Лучший среди Худших (джен)

Глаза их полны заката, сердца их полны рассвета.

Иосиф Бродский

Каким красивым мог быть летний вечер… Изматывающая полуденная жара наконец сходила на нет, оставляя после себя приятное тепло. Солнце приближалось к горизонту, его яркий свет смягчался, а тени удлинялись. Лёгкий ветерок касался сосновых веток, и отовсюду стали слышны птичьи голоса.

По мере приближения к горизонту солнце приобретало оранжевый оттенок, а небо — нежно-розовый. Настоящим украшением летнего вечера становился закат. Он дарил непередаваемую гамму эмоций, которые сложно описать словами. Окружающий мир окрашивался в разнообразные и сочные цвета — от пылающего красного до лилового. Нужно заметить, что преображалось не только небо, но и верхушки деревьев, даже трава приобретала более теплый оттенок.

Солнце ещё не село, но готовилось к своему ежедневному закату. Людей на улицах становилось всё меньше и меньше, и с каждым часом бухта затихала всё больше и больше. Со временем она становилась почти безлюдной, оставляя лишь щебечущие звуки летающих птиц. Казалось бы, страшно, когда столь красивый город становится не таким живым, превращаясь в город-призрак. Но это не делало его мёртвым. Что днём, что вечером, что три года назад, что до его рождения он всегда был, есть и будет самым красивым местом, что он видел. Для него всегда была возможность увидеть и другие, но его желание не позволяло ему это сделать. Да ему и не хотелось. Но города никогда не бывали мёртвыми ночью, они становились только красивей, спокойней, в кои-то веки безопасней и просто лучше. А ведь именно спокойствие, тишина, ночной свет давали ту самую дозу размышления, что порой так нужна. Она не появилась, но это не значило, что закат — не идеальные на то причина и время. Нет, закат — идеальная причина и идеальное начало для всего.

* * *

Сколько он знал себя, никогда не отказывал себе посмотреть на закат хотя бы пару секунд, думая о том, что произошло сегодня и что будет завтра. Весело встречал закат взглядом, а после убегал к остальным щенкам, доигрывая их очередную весёлую игру. Щенок немного времени уделял вечерним закатам, так как знал, что в имении ещё много дней жизни, друзья, любимый щенок и его хозяин. Что ещё ему нужно для счастья? Но он не понимал, какое будущее у него будет и какая судьба его настигнет, меняя его личность, выбирая новый объект симпатии, заставляя отпускать друзей и отнимая любимого человека, друга, хозяина, отца и того, кто заменил ему отца. И только спустя немного лет щенок понял, что должен был наслаждаться каждым заходом солнца, оставаясь наедине с собой, уходя в себя и оставляя на потом то, что любит. В детстве была любовь к Райдеру, сейчас — только к этому месту, только этому времени дня, и ни капельки, ни слова про себя.

Он редко получал свободное время вечером, занимаясь полицейской работой, ища преступника, гонясь за ним. Просто не было времени, а если и было, то тратил только меньше минуты на то, чтобы одной половиной ее усладить взор, а оставшиеся секунды насладиться тишиной, спокойствием и собой. Никогда он не тратил часы вечерней свободы на что-либо, кроме заката. Но Чейз всегда заслуживал свободного времени, выходных, премий, наград, почтения, забирая первые четыре, но редко ухватываясь за самое ему ценное — время.

Пёс винил и ненавидел себя. Всегда, находясь на краю этого небольшого островка, ему всей душой хотелось вернуть тот щенячий возраст, чтобы каждый день тратить время на любование всеми цветами природы, а не на прогулки по бухте, игры со своим лучшим другом, разговорам с кокапу. Нет, он не оставил бы их всех в стороне. Щенок любил их, каждого из них, и ценил как последних, кого он знал… Ведь они были единственные. Если они попросят, он придёт. Если они позовут — примчится. Если его вызовут — горы снесёт, но придёт на помощь. Но когда до него никому не было дела, щенок немецкой овчарки грустил, потому что ему было одиноко. Если бы была возможность вернуться туда, сказал бы спасибо. Может, они все и любили его, но по-настоящему — как родного, как семью — полюбить никто из них никогда бы не смог. У него не было родителей, семьи, ни мамы, ни сестры. Но был только один из них, кто мог бы хотя бы немного, но приблизиться к статусу семьи. Он был с ним с двух месяцев, а ушёл с одиннадцати. Ему было больно, но он не отчаивался, так как знал, что с ним его друзья… которые его же и оставили одного в этом городе.

Те воспоминания всё ещё заставляли его задаваться вопросом, сломался он или нет. С одной стороны, ему помогли. Ещё остались те, кого он знал, те, кто его поддерживали, те, кто остались с ним, заменив ему, может, и не друзей, но уж точно «личностей, с которыми хорошо общаться». Если бы был сломлен, его бы тут уже и не было. Прямо сейчас его безжизненное, поломанное от удара о жёсткую воду тело, что разлагалось столько лет, плыло бы по течению, даря ему ту самую свободу, спокойствие и бесконечное время, о котором он не задумывался в детстве, но о котором мечтал сейчас. Люди, что выживали после суицида, обычно жалели о содеянном и стыдились перед всеми, кого знали. Но все эти годы мысль о том, что было, если бы он спрыгнул с того самого обрыва, обрекая себя на быструю смерть, вертелась на языке. Даже сейчас он думал об этом, и при каждой желанной мысли ни разу не стыдился её, вместо этого думая только об одном: «А что, если…»

Но с другой стороны, может, и не сломался, но постоянно думая о себе, с горечью признавал, что треснул. Характер реагировал всё меньше по мере «роста» возраста: сначала щенок рыдал, потом плакал, затем грустил, а сейчас был опечален только тогда, когда находилось то самое свободное время, что можно было потратить его на себя и на закат. Он сам уже не помнил, когда смеялся искренне, звонко, как это было в детстве. Полицейский пёс натягивал улыбку, но фальшивую — и только своим коллегам и тем, к кому хорошо относился и желал лучшего. Искренне улыбался, но только когда стоял перед согревающим солнечным теплом, да и только благодаря воспоминаниям.

И вот взрослый немец снова оказался здесь: небольшой островок, покрытый яркой зелёной травой по углам, оставляя место для асфальта в центре; деревья, что также придавали живости, уюта этому месту, а также позволяющие расположиться под ними, наблюдая рассвет, загорая днём, наслаждаясь вечером, отдыхая ночью, ведь именно под самым большим, расположившимся идеально для него, он всегда и сидел. Наконец, то, за что она и получила своё название. Самое лучшее, выделяющееся, высокое, яркое, такое любимое, такое тёплое, ещё больше переполненное воспоминаниями здание, которое столько раз выдавливало из него то слёзы ностальгии, то слёзы горечи — база щенячьего патруля.

Она давно перестала быть базой, опорным пунктом, укрытием. Теперь это просто здание. И только благодаря ему оно не было снесено, не тонуло в пыли, не превратилось в музей или в прочее ненужное место. Благодаря ему база просто жила. Здание всё ещё стояло, даже не думая разваливаться, но до сих пор не чувствовало ни капельки энергии. Может, его и оставили стоять, убедив остальных не прикасаться к нему, не давая кому попало заходить в него, но оно давно потеряло всякую пользу, поэтому его просто оставили без электричества, сделав достопримечательностью. Для кого-то это просто вышка, для кого-то заброшка, для пса же это был дом. Был и всегда будет, сколько бы бывший спасатель тут ни стоял и порой ни «захлёбывался» в тонне пыли, а позже и ржавчины.

Ключи от этого дома были только у двух личностей — мэра и собаки. Псина — единственное существо, кроме мэра, кто имел ключ? Потому что заслужил: второй лидер патруля до сих пор оставался защитником города, больше всех прожил в этом месте, больше всего выпрашивал у властей, чтобы его дом никто не тронул, и просто из жалости. Нет, псина не имела физической модели ключа, но имела свой голос.

Но не это место он так любил по вечерам. Дань уважения Чейз отдавал тому, что находилось правее базы. Небольшой край острова, на котором находились его любимое дерево, любимое место, любимый пейзаж. Овчар пытался наблюдать за вечерними красками где угодно: на пляже; мосте; на песке у низа острова; с верхушки башни. Но нигде не было того опыта, того наслаждения, как у этого края, под этим древом, одетым в густые листья, демонстрируя зелёные цвета.

Столько раз этот уже далеко не щенок, а овчар шёл по тому самому маршруту, по тем самым своим же ранее оставляемым следам. Они не отмечались клеймом на коже, но самец будто по повтору шёл вдоль той самой «линии» маршрута, трепеща, будто в первый раз, умирая от нетерпения, хоть и знал, о чём будут его вечно перемешанные мысли.

Немец снова был здесь. Снова под деревом, вновь перед «падающим» солнцем, опять тут. Бывший сержант никогда не делал ничего, кроме одного — сидеть ровно, морда и взгляд только навстречу краскам, не опираясь на кору дерева спиной — именно это и позволяло сосредоточиться только о своих мыслях, настраиваясь на путь разгадки загадки, секрета которой сам так и не узнал.

Столько мыслей, так много тревог, куча обид и вины — и только он один. Пёс не знал, с чего начать. С какой мысли ему стоило приступить к раздумьям своей разрывающейся души, плавно переходя от одной тревоги к такой же столь похожей по своей сути душевной беде, не разрывая между ними нить связи. Столько всего он потерял, столько всего уже забыл, не помня даже каких-либо приятных воспоминаний из детства, потому что детство умерло вместе с Райдером. А вместе с ним и Гончик, каким он когда-то был до того, как стать Чейзом, взяв себе более серьёзную кличку, если не имя.

