Даже мечты о любви не для всех (гет)

Я сижу за столом в кабинете зельеварения и заворожённо наблюдаю за рукой профессора Снейпа, неуловимо быстро порхающей у доски. Он записывает рецепт зелья, а я не могу оторвать взгляда от тонких изящных пальцев, легко удерживающих мел.

Они совершенны, как и прямая спина с безупречной осанкой, как гордый профиль с длинным хищным носом, делающим облик пугающе-интригующим. Все, кто называет этого человека некрасивым, не видели его моими глазами. А если бы увидели, никогда не назвали бы его ни одним из тех мерзких прозвищ, что я иногда слышу от его учеников.

Он строг, иногда, пожалуй, чрезмерно. Но это вызывает лишь приятную дрожь в теле и желание сделать всё что угодно, наизнанку вывернуться, чтобы увидеть на его лице хоть малейший признак одобрения.

Профессор оборачивается к классу с бесстрастным выражением лица:

— Зелье не сложное для седьмого курса. Всего лишь ранозаживляющее. Всё, что вам нужно — следовать рецепту. У вас сорок минут до конца урока. Приступайте.

О! Этот голос завораживает и уносит куда-то, где только я и его обладатель. Почему он так мало говорит? Я бы слушала его не переставая, и даже совсем не обязательно понимать слова, вот как сейчас.

С удивлением вижу себя, нарезающей что-то на доске. Должно быть, Верони (о, я ещё помню о Верони!) подсунула мне нож и доску, чтобы я хоть что-то делала на уроке. Всё остальное она, похоже, делает сама.

Понимаю, что надо отвлечься, но никак не могу перестать украдкой из-под ресниц наблюдать за мужчиной, сидящим за столом. Вот он небрежно, с гримасой лёгкой брезгливости на лице откладывает проверенные работы учеников. Ему можно испытывать к нам это пренебрежение и даже презрение. Потому что сам он безупречен, просто совершенство. Кажется, я повторяюсь, но мозги расплавлены в желе, и слова не подбираются, чтобы выразить всё, что я чувствую.

Что мне с этим делать? Я не знаю и продолжаю мучить себя, ловя каждое движение, каждый поворот головы, каждый взлёт этой невозможной брови. Кажется, я схожу с ума.

Снейп встаёт и начинает обход класса, заглядывая поочерёдно во все котлы и раздавая либо снимая баллы. Вот он подходит к нашему столу и, заглянув в котёл, ядовито произносит своим вкрадчивым, чуть вибрирующим баритоном:

— Мисс Леруа, вы блестяще справились с заданием, несмотря на то, что практически всю работу проделали в одиночку.

Обращается он к Верони, глядя при этом исключительно на меня. Он всё видел! Боже!

— Спасибо, профессор Снейп, — как сквозь вату слышу я голос моей подруги.

— Оценку "превосходно" вы сегодня, безусловно, заслужили. А вас, мисс Делакур, — обращается он уже ко мне чуть наклонившись, — ждёт отработка сегодня сразу после этого урока. Насколько мне известно, он последний в вашем расписании.

— Да, сэр, — выдыхаю, решившись поднять взгляд. Он долго всматривается в мои глаза. Не знаю, что он там видит, но что-то заставляет его усмехнуться. Профессор возвращается к своему столу, и, продолжая стоять на месте, я слышу его голос:

— Уберите за собой и на сегодня все свободны. Кроме мисс Делакур, разумеется.

Верони дёргает меня за рукав, и я, наконец, сажусь. Ноги не слушаются. Смогу ли потом подняться?

— Успокойся, не сходи с ума, — шепчет мне в ухо подруга. О чём она? Я уже безумна.

Класс пустеет, и мы остаёмся одни. Внутри всё сжимается от предвкушения чего-то особенного. Мы одни! Я ликую и жутко боюсь.

— Подойдите, мисс Делакур, — раздаётся тихо от учительского стола. Я медлю и слышу чуть громче и с ноткой нетерпения:

— Я жду.

Каким-то чудом мне удаётся подняться. На ватных ногах я приближаюсь к своему наваждению, изо всех сил стараясь придать своей походке обычную лёгкость и хоть какое-то изящество. Вряд ли мне удаётся, потому что профессор усмехается, глядя на эти жалкие потуги. Я — жалкая в его глазах.

— Итак, отработка, — произносит Снейп, подходя ко мне совсем близко. Что он делает? — И как же вы представляете вашу отработку у меня?

Я не знаю, я вообще ничего не могу представить. В голове гулкое эхо и ни одной связной мысли.

— Не знаю, — озвучиваю я очевидное.

— Не знаете, — повторяет за мной Снейп. — Значит, решать мне. Пожалуй, я мог бы придумать кое-что интересное. Скажите, мисс Делакур, на что вы готовы, чтобы загладить свой промах на уроке?

