Три нянюшки (джен)

Жил когда-то мистер, коего имя было Эдвард Фанни. Так и звали: мистер Фанни. Забавный, то бишь; "весельчак". Сам-то он, увы, полностью равнодушен был к значению своей фамилии: "Я, — говорил, — 'человек степенный, мне не до таких глупостей". Но вот жена его, мадам Дженет, была — совсем наоборот — румяная хохотушка, вполне ещё молоденькая. Её всё веселило. И то, что младший сынок (третий из близнецов, второй мальчик в семье) предпочитает не порридж, а толокнянку. (Признайтесь, читатель, вы помните — тогда ещё, из детства — вкус толокнянки? Не правда ли, от него так и пляшут в горле какие-то весёлые чёртики, так и пробивает на радость, на смех, причины которого вам самому непонятны? Просто: "Ух, ха-ха-ха, да у нас же сегодня на завтрак толокня-анка!" И это так умилительно, так по-доброму, что не повизгивать от смеху во время завтрака просто нельзя!..)

Ну вот. Я вам, собственно, сам того не желая, почти всё и рассказал о семье Фанни. Только не добавил, что у их детей — Нэнни, Джима и Джона — было три нянюшки. Одна приехала из-за пролива Ла-Манш, где когда-то гусарствовала во время войн злого Усача, вторгшегося с острова Корсика. (На самом деле он был не такой уж злой, да и не такой уж страшный. Что касается усищ, торчавших из его рта — они принадлежали… омару, которым корсиканец когда-то на пиру подавился! Так и ходил с тех пор. Не знаю, многие ли смеялись над ним за это; если и были подобные смельчаки, то слухи про них не доходили до тогдашнего светского общества — ведь сами дерзкие наверняка пропадали в трюмах судов, отправлявшихся на Восток. Но сие к делу отношения не имеет — я же вам собирался про нянюшку Розалинду поведать!)

...Так вот — в свои тридцать восемь она была весьма милой незамужней дамой, и единственное препятствие, что мешало куче соседских сквайров тут же завалить её предложеньями сердца и (дай Бог) руки — это отсутствие у неё глаз и языка. На войне-то, сами знаете, и не такое случается…. Пострадав под час своего безудержного гусарства, пока ещё юна да неразумна была, мисс Розалинда потом очень раскаивалась. В битве у Саккарема, где под копытами Механических Коней пали её отец, удалой черноусый кузен и все девять братьев, наша героиня весьма отличилась. И даже взяла в плен вонючего краснобрюхого дьявола Мефисто, Корсиканцу немало помогавшего. Однако ж, когда она везла ценную добычу в штаб англичан, небеса вдруг разорвал страшный грохот, и сверху на прекрасную леди обрушился дождь картечи.

Придя в себя, Розалинда поняла, что ничего не видит — её окружала тьма. Молодая женщина пыталась закричать… но во рту вместо языка шевелилось нечто куцее. Затем она почувствовала, что её ведут под руки, затем — — что нагло пихают сапогом в спину… И вылетела в дверь.

Больше никому ни в английской, ни во французской армии Рози-калека не была нужна; про неё забыли.

Переночевав в канаве, на следующий день она кое-как добралась до деревни Сент-Айвс. Там отыскался добрый человек, что усадил её на паперть местной церкви, и народ даже подавал милостыню (пусть — небольшую). Священник нашу героиню не гнал прочь, и она несколько дней просидела там, надеясь, что Господь не выдаст — хоть кто-нибудь явится, и поможет ей. Впрочем, молилась Рози не только Христу и Пресвятой Деве. Давным-давно, ещё когда маленькой была, отец её научил старому гимну, коего предназначение было — вызывать лесных и горных фей. С грустью вспоминая своего батюшку, несчастная леди едва слышно стенала и мычала, но уповала, что её нечленораздельный плач всё же достигнет цели — обитатели Блаженной Страны услышат.