Потеря… Кого он потерял? Что? Когда? Сколько? Почему? Чейз помнил себя прежнего, помнил тот день, ту миссию, того виновника моральной «катастрофы», бывший Гончик до сих пор видел последний блеск в глазах и горькую улыбку молодого Зика и помнил ту смерть… Это было… так давно… Боль в душе, когда-то горькие слёзы, что Чейз проливал под этим деревом, делали попытки вспомнить ту дату от начала и до конца того дня такими чудовищно бесполезными. Просто больно вспоминать, не хотелось вновь видеть всю ту картину. Хотелось просто оказаться на его месте, прочувствовать острую, сильную боль, спасая того, кого любит, умирая в скоротечное время, но обнадёживая себя на вечные душевные страдания, даря жизнь остальным двум, попавшим в то нужное место, попавшись нужному человеку с нужным ему огнестрельным оружием.

Пёс ненавидел себя, потому что если бы не стоял прямо на самом видном месте и не был мишенью, то командиру ЩП не пришлось бежать напролом к щенку, спасая его. Мальчик бы предпринял что-либо за пару шагов, и тот убийца был бы уже остановлен, но именно из-за него всё пошло иначе. Если бы не он, Райдер не пожертвовал бы собою ради будущего Чейза. Мэр Гудвей на тот момент уже была мертва, они не успели спасти её. Гончик и весь его патруль видели её избитое тело, привязанное к стулу, одежду, которая была вся в крови. Гудвей сидела бездыханная, вся в порезах, ушибах, синяках, рваных ранах и с разбитой на затылке головой — она скончалась, потеря крови была критической. Дорогая ему добрая женщина умерла, уйдя в мир иной, а вместе с ней ушёл и самый важный ему мальчик, которому так недолго оставалось до возрастного звания «подросток». Он был таким молодым, но таким уникальным…

Гончик морально разбился, находился в ужасе, в шоке, был в ярости. Убийца в тот же миг успел уйти, но Гончик так просто это не оставил. Будучи маленьким, щенок никогда не любил насилие, считая, что сила заключается в доброте и языке. Но кто же знал, что месть бывает такая сладкая? Когда убивают твоего любимого человека, ты не можешь просто так «простить» его. Нет, Чейз — самый сильный пёс в Бухте приключений и один из самых сильных щенков того времени, ведь в нём текла кровь немецкой овчарки. Справедливость была ему знакома, физическая сила, до того отчасти рокового момента, — нет. Он считал, что справедливость кроется в прощении, и всегда прощал, думая, что это правильно.

«Каким же я был моралистом…»

Коп вырос и осознал существование разницы между заслужившим прощения и заслужившим наказания: внешнее страдание или моральное терзание. Спустя несколько дней после смерти мальчика убийцу нашли всем отрядом, и Гончик выбрал первое, что пришло в голову, — медленно казнил. Прыгнул прямо на него, сбив садиста с ног, вгрызаясь в шею, разрывая несколько слоёв мышц и фасций, комплекса органов сосудов и даже нервов. Мститель себя не контролировал, никогда и не чувствовал столь глубокого гнева. Ни разу не испытывал ярости! Максимум злость, когда что-то мешало выполнению его задачи или что-то, также раздражавшее и кокапу-подругу. Но это… это было что-то новое, что-то неконтролируемое, а крики жертвы — как услада для ушей, ведь зверь почувствовал взаимную боль. Разница заключалась в виде боли и её продолжительности: сильно и в течение нескольких секунд, никакой боли физической, но на сколько — зависело от него.

Это было… так приятно. Причинять боль, заставлять человека страдать, проливать кровь — ему это нравилось, не хотелось останавливаться, а делать это дальше, пока тот не перестанет чувствовать всей ярости и гнева, а значит, будет убивать очень долго, и он не останавливался. Причинять боль, получать удовольствие, продолжать ради Райдера, убивать на глазах у друзей «Щенячьего патруля» уже под его командованием… Уже тогда ему стало понятно, что насилие — неотъемлемый характер каждого существа, и без него существовать практически не может только живущий в Раю — религия, которую он никогда не принимал. Иногда насилие могло сказать и принести пользы больше, нежели дипломатические разговор, диалог, решение. Все остальные, кто это видели, этого не поняли, и сейчас Чейз сам не знал: поняли они спустя столько лет или нет?

Расстроенный Гончик убил психопата сквозь ярость, «вырывая» у него тяжёлые крики отчаяния, боли и страха. Щенок заставил убийцу двух значимых людей бояться — овчар сделал то, чего не сделал бы никто. Чейз уверен: они бы не простили жертву овчарки, но определённо пощадили бы; слишком уж добрые даже для своего возраста… и слишком наивные. Не привыкли видеть, как их друг, новый лидер патруля, проливает столько крови на их глазах. Щенки вообще не привыкли видеть что угодно, кроме всего яркого, милого, сентиментального. Они слишком молоды и просто не понимали жизни.

Месть свершилась. Сержант убил убийцу, одержав победу и вскинув вверх справедливость. Но даже сейчас старший лейтенант, готовящийся повыситься до капитана, обдумывал своё решение, ставя под сомнение так называемую «справедливость»:

«Поступил ли я правильно?» — он не знал, но знала серая мораль.

Почему патруль распался? Скорее, был расформирован… Инцидент с убийцей дал ясно понять, что уровень преступности вскоре может перерасти в нечто большее, а патруль, состоящий только из щенков, но без стоящего на то командования, редко будет справляться. Не было выбора, их заменили. Кто? Кем? После смерти мэра Гудвей на её место встал другой мэр — Хамдингер. Старик понял, что без мэра или своего управляющего бухта развалится, чего сам он не хотел, ведь тоже любил этот город. Граждане боялись, боялись щенки, был настороже и не хотел этого Гончик. Все поголовно верили и думали, что Хамдингер воспользуется полномочиями и угробит город, но… этого не произошло.

Блондинистый мэр за короткое время сделал то, что спасло город. Повышение уровня безопасности города: запрошенные отряды полиции; постройка полицейских участков; специальные подразделения для охоты на особо опасных преступников; полицейская иерархия, так как полиция нуждалась в своём командире как овца в пастухе. Помимо полиции любой город нуждался в медицинском и лечебном обслуживании, чем он так же занялся, дав команду обустроить больницы, наняв докторов, фельдшеров, машины скорой помощи. Эта идея за некоторое время помогла лечить больных, раненых в два раза быстрее, чем при присутствии одного щенка.

Хам нанял, обустроил всё связанное с каждым из щенков: полиция, спец-отряды, скорая помощь, пожарные, строители, водные спасатели, мусорщики, альпинисты, лётчики-профессионалы. Теперь на каждого щенка приходилось до нескольких десятков рабочих и людей, знающих и любящих своё и справляющихся лучше каждого из патруля. Бухта больше не нуждалась в них, она была в безопасности, а они стали не нужны. Но для каждого был и другой путь: может, они больше не члены патруля, но всегда могли отлично подойти в роли помощников. Собака — отличный напарник и друг для полицейского. Тем более… им всё равно больше некуда идти, особенно Чейзу. Хамдингер удивил всех, даже его. «Злодей» сделал то, чего не делала столь любимая всеми афроамериканка раньше. Никто не доверял ему, но уже через пару месяцев он завоевал доверие половины города.

Но почему ему нельзя доверять?! Лишь потому, что он был в глазах всех таким злым, будто клишированный злодей? Есть добрый, а есть плохой, просто чтобы был. Так не работает… Нет понятия «злой-плохой», есть только мнения, а мнения у каждого очень субъективны. Серая мораль на то и нужна, чтобы оставлять пищу для раздумий. Почему злой? Просто потому, что должен быть сюжет для какого-то детского фильма? Или он нужен только для того, чтобы заполнить ячейку: есть хороший, плохой, нейтральный, предатель, предатель, позже ставший снова добрым — нет, так просто не бывает.

Хамдингер никогда не был злым. Был тем, кто любил бухту и защищал её по сей день. Он был, может, и не таким добрым, как Райдер, но всегда заботился о своих котятах. Если это не так, почему они не сбежали от него, если бы он был с ними груб? Почему не сказали Райдеру или кому-либо другому о животном насилии со стороны? Если Хамдингер такой злой и жестокий, почему котята не такие же? Если такие, то почему от жестокого отношения они не стали такими же жестокими и не решили, сгруппировавшись, убить нынешнего мэра? О росте с размером речи идти не могла. Они малы? Да, но кто сказал, что мозг идентичен размеру? Котята любили его как своего вечного друга, любимого хозяина и, как сказал бы Чейз, отца. Они ценили его, а он их. Был ли он таким злым, как вы думаете?..

Но Хамдингер понимал, что не сможет заботиться о них вечно, как самому этого хотелось и хотелось им. Получив новое место в жизни города, он потерял время. Получил возможности, желание всем всё доказать, и у него это получилось. Хам дал им всем то, чего заслуживали, пожертвовав своим временем. Он просто не успевал за ними следить, что со временем сказалось на их времяпровождении. В конце концов, он осознал, что нужно выбирать: или домашние животные, которые не значили для города ничего, или сам город, что не доверял ему, но имел свой шанс на спасение и будущую защиту. Управление бухтой — его долг. Он мэр, от этой должности ему уже не уйти, и он обязан, как царь, править своим королевством, чтобы в будущем передать своё наследство новому королю.

Блондин не сделал ничего плохого с ними, он их искренне любил, но если ты любишь, ты готов отпустить это любимое. Джон отдал их в приют для животных, на который сам же и пожертвовал денег. Создал для них специальный «класс», желая для них всего лучшего. Хам тоже любил животных, что делало его человеком с душой, а не бездушной клишированной мразью, коим его считал каждый второй одиннадцатилетний ребёнок! Если бы Хамдингер был таким хладнокровным и безразличным, то не стал бы создавать приют вовсе или только для котят. И лишь время отобрало у него любимое окончательно.