— На всё? — то ли утверждаю, то ли спрашиваю я, готовая уже осесть на пол прямо возле его ног, потому что мои меня снова подводят.

— На всё, — задумывается он, проводя указательным пальцем по своим губам. Зачем он так? Это же невозможно выдержать! Я залипаю на этих губах, слежу за этим пальцем и забываю, как дышать.

— Ну что вы так разволновались? — чуть улыбается Снейп улыбкой змея-искусителя. — Всё совсем не так страшно. Возможно, вам даже понравится.

О чём он? Неужели? Нет, не может быть...

— Посмотрите мне в глаза, мисс Делакур, — тихо, вкрадчиво приказывает Снейп и поднимает моё лицо двумя пальцами за подбородок.

Я распахиваю глаза, и он снова что-то внимательно рассматривает в их глубине. Удовлетворённо хмыкнув, подходит вплотную, теперь я чувствую его руку на своей напряжённой спине.

— Расслабьтесь, юная мисс, не надо так бояться, — шепчет он мне в самое ухо. Я слышу его дыхание, чувствую, как подрагивают волоски у моей шеи, а его рука уже на моём бедре. Вот она возвращается на спину, а потом резко оказывается на ягодице и крепко сжимается. Я то ли вскрикиваю, то ли всхлипываю, а он ловит губами эти звуки, всё ещё не касаясь моих губ. Мне мало. Я хочу большего. Хочу прижаться сильнее к его телу, утонуть в этих чёрных омутах глаз, узнать, какие на вкус эти тонкие, изогнутые в усмешке губы.

— Так ты себе это представляла? — его шёпот вызывает дрожь в теле и панику в голове. Откуда он знает? — Или твои фантазии были смелее и зашли куда дальше? Расскажи мне, девочка. Расскажи мне всё.

Я плавлюсь, растекаюсь и, кажется, плачу, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями. Как я могу сказать ему, о чём мечтаю, лёжа в своей девичьей кровати? Нет, я не могу! Но он хочет услышать. Он хочет!

Почему мне больно? Слишком сильные объятия? Не похоже. Где-то в боку. Как-будто что-то впивается... И снова...

* * *

Я недоумённо оглянулась. Верони делала мне большие глаза. Это она тыкала меня в бок. Профессор Снейп стоял прямо перед нашим столом и хмуро наблюдал за нами, скрестив по обыкновению руки на груди. Что происходит?

— Как долго ещё мне предстоит ждать, мисс Делакур? Я понимаю: гостья школы, чемпионка турнира. Даже от экзаменов вас освободили. Вот только это всё не извиняет вашего возмутительного безделья на моём уроке. Так и будете молчать?

А что я могла ответить, если не слышала вопрос, с головой погрузившись в фантазии, между прочим, о нём же?

— Этого больше не повторится, — произнесла я универсальную фразу каждого нерадивого ученика.

— Очень на это надеюсь, но не могу оставить такое вопиющее отношение к занятиям без наказания.

Я насторожилась. Отработка?

— К следующему занятию вы, мисс Делакур, напишете развёрнутое эссе о применении ранозаживляющего зелья, изученного нами сегодня, а также перечислите все мази и составные зелья, которые созданы на его основе. Кроме того, я назначаю вам отработку (Вот оно!) у мистера Филча сегодня и завтра в семь вечера на два часа. Это всё. Все свободны.

Я старалась не смотреть на хихикающую Верони. Ну конечно, смешно: отработка у Филча — это ужасно! Надо будет за кексами в Хогсмид сбегать. Мистер Филч будет в восторге!

В дверях меня уже встречал Роджер. Широко улыбаясь, он подхватил мою сумку, взял меня под локоток и повёл прочь из подземелий, подальше от неприветливого профессора.

— Не расстраивайся, — лепетал Роджер в попытке меня успокоить. Неужели я выглядела настолько несчастной? — Он со всеми такой. Ты же успела, наверное, понять, что его лучше не злить.

— Я — не все! — заявила я, играя обиженную стервочку и надув губки. Эта роль мне нравилась и отлично удавалась, потому что тогда меня недооценивали все, кто плохо знал. А это полезно. — Он так со мной раньше не поступал.

— Так раньше ты на его уроках не бездельничала, — ввернула Верони. — Что на тебя нашло? Тебя не могли дозваться. О чём ты так задумалась?

Ну вот и что они хотят услышать? Нет уж. О том, что я — нет, не влюбилась, конечно, но сильно увлеклась нашим загадочным профессором, — никому знать не нужно. Даже Верони. Как-то стыдно рассказывать ей о непристойных, иногда даже очень непристойных фантазиях с его участием. А ещё стыднее, что в моих мечтах он не просто соблазняет меня, целует, гладит везде и обязательно приказывает мне. Ещё он всякий раз в итоге признаётся мне в любви и предлагает пожениться. Вот зачем мне это? Незачем! Но пока вдоволь не намечтаюсь — не успокоюсь. Но если вдруг он сам сделает в реальности хотя бы шаг в моём направлении, я, пожалуй, испугаюсь. Действительно испугаюсь и сбегу.

