно взял Рони за руку, но вместо того, чтобы пожать, поцеловал.

— Рад знакомству, миледи. Я Робин. Робин Гуд, — чуть слышно добавил мужчина, ожидая реакции, Рони удивленно изогнула бровь. Признаться, манеры нового знакомого ее удивили, а его старомодное обращение польстило.

— Робин Гуд? Да ладно? Как в книжке!

— Да, миледи, совсем, как в книжке…. — сникшим голосом прокомментировал Робин.

— Налить вам что-то? — Рони вдруг почувствовала досаду от того, что сморозила какую-то глупость, и спешила теперь загладить вину.

— Нет, не стоит, я, пожалуй, пойду, — заявил Робин, и, заглянув в сумку, вытащил оттуда стрелу, — А это…. Это вам. Подарок по случаю знакомства. Подойдет к интерьеру бара.

— Роб, стой, подожди, ну, куда ты, приятель? — закричал вслед Леопольд.

Робин обернулся у дверей.

— Все хорошо, Лео, увидимся в участке.

— Что-то не так?

— Не бери в голову, — отмахнулся Робин и помахал Рони, — До скорой встречи, миледи.

И он вышел прямо под моросящий дождь. Рони закусила губу и долго смотрела на закрывшуюся за его спиной дверь, а на стойке бара лежала стрела, украшенная оперением малиновки.

* * *

Закончился вечер пятницы, пролетела суббота, наступило воскресенье, а Робин все не шел у Рони из головы. Высокий, крепкого сложения, светловолосый, и эти глаза, цвета октябрьского неба. Мускулистые загорелые руки, выдающие человека рабочей профессии, но эта стрела, — так странно в наше время встретить человека, умеющего стрелять из лука. И его манеры, чем дальше, тем удивительнее!

Рони отчаянно захотелось узнать его получше, расспросить о жизни, о семье, выпить чаю с травами, она умела заваривать, как никто другой, и откуда только пришло это умение? И что его так расстроило?

Рони хмурилась и все стояла у раскрытого окна, вдыхая напоенный ароматом дождя воздух. Забавно, но одна мимолетная встреча порой способна поставить весь мир вверх дном! Надо будет расспросить Леопольда поподробней, а лучше Сьюзи.

И эта стрела, подаренная им…. Рони не верила в счастливые совпадения, но ей было приятно. А все потому, что ее неизменно влекло к лесу. То тут, то там на стенах бара висели картинки деревьев, стойку неизменно украшала вазочка с букетом засушенных полевых цветов, на каждом столе было вырезано изображение скрещенных стрел. Рони так и видела внутренним взором бескрайние просторы, горы, уходящие верхушками в небо, и изумрудный лес, который времена года окрашивали в не менее прекрасные тона.

* * *

Робин бродил по дому, как неприкаянная душа, и все никак не мог собраться с мыслями. Купленная бутылка виски так и осталась стоять нераспечатанной у кофейного столика. Робин здраво рассудил, что в собственном бессилии алкоголь ему не поможет. Нет, а на что он надеялся? На то, что Реджина узнает его и с первых же секунд бросится на шею? Смешно! Робин криво усмехнулся, не зная, радоваться ему или отчаиваться.

Провидение свело их в одном из баров Нью-Йорка, значит, в Сторибруке что-то случилось! Или же Реджина нашла способ его, Робина, разыскать, но не учла одного: ей нельзя было покидать город. Вот магия и сыграла с ними злую шутку, подсунув Королеве ложные воспоминания.

Робин опустился на табурет и уперся подбородком в сложенные ладони: он все-таки нашел ее, а это давало пусть призрачную, но все-таки надежду. Надо заставить Реджину вспомнить! Но как? Эх, жаль здесь нет Румпельштильцхена! Робин досадливо махнул рукой: слишком уж за последние годы они привыкли к помощи Темного, а сами палец о палец не ударили, когда взбалмошная Белль изгоняла его за черту! Гуд задумался. И Румпель, и Реджина всегда старались помочь, вытащить из беды. Сделками, прочими ухищрениями, но они выполняли обещанное, в то время, как сонм героев частенько совершал неверные шаги, а после списывал содеянное на излишний оптимизм. Как там Сторибрук? Как Роланд, большой уже вырос? Как поживают Вольные Стрелки? В какой класс перешел Генри? Печет ли Белоснежка свои восхитительные булочки? Робин потер переносицу, отгоняя болезненные воспоминания: они его семья, и их сейчас отчаянно не хватает. Но Реджина снова рядом, и он найдет выход из сложившейся ситуации.