Шли дни, а пушистых котов становилось всё меньше, так как их разбирали посетители, желающие приобрести себе пушистый клочок шерсти. Полицейский котёнок остался последним, но и он не избежал своей участи. Джон так и не сказал ему, как много Лариос для него значил.

Хамдингер сделал это не только для безопасности и от любви к животным. Не оставил щенков бродягами, лишив работы, хозяина, дела. Он предложил каждому из них новый путь, новую жизнь, нового хозяина. Джон предложил несколько идей на выбор: стать новым помощником главного по отделу каждой из их подобной профессии: к примеру, Маршалл стал бы новым «другом» начальника пожарной станции; Рокки получил бы в напарники эколога-уборщика-утилизатора и «патрулировал» улицы бухты, избавляя города от грязи, принося в него чистоту; Зума вместе с водными спасателями патрулировал береговую охрану, помогая своему новому хозяину следить за отдыхающими на пляже, а в случае угрозы гражданскому — помочь спасателю-хозяину спасти тонущего.

Гончику повезло больше всех: он мог стать заместителем начальника отдела полиции — не просто помощником, а заместителем, правой рукой, — который получил бы всё: новый транспорт, снаряжение, уважение, выбор задания; секретным агентом, которому можно доверить любое чрезвычайно важное задание; телохранителем, причем на выбор у него были либо кто-то из важных шишек вне бухты и Гавкинбурга, либо Свити — собачки принцессы самого Гавкинбурга. У него даже были варианты поменять роль полицейского на любую другую профессию, будь то лётчик или медик. Но оставался и последний вариант: просто уйти, бросить это дело. Стать обычным щенком породы немецкой овчарки, став в будущем взрослым немецким самцом. Никаких забот, никакой работы, никаких жизней, требующих спасения. Только дом, новый хозяин, новая семья, новая любовь, новая жизнь. И только он выбирал, с кем, где и как ему жить. Вариантов у Гончика было гораздо больше, чем у остальных. Но он не являлся профессионалом многих сфер. Не агент, не пожарный, не спасатель, не уникум. Просто полицейский, исполняющий свой долг по защите граждан. На большее Чейз не был способен, потому что мораль для него уже потеряна, как и Райдер. Чейз выбрал свой вариант — теперь он просто полицейский.

Но нелинейность его зависела только от Хамдингера, ведь именно Гудвей отвечала за «ЩП», имея права на этот патруль, потому что только мэр мог ими располагать, а Хамдингер — новый. Если бы Хам хотел, то оставил бы каждого члена патруля «без одежды», не беспокоясь за их судьбу, но он не животное и поэтому дал им новую жизнь. Хамдингер сделал это из жалости, уважения и от симпатии к четвероногим существам.

Джон тоже уважал мальчика, восхищался им, также уважал. Патруль вместе с самим же Зиком не раз спасал его, его котят и ни разу не наказывал, никакой уголовной ответственности. Он постоянно прощал его и давал второй шанс. Что ж, пришла пора платить. Райдер всегда защищал этот город, как и щенки. Только благодаря им старик стоял на посту мэра бухты. Человек слова. Может, он и «злой» глупыш, но никогда не стал бы пользоваться этим и забывать о столь важных вещах. Он подарил щенкам новые пути, улучшил безопасность благосостояние жизни бухты ради Райдера. У мальчика была цель, но не смог её достичь, вместо него это сделал тот, от кого он этого никогда не ожидал… или просто верил глубоко в душе, споря с самим собой

Хотя… наверное, поэтому Райдер постоянно прощал, спасал его, не отправлял за решётку, потому что видел в нём человека с сердцем. Доброго, заботливого, знающего своё дело старичка, которому можно доверять. Но Райдер мог так и поступить. Но если бы сделал это, кто бы сейчас стоял на посту? Кто бы смог улучшить состояние города? Благодаря кому жители бухты были бы в безопасности и счастливы? То, что сделал этот мальчик — ничто иное, как эффект бабочки.

Мэр понимал, Райдер этого не увидит, но был бы счастлив знать, что его цель перевыполнил «угроза» всей бухты. Райдер сказал бы спасибо, щенки были бы довольны, а Чейз счастлив, зная, что Райдер может спать спокойно. Мэр Хамдингер искупил свою вину перед всем городом и перед ними.

Патруль был благодарен ему за предоставленные возможности, но Чейзу… было просто наплевать. Ему не хотелось никаких игрушек, он просто хотел вернуть Райдера. У каждого была своя новая предложенная петля времени и судьба. Чейз сам того не понимал… но спустя время Хам стал для него новым хозяином, новым другом, которому стал доверять одинаково, потому что больше некому. В детстве щенок ни капли не доверял ему, считая настоящим уродом редкостного вида. Кареглазый щенок не понимал, почему таких преступников никогда не наказывали, ведь тот заслуживал этого. Мэр Хамдингер был для Гончика объектом презрения, а теперь Джон — новый хозяин для Чейза. Тот доверял ему, будучи благодарен за новую жизнь всему городу. Он — один из двух, кому в принципе доверял овчар. И его доверие взаимно, ведь иначе его имя осталось бы неизвестным.

Каждый был благодарен этому, и каждый из них от этого отказался… Ни один из них не смог перенести того, что произошло в их роковой день, и того, что Гончик сделал с виновником их будущей жизни. Им тошно было смотреть на мёртвое тело Гудвей, больно видеть умирающего Райдера, сложно находиться рядом с ним. Он разорвал глотку двадцатилетнему психически больному парню, которого в конце концов оправдали бы у них на глазах. Рык, кровь, гнев, страх, удовольствие, мольба, друг, невиновный — всё это они видели своими глазами в столь юном возрасте, сложно было перенести столько крови, потерь, убийств. Щенки потеряли Райдера в ту ночь, щенки потеряли Гончика в тот день, увидев и получив Чейза в те короткие, но столь мучительные, морально и физически, секунды… Поэтому они предпочли уехать из города.

Прошло всего лишь два года, но он почти не помнил всех счастливых моментов с каким-либо из его друзей по уровню привязанности. Чейз мало с кем подробно поговорил на прощание. Если быть точным, то только с двумя с половиной. С остальными перекинулся только несколькими словами, вопросами, но не из интереса, скорее из вежливости. Но и сам Чейз — тоже не бездушное существо. Он тоже чувствовал боль, тоже живая масса. Да, овчар любил Райдера больше остальных, но потому привязался к нему раньше всех, с самых ранних месяцев. Однако это не значило, что остальные ему не дороги. Среди них у него были товарищи, приятели, будущий объект симпатии, друг, любовь. У каждого был свой хороший друг: Рокки — Зума, Крепыш — Трекер, Скай — Эверест, Маршалл — Гончик. Это правда, Маршалл был лучшим и единственным другом Гончика. Именно от него тот больше всего надеялся получить поддержку, утешение, если не от Скай или от того же Крепыша. В его жизни было только три наиболее важных ему личности: Райдер, Маршалл, Скай. Гончик потерял первого, отверг третью, не получил желаемого от второго.

Чейз не хотел, чтобы они уходили, не хотел, чтобы те бросали его здесь, оставляли одного наедине с самим собой. Они его друзья, единственные, что осталось, и единственное ему дорогое, кроме Райдера. Он в них нуждался, но они его боялись. Считали, что так будет лучше что для них, что для него самого.

Гончик не сильно много общался с испанским бассенджи. Всё, что между ними было, это вопросы каждому из двух, командная работа на некоторых миссиях, фразы, которые они кидали друг другу во время групповых разговор всего патруля или групп, состоящих из более чем двух щенков. Трекер не был другом для Гончика, даже не приятелем. Трекер являлся обычным товарищем, к которому тот относился просто нейтрально, но с немного положительным настроем. Обычный товарищ, максимум друг по работе. Трекер — тот щенок, с которым Гончик не имел даже желания прощаться. Испанец для него многого не значил. Если он пропадёт из его жизни, немец скучать не будет.

Полицейский редко когда воспринимал бульдога всерьёз. Временами его раздражало излишнее ребячество со стороны Крепыша. Он не ругал его, понимая, что тот ещё не закалён характером и слишком мал. Но это не значило, что ему это не нравилось. Наоборот, щенок считал, что именно этим бульдог и цеплял — своей «милой» харизмой. Храбрость со смекалкой в синтезе со страхом, некоторой трусливостью и поведение ребёнка рождали столь смешное и забавное существо, которое было для него хорошим приятелем. Крепыш — как младший брат для многих членов патруля, но для Гончика… Он не сильно этого придерживался. Обычный хороший приятель, на которого можно положиться и с которым приятно пообщаться. Чейз уже давно по нему не скучал, несерьёзность превратилась в раздражительность, действуя на нервы более серьёзному псу, что и посмеяться даже искренне не мог. Чейз испытал грусть только в момент прощания, вспоминая всё, что связано с этими двумя. Спустя два года пёс больше ничего не помнил и ничего не чувствовал.