Такое уже было со мной однажды. В Шармбатоне у нас был преподаватель французской литературы мсье Мортрен. О, как я мечтала о нём! Мне было пятнадцать. Ему — за тридцать. Но разве это важно, если ты всего лишь мечтаешь?

Очень подробно, с массой деталей и мелочей, я придумала весь наш роман от первого слова до брачных клятв. А когда уже ничего больше не придумывалось (видимо, и так уже было совершеным), меня отпустило. И только тогда я с удивлением начала замечать нежные заинтересованные взгляды, которые бросал на меня мсье Мортрен. Но я-то уже всё: жизнь с ним благополучно прожила в своей голове и забыла о ней. Наверное, я сама спровоцировала его интерес, пока вздыхала, глядя на белокурые волосы и яркие голубые глаза. Иногда я так же, как сегодня на уроке, уходила в себя, представляя, как пропускаю эти волосы сквозь пальцы, а он счастливо смеётся и говорит, как я прекрасна и что он подождёт до моего совершеннолетия и обязательно женится на мне, потому что безумно любит.

Отчётливо помню ощущение растерянности и даже паники, когда поняла, что он меня преследует, старается остаться со мной наедине. О нет! Ни мне, ни ему этот роман был совершенно ни к чему. Я не готова была к чему-то настоящему, реальному (впрочем, как и сейчас). Тем более его могли и наказать за связь со мной — малолетней дурочкой.

Постепенно он догадался, что всё не так, как ему показалось. А я смогла вздохнуть спокойно. Правда, на следующий год литературу у нас стала преподавать старая чопорная старуха с мерзким характером, а куда подевался мсье Мортрен, мы так и не узнали. Куда-то уехал, кажется.

Все эти воспоминания пронеслись у меня в голове в считанные мгновения, пока я решала, что ответить на вопрос Верони.

— Я задумалась о том, как решить загадку золотого яйца, — выдала я в конце концов безобидную версию.

— Успеешь ещё, до февраля уйма времени, — жизнерадостно уверил меня Роджер.

"Бедняга! Вот и что мне с тобой таким делать? Так ведь и будешь таскаться за мной теперь".

Я вздохнула и посмотрела на Верони. Она-то знала, в чём дело. Всё-таки Уизли — это зло! Где, кстати, их носит? Нам кексы для мистера Филча срочно нужны, без них никак.

— Роджер, милый, — ласково улыбнулась я парню. — Тебе никуда сегодня не надо?

— Мы с ребятами собирались погонять на мётлах, — тут же ответил он, как-то беспомощно улыбаясь. — Но если ты против...

— Что ты! Я совсем не против. Ни в коем случае не отказывайся от прогулки, пролётки или как это у вас называется. Ты должен быть в форме. Ты же капитан.

— А ты не обидишься?

— Нет, совсем не обижусь. У меня сегодня дела. Эссе по зельям, ты же слышал. А вечером отработка. Так что не беспокойся, мне просто некогда будет скучать.

— Хорошо, тогда я побегу, — и он привычно потянулся к моим губам. Я так же привычно уклонилась, подставляя щёку.

— И долго это с ним будет продолжаться? — задумчиво смотрела Верони в спину убегающего парня.

— Не знаю точно, — вздохнула я, чувствуя себя бесконечно виноватой. Хотя и говорила себе, что всё получилось случайно и я не хотела — все равно виновата.

Дело в том, что близнецы Уизли на вечеринке, которую мы устроили после первого тура турнира трёх волшебников, всех напоили без их ведома и согласия, просто подлив спиртное в лимонад. Наутро я мало что помнила, и не только я.

А эти двое дельцов-самоучек всем заинтересованным лицам за умеренную плату в три сикля давали посмотреть воспоминания о них же с той вечеринки. Сами-то они не пили и всё отлично помнили.

Нам с Верони, разумеется, воспоминания достались бесплатно (попробовали бы эти двое хотя бы заикнуться о сиклях и канатах!). Думосбор нашёлся у мистера Филча в какой-то дальней кладовой. Когда я спросила, как в школе могли не знать о существовании такого редкого и дорогого артефакта, мистер Филч ответил, что если кто и знал, то никогда не спрашивал. У директора в кабинете есть ещё один такой же. Видно, хватает. Спросят — отдаст. Близнецы вот спросили — и пожалуйста. Уверена, что он с ними в доле и третий сикль для него.

Окунувшись в воспоминания, серебристыми нитями переливавшиеся в думосборе, я с ужасом наблюдала, как, потеряв контроль от выпитого, непроизвольно направила свою вейловскую магию прямо на подкравшегося сзади и напугавшего меня Роджера.