А потом явился пронырливый гном. Был он родом из здешних холмов, водил знакомство с герцогиней эльфов, и — всего лишь за краткий миг запретной любви — вызвался свести Розалинду к своей покровительнице. ''А уж она, — гоготал бородатый жирдяй, обняв страдалицу леди в стогу сена, — наверняка знает, как помочь в такой беде!''

Рози провела у фейской владычицы немного времени, но ей показалось — годы, а может, и вовсе столетия. Надо сказать, внутри холма её прекрасно понимали даже и без слов; спокойные, хладнокровные служительницы-пикси помогли нашей девушке сменить одежду, ибо гусарский доломан был изрядно потрёпан, обожжён войной (и то же самое можно было сказать о сапогах, в коих, как увидели горные феи, просто-таки зияли тысячи дыр). Затем, отдохнув на мягкой софе, бедняжка отправилась в апартаменты самой герцогини.

— Сядь здесь, — сказала эльфесса, похлопав чем-то (на звук похоже, что веером) по мягкому пуфу (Рози догадалась: это — пуф). Затем герцогиня прошла в дальний угол комнаты, и залешестела страницами книги.

— Вот, нашла. Слушай и запоминай!

На самом деле наша героиня мало что запомнила из мелодичного речитатива феи; но слова её, хоть и неясные, были нежны, изящны, рождали странные ассоциации в человеческом мозгу… Вдоволь наслушавшись декламаций своей новой госпожи, Розалинда устала — и сама не заметила, как погрузилась в сон.

Спустя некоторое время эльфесса растолкала её:

— Ну всё, всё. Пора ученичества кончилась, — грубовато, но беззлобно буркнула она. — Теперь иди в мастерскую; там тебе подберут новые части тела. Толстячок гном проводит тебя…

Сказать по правде, страдалице не очень-то хотелось снова побывать в компании гнома. Однако, трезво решив, что из двух зол надо выбирать меньшее, девушка согласилась на это сопровожденье — и не прогадала. Ибо у гномов в мастерской достался ей бесценный дар (два дара, если быть точным): очки из хрусталя, — сквозь них она видела, как ни в чём ни бывало, хоть глаз у неё и не было, — а также хрустальный язык, которй, будучи подвешен как следует, трезвонил даже лучше настоящего. Но проблема с замужеством (про неё я упоминал чуть выше) заключалась не в самих протезах — сквайры были слишком солидны и разумны, чтоб из-за такой мелочи мисс Рози отказывать; дело в том, что протезы эти напоминали о военном прошлом нашей милашечки, а она сама этих времён стеснялась, и хотела быть как все — просто чопорною леди в кринолине… Словом, не получалось у неё найти себе мужа, невзирая на заливистый голосок. Вот тогда-то и решила она стать няней: больше некуда себя деть, а всё от одиночества страдать не придётся.

Две другие сиделки, помогавшие Дженет Фанни нянчить тройняшек, приходились друг другу кузинами; происхождение у них было самое заурядное. Мисс Натали любила по утрам, взяв зонт и широкополую шляпу, отдыхать на крыше дома в нежарких солнечных лучах (при этом она почитывала древний, измызганный до крайности томик Китса — но не только вкушала высокую поэзию, а ещё… заедала бисквитами или фруктами). Мисс Виктория таких удивительных пристрастий не имела — она любила возиться в саду, подстригая кусты ежевики. Но всё-таки, несмотря на очевидную разницу во вкусах, привычках и темпераменте, нянюшки очень хорошо ладили друг с другом. Дженет тоже с ними ладила; а что до детей — те и вовсе от восторга визжали. Но никогда, никому наши три красотки не признались бы, до чего любят этих детей. Предпочитали делать свою работу, как положено степенным дамам, не пылко (даже, можно сказать, флегматично). За это супруги Фанни — оба! — крайне уважали их.