С Зумой всё было неоднозначно. С одной стороны, лабрадор всегда общался только с Рокки, иногда со Скай. С Чейзом, если не сравнивать с предыдущими двумя, мало когда. Если никого не было рядом, кроме него самого, то Зума с удовольствием общался и играл с немецким щенком. Но сколько бы времени он не уделял Рокки, пусть даже всю свою свободу, или сколько бы не играл со Скай в тяф-тяф-буги, «шоколадный» щенок всегда был очень дружелюбен, создавая приятную атмосферу. Жёлтоглазый щенок всегда вёл себя очень мило, а его картавость только придавала уникальности, притягивая к себе кого угодно. Даже Скай… Вот отсюда вытекал и минус: Гончик не мог не ревновать Скай к Зуме, когда те веселились вместе или играли в танцевальную игру. Особенно сильно ему не нравилось, когда тот её звал, а она соглашалась. Но Гончик понимал, что это просто дружба и веселье в столь юном возрасте, которое не сильно разожжёт меж ними романтику. Да и без этого Скай тоже счастливо проводила время с ним, уделяя ему не меньше, а временами больше внимания. Это успокаивало и не давало поводов к ненависти по отношению к лабрадору. Зума намного более значимый, нежели Трекер и немного важней Крепыша, но другом он для овчара никогда и не станет. Когда они прощались, Чейз не волновался за него, потому что знал, что в жизни Зумы будет столь дорогой и ему лучший друг…

…Рокки. Как друг… место для которого уже было занято другим — далматином. Метис ни разу не вызывал у сержанта негативные, неприятные эмоции. Никаких, кроме приятных или положительных. Это уже говорит о его более важной составляющей. После прощания с Маршаллом Чейз постоянно размышлял о том, что было бы, если бы в его жизни появился не Маршалл, а Рокки. Бродяга всё время чем-то цеплял овчарку. Сколько Чейз помнил, он никогда не был против его присутствия. Ему с ним было приятно, атмосферно, уютно, весело. У них находилось много чего общего. Именно с ним гулял Гончик, когда не было Маршалла, Зумы или Скай. Каждый раз, когда он видел серошёрстного, чувства его приобретали максимально яркий облик. Щенок не замечал того, насколько сильно щенок с пятном на «глазе» влиял на него. Только сейчас, спустя время, Чейз осознал, что Рокки, как бы это ни звучало по-предательски… но Рокки для него значил больше, чем Маршалл. Маршалл и он — друзья детства. Они стали первыми, кто вступил в патруль, первыми, кто стали спасателями, первыми, кто спасали жизни. Они многое пережили вместе ещё до того, как встретили дворового щенка за переулком. Именно Гончик его учуял, услышал, нашёл, познакомился, привёл на базу и, как и Хамдингер, подарил новую жизнь. Гончик обрадовался новому члену отряда — чем больше, тем веселее. Но особого внимания новичку не уделял, так как был углублён в общение с Маршаллом, а временами — с Райдером. И только спустя время понял, что потерял то, на что надо было обращать внимание, а не оставлять в стороне, не видя истинного друга. Спустя годы Чейз определил простую систему: Приятель — грубо говоря, хороший знакомый. Человек, с которым тебе приятно общаться. Товарищ — приятель, на которого можно положиться, который, в принципе, как партнер. Друг — один. Если же Маршалл — лучший друг его детства, то Рокки — его потерянный лучший друг. Он грустил, потому что потерял не только время, дарованное ему в детство, но ещё и потерял дни и шансы на связывание его и Рокки. Но уже поздно, места заняты. Если Маршалл — лучший друг… то пусть Рокки будет просто другом.

«Я лишь надеюсь, что он счастлив», — думал порой Чейз.

Щенок сроду не мог полюбить кого-то больше, чем одну маленькую спаниэльку. Столь милую, храбрую, привлекательную и добрую кокер-спаниель. Гончику даже говорить не стоило, почему она так его привлекала. С возрастом твои интересы меняются, и по отношению к девушкам этого не избежать. Если ты маленький, то всё, что тебе нужно от девочки, просто доброты, прилежности, приличия, красоты — всё это было у Скай. Его восхищала её грациозность, то, как она идеально делала все эти сальто, как она мило вела себя по отношению ко всем, сюсюкаясь с другими ручными зверюшками. Маленькая, бежево-яркая, с чёлочкой на лбу. Коричневый зверёк просто не знал, чем она может раздражать. Он не мог даже предположить, как кокер способна не привлекать к себе. И только с возрастом начал понимать, что что-то не так. Они всё ещё были друзьями, но всё постепенно в его голове начинало расходиться. Каждый раз, думая о ней, Чейз всё больше задавался вопросом «та ли она». Не знал, что она чувствует к нему, но ещё с первого знакомства понял, что она для него что-то другое, нечто большее, чем просто какая-то подруга. Спустя время Гончик всё сильнее её любил, и только вначале того рокового месяца щенка начали мучить сомнения, которые вместо каких-либо слов просто показывали ему в голове фигуру, морду, имя, мех, красоту — одним словом, другого щенка. Основным поводом для сомнений стал сам факт породы. Он — крупная — на её фоне — немецкая овчарка, она — маленькая кокер-спаниэль. Подходили ли они вообще друг для друга?! Как это выглядело со стороны? По внешности не судят, правда, но это не одна из причин. Она как Крепыш — тоже детская, временами несерьёзная — полная противоположность Гончика. Противоположности притягиваются, но только не в этом случае и не для него. Возможно, всё дело в усталости. Она просто приелась ему. Столько времени вместе, они гуляли, играли, но никаких знаков внимания с её стороны, только спасибо. «Спасибо за твою благодарность, Скай…» Она приелась, она противоположна, она не отвечала, она не для него. Он до сих пор заявлял сам себе, что ей нравился кто угодно, но не он. Скорее Маршалл ей будет импонировать больше — наряду с Зумой и даже Крепышом. Но кому бы она ни отдавала своё сердце, она была той самой подругой, которой он доверял, которую любил как друга, как парень девушку. Именно с ней ему сложнее всего было переживать расставание. Может, им и руководило сомнение, но щенок всё ещё испытывал к ней то, что чувствовал все те месяцы. Ему жаль, что такой маленькой и хрупкой девочке пришлось увидеть жестокое убийство от её друга. Если бы Гончик мог остановиться и просто… простить его, то ничего бы этого не было, по крайней мере, они бы не уехали, а остались с ним. В их последнем диалоге Скай сказала, что не ожидала от него такого. Чейзу было жаль, что это увидела именно спаниэлька, а не кто-то другой, кроме его друзей. В тот момент Чейз понял, что прямо сейчас теряет то, что любит, и именно из-за этого ему больно смотреть на её, осознавая потерю. Ведь именно что-то потеряв, мы начинаем это ценить. Она не могла ему сказать, ей не хватало сил, но она надеялась лишь на то, что он поймёт: для неё он значил больше, чем все, кого она знала. Но, собрав силы, Скай сделала последнее, что он помнил до сих пор — обняла, сказала «прощай» и ушла, отпечатывая в памяти все эти двадцать секунд, которые Чейз записал больше всех моментов с Зумой, Крепышом и Трекером, вместе взятых. Овчар отнял жизнь у одного психопата, также обнадёжив себя ими. Месть сладка, но послевкусие… Где бы она ни была, он счастлив, что знал её как свою лучшую подругу.

В детстве Гончик считал его лучшим из лучших после Райдера. Сейчас Гончик не знал, кем точно был этот щенок. Весёлый, неуклюжий, временами глупый, такой же несерьёзный, но один из самых верных. Почему именно его записал в список друзей, определив лучшим другом? Встретил раньше остальных? Всегда смешил? Поражал храбростью и тем, как идеально выполнял работу? На пять с плюсом выполнял работу верного и близкого что товарища, что брата? Переосмысляя всё это сейчас, Чейз склонялся к тому, что просто был слишком мал, и для него не было разницы, с кем общаться. Если он добрый и смешной, то сойдёт. Всё, что мог подарить ему пятнистый: смех, веселье, позитивную энергию. Однако помогало ли это самому щенку или человеку? Если индивид не приносит тебе ни моральной, ни материальной пользы, то от такого человека надо избавляться, как бы весело с ним не было. Сам Гончик тоже вёл себя как пожарный, ему также было неинтересно заниматься любыми делами, кроме игр. Именно поэтому он и считал Маршалла самым близким и лучшим, потому что далматинец идеально подходил под его критерии, каких других не было. Всё менялось с самим возрастом: интересы, мнения, взгляды, с беззаботности на серьёзность. Гончик менялся, Маршалл нет. Теперь Чейз понимал, почему отдал своё предпочтение Рокки — на это повлияло его взросление. Все эти неуклюжие спотыкания перед лифтом, шутки, неловкие моменты — всё это было смешно, но лишь поначалу. Теперь же это просто бесило. Временами полицейский щенок просто не выносил неуместных, ненужных конфузов от своего же лучшего друга. Но не ругал его, ведь знал, что это естественный процесс. Тебе из часу в час будет весело с абсолютно любым маленьким ребёнком, так как в жизни ребёнка главное — веселье, мужчины — ответственность, а старика — больше ничего, потому что его жизненный путь окончен, а значит, пора на покой. Просто дождись. Гончик и Маршалл по мере взросления становились более отстранёнными, ведь чем старше, тем больше вещей начинаешь понимать: идеология, принципы, ценности, мораль, ответственность, действия. Они выросли, но изменился из них только один. Ему самому стало грустно от этого, ибо дружил с ним с двух месяцев, спустя месяц, как его взял Райдер. Чейзу обидно от того, что их разделила возрастная грань. Если бы кто-то из них был таким же, как второй, то прямо сейчас бы с ним рядом сидел именно Маршалл. Либо он с ним, либо Гончик с Маршаллом, где бы он ни был. Но сколько бы их не разделяли идеи, мораль, желания или расстояние, Чейз будет считать Маршалла тем, кто мог бы заменить его Райдера.