Это наше свойство с древности призвано было защищать нас от угроз. Вот и сработала память предков: испугали — получите заряд страсти. И уже сразу нападать перехочется, а захочется совсем наоборот — защищать и оберегать.

Роджер, конечно, где-то сам виноват. И будь я трезвой (Уизли — зло, уже говорила!), этого бы не случилось. Но я всё равно чувствовала свою ответственность. Теперь только ждать, когда развеется воздействие.

— Ты никогда раньше так не делала? — Верони продолжала ковыряться в ненавистной для меня теме.

— Только в раннем детстве, когда ещё не умела сдерживаться, — хмуро ответила я. — Меня тогда на три года к бабушке жить отправили. Она и учила.

— А обычно это сколько длится? Ну, у других вейл? Прости, что спрашиваю, но я же вижу, как ты мучаешься, глядя на Роджера. Надо же понимать, к чему готовиться.

— У мамы — месяца три-четыре. Потом развеивается. Но в ней половина крови вейлы. Во мне только четверть. Если это поддаётся законам математики (на что я очень надеюсь), то месяца полтора-два нам с Роджером придётся быть вместе. Если его сейчас бросить, он от тоски умрёт.

— Буквально?

— Чёрт его знает. Так говорят. Может, и буквально. Проверять как-то не хочется.

* * *

Так, тихо переговариваясь, мы дошли до библиотеки. А тут новые переживания. Что ж за день-то такой? Вот и надо мне обо всех переживать? Но почему-то переживается!

Виктор Крам сидел за столом чернее тучи, хмуро глядя в книгу и вряд ли что-то в ней видя. И что опять стряслось?

Я бесцеремонно уселась рядом (он даже головы не повернул) и потребовала:

— Рассказывай!

— Что и зачем? — он чуть повернулся в мою сторону. Ну, уже кое-что.

— Всё и затем. Может, помочь чем могу. А ты что подумал?

— Ничего.

Вот и что с ним таким делать? Слова не вытянешь! Но раз уж решила помочь — помогу, хоть ты тут всеми лапами упирайся.

— Грейнджер? — без обиняков спросила я.

— Откуда ты... — Виктор прямо вскинулся весь, сейчас драться полезет.

— Тихо-тихо, — подняла я руки ладонями вверх в примиряющем жесте. (Смотри, ладони открыты, оружия нет, я не представляю угрозы и вообще я девочка.). — У тебя на лбу всё написано. Ты же с неё глаз не сводишь. Как только ещё шею не свернул, всякий раз оглядываясь, когда она мимо летит.

— Так очевидно? — обречённо спросил Виктор, снова плюхнувшись на стул и съёжившись так, что как будто стал меньше ростом.

"Нет, так не пойдёт. Ты же звезда, чемпион. Как можно при этом быть настолько неуверенным в себе?"

— Очевидно, только если специально присматриваться. Так что не переживай, заметили только мы, — кивнула я на Верони за соседним столом, пытаясь успокоить этого стесняшку.

— А вы зачем присматривались?

— А затем, что есть у меня дурная привычка — за друзьями присматривать. Никак не избавлюсь, — притворно вздохнула я и лукаво улыбнулась этому недотёпе.

— И при чём тут я? — всё ещё тупил этот тупица.

— Сейчас как стукну больно, — пообещала, свирепо (ну, я так надеюсь) глядя на постепенно расслабляющегося парня. Ну вот — пошло дело.

— А всё-таки почему ты хочешь мне помочь? Мы же с тобой едва знакомы, — он смотрел на меня очень внимательно и серьёзно, скрестив, по обыкновению, руки на груди.

— Не спрашивай. Сама не знаю. Просто почему-то чувствую такое желание. Ты мне нравишься. Ну как человек, не подумай там чего, — поспешно пояснила я, увидев удивлённо-недоверчиво поднятые брови. — Ты настоящий, честный и очень одинокий. Даже на уроках всегда один сидишь. Кстати, почему? А у меня был период, когда я была совсем одна, да ещё и против всех. Так что, знаешь, чувствую какое-то внутреннее родство со всеми, кому не везет в отношениях.

— Будем считать, что я тебе поверил, — после долгого раздумья выдал Виктор. — Незавидное я, однако, впечатление произвожу. Ну, если присматриваться, как я понимаю.

— Да отличное впечатление ты производишь. Ты только дай присмотреться как следует. И вообще, оглянись вокруг. Девчонки через одну на слюну исходят, на тебя глядя.

— Через одну? А остальные?

— А остальные за Седриком бегают. Им некогда.

Виктор расхохотался, а я залюбовалась ямочками на его щеках. Какой же он красивый, когда вот так расслабленно смеётся!