Однажды — было это, когда в театре на Эгберт-Сквер давали ''Римлянок'' Моррари, и вальяжный, ленивый муж нашей Дженет не мог устоять перед искушением пойти послушать старую хорошую музыку (а заодно — полюбоваться на прекрасных дам, и супруга об этом знала, но скрепя сердце прощала его, ибо очень была к нему расположена!) — так вот, в ту самую пору и мадам Дженет тоже ушла из дома. Дав кухаркам задание — приготовить на утро пирог со свежею рыбой — и проверяя на всякий случай, что у неё лежит в буфете, она вдруг обнаружила почти полное отсутствие муки. ''Не послать ли кого-нибудь из сиделок в лавочку, к тётке Гарриет?'' — подумала госпожа Фанни. Но, по зрелом размышлении, решила: ''Они заняты, укладывают деток спать. Схожу сама!''

Собралась по-быстрому; нацепила через плечо сумку на ремне, облобызала по очереди всех трёх нянь, крепко пожала им руки и напомнила: ''Теперь весь дом на вас остаётся!'' И — с самыми чистыми, невинными помыслами — отправилась в путь; наши прекрасные барышни тем временем укладывали в постельку её детей.

Но, сколь бы ни были великолепны людские намеренья, не всегда они обращаются в хороший результат. Человек ''предположе'' — ну а Бог, как известно, ''расположе''. Вышло так, что как раз в это время мимо ихнего дома шёл Сикль-Фут. Кто такой он был, не спрашивайте — я и сам не очень знаю. Зелёный, весь в чешуе, в грязи; пахучий и противный. Может быть, сын болотной жабы, или змеи, согрешившей по дурости ещё с каким-нибудь гадом. Идёт по улице Сикль-Фут, облизывая губы (он вечно голоден), и думает: ''Где мне найти, чего съесть на ужин, послаще да посытней? Хорошо бы попался какой-нибудь пухлый розовый младенчик…''

Так, размышляя о грядущем злодействе, заметил он, что мадам Дженет не заперла ворота усадьбы. Тихо-тихо, на цыпочках, проник во двор; подкрался к окну… И что ж вы думаете: видит он в полутёмной зале, прямо под тем окном, колыбель, а в колыбели — малыша Джимми! Простёр к нему злой обжора свои загребущие лапы, ухватил поперёк пояса, и прежде, чем хоть одна из нянек увидела, пустился по двору, как извозчичья лошадь.

Вернулись Натали с Викторией, глянули — старшенького-то ребёнка нету… Ахнули, бегают туда-сюда — нету! Завыли они, что твои подзаборные шавки. Забились, как пташки в силке, и не знают, что делать. Да, слава святой Бертранде, вовремя поспела на подмогу мисс Розалинда (а была она из них самой расторопною).

— Известно мне, — говорит, — кто тут разбоем промышляет. Слыхала я, и не раз, о его мерзких делах. Не волнуйтесь, милые подруги — я до ненасытного чучела доберусь, малыша отниму и назад принесу!

А две другие няньки всё воют… Поняла наша леди, что их увещевать мало толку. ''Чем вот так зря расходовать пыл, собирайся-ка ты, лапонька, в дорогу!''

Тут она резво скинула фартушек, в один миг избавилась от туфель (''Только помешают в погоне за этим зелёным чудаком — он ведь бос, он ведь помчит быстрей ветра!'') Обвязала кудри косынкой, чтоб не били по плечам, и, не сказавши даже ''God be with ye!'' двум другим нянюшкам, ринулась прочь из дома. Только увидали соседи через кирпичный забор, как мелькнула её тень. Только слышала тётка Гарриет в своей лавочке, как протопотали пятки по мостовой…

— Ох, да это, кажется, наша Рози! — вскрикнула Дженет. Обняла старую тётку-лавочницу на прощанье, бросила в сумку пакет муки — и домой, как нельзя более спешно. Материнское сердце ей подсказывало: раз нянюшка отлучилась, значит, беда какая-то с детьми.

Тем временем мисс Розалинда прибежала в рабочие кварталы. Волшебное зрение, которым её наделил подгорный народец, в ночной тьме не совсем хорошо работало — но всё-таки это было волшебное зрение, а потому она смогла разглядеть на глинистом склоне, ведущем к сточному каналу, следы ног (или — лап?..) странной формы. ''Знаю, знаю, кто тут побывал! Ох, негодяй, смотри, — перепадёт тебе и от мистера Фанни, и от жены его!''