Ведь Райдера уже не вернуть… Понятное дело, сравнивать Райдера с Хамдингером как хозяев — ошибка. Именно Райдер научил тому, что знал сейчас Чейз. Именно Зик подарил всю заботу, ласку и любовь по отношению к тому, кто не знал родителей. Именно девятилетний мальчик дал то, что хотел овчар по сей день, минуту, да даже секунду. Он обожал каждую секунду провождения с ним, рядом с ним чувствовал себя, как сын с отцом — в безопасности. Щенку всегда хотелось отблагодарить его, говорить спасибо каждый день, дарить подарки тогда, когда возможно. Сержант сроду не желал его подвести, потому что боялся не вернуть долг. Хозяин дал всё: тепло, дом, друзей, дружбу, а в ответ его подводили. Гончик ненавидел, презирал это чувство: дарят всё, что хочешь, а в ответ — плевок в лицо. Он был не из таких, не таким. Всеми клетками и фибрами своей души старался вести себя всегда подобающе, следя за каждым шагом, чтобы не разозлить хозяина. Гончик желал вернуть долг, но в который раз снова остался должен. Райдер спас ему жизнь, жертвуя собой, снова оставляя бедного щенка в долгу, только в этот раз пожизненном, потому что вернуть ему в руки уже ничего не получится. Но Чейз знал, что у него получится это сделать. Чейз остался в этом городе. Не только потому, что любил его, жителей, а также исполнял долг единого хранителя, а потому, что делал это ради того, кто делал это лучше всех. Райдер желал и хотел наилучшего для этой бухты, но не успел добиться того — прервала пуля. Чейз — заместитель командира, он выполнял то же, что и командующий — защищал. Поэтому и остался. Остался, потому что долг, остался, потому что в долгу. Чейз знал, что Райдер заботился бы о нём до конца своей жизни, и пуля не переубедила бы его. Мальчик защищал его и город до конца жизни. Чейз останется защищать его до конца своей жизни. До старости лет или до очередной пули — неважно. Пока на страже, значит, на защите. Только тогда он сможет вернуть ему должок.

Эверест…

— Гончик? — прозвучал вопросительный женский голос сзади-слева от пса, который вывел из раздумий как раз-таки на ироничном месте.

— Эва? — удивившись, ответил Чейз, обернувшись на звук, видя фиолетовую хаски, но без её фирменной шапочки.

— А я, как обычно, не удивлена, — с ноткой позитива сказала та, расслабленно подойдя к мирно отдыхающему, сев максимально близко от левого бока пса.

— И что же тебя должно было удивить? — без всяких выделяющихся тонов расслабленно спросил овчар, переведя взгляд на стойкий закат.

— Ну-у… — задумчиво и склонив голову, также смотря на солнце, протянула хаски, — я знаю, как ты любишь сюда походить, посидеть, подумать, сидя как омега-альфа-волк у входа в берлогу на склоне, пафосно смотря на закат. Постоянно вижу тебя здесь, именно на этой точке, — продолжала говорить, смотря вдаль, — но за последнюю неделю тебя я даже запаха твоего тут не чуяла, — Эверест слегка повернула голову к нему и перевела голос на менее громкий, более взволнованный. — Я тебя обыскалась, Гончик.

Чейз закрыл глаза и, глубоко вздохнув с закрытой пастью, опустил морду вниз. Чейз всё больше и больше хотел забыть это имя, но она не переставало ему в этом мешать. Спустя пару секунд самец снова поднял взгляд на солнце и угрюмо ответил:

— Ты же знаешь, не зови меня так.

Она мило улыбнулась, повернув к нему всю голову.

— Ты всегда будешь для меня тем маленьким Гончиком, которого я знала и знаю по сей день.

Спокойный, успокаивающий, столь манящий её больше, чем Скай, голос ещё никогда не расслаблял его, как в это мгновенье; греющая шерсть и тело кожа, успокаивающая тишина и колыбельная Эверест идеально вписывались в его внутреннюю атмосферу, не нарушая всё то, что он каталогизировал в своей голове.

— Маленьким? — Чейз усмехнулся, слегка повернувшись к соседке. — То, что ты старше меня на месяц, ещё не значит, что ты далеко убежала вперёд.

— Но я же не из-за гордыни называю тебя Гончиком. Каким бы большим, взрослым, серьёзным «Чейзом», — хаски акцентировалась на этом имени, — ты ни был, я всё время буду вспоминать того миленького щеночка, которым ты был и, сколько бы ты ни старался, будешь.

Оба не заметили, как улыбки их пропали. Взгляд овчара снова направился в землю, сменив улыбку на задумчивый взгляд, ведь оба поняли, о чём идёт речь.

— Тот Гончик был маленьким и глупым, постоянно кого-то прощал, делал что-то из детских принципов. Ребёнком, ничем не отличающийся от всех остальных наших членов патруля. Я давно его перерос, — морда Чейза приобрела серьёзный образ, а взгляд опустился в правый нижний угол.

Эверест поняла, что как раз-таки пришла вовремя: ему требовалась помощь. Помощь от близкого друга, того, кто поможет ему перенести всё то, что накопилось за эти года, и снова перемешалось. Немец столько раз приходил сюда, чтобы всё разложить на полочки и попытаться восстановить моральный уровень, дабы переломное прошлое не сломало, не отвлекало его. И в большинстве случаев именно Эверест помогала ему в этом. Она редко приходила сюда, но всегда была нужна ему. Была рядом с ним здесь, в доме, в башне, ночью, часами, на работе, именно она стабилизировала психику, дабы тот не решился на отчаянные меры. Самка не делала это из морального принципа «всё наладится, суицид — это плохо, всегда надо улыбаться», — нет, не из-за этого, мораль для неё давно была потеряна, хоть и стандартов она придерживалась. Эверест делала это из-за двух вещей: жалость и небезразличие к нему.

— Гончик… — Чейз напрягся, но она не боялась, потому что знала, что он ничего ей не сделает, ни физической боли с его стороны, ни психической от неё. — Ты был маленьким и не знал, как нужно правильно себя вести, кем быть, как. Это нормально, только с возрастом мы понимаем, что совершали ошибки, которые в будущем не посмеем повторять. Либо из-за стыда, либо потому, что считаем, что так будет правильней. Да, ты прав, ты изменился, ты вырос новым, совершенно другим псом, и новое имя это оправдывает. Но если ты говоришь, что Гончик — это прошлый ты, а Чейз — твоё новое настоящее, то почему до сих пор об этом вспоминаешь? Страдаешь из-за этого? Изо дня в день приходишь сюда, уходишь куда-то в другие места, пропадаешь на целый день, потому что всё больше и больше вспоминаешь Райдера, вспоминаешь их, вспоминаешь прошлую жизнь вместо того, чтобы начать жить новым. Ты должен забыть о них, чтобы воспоминания, что счастливые, что тот день, не ударяли по твоему сердцу и не заставляли тебя разрываться и молить о том, чтобы вернуть те времена. Ты полицейский, Гончик, и обязан сосредотачиваться на работе, ибо допусти ты ошибку — могут пострадать люди из-за оплошности, которую ты допустил из-за воспоминаний прошлого. Да, ты можешь сказать, что не допускаешь ошибок — это правда, иначе ты бы не был на стадии нового звания, но уверен ли ты, что сможешь и дальше продолжать работать идеально? А что, если скоро прошлое ещё раз ударит по тебе и сломает окончательно? Сможешь ли ты дальше выполнять свою работу и исполнять долг? Если хочешь продолжать дело Райдера, то отпусти его, иначе сломаешься окончательно.

Чейз поник, опустив не только взгляд, но уже и голову.

Он не мог не согласиться с ней, прошлое держало за лапы и не давало убежать дальше к новой жизни. Если бы прошлое больше не мучило, а отпустило на волю, как охотник волка из капкана, он бы тут не стоял, а двигался дальше. Может, смеялся, наверное, развлекался, делал то, что любил, но не один, а с тем, кого любил. Жил настоящим здесь и сейчас. С кем хотел и как хотел. Это его жизнь и он сам себе хозяин, а не на поводке реального зверя, именуемого человеком. Пёс мог начать новую жизнь, просто уйдя и выбрав себе нового хозяина, обретя по-настоящему новое будущее, похоронив воспоминания. Но не мог, потому что трудно. Всё детство с рождения затянулось Райдером, всё детство он развлекался с мальчиком и далматинцем. Овчарка не мог просто так вырезать из своего мозга хотя бы два имени, потому что психика сформировалась слишком рано и на одном человеке. Да и потеря произошла в столь раннем возрасте, что не сильно окрепшему собачьему уму просто невозможно жить так, как будто ничего и не было.

— Ты не понимаешь, Эверест.

Та уже сверлила его взглядом, полным тревоги, сожаления, желающим всей душой помочь ему, ибо сама чувствовала всю ту подавленность, что исходила от него. Ей самой сложно было поверить, что весёлый добродушный щенок превратился в депрессивного, замкнутого, обречённого пса без весёлых мыслей. Эверест уже не помнила, когда в последний раз видела его яркую улыбку, а не натянутую. Но помнила его последний смех — когда он был Гончиком.

— Тебе не о чем беспокоиться. Ты никого не потеряла. Джейк жив, счастлив, наслаждается жизнью, радуется, видя тебя. У тебя нет привязанности ни к кому из патруля. Ты появилась слишком поздно, так и не изучив каждого из нас так глубоко, исследуя все страхи, проблемы, уникальность. Весь твой максимум — это Скай. Мой максимум — каждый из патруля. Я привязался только к троим, но мысль об одном из них рвёт меня изнутри, как раз таки, — обладатель карих глаз повысил голос, дабы обратить внимание на её же слова, — не давая мне отпустить прошлое и начать новую жизнь.

— Что потеряла ты?

Их морды встретили друг друга, как только овчар резко и неожиданно повернулся к ней, глубоко заглядывая в её глаза, получая взаимный ответ, дабы была возможность передать мысль, слова и прочувствовать их.