Краем глаза заметила остолбеневшую в дверях Грейнджер (вот что я называю — на ловца и зверь бежит). За её спиной маячили Гарри и мелкий Уизли, не понимая, что заставило её остановиться. "Да, детка, посмотри на него вот такого. И запомни, каким он может быть". Встретившись со мной глазами, Грейнджер поджала губы и резко сорвалась с места, рванув в другой конец библиотеки. Ничего, немножко поревновать ещё никому не было во вред.

Виктор перестал смеяться. Тоже заметил свою лохматую занозу.

Напрягся весь.

— Ты хочешь её завоевать? — прямо спросила я. Он только кивнул. — Значит, будем работать. Что ты уже пытался сделать?

— Цветы ей на столе наколдовал.

— И она не оценила. Или не поняла, от кого они?

— Не знаю. Но она их сразу выбросила.

— А что за цветы?

— Это была ветка багряника. Моё любимое растение. У нашего дома в Болгарии по весне знаешь как красиво, когда он расцветает?!

— А то, что в народе это растение называют "иудино дерево", ты не знал? Я вот, например, знаю. И Грейнджер наверняка тоже.

— Чёрт, — в панике уставился на меня Виктор. — Я забыл об этом. Оно просто красивое, и я подумал... Чёрт! Она, наверное, решила, что это кто-то из её врагов. Назвать девушку Иудой! Я — идиот!

— Так, спокойно. Все можно исправить, тем более она не знает, что это ты. Ещё попытки были?

— Конфеты из "Сладкого королевства". Их она Уизли своему отдала. Сладкого не любит?

— Это надо было выяснять до, а не после. Хотя обычно девочки сладкое любят. Надеюсь, конфеты без особенной начинки? Хотя нет, конечно, а то бы ты уже от Уизли-младшего отбивался. Это все?

— Мне хватило, — буркнул этот "ловелас".

— Ясно. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что эту крепость надо брать интеллектом. Я тебе помогу. Нет, не так. Мы тебе поможем.

— Мы — это кто? — насторожился Виктор. — Ты и твоя подруга?

— И еще пара надёжных ребят. Не бери в голову. План такой: мы отвлекаем её друзей, а ты ловишь момент, когда она одна, и поражаешь её своим умом.

— Умом? — с сомнением покосился на меня Виктор.

— А чем ещё ты собирался заинтересовать лучшую ученицу курса? Только умом. Посмотри на неё: она же из библиотеки отлучается только на занятия и поесть. И даже ест с книжкой в руках. Надо постараться выяснить, может, у нее затруднения какие есть. Ты на седьмом, она на четвёртом. Уверена, тебе будет что ей рассказать. Главное, будь настойчив, но не слишком, а то покажешься назойливым. И не хмурься в её присутствии. Пусть она тебя настоящего как следует разглядит. И будь уверен: ей обязательно понравится то, что она увидит.

— И какой же я настоящий? — изогнул бровь Виктор, с усмешкой глядя на меня. Почему они все так делают? Виктор — бровь — Снейп. Так, стоп, не сейчас!

— Ты на комплимент, что ли, напрашиваешься? — отзеркалила я его усмешку. — Обойдёшься. Скажу только, что ты достоин и дружбы, и любви.

— Спасибо, — теперь Виктор смотрел честно, открыто и совершенно серьёзно. Если он мне поверит, наша дружба может стать очень крепкой. А уж я постараюсь это доверие не обмануть.

* * *

— Никакого членовредительства, — в пятый раз повторяла я близнецам полчаса спустя. Их азартное потирание рук и мерзкое хихиканье наводили на нехорошие мысли. С другой стороны — кто, если не они? Ладно, будем надеяться, что всё обойдётся.

Забегая вперёд, скажу, что у нас всё получилось. Виктору понадобилась всего неделя, чтобы заинтересовать собой свою принцессу. Между делом он выяснил, что ей нравился Рон, а Рону нравилась я. Вот как, оказывается, всё до банальности просто. А я-то всё голову ломала: чем насолила незнакомой девчонке? Ревность, просто ревность. И ещё она уверена, что я пробую свои чары вейлы на каждом представителе мужского пола. Знала бы она! Собственно, она не первая, кто так думает. Обидно, если честно. Как будто единственная цель моей жизни — завлекать мужчин. Вот только для этого совсем не обязательно учиться в школе, а тем более хорошо учиться, часами просиживая в библиотеке. Это вообще совсем другая профессия, название которой приличная девушка и знать-то не должна. И это точно не мечта моей жизни. Но ведь не докажешь, да и не буду я ничего никому доказывать. Пусть думают, что хотят (вру, конечно, важно для меня, что обо мне думают, очень важно).