Зажужжал в кармане телефон, Робин достал нарушителя тишины, провел по экрану: «Привет, приятель, все киснешь? Может, по пивку?». Вездесущий Леопольд. Переживает. Гуд улыбнулся, он был благодарен за такого друга, как Лео. И вдруг внезапная мысль пришла к нему в голову. Ну, конечно, и как он раньше не догадался? Телефон! Вспомнил невольно, как гипнотизировал телефон, оказавшись в Нью-Йорке впервые, и как проклинал магию, не дающую дозвониться до Реджины, но теперь-то она здесь, совсем рядом. За пару кварталов.

* * *

Рони натянула любимые джинсы, накинула неизменную кожаную куртку, взглянула на часы: пора идти. Нужно открывать бар, собрать счета, навести порядок в бухгалтерии, и собраться, наконец, с мыслями! Возможно, позвонить Сьюзи и выпросить номер напарника Лео. Рони улыбнулась собственным озорным мыслям: и что она ему скажет? Неважно. Во всяком случае, всегда можно пролепетать извинения за то, что сравнила его с героем книжки и пригласить на бесплатный бокал виски.

У самых дверей, когда Рони отчаянно копошилась в сумочке, пытаясь отыскать запропастившиеся куда-то ключи, у нее зазвонил телефон.

— Алло?

— Прогуляемся, миледи?

В парке было тихо. Непогода распугала всех посетителей, но парочка, кормящая уток у пруда, не любила шумные компании и нежелательных компаньонов. Чисто выметенные дорожки, яркие осенние листья и напоенный недавним дождем воздух — что может быть лучше?

Рони и Робин неспешно прогуливались по парку, не задумываясь над выбором темы для разговора. С ним было легко и непринужденно, так, словно они тысячу лет знакомы, — думала Рони, подстраиваясь под его шаг. Робин время от времени кидал на нее заинтересованный взгляд и усмехался в отросшие усы. Робин думал о том, что пора бы подстричься.

— Итак, Роб, чем вы занимаетесь?

— Я — человек рабочей профессии, — простодушно пояснял мужчина, — Подкрутить шкаф, повесить полку, сколотить табуретку, подработать вышибалой, подменить Лео на дежурстве. Все умею!

— И стреляете из лука?

— Да. Странное хобби, не находите?

— Нет, почему же? Выпускница лучшего в Нью-Йорке экономического факультета протирает стаканы в баре, как вам?

— Мы похожи, в таком случае, — улыбнулся Робин.

— Выходит, что так…. Простите, что я сравнила вас с героем книжки. Я не подумала, — со вздохом покаялась Рони.

— Да бросьте, вы попали в самую точку!

— Как это?

— Это мой любимый литературный персонаж. Правда-правда. Вы знали, что Гуд был графом Хантингдонским, но из-за долга вынужден был скрываться под вымышленным именем?

— И грабить, — припечатала Рони.

— Не без этого, — пожал плечами Робин, — Но, что плохого в том, чтобы помогать людям?

— Ничего. Наверное, вы правы. Наверное, поэтому я решила открыть бар вместо того, чтобы работать в приличной компании. Люблю помогать людям. Что-то вроде кабинета психолога с бесплатной выпивкой по пятницам.

— И яблочными пирогами по воскресеньям.

— Откуда вы знаете?

— Лео нахваливал вашу выпечку.

— Ах, Лео…. Я должна была догадаться. Робин?

— Мммм?

— А почему миледи?

— Люблю дарить женщинам улыбку.

— Дамский угодник?

— Нет, просто, вы выбиваетесь из обстановки этого места и этого бара. Он прекрасен, не спорю, и вы делаете отличное дело, но….

— Но что?

— Вы достойны большего, чем протирать стаканы.

— Раз так, я вынуждена просить вас о помощи, мессир.

— Все, что угодно для прекрасной дамы.

— Поможете прикрутить полку в баре, и навести порядок в счетах?