— Ты можешь сказать, что друзей, сказать, что подругу, но как ты можешь каждого из них назвать другом, если даже я, проживший с ними намного дольше, чем ты, могу только одного назвать лучшим, второго потенциальным, третью подругой, а последнего словно отцом? Нет, Эверест, для тебя максимум другом может быть только Джейк, не Райдер и не Скай. И замечание по типу «я привязалась» тоже не сработает. Может, ты и нашла себе «друзей», но они живы, а ты в любой момент можешь уехать из бухты, чтобы встретить каждого из них и вспомнить прошлое, хоть я и не понимаю, почему этого не сделала, — на последних словах голос пастуха медленного затухал, но вернулся с новым предложением, а Эверест всё ещё смотрела на него, но без обиды, без моральной боли, а всё с той же целью «выслушать и помочь». — Но они бросили не тебя, а меня. Меня боялись. Я — наибольшая причина их отъезда. Если бы я не разорвал того психа на их глазах, они бы подумали, не испугались и остались здесь, и тут я бы не стоял и не скучал по ним. Тебе хорошо, все к тебе хорошо относились, что при встрече, что при отъезде, каждый из них тебе обнял на прощание, меня же только Скай, даже Маршалл не коснулся. Что произошло со мной: по собственной вине у меня же на глазах умер Райдер; я убил того, кого бы оправдали; вскрыл глотку на глазах у друзей, из-за чего они же и отвернулись; каждый, к кому я хорошо относился, уехал, грубо говоря, бросив меня, даже не задумываясь о том, что будет дальше, бросив своё любимое дело и свой долг, который им привил Райдер. Гудвей мертва, Райдер мёртв, патруль расформирован, потому что больше не нужен, я остался без друзей. Они, прощаясь, явно давали понять, что я убийца, из-за чего, как я уже сказал, кинули меня, отдавая все проблемы решать тому, что дал этой бухте Хамдингер. Мне нужна была помощь, моральная помощь, им хотелось безопасности. А что ты? Твои «друзья» уехали, но «поцеловали» тебя напоследок, снова, давая догадаться, что теперь относятся к тебе лучше, чем ко мне. Я, — он отвёл голову в сторону, слегка усмехнувшись, — с каждым из них прожил больше остальных и больше тебя, относясь ко всем хорошо, но лишь из-за одной картины резко отвернулись от меня. Сука, даже Маршалл! «Лучший друг»… Даже не посочувствовал о Райдере. Вот и вся твоя проблема, — последовало возвращение к её взгляду, который, тем временем, был глазами опущен, вдумываясь в его слова. — Эверест, ты никого не потеряла. Ни хозяина, ни кого-либо другого из патруля. Да и патруль не засчитывается, потому что если бы ты страдала, то уехала бы вместе с ними.

Но ты здесь, со мной… — Чейз смягчился и расслабил мышцы морды, сообщая ей, что скоро придёт и её время и бояться каких-либо разносов фактами ей не стоит. — Именно ты не оставила меня одного. Единственная, кто остался со мной. Именно ты подарила мне то утешение, которое я так желал и которое мне так было нужно. И за это я тебе благодарен. С-спасибо, — пауза, позволившая нашим персонажам посмотреть некоторое время друг другу в глаза, читая взаимные мысли. — Мне всё ещё сложно понять, почему ты это сделала. Из жалости? Не стоило усугублять свою жизнь ради одного пса, который ничего не значит.

Эверест чуть-чуть опустила голову, не переставая на него смотреть, слегка наклонив брови, показывая псу, что чувствует всю его подавленность. Ей было жалко, грустно.

— Или для того, чтобы продолжать помогать этому городу, развивая то, что делал Райдер? Это тоже не имеет больше смысла. Хамдингер сделал это за всех нас. Теперь бухте ничего не угрожает. Патруль больше не нужен, помогать уже некому, мы с тобой не нужны. И мы оба это понимали, но ты осталась. Третьей причины я не знаю, но уверен, что именно она и является фактором. Но речь не о тебе, а обо мне. Прости, Эва, ты права, но я не могу, мне сложно, и я не знаю как. И я не вижу смысла, — пастух отвёл взгляд, посмотрев снова на живописную картину. — От меня тут нет больше прока. Я приносил пользу при Райдере, но больше я не нужен. У бухты есть полиция, спасатели, всё, в чём она нуждалась все эти годы. Таких, как я, много. Я всего лишь псина, которую можно легко заменить другой собакой, знающей устав, дисциплину, и вуаля — ничего не изменилось. Разница только в том, что он новенький, а я земляк. Я здесь вырос, здесь я и умру, — пёс опустил взгляд, думая о последнем предложении. — Хм… Ещё никогда я не был так безразличен к суициду.

— Чейз, хватит! — выпалила Эверест голосом, будто готовая плакать. Он не ожидал от неё такого выпада и повернулся подруге. — Хватит так говорить! Я не хочу слышать от тебя этих депрессивных слов. Я хочу тебе помочь. Я не хочу видеть, как ты убиваешься по Райдеру, говоришь о своей бесполезности. Ты не бесполезен, Гончик. Ты делал наибольшую работу из всех, кто был в бывшем патруле. Ты был наиболее полезным и продолжаешь помогать сейчас. Может, ты уже и не решаешь столь много судеб этой бухты, но без тебя не было бы того, что есть сейчас. Ты единственный, кто остался из принципа долга — защищать гражданских, и продолжаешь это делать спустя годы. Даже после полной опеки города Хамдингером бухта продолжает благодарить именно тебя, а не кого-то другого. Они всё ещё тебя помнят, уважают и любят. Грустят от той мысли, что любимые ими щенки покинули их и уже давно стали взрослыми собаками. Но их успокаивает то осознание, что ещё есть ты, Гончик. Именно старый добрый Гончик, а не Чейз. Граждане были бы счастливыми, если ты снова станешь справедливым и жизнерадостным Гончиком. Я была бы счастлива.

На тот момент её голос уже сменился на более тихий, спокойный, но пронзающий его заострённые уши, также как и глаза, углубляющиеся в туманные карие очи депрессивной собаки, отдающий взаимный взгляд.

— Гончик, пойми: Райдера ты уже не сможешь вернуть, сколько бы его ни вспоминал, сколько бы ни грустил, сколько бы времени ни прошло. Райдер отдал свою жизнь для тебя, чтобы ты жил дальше. Да, он был молод, у него всё было впереди, но он, также как и ты, выполнял свой долг — спасать и защищать ценой собственной жизни, что и делаешь ты. Разница лишь в том, что он был счастлив и дарил улыбку, и умер с улыбкой на глазах, зная, что именно ты будешь жить дальше, ведь поэтому Райдер прыгнул, осознавая, что выживет только один. Он выполнил свою цель и задачу, передавая её тебе, чтобы ты продолжил его дело, что снова и делаешь ты. Ты молодец, он был бы ещё больше горд за тебя, потому что и до этого гордился и доверял. Он не прыгнул, если бы не дорожил тобой, не доверился тебе, не был уверен в том, что ты будешь идти дальше. Но ты идёшь, постепенно сходя с пути. Если и дальше будешь следовать суицидальным мотивам, ты его подведёшь. Разве этого ты хочешь? Ты остался, потому что чтишь его память, и ты уверен, что будешь чтить до конца жизни, но если откажешься от этого и оборвёшь свой жизненный цикл, то просто сдашься, сдашься по собственному желанию, так и не вернув ему должок. Ведь именно это ты хочешь сделать.

Хаски старалась как могла, изливая душу, включая всю убедительность, но ставя на первое место именно искренность, так как именно ей доверял Чейз, последнему товарищу, приятелю, другу, подруге, такой же как он — спасателю. Эверест — единственная, кто способна раз и навсегда переубедить его, ведь другие для него почти больше ничего не значили: кто-то уехал, кто-то погиб, пропал, забыл, потерял доверие, а кто-то просто не хочтел. Он остался один… или же нет?..

Эва вздохнула, собираясь с мыслями и беря себя в лапы, дабы не потерять контроль, так как уже не сдерживалась и бесконтрольно плакала. Слёзы почти наворачивались, о чём говорили слегка покрасневшие глаза, а также жидкость в уголках глаз, не забывая отметить и голос. Она сама не понимала, от чего плачет. То ли от мысли, что её любовь страдает, а она не может помочь, то ли от страха, что останется одна. Нет, у неё есть Джейк, она помнила, но каким бы первым и лучшим хозяином тот ни был, он человек, который мог быть только близким и единственным другом. Но она женщина, для неё свойственна жизнь с парой, и Чейз — тот самый, которого она выбрала с первого знакомства, хоть и не поначалу. Ей было жалко его, он страдал столько времени, а она всё ещё не могла обеспечить помощь. Фиолетовая хаски временами не могла спокойно спать по ночам, осознавая, что овчару вздумается в любой момент спрыгнуть с утёса, дабы облегчить страдания. Поэтому её место — всегда с ним. Осталась не потому, что долг или Джейк — что отчасти являлось правдой — она осталась ради него. Но Эва не жалела о своём поступке, зная, что за два года Чейз не изменился. Ради него самка была готова сколько угодно ему помогать, лишь бы тот находился в состоянии жить дальше, пока однажды он не выберется из глубокой ямы, в которой застрял.