Ничего непоправимого в эту неделю не произошло. Ну, пару раз Гарри и Рон были "случайно" заперты в пустом кабинете. Ещё пару раз Рон (с Гарри я подобное проделывать запретила), так же "случайно", наелся блевательных батончиков, разработанных близнецами в жуткой спешке специально для него (пожалуй, на этом можно будет заработать, а эти двое шанса не упустят). Гарри, разумеется, не мог оставить друга в беде, и в больничном крыле они загорали вместе. Однажды близнецы проявили несвойственную им братскую любовь и позвали Рона вместе с Гарри (или Гарри вместе с Роном, я не поняла) полетать на мётлах почти на весь день. Было что-то ещё, наверное, близнецы благоразумно рассказывали не обо всех своих проделках.

Ну вот как-то так и пролетела неделя, после которой Виктор с мягкой улыбкой сообщил нам, что Гермиона согласилась с ним встречаться. Приглашение на Святочный бал тоже приняла, но просила пока держать их отношения в секрете, уж не знаю почему. Про ветку багряника он ей тоже рассказал, и она очень смутилась оттого, что неверно истолковала посыл. Пожалуй, история с этой злополучной веткой может стать их первым особенным воспоминание. Ведь у каждой пары всегда появляются такие: шутки, понятные им одним, места, навевающие общие воспоминания, и такие вот истории, как эта ветка.

Я была очень рада за Виктора, вот только дать отбой близнецам долго не получалось. Им понравилось. Ну что ж, Гарри они особо не трогали, а в семейные дела я решила не лезть. Пусть их.

* * *

Сегодня я сдаю эссе по ранозаживляющему зелью. Прошла неделя, и мы снова в подземелье. Опять я украдкой любуюсь на моё наваждение, не в силах справиться с полётом фантазии. Профессор то и дело останавливает на мне свой взгляд. Что-то подозревает? Нет, только не это! Я в панике. По спине бежит холодок. Руки дрожат. Я очень стараюсь быть внимательной, но у меня ничего не получается.

Взгляд снова и снова возвращается к стремительной фигуре в чёрном, скользящей по классу. Вот он проходит мимо нашего стола. До меня доносится хорошо уже знакомый и такой манящий аромат. Это озон и горькие травы. Полынь различается особенно ярко. Ещё чуть уловимая нота — чабрец с капелькой лаванды. Я словно облаком окутана и снова ничего не соображаю. Как же трудно сосредоточиться в его присутствиии. Нет, не трудно — невозможно! Что делать? Я же снова вызову его неудовольствие.

— Вам нехорошо, мисс Делакур? — голос за моей спиной вызывает вибрацию во всём моём напряжённом теле. И снова этот аромат, его аромат. Это что-то волшебное, почти осязаемое. Я тону, я растворяюсь, меня больше нет.

— Мисс Делакур, вы меня слышите? Вы выполнили задание, данное вам на прошлом занятии?

Я могу лишь кивнуть. Эссе лежит прямо передо мной на столе. Разве он не видит? Зачем спрашивает, зачем погружает меня в свой голос?

— Это оно? — профессор берёт мою работу в руки. О, эти руки! Своим обычным небрежным жестом он разворачивает пергамент, оставаясь стоять рядом. Это невыносимо! — Что ж, полюбопытствуем. И это всё, что вы смогли найти? Ожидал от вас большего. Вы же лучшая ученица вашей школы. Что тогда можно спрашивать с остальных? Садитесь, мисс Делакур.

Когда я успела подняться? И как устояла на ногах, ожидая приговора? Он снова несправедлив. Я знаю, что эссе хорошее: полное и основательное. Я писала его целую неделю, перерыла кучу дополнительной литературы, выверяла каждое слово. Оно совершенно точно написано на "превосходно", но, кажется, профессор Снейп так не думает.

Чувствую, как слёзы катятся по щекам. Верони рядом сочувственно вздыхает. Она знает, что профессору не к чему придраться. Но ему всё равно. Он просто решил снова наказать меня, он предвзят. Чем я ему так не нравлюсь? И почему он нравится мне настолько сильно?

— Урок окончен, все свободны, — слышу я голос профессора.

Что? Когда успевает пролететь урок? Но это даже хорошо: в коридоре мне станет легче. Там меня обязательно отпустит. Я спешно поднимаюсь, я уже почти у двери. Слышу в спину:

— Мисс Делакур, не спешите. Вам придется задержаться. У меня есть пара вопросов по вашей работе.

— Я буду ждать тебя за дверью, — успевает шепнуть Верони, проходя мимо.

— Не стоит, мисс Леруа, — говорит ей Снейп. Как он мог расслышать, ведь шёпот был едва слышным? — Мисс Делакур небрежно выполнила работу, разбор которой займёт время. Вам не стоит находиться в подземелье так долго. Здесь прохладно, вы можете простудиться.

Верони быстро кивает, бросает на меня встревоженный взгляд и скрывается за дверью.

Мы одни. Я боюсь повернуться к профессору лицом. Не хочу видеть выражение его лица. Там наверняка лишь презрение и насмешка. Это больно.