* * *

Заходящее солнце разукрашивало стены бара во все оттенки оранжевого, в луче, проникающем сквозь неплотно закрытые жалюзи, кружились в причудливом танце пылинки. Мерный стук молотка нагонял дрему. Над стойкой горел небольшой светильник, в камине потрескивали дрова. Удивительное место, где современность смешалась с древностью, создавая неповторимую атмосферу уюта и тепла!

Рони по уши закопалась в бумаги, пытаясь свести приход и расход, Робин заглядывал в каждую щель, в каждый угол, выискивая, чтобы еще прикрутить, прибить, приклеить и еще каким-то образом привести в порядок. Взбушевавшиеся еще с утра мысли понемногу успокаивались, а потеря воспоминаний у Реджины уже не казалась ему такой уж непоправимой трагедией. Случайная фраза, небрежный жест, вкусовые привычки — все выдавало в ней прежнюю Реджину, женщину, которую он любил. Нужно лишь помочь ей, подтолкнуть. Но как?

Одним ловким движением Робин вбил гвоздь и повесил на него рамку, в которую аккуратно была вставлена подаренная им стрела.

— Готово, миледи!

Рони оторвалась от кипы бумаг, поправила съехавшие на нос очки, полюбовалась работой.

— И что бы я без вас делала!

— Ума не приложу, — усмехнулся явно польщенный Робин, — Есть хотите?

— На кухне в морозилке есть замороженные стейки и половина пирога, — рассеянно ответила Рони, после чего встрепенулась, — Подождите, я сама, это неприлично.

— Все в порядке, я могу управиться с микроволновкой. Доделывайте свою бухгалтерию.

— Точно?

— Абсолютно! — ответил Робин, и, отсалютовав Рони молотком, скрылся в кухне.

Рони мечтательно улыбнулась: с каждым прошедшим часом он нравился ей все больше и больше.

Поставив точку в ненавистном отчете, Рони с наслаждением захлопнула книгу прихода/расхода и опустилась на ковер у камина. Из кухни доносились соблазнительные запахи и мелодичное перезвякивание посуды, а вскоре появился и сам Робин с подносом, уставленным тарелками.

— Сюда, не возражаете? — позвала Рони.

— Как я могу возражать против камина! Любите открытое пламя?

— Обожаю, — ответила Рони, принимая тарелки, и довольно потянулась.

— Устали?

— Ненавижу бумажную работу, но надо.

— Налить вам что-то? Раз уж я сегодня вместо официанта.

— Не откажусь, я бы хотела….

— Вишневую наливку.

— Точно! Откуда вы знаете?

— Догадался, — заговорщицки подмигнул Робин и через несколько минут вернулся с двумя рюмками, — Вот, держите.

В отблесках пламени сверкнула татуировка на запястье Робина, Рони нахмурилась.

— Что-то не так?

— Ваша татуировка….

— Да, а что с ней? — спросил Робин, опускаясь рядом.

— Не обращайте внимания, показалось.

— Нет уж, рассказывайте.

— Обещайте не смеяться.

— Слово Робина Гуда.

— Ну, хорошо. Когда я была совсем юной и еще верила в чудеса, то часто мечтала, что мне встретится сильный и благородный юноша и спасет меня от безденежья и отчаяния. И всегда представляла его с татуировкой льва, как символом доблести и бесстрашия. Потом я выросла, мой отец умер от инфаркта, мать хотела выдать меня замуж за ленивого и жестокого губернаторского сына, и тем самым решить наши проблемы, в итоге мы разругались с ней, и я сбежала из своего городка сюда.

Робин внимательно слушал, не перебивая, а после положил ладонь на запястье Рони и чуть слышно произнес:

— Что бы ни случилось, Рони, никогда не переставайте мечтать. Мечтам свойственно сбываться.

— А вы были правы, — ответила невпопад Рони, хлопнув Робина по руке.

— В чем?

— В том, что назвали меня Реджиной. Мои родители любили вычурные имена, вот и все, что мне от них осталось — Ронетта Реджинальда Грэйн к вашим услугам.

В эту ночь Робину не спалось. В голове роились тяжелые мысли, простыни взмокли, луна противно светила сквозь незанавешенное окно. Стоило бы встать, сделать себе чаю, разыскать среди завалов некогда уютной квартиры одежду и подменить Лео на дежурстве в парке.