— Я просто хочу тебе помочь. Я волнуюсь за тебя, Гончик! Я не могу спокойно жить, зная, что из нас двоих страдаешь именно ты. Я… — собака запнулась, поняв, что может окончательно подтвердить их связь, но если это единственный способ спасти его — она готова сделать всё возможное и рискнуть. — Я осталась не потому, что решила продолжать выполнять своё призвание, а потому, что чувствую, что ты мне небезразличен, Гончик. И я знаю, что ты тоже это чувствуешь, мы оба знаем, — он не двинулся, не шелохнулся, опустил глаза, осознавая правду. — Я осталась ради тебя, осталась, чтобы помочь тебе. Я видела твои глаза в тот день, дни после и все остальные, и понимаю, что за два года они не изменились. Я не могла просто так оставлять тебя на растерзание судьбе. Я не бездушная псина, у меня тоже есть душа, и она требует, чтобы я помогла тебе. Уже два года стараюсь помочь тебе, снова сделать тебя хоть немного, но счастливым. Вернуть Гончика, а не серьёзного, жёсткого Чейза, который прогрызает сухожилие провинившимся преступникам. Они преступники, но стоит ли повторять судьбу душевнобольного парня? Да, ты вырос, теперь ты мужчина, и ребячество тебе чуждо, но это не значит, что обязательно надо быть таким до конца собачьей жизни. Ты потерял столь важного друга, но потерял ты только его, не потеряв абсолютно всё. Друзья, «бросившие» тебя, возможно, уже простили твой проступок. Возможно, простили, возможно, забыли, неважно, ведь они всё ещё тебя ценят, и я уверена, что они до сих пор тебя любят и надеются, что ты снова счастлив, хоть они и не знают, что это не так. На прощание именно Скай и Маршалл попросили меня, чтобы я о тебе позаботилась, ведь ты их друг, которого они всё равно будут помнить и уважать, сколько бы времени ни прошло, сколько бы себя ни винил, каким бы… жестоким ни был. Они не бросили тебя, они просто выбрали свою новую дорогу, потому что здесь она для них закончилась и теперь пора искать новые повороты в жизни. Если однажды с тобой что-то случится, они придут, потому что ты всё ещё член команды, их товарищ и друг. Райдер хотел бы, чтобы ты и дальше продолжал улыбаться и вести счастливую жизнь. Они хотели бы, вся бухта желает этого…

Она давно поняла, что оба уже чувствуют друг друга, но только одно слово «нет» отталкивало её от этих признаний. Но если искренность она ставила превыше всего, она будет с ним настоящая. Эверест опустила морду, уверяя себя продолжать на той же сердечной ноте, и уже через несколько секунд уверенно подняла взгляд, встречаясь с его глазами, которые он удосужился вернуть ей.

— И этого хочу я. Чейз… если ты и вправду хочешь защищать эту бухту, защищать всех её жителей, в том числе и меня, то, пожалуйста, делай это как Райдер — с улыбкой. Если же это сложно или ты уже не сможешь её вновь показать искренней и счастливой, то стань хотя бы снова… ярким в душе, без всего тёмного и мрачного, что есть в тебе сейчас. Стань снова Гончиком внутри. Ради Райдера, ради твоих друзей, ради меня, пожалуйста. Я ведь сама не знаю, что буду делать без тебя. Райдер не желал бы, чтобы всё закончилось таким образом. Ты не потерял всё, Чейз. Пока у тебя есть я — ты что-то да имеешь. Если он отдал свою жизнь, значит, был уверен, что у тебя яркое будущее и оно впереди, если ещё не настало сейчас. Он прощал все грехи Хамдингера, и смотри, к чему это привело. Либо им двигали инстинкты, либо мальчик считал, что так будет правильней. Ошибся ли он? Я думаю, нет.

Эверест… Чейз никогда не подозревал, что в его новой жизни важную составляющую займёт именно она. Когда они только встретились на одной из миссии, щенок не сильно придал ей значения. Нет, это, конечно, здорово, что теперь, спустя какое-то время, у них снова новый член команды, но как объект симпатии или новую подругу не расценивал. У него есть Маршалл, есть Скай, зачем ему ещё кто-то? Минимум новый товарищ, максимум приятель. Хм… Кто же знал, что теперь она: новый партнёр по работе, лучшая подруга, и, как она, сказала, объект его не безразличных чувств… которые сам начал проявлять за некоторое время до расформирования патруля. Именно она вырисовывалась в его голове, подтверждая сомнения влюблённости к спаниэльке, они не подвели и он не ошибся, выбрав её новой целью сентиментальности, которой окончательно ещё не лишился, и то благодаря ей.

Чейз не понимал, почему она решила остаться и не уехать, ведь тут её больше ничего не держало. Работа для неё особого значения не имела после «переработки» бухты, хоть и сам Джейк тоже решил остаться здесь. Этот поступок овчар мог понять, так как мистер Портер тоже остался, кроме Алекса, которого забрали родители после инцидента с убийцей — они не хотели подвергать его очередной опасности, чтобы снова погиб ребёнок, но уже другой. Конкретно Эверест сохраняла стабильность в его психике, не позволяя одиночеству поглотить или свести с ума. Хаски ни в коем случае не позволяла отвлечься от овчарки, оставить одного, решать свои проблемы самостоятельно, которых у него уже было навалом. Самочка относилась к Чейзу по-доброму, заботливо, выслушивая все мысли, тревогу в голове, помогая решать душевные проблемы, давая советы и поддерживая на протяжении всех дней, что они вместе, хоть и не пара, но оба понимают, что для друг друга они больше, чем друзья.

Они почувствовали свою симпатию к друг другу больше года назад, несмотря на то, что это былапока не любовь. И только полгода назад стало понятно, что овчар и хаски больше не могут быть больше друзьями, ощущая нарастание тепла внутри их тел, думая друг о друге. То, что произошло месяц назад, во время одного неожиданного казуса на их парной тренировке на базе, дало им обоим ясно понять, что их чувства взаимны, но просто так признаться друг другу или обсудить пара не могла: занятость, Чейз, стеснение — вот три причины. Несмотря на это, пара всё равно продолжала поддерживать общение, работу, взаимную помощь, пытаясь не думать о случившемся, что так отбивало в голову, но одновременно грело сердца от понимания, что любовь взаимна, и кто бы из них ни признался, ответ будет положительный.

С самого начала Чейз был уверен, что Маршалл от него не отвернётся и займёт ячейку самого важного друга, заменив мальчика, не позволяя немецкому щенку уйти в небытие собственного внутреннего мира. Он ошибся. Это место в жизни немца заняла альпинистка. Чувства к ней стали проявляться не только из-за их сближения на протяжении месяцев, а в большинстве своём из-за её жалости к нему, если и не из-за пощады. Благодарность за единство, помощь, поддержку — пастух полюбил её не за красоту, а за душу, как когда-то и Скай, не заметив или попросту не признав, что и красотой она выделялась больше, чем кокер-спаниэль.

После отъезда команды из бухты Эверест покинула «ряды» альпинистов, перейдя в полицейский строй, дабы помогать Чейзу выполнять свою работу, а также в моральной поддержке. Поначалу у неё были некоторые проблемы с этим в связи со слабыми физическими способностями и не закалённым характером, а также отсутствие знаний о дисциплине, правилах, кодах и прочих частей полицейского устава. Но с учётом того, что Чейз и Эверест были единственными, на тот момент, собаками, то обучение хаски доверили немецкому псу. Сибирская собака тогда не подозревала, что полицейским правилам её будет учить не добрый, щадивший её щенок, а настоящий зверь, ибо то, чему и как учил Чейз… было не в его стиле, по крайней мере, ею принятой. Рядовая собака не была уверена, пошло ли на пользу ей его новая личность, которая и сделала из неё более жёсткого, как овчар, хаски. Они оба изменились, пусть даже и несильно со стороны Эвы. Она всё та же заботливая и полная энтузиазма альпинистка, если дело не доходило до работы, ведь там Чейз и Эверест одинаковы серьёзны, хотя временами немецкий пёс перегибал палку во время заданий, действуя быстро, сильно, забывая о рамках грани. Немало крови он пролил, если совершенно забывал о том, кто он и кто преступник. В целях этого приходилось использовать поводок, но стоит пастуху прийти в бешенство или ярость, то его пасть и намордник не сдержал бы. Но выполнял свою работу будущий капитан всегда идеально, а его жестокая натура на самом-то деле была как раз кстати. Она казалась жестокой, зато спасала жизни. Но с другой стороны, для Эвы, у лиловой собаки был отличный учитель. Уже через четыре месяца тренировок её физические способности стали понемногу, но восхищать его, выдавливая из него искреннюю и довольную улыбку, вспоминая Райдера: мальчик научил его, а он научит её… и у него получилось. Уже к концу года та дослужилась до гордого капрала, радуя своего лейтенанта, заставляя гордиться. А к концу лета оба станут капитаном и сержантом. Эверест постепенно ему говорила: «Если бы Райдер и патруль были здесь, они бы тобою гордились… и гордятся сейчас», — как и гордились тогда.

Но она не покинула отряды альпинистов окончательно. На следующий год, после полной полицейской адаптации, ей предложили присоединиться к команде специалистов в зимней сфере горы Эверест. Помимо этого ей также разрешено выполнять обязанности спасателя. Она согласилась, но на второй пункт, и то частично: теперь она полицейский и должна служить на благо гражданам вместе со своим партнёром. Но Альпы у неё в крови, поэтому, если кому-то понадобятся её горные способности, то в свободное от полиции время она готова была помочь и вернуться к истокам.

«Полицейский полугорный хаски… Звучит агрессивно», — сделал ей комплимент Чейз, узнав о её новой дополнительной должности.

И вот она здесь. Сидела рядом с ним, изливала душу, просвещала в чувствах, убеждала жить дальше, чуть ли не плача. Плакала, давая слабину, но искренность, дабы помочь ему, своему учителю, напарнику и другу. Смотря на неё, обдумывая всё это, он задавался вопросом: почему она ещё этого не сделала? Хаски на протяжении двух лет рвала шерсть на себе, пытаясь всеми силами достучаться до него, убедить, что ему есть куда идти и что делать дальше, а он всё ещё не понял. Пастух восхищался ею: ей хватало терпения следовать за ним, не позволяя оступиться и не упасть в пропасть, дабы не завершить жизненный цикл: немецкий пёс всё ещё об этом думал, но хаски до сих пор держала его за шкирку и не давала упасть. Самка могла бы уже давно жить своею жизнью, но тратила её на него. Она жила им, а он — благодаря ей. Она — и есть его жизнь. Теперь он понял. Понял, что возвращает долг не тому, кому обязан. Долг уже был возвращён далёкое время назад, но прямо сейчас овчар в долгу у другого любимого вещества. Любимого, потому что теперь уверен, что любил того, кого хотел, а не должен любить.