— Так и будете стоять ко мне спиной? — издевательский тон особенно удаётся мистеру Снейпу, заставляя чувствовать себя ничтожеством, просто никем.

Я кожей чувствую, как он приближается ко мне. Вот он останавливается за моей спиной, кладёт руки на мои плечи и разворачивает меня к себе лицом. Сама я не в силах этого сделать.

— Почему же вы так пугливы? Всё не так уж страшно. А за эссе я поставлю вам "превосходно", если... — его бровь многозначительно приподнята, он усмехается, глядя на ошеломлённую меня.

— Если? — шепчу я пересохшими вмиг губами.

— Если мы с вами договоримся, — его усмешка кажется мне издевательской. Он продолжает держать меня за плечи.

— О чём? — едва выдыхаю я.

— Об этом, — он притягивает меня к себе, обнимает крепко, почти больно, наклоняется и целует, сминая мои губы своими. В поцелуе нет ни капли нежности и заботы, потому что мужчине передо мной нет надобности очаровывать или беречь меня. Он груб, безжалостен, будто клеймит, приказывает, почти насилует. Я задыхаюсь, я умираю, я счастлива...

* * *

— Останетесь после урока, мисс Делакур, — вдруг ворвался в сознание голос профессора Снейпа. Что? Разве мы уже не... Я оглянулась. Класс был полон. Все смотрели на меня: кто открыто — кто тайком, кто с насмешкой — кто с любопытством и даже с сочувствием.

— Что случилось? — посмотрела я на какую-то вздёрнутую Верони.

— Ты задумалась, опять, — на грани слышимости прошептала подруга. — Профессор Снейп задал вопрос про твоё эссе. Ты не ответила. Он ждал, смотрел, а потом как-то вдруг нахмурился ( ещё больше, чем обычно), ну и вот: ты остаёшься после урока.

Я перевела взгляд на профессора. Нет, он не выглядел злым или слишком уж хмурым. Скорее усталым и как будто чуть растерянным. Стало чуть менее страшно. Но поджилки тряслись всё равно. Я не знала, чего ждать. Что ж, двум смертям не бывать. А пока надо постараться сосредоточиться на сегодняшнем зелье, а то на второй круг наказания совсем не тянет.

Класс опустел. Мы остались одни: я и профессор Снейп. Прямо как в моей недавней фантазии. Надеюсь, наяву она не повторится в точности.

— Мисс Делакур, — спокойно, бесстрастно произнёс профессор. — Ваше эссе выше всяких похвал. Это безусловное "превосходно". Очевидно, что вне этого кабинета вы вполне способны трезво мыслить и хорошо работать. Позвольте спросить, чем вызвано такое невнимание к предмету на уроке?

— Не знаю, профессор, — а что я могла сказать.

— Не знаете, — сложил руки на груди Снейп. Он долго молчал, невидяще глядя куда-то сквозь меня. Наконец заговорил снова, только уже не бесстрастно:

— Поверьте, мисс Делакур, я вовсе не герой вашего романа. Вам следует немедленно выбросить из вашей хорошенькой головки все фантазии обо мне. Уверяю, я никогда не смогу ответить вам взаимностью.

Он говорил что-то ещё, а я чувствовала, как меня отпускает, как рвётся какая-то нить между нами, пуповина, вместо крови гонявшая мои мысли по кругу. Всё, намечталась. "Не сможете ответить? Очень на это надеюсь. Считаете меня хорошенькой? Ну что ж, приятно, но не более. Успокойтесь, профессор, меня не нужно уговаривать разлюбить вас, потому что я никогда не любила. Это был морок, блажь, игра. А теперь и это прошло".

— Как вы узнали? — перебила я профессора. — Как узнали, что я думала именно о вас?

— Я — легилимент, — не сразу и очень неохотно признался он.

— Но разве на то, чтобы заглянуть в мою голову, вам не требуется моё согласие?

— Простите, мисс Делакур. Конечно, согласие нужно. Меня извиняет лишь то, что я действовал, заботясь о вас.

— Вот как? — я изогнула бровь не хуже, чем сам Снейп. Видимо, это заразно.

— Вы так глубоко погрузились в себя, что совершенно перестали реагировать на раздражители. И я, и мисс Леруа звали вас, она даже пыталась растормошить. Мне пришлось применить легилименцию, чтобы убедиться, что с вами всё в порядке, что вы не прокляты и вам не требуется медицинская помощь.

— Понятно, — я отвела глаза (легилимент, значит). — Так глубоко в себя я ещё не погружалась.

— Надеюсь, мы можем оставить этот инцидент сугубо между нами? Разумеется, всё, что я успел увидеть в ваших мыслях, в любом случае останется тайной.

— Я вам совсем не нравлюсь? — из чистой вредности спросила я.

— Напротив. Вы мне очень нравитесь, мисс Делакур. Но это ничего между нами не меняет.