Бросилась нянька к подножию склона, пролезла на корточках под решётку канализации, зашлёпала по туннелю… Недолго шла — может, полчаса, может, и меньше; для сдержанной, чопорной англичанки это — не великий срок. Вышла она в итоге к развилку, и подалась туда, где туннель становился шире. Вскорости увидала свет.

— Что же это? — притворно ахнула Рози. — Кто в такой грязище живёт?

— Я живу, — захохотал старый Сикль-Фут. Сидит он под стенкой, на гончарном круге что-то лепит; вертит его туда-сюда своими длинными пальцами… А рядом сидит малыш Джимми, играет шерстяною пряжей. Шерсть на ушах у большого кота намотана, и наш пузан из неё нитки сучит.

''Даже в норе у нечисти должно быть уютно, — поняла мисс Хрустальные Глаза, — если эта нечисть — наша, родная, английская!'' Умилилась до крайности. Подошла к Сикль-Футу и, не открывая ему, зачем вторглась в логово, тихо сказала:

— Пустите меня посидеть у вас немного, сэр. Я иду издалека. Устала, измучилась. А вы, наверно, знаете: ничто так не придаёт свежих сил, как творческая работа.

— Что ж, — проквакал гоблин, — если ты чуток потрудишься над гончарным кругом, пока я буду, хе-хе, готовить всё для ужина — мне будет о-очень приятно!

И ушёл за ширму. Стала Рози круг вертеть; лёгкой ножкой по камню — ''тук'' да ''тук''!

''Надо же — злыдень злыднем, а как хорошо воспитан! И, главное, заботится об ужине для меня… Но расслабляться пока рано. Дай, святой Джон, силы, ловкости и ухватки, чтобы эту работу до поздней ночи справить, а заодно и нам с малышом отсюда живыми уйти! Дай, святая Берта, пяточкам моим быстроты, а ладоням — резвости, проворства…''

Тут раздался шорох. Шевельнулась над большою водопроводной трубой серая занавесь; полетели от неё хлопья сажи со ржавчиной пополам. Наша героиня перепугалась; сидит сама не своя. Да только не случилось ничего из ряда вон выходящего. Просто из-за трубы появился древний Ворон, весь от времени седой, ни единой тебе чёрной пушинки. Оглядел няню, аккуратно высморкал свой клюв в батистовый платочек, а потом говорит:

— Берегись! Ты в страшной опасности.

— Да-а?

— Разумеется! Зелёный гоблин съесть мальчишку желает. Пошёл зубы точить. Тебя слопает за компанию — целиком, вместе с кофтой и серёжками. Так что молись, бедолажка, Господу, да побыстрее, и кайся во всех грехах, какие за собой только помнишь, да поспорнее — ибо твой час настал!

Заплакала наша мисс Розалинда, затужила:

— Ай-ай-ай, черт возьми, несчастная я! Ай-ай, ну и ничтожная, ну и невезучая! Как я могла этому страшилищу поверить? И ведь сама же себе говорила: не расслабляйся! Пропали мы, Джимми. Что делать теперь?

Жалеет она свою кофточку красную, стонет по изумрудовым серёжкам…. А Ворон поглядел на неё странным глазом. Хрипло откаркался (уж не смех ли это был?). Перья на груди снова пригладил, и вещает, невозмутимый, будто один из важных лондонских богачей:

— Ну полно, моя леди, полно. Слезами-то горю, сама знаешь, не помочь. Хватит тебе зелёного злыдня дожидаться, аки покорной овечке — торопись, хватай малыша, беги.

Она так и сделала. Схватила Джима в охапку, ринулась прочь…

А Сикль-Фут — сами понимаете — услышал. Уши у него — дай Бог каждому. Выбежал из-за ширмы, застучал зубами (ненаточенными). Замахал грязной лапой на Ворона: ты что, мол, тут делаешь вообще… Побежал по канализации; рычит, хрипит, едкой слюной на землю брызжет.