Чейз прозрел. Из-за него страдал тот, кто не должен, тот, кто о нём заботился. Если бы эта псина не была такой бездушной и тёмной внутри, прямо сейчас овчарка жила бы счастливо вместе с тем, с кем уверен в своём счастье, ибо она доказала, что любит и что это та самая. По вине кареглазого пса обладательница синих очей расходовала жизнь и нервы на постоянную заботу, поддержку и терпение вместо вечного счастья с ним. Он в долгу не перед Райдером, он в долгу перед Эверест. Пора его вернуть…

— Эва… Я… — кареглазый пёс был уверен, что обязан ответить ей положительно, но не уверен именно в том, сможет ли справиться с тем, что есть сейчас, — Я не знаю. Всё это сложно, — пока Эва смотрела на своего «Гончика», Чейз же думал над ответом с опущенною головою, собираясь с мыслями, — Я… мне сложно с этим справиться! — ответил овчар, вновь посмотрев на хаски. — Целых два года я пытался прийти в себя, целых два года прийти в себя мне пыталась помочь ты, но так и не смогла из-за моего упрямства. Ты хочешь мне помочь, я верю тебе, я просто… не знаю, — его голос затих.

Эверест нежно улыбнулась, ведь поняла: неуверенность в его ответе подтверждала факт о том, что он справится. Ей осталось лишь… пойти ему навстречу.

— Гончик… Всё хорошо, это нормально. Ты так много времени пробыл в депрессии, что уже не уверен, сможешь ли ты из неё выбраться. Но если твой ответ неизвестен тебе же, это значит, что всё идёт хорошо, ведь теперь есть шанс снова стать прежним.

— Но как? — спросил тот от отчаяния, продолжая держать свой глубокий взгляд на подруге.

— Тебе нужно осознать причину, смысл, ради кого и чего тебе стоит жить дальше и жить счастливым. Ради умерших не имеет смысла, ведь они этого уже не увидят, и ты знаешь, о ком я говорю. Живи для тех, кто тебя окружает, кто тебя любит и ценит: жители этого города: мистер Портер, уехавший Алекс, оставшаяся Кейти, её же Калли, которая нетерпима ко всем, кроме тебя, мой Джейк — он был лучшим другом Райдера после тебя, даже мэр Хамдингер, который стал твоим новым хозяином. Твои товарищи полицейские, все в отделе полиции тебя ценят и уважают, и не только там, но и среди других спасателей. Все в этой бухте знают Чейза как героя и помнят Гончика как лучшего друга, ты импонируешь им. Ты не прав, Гончик, на самом деле ты нужен этому городу. Да, может, как боевая единица ты не решаешь множество судеб, но вспомни, скольких ты спас и кого потерял; многих и только одного. Бухта приключений желает вновь видеть счастливого тебя, как это было когда-то. Ты не просто полицейский пёс, а всё тот же спасатель и член «Щенячьего патруля», Гончик. Патруль не расформирован, пока в нём есть хоть один спасатель. Ты и есть «Щенячий патруль», а он всегда будет олицетворением всего, что тут есть. Мы хотим слышать счастливый смех, видеть блеск в твоих карих глазах и искреннюю улыбку. И я верю, что смогу её увидеть. Чейз, ты ничего не потерял, пока у тебя есть я. Я тебя не брошу, я обещаю.

Обещание — довольно сильная штука. Стоит тебе только сказать «обещаю», и доверие принявшего сразу приобретает новый оттенок в отношении к отправителю, даже если тот тебе не доверяет. С одной стороны, обещание и вправду помогает. Одного слова будет достаточно, чтобы заставить человека сделать что-то для тебя, убедить подождать, с целью самого же выполнения обещания. Но с другой стороны, шутки с этим словом очень жестоки. «Обещание» — само по себе слово очень опасное. С ним необходимо вести себя максимально осторожно, аккуратно, с терпением и самое главное — помнить, когда и кому ты дал что слово, что обещание. Казалось бы, обещание штука добрая, хорошая, ведь она рождает надежду, даёт веру, возрождает в тебе жизнь, обещая, что данное слово будет исполнено, и это сделает тебя счастливым. Но есть две роковой вещи при даче слова: если сказал «обещаю», то разбейся в лепёшку, но сдержи его! Иначе какой смысл жить дальше, если каждое твоё слово равноценно нулю; одно дарованное слово, неисполнение которого может уничтожить доверие, надежду, веру и самого человека по отношению к тебе. Правило обещания максимально простое: пообещал — исполняй. Не можешь исполнить — не обещай. Не говори «люблю», если не любишь. Нет ничего хуже сомнительной славы пустозвона.

«Чем осторожнее человек в своих обещаниях, тем точнее он в их выполнении».

Его доверие к Эверест, казалось, возросло даже больше, чем к Райдеру. Кобель прожил с ней столько времени, что она стала для него как сестра, как родная собака. Они прошли довольно долгий путь, от первой встречи до сегодняшнего дня: она и он узнали много нового, как в позитивном ключе для Эверест, так и в жестоком и мрачном для Чейза. Пёс не мог не верить её словам, не мог не довериться. Синеглазая собака давно прошла проверку временем, но лейтенант Чейз понял это слишком поздно, но ему никогда не поздно развернуться ей навстречу, открывая свою грудь, давая ей возможность проложить ту самую дорогу к жизни, которая являлась его сердцем. Эверест — его спасительница, она растопит его сердце ото льда, снимет всю тьму с его души и вновь зажжёт там свет. Чейз теперь не просто верил, он знал, что с её помощью его жизнь снова зацветёт красками, и больше ничто не будет держать пастуха за лапы. Его отпустят, и он побежит навстречу свету с тем, с кем захочет, и он хотел сделать это с Эвой.

Немного погодя, обдумывая всё в своей голове, смотря на вечные краски уже скоро заходящего источника тепла всего живого, временами опуская глаза на траву, свои передние лапы, иногда закрывая, через некоторое мгновенье он снова посмотрел на неё, но в этот раз глазами, полными веры. Она увидела в них эмоции, жизнь, тот самый отблеск надежды на будущее счастье. Эверест поняла — она справилась.

— Я тебе верю, Эва, — будто громким шёпотом сказал он, боясь совершить ошибки, осторожно совершая шаги, чтобы снова не оступиться, а спокойно взять и положить свой последний шанс в лапы. — Я… я постараюсь во что бы то ни стало, я попробую. Ради тебя.

Эва улыбнулась, расслабленно, довольно, искренне и счастливо, как будто скинула с себя тяжёлый груз, ограничивающий будущего сержанта два года, но теперь всё позади. Эверест была благодарна ему за всё, что было между ними, признательна за его понимание и силу воли. Она не жалела о потраченных на него годах — альпинистка Эва прожила их с пользой.

Ему было страшно, но и радостно, потому что он чувствовал, что не один, чувстовал, что рядом с ним есть его друг, которого любит, любящая взаимно, с которым и будет жить новый яркий цикл. Овчар ощущал себя намного лучше, испытывал настоящие эмоции, чувствовал себя снова живым рядом с хаски, ведь с этого момента она — его обитель.

— Спасибо, Чейз, — раздался столь расслабленный, спокойный, но поражающий душу кобеля своей благоприятностью и прежней заботой к нему, голос. — Спасибо тебе огромное, — Эва приблизилась максимально и соединила морду с его шеей, закрыв глаза, вдыхая и наслаждаясь этим моментом, их близостью и им, время от времени иногда потирая её о густую мягкую шерсть её пса. — Мы должны двигаться дальше.

Чейз совсем недавно узнал о её чувствах к нему, но такая прямая связь, касание, выражение чувств, особенно от его объекта любви… она казалась очень приятной. Приятной, как её шерсть, касания, голос, присутствие, так и тепло далёкой звезды, что уже успело приблизиться к своему заходу, оставляя на горизонте лишь верхушку своего круглого тела, обнадёживая бухту без скорейшего света, «выступая» только для них двоих. Немецкой овчарке нравилось, было приятно новое ощущение, почему бы не попробовать то же самое… Чейз положил свою голову на её, тем самым произведя процесс объятия и ласки. Вот оно, признание… Теперь они пара. Овчар и хаски не нуждались в слове «люблю», ведь для этого есть чувства.

— Вместе, Эва…

«И ведь правда… Я могу начать новую жизнь именно с ней. Я столько времени кровью, потом и ценой собственной жизни работал долбаным спасателем и полицейским, что уже… просто устал. Я устал, но всё равно продолжаю стараться и страдать, ища смысл в том, что я делаю. И имеет ли смысл делать это дальше… так как я уже сам не понимаю, должен ли я продолжать. Бухте больше ничего угрожать не будет, по крайней мере, из разряда катастрофического. Может, уйти? Бросить всё это и уехать в Гавкинбург или куда-то ещё, или найти моих приятелей и друзей среди неизведанных мне городов. Или остаться? Продолжать делать то, что умею лучше всего и всех, но теперь всё это я смогу делать вместе с Эверест, только теперь по-другому. Остаться в родном, любимом городе, который ты знаешь как четыре когтя, и зажить с нею. Начать жить новой жизнью, с новыми, вновь, яркими, как это солнце, красками. Эверест добрая и заботливая девушка, я не жалею, что выбрал именно её. Да, глаза кричали, что Скай — та самая, но душа оказалась правее. Пути любви и сентиментальности мне неизвестны, нежели подростковая влюблённость, но уверен, что Эва поможет мне узнать об этом, а раз уж она женщина, то будет только рада оказать мне эту услугу. Кто знает, возможно, сегодня я уже капитан своей напарницы, завтра муж, после отец двух сыновей и дочери, а что будет позже — покажет время. Вау, время течёт и вправду быстро. Быстро, как это солнце заходит за горизонт. Не знаю, какая судьба ждёт меня с ней, но я уверен, что буду снова счастлив. Счастлив, как в этот момент. Счастлив, как это было когда-то… Я не показываю, но в душе я улыбаюсь».

— Главное, помни, Чейз: ты не одинок, пока у тебя есть я. Я не одинока, пока у меня есть ты. Пока мы есть друг у друга…

— Мы не одиноки…