— Спасибо, профессор. За честность, за то, что всё-таки нравлюсь. А за вашу нелюбовь я вам особенно благодарна. Не спрашивайте почему. Я пойду?

— Да, разумеется. И удачи вам на турнире. Уверен, вы справитесь, — Снейп задумчиво смотрел на меня (наверное, он ожидал какой-то другой реакции от семнадцатилетней девчонки), а я, грустно улыбнувшись, кивнула и двинулась к двери.

Да, я была благодарна ему за то, что от него мне не придётся прятаться, как от незабвенного мсье Мортрена. Мы всё выяснили между нами, и он уважает моё право не отвечать на незаданный вопрос: почему? Но я отвечу. Молча.

Я — вейла, мистер Снейп. Вейла, которая не хочет жить так, как все вейлы этого мира. Вейла, которая мечтает быть просто человеком, просто волшебницей, просто девушкой. Вот только не все мечты сбываются. Поэтому приходится держать себя в руках, ни на секунду не теряя контроля, ведь иногда достаточно и секунды.

Честно говоря, я очень удивилась, когда, очнувшись от своих фантазий сегодня, поняла, что всё-таки не воздействовала на вас, дорогой мой мистер Снейп, своими чарами, будь они неладны. Просто повезло. Но больше подобного риска я не допущу. Никаких фантазий. Даже этого больше не будет в моей жизни, не говоря уже о любви. Я не позволю себе влюбиться. Нет, только не я!

Перед глазами пример моей матери. Влюбившись в отца, самого красивого мужчину из всех, кого я когда либо видела, к тому же подававшего большие надежды молодого дипломата, она не вынесла его абсолютного к себе невнимания.

Да, она воздействовала на него чарами вейлы, и он потерял голову. Вот только вместе с головой он потерял себя и свою жизнь.

Нет, его не выгнали из министерства магии Франции, но карьера дипломата не состоялась. И знаете почему? Потому что, воздействуя на мужчину, вейла заставляет его думать лишь о ней, о её комфорте, её безопасности, её желаниях. Но штука в том, что воздействие не вечно. Оно развеивается, и часто в самый неподходящий момент. Дипломатам часто приходится бывать в других странах, но мама не могла сопровождать отца, ведь у неё уже была я, а потом ещё и малышка Габи, моя сестрёнка. Но и допустить, чтобы отец ехал куда-то без неё, она тоже не могла. А вдруг он очнулся бы там, в другой стране? Что бы он сделал? Вряд ли бы простил, ведь он никогда не любил мою маму.

Нет, я не осуждала её, вовсе нет. Она хотела счастья и решила, что это приемлемо — всю жизнь держать любимого человека в сетях обмана и лжи, лишь бы он оставался рядом. Кроме того, у отца не самый простой характер. Попросту говоря, он — домашний тиран. Нас с сестрой он всегда держал в ежовых рукавицах, хотя мама силой своей власти старалась убедить его быть мягче. Боюсь представить, как бы он к нам относился, будь свободен.

Мама все годы с ним, наверное, даже толком не спала, дрожа от страха, что не успеет, что он очнётся, и тогда всё.

Нет, это не для меня. Я не хочу так поступать ни с кем. Это мерзко, это нечестно, это почти Империо, а потому непростительно.

Единственный, кто попал под моё воздействие — Роджер Дэвис. Но это была случайность, и она не повторится. Я уже изучаю учебники по артефакторике (в Шармбатоне её преподают, слава богам!), чтобы изготовить артефакт, определяющий алкоголь и прочие неполезные вещества. Больше никакой потери контроля! И никакой любви тоже, потому что, полюбив, я потеряю голову, ведь даже просто помечтав о любви, я почти отключилась, оказавшись на грани.

Нет, мистер Снейп, не будет у вас романа со мной, даже если вы вдруг воспылаете страстью, чего, конечно, не случится. И ни у кого не будет.

Если вы, глядя на меня сейчас так озабоченно и печально, что-то поняли из моего молчания, значит, я не ошиблась, и вы достойны доверия. И, может быть, когда-нибудь я смогу сказать вам всё это вслух, хотя вряд ли мы станем настолько близки. Я бы очень хотела видеть вас своим другом. Но мы же помним, что не все мечты сбываются. Ну или не у всех. Пожалуй, это всё. Мне пора.

— Мисс Делакур, — окликнул меня профессор у самых дверей. — Возможно, сразу после каникул вам удастся разгадать тайну золотого яйца. Будьте осторожны во втором туре. Вы — особенно.

— Спасибо, профессор Снейп. Я учту, — улыбнулась я.

Конечно, профессор не друг мне, но вот сейчас, после его слов, стал очень похож на союзника. Надеюсь, он не из тех, кому, как и мне, даже мечтать о любви непозволительно. Это было бы очень грустно.