Наша героиня тем временем мчалась, ног под собой не чуя… Но — уже когда няня с мальчиком из рабочих кварталов выбралась, он её догнал. Вырвал Джима из объятий молодой женщины. Грубо толкнул её наземь, ударил лапой в спину — и к себе, под землю, пока та от падения не оправилась.

Розалинда пришла домой вся в слезах; ''хорошо, что Эдвард пока не вернулся! — сказала мадам Дженет. —А то влетело б тебе, как следует… и как не следует, увы. На вот, дорогая, глотни анисовых капель. Успокойся, сядь, будем вместе решать, как сейчас поступим''.

— Да что тут решать! — вскричала вторая няня, мисс Натали. — Я пойду, и сама всё сделаю. Вот увидите!..

Сорвала передник, за неимением косынки накрутила себе над темечком хитрый-прехитрый тюрбан из полотенец, да и в погоню за страшным Сикль-Футом. Видели её в Кленовом Переулке, видели у Вестминстерского аббатства, а потом — на Восточной стороне города…

— Держись, мой маленький! Крепись! Я скоро; я уже. Приду… и спасу!

Только (вы, читатель, наверняка уже догадались) и у неё не получилось абсолютно ничего. Даже — хуже. Пришла одна, без Джима, вся исцарапанная; а на лодыжке багровеют следы зубов.

Рози гневно сплюнула. Сгребла мисс Натали в охапку, будто куль с крупой, бросила её в кровать. Велела:

— Спи! Чтоб сегодня ночью больше никаких авантюр!!

А та, конечно, и сама не рада, что пошла без спросу. ''Ох, горе мне с вами'', — думала про себя мадам Дженет. Покачала головой, но ничего не сказала.

''Что же делать, — пойду теперь я…'' Обвязала мисс Виктория волосы платочком; рванула, как кеб по мостовой.

Нога — правая — у ней была на ручном приводе. Подкрутивши его как следует, промчалась третья нянька до рабочих кварталов, и почти до самой подземной решётки уж добралась…

Вдруг — вышел завод! Был, да весь вышел!

Стоит она, вцепилась застывшими ладонями в люк канализации, а открыть не может — ''missing velocity, сэры и леди! None of the former activity!''

Грязномордое страшило увидело, услыхало — рёв-то такой поди не расслышь… Ну и приползло, что твой таракан на кусок кремового пирога. Из-под люка клычищи скалит, ухмыляется и поет:

— О, я зубы точу — мои хищные, жадные зубы -

Чтоб девчонку сожрать, заодно и с парнишкою глупым,

Разорвать до костей, насладиться податливой плотью…

Пусть вам всем будет худо, а мне — хорошо! И не может быть, братцы, иначе!

Но тут, видно, молитва третьей нянюшки (а может, и первой, и второй, и всех их вместе) дала свои плоды. Ещё кое-кто к ним на помощь явился: сам мистер Фанни, меч свой зазубренный, в Индии добытый, гордо на плечо вскинув. И леди Дженет, немедля сумкой по голове негодного Сикль-Фута стукнувшая.

А потом — глядишь — мисс Розалинда и мисс Натали через перекрёсток мчатся. Одна ведёт за собой гнома (а гном — толкает дрезину, а на той дрезине госпожа горных фей стоит, из широкого карамультука бабахает!) Другая — тоже не одна, с соседями. Бакалейщик наготове держит банку солёных огурцов, кого ни попадя готов ими бомбить… а мясник размахивает громадной свиной костью, ''сейчас'', кричит, ''будем всех мерзавцев и подлецов по голове благословлять!''

Ну как при подобном раскладе, скажите, было малыша Джима не спасти?

Спасли-то его, конечно, любящие родители — но и нянь всех более чем щедро наградили. За старание.

Гном с феей и мясник с бакалейщиком тоже обделены не остались.

Тут наша сказка и кончится. Ибо, когда всем по заслугам, лучше финала быть не может.

А кто хотел трагедии, крови да слёз — пусть возьмёт с полки томик Чапмена, перечитает.

И тоже не уйдёт обиженным.