Робин спустил вниз босые ноги, прикоснулся к холодному, отрезвляющему полу и сложил ладони домиком. Всё слишком запуталось. Прошлым вечером он едва не поцеловал Рони, поддавшись минутной слабости после ее рассказа. Магия сыграла с ними злую шутку, подменив Реджине воспоминания, но как же четко прослеживалась до боли известная картина ее непростой жизни в измененной памяти!

Робин поднес к глазам татуировку и всмотрелся в изображение. Будучи лишенным земель и титулов, он твердо решил бороться до последнего, а лев — это символ храбрости и бесстаршия. Так чего же боялся доблестный Робин Гуд? Он и сам едва ли знал. Ему нравилась эта новая Рони в теле Реджины, она была куда счастливее его Королевы. Конечно, у нее были черные полосы, были потери, но ее любили, Реджина же только-только ступила на шаткую тропу по заслуживанию любви. Порой Робин думал, не лучше ли оставить всё, как есть. Может, таким будет их счастливый конец? Но потом вспоминал Роланда и Генри, Снежку и Эмму, Вольных Стрелков и кафе «У бабушки», и в груди жгло от осознания собственного малодушия. С другой стороны, как возвратить ей настоящие воспоминания? Прийти и честно спросить: «Простите, а вы, случайно, не Злая Королева?». Робин горько усмехнулся.

Лунный луч проникал в темноту комнаты, стрелки часов близились к полночи. Робин потянулся подвести будильник, как до боли знакомый ехидный голос вырвал его из потока тяжелых мыслей.

— Не трожь часы, у меня мало времени!

Гуд вздрогнул и поднял глаза: у окна стоял старый знакомый, на встречу с которым Робин уже и не надеялся. Лунный свет проникал сквозь него, но усмешка на губах была вполне осязаемой.

— Румпель! Ты что здесь делаешь? И почему ты все помнишь?

— Слишком много вопросов. Слушай.

— Как Роланд? Как Генри? Как…

— Я велел тебе не перебивать! С ними все хорошо, пока что.

— Но…

— Ты должен как можно скорее вернуть Реджине ее настоящую жизнь, и вернуться в Сторибрук, иначе он просто исчезнет с лица земли.

Румпельштильцхен спокойным тоном перечислял отнюдь не радужные новости, Робин похолодел.

— Откуда ты…

— Реджина создала Сторибрук, она — его сердце и залог самого существования города. Светлое и темное. Начало и конец. Тут даже я не в силах буду помочь. Нас просто разбросает по измерениям, и это при самом лучшем раскладе. Вопросы задавать будешь, когда вернетесь домой, я с радостью на них отвечу, а пока — поспеши. Мне и так стоило больших трудов связаться с тобой на расстоянии.

— Подожди же! Как?! Как вернуть ей память?

Румпельштильцхен изумленно взглянул на Робина, пробормотав что-то о невысоком интеллекте последнего.

— Гуд, всё проще, чем попасть стрелой в десятку: поцелуй истинной любви.

— Румпель, передай Роланду, что…

— Всё всем передам, — прозвучало в опустевшей комнате. Робин прикрыл глаза: всё так просто и так сложно одновременно. Надо, все же, подменить Лео на дежурстве. Проветрить мысли.

* * *

В парке, по-обыкновению, было тихо. О чем-то шептал ветер в кронах деревьев, тихо плескалась вода, потревоженная ветром, время от времени недовольно пищали вспугнутые шорохами ночные зверьки. Робин любил парк и ночь, они напоминали ему о лесе, а звезды здесь были совсем, как дома. В Сторибруке. Робин и сам удивлялся произошедшим в нем переменам — Шервуд был далеко, в другой жизни, а будущее было совсем рядом, стоит лишь протянуть руку.

Робин сбился с размеренного шага, когда от пруда донесся женский крик. Голос, который он очень хорошо знал. Проверив табельное оружие, предосмотрительно выданное ему товарищем, Гуд со всех ног бросился сквозь кусты.

Открывшаяся картина пугала и завораживала одновременно: у кромки воды стояла разгневанная и изумленная Рони, в нескольких метрах от нее, поджав трясущиеся ноги к подбородку, скрючился местный хулиган, за которым полиция гонялась уже несколько месяцев. В ладони Рони то разгорался, то угасал огненный шар. «Сил не хватает», — мелькнуло в мыслях Робина, когда он бросился к преступнику.

— Не с места! Полиция!

— И не думал. Заберите меня отсюда… Это же розыгрыш, правда? — лепетал хулиган, пока Робин скручивал ему руки за спиной.

Рони продолжала удивленно смотреть на собственную ладонь.

— Лео? Это я. Машину сюда, быстро. Я поймал Боба. Что? Да, все в порядке.

Следующие сорок минут прошли в относительной суматохе и протокольной бюрократии. Рони неподвижно сидела на скамейке, закутавшись в выданое полицией оранжевое одеяло и прижимая к себе стаканчик с кофе. Робин заполнил необходимые бумаги, передал преступника в руки друга и заверив того, что помощь не нужна, отправил восвояси. Каждый шаг навстречу Рони давался всё труднее. Робин понимал, что без помощи Румпельштильцхена здесь не обошлось.

— Ты как? — спросил Гуд, обходя скамейку и усаживаясь рядом. Рони сделала глоток кофе и пожала плечами.

— Не знаю. Его забрали?

— Да, теперь он тебя не потревожит.

— Я шла от подруги, засиделась у нее до полуночи и решила сократить дорогу через парк, задержалась у озера. Что-то привлекло мое внимание. На скамейке сидел мужчина с тростью… Я подумала, быть может, нужна помощь, подошла спросить, а его уже не было. Я решила, что перепила, — нервно хохотнула Рони, Робин внимательно слушал, — На скамейке лежало красное яблоко. Я взяла его руку, а тут выскочил этот псих… В какой-то момент мне показалось, что я могу его испепелить одним движением, и у меня на ладони возник шар и тут же исчез, а потом еще и еще… Робин, этого же не может быть?

Робин приобнял напуганную женщину за плечи. С одной стороны Темный помог, чем смог, перенеся в мир без магии частичку Сторибрука, с другой, как объяснить всё ей? Как не испугать еще сильнее? Рони нервно всхлипнула и глубже закуталась в одеяло.

— Робин, я монстр, да?

— Ты не монстр, ты — самая прекрасная женщина из всех!

— Всё шутишь.

— И не думал, слово Робина Гуда. Ты занимаешь мое сердце и мои мысли с самого первого дня, как я тебя увидел. Кажется, именно тебя я искал всю свою жизнь.

— Что ты такое говоришь…

— То, что чувствую. Ты особенная, Рони. Конечно, здесь не совсем подходящее место, да и время тоже, и потом ты будешь на меня злиться, но всё это будет потом. Надо спешить.

Робин наклонился к опешившей Рони, осторожно прикоснулся к волосам, провел по линии подбородка. Рони прикрыла глаза, и Робин счел это подходящим знаком.

— Я люблю тебя.

Он нежно коснулся ее губ своими, утешая и отчаянно надеясь, что у него получится.

Рони распахнула глаза и, не решаясь поверить, всмотрелась в мужчину, прижимающего ее к себе.

— Не может быть… Робин? Значит, у меня получилось?

— Реджина!

— Но, как?

— Тшшш, всё потом. Иди ко мне.

* * *

Рассвет медленно входил в свои права. Солнечные лучи проникали сквозь украшенное жалюзи окно бара, освещали каждый укромный уголок, выхватывали из темноты мужчину и женщину, завершающих последние приготовления. Реджина сняла со стены рамку со стрелой, долго вертела в руках, размышляя. Робин чуть слышно подкрался сзади, обнял со спины.

— Тебе будет этого не хватать?

— Не знаю… Наверное. Откроем в Сторибруке бар, что скажешь?

— А Прекрасный согласится взять меня к себе помощником шерифа?

— Я с ним поговорю. Невероятно просто! — вздохнула Реджина, прижимаясь щекой к плечу Робина.

— Что именно?

— Твой насмешливый взгляд. Стрела. Татуировка. От тебя пахло лесом. Я видела во сне, как мы сидели у костра, и продолжала упорно игнорировать все знаки.

— Ты не виновата.

— Да как же…

— Мы должны были понять. Понять и принять друг друга. В любой из реальностей.

— И у нас получилось, — улыбнулась Реджина, оборачиваясь, — Я люблю тебя.

— Ты — мой второй шанс, Реджина!

— Домой?

— Домой, миледи. Он так нас ждет, — ответил Робин и прикоснулся к губам Реджины страстным поцелуем.

Конец.

4 февраля 2018 года.