Догони маршрутку (джен)

с тех пор как вы меня убили

я делаю что захочу

я пропускаю педсоветы

и созерцаю облака

© Ana Maria

 

* * *

Я прибежала на работу. Из маршрутки выбралась без происшествий. На нужной остановке. Просто выбралась — это уже хорошо, потому что ехала на поручне. Поднялась на третий этаж, по дороге поздоровалась направо и налево со всеми, кто пискнул, крикнул или пробасил «здрааааасьте». Еле открыла кабинет, потому что замок никак сменить не могут, хотя средства выделены, чего еще надо, непонятно. Заявление на столе у начальства лежит.

Куртку швырнула в шкаф, включила всю технику — на всякий случай, мало ли, что из всего этого пригодится? Открыла все шкафы и сейф, выложила на столы стопки документов, распечаток и тетрадей, приготовилась, в общем, правда, что в какой стопке находится — посмотреть не успела, позвонило начальство.

— Спуститесь ко мне, — было приказано, и я поспешила вниз, чтобы получить очередной втык.

— А почему-у-у-у?.. — завело начальство, уставившись на меня через линзы очков.

— Да-да-да, — завела я, не дослушав, в чем меня обвиняют. — Виновата, исправлюсь.

— То-то же, — осталось довольно моей расторопностью начальство и велело возвращаться наверх.

Наверху уже ждали дети. И пришлось запустить ораву в класс.

* * *

Я прибежала на работу, сбегав по делам. Кто-то (наверное, очень умный, высокодуховный и альтернативно одаренный человек) догадался воткнуть в расписание четыре «окна» подряд. Конечно же, я была очень благодарна за «окна», ведь мне абсолютно нечего делать дома, я никогда не болею и с друзьями даже по телефону не разговариваю. Да и человек этот собой гордился — дал отдых преподавателю посреди рабочего дня, загрузив раннее утро и поздний вечер. Ну правильно, говорят с часу до четырех — самое время для дневного сна.

— Почему журнал на место не поставили? — рявкнула химичка, грозно размахивая тем самым журналом.

— Так вот же он!

— Он не там стоял, еле нашла.

«Но ведь нашли же, та-дам, радуга и все дела», — чуть не вырвалось, но я вовремя сдержалась и побежала раздеваться в свой кабинет. В кабинете, естественно, шел урок. У универовских преподавателей, у них же все кабинеты в универах, с собой они их принести не могут, и я это понимаю, по этой причине мы добровольно-обязательно, но непременно гостеприимно предоставляли им свои. Универовский преподаватель попался какой-то нестандартный. По-хозяйски себя не вел, на стуле не качался, на доске не писал и с техникой обращался аккуратно. Всегда вежливо здоровался и прощался, не выказывая недовольство по поводу того, «почему это вы посреди урока зашли».

Звонок телефона и высветившийся на дисплее номер оповестили о том, что начальство вновь желает меня лицезреть. Поэтому я опять побежала вниз, прихватив нужную папочку.

Папочка оказалась не той и пришлось сбегать еще раз. Ну ничего, я же быстро бегаю, да и вообще молодая.

— А вот здесь ваша роспись не стоит.

— Уже стоит, — закорючку свою оставить для меня не проблема.

— И вот здесь! — азартно ткнуло пальцем начальство.

— Готово. ГДЕ-НИБУДЬ ЕЩЕ?

— Нет, — расстроилось начальство и отпустило меня на урок. — Я позвоню, если что.

«Хорошо», — зубы скрипнули.

Наверху меня ждал любимый десятый «Б». Тунеядцы и некоторое количество алкоголиков, с которыми мы регулярно встречались у пивного ларька… Ну мне-то можно, я взрослый человек. Так вот, тунеядцы глазели на меня, я — на них, спустя две минуты Саша Филлипов глубокомысленно изрек:

— А какой щас урок?

— Ну, если я здесь стою, то, наверное, физкультура, — издевательски протянула я. Грех изголяться над ребенком.

— А почему тогда мы не в форме?

Послышался смех. С трудом сдержалась, чтобы не присоединиться к гоготу, но тут раздался звонок:

— Зайдите, пожалуйста.

С трудом запихав обратно в горло «я же только что от вас ушла», выскочила за дверь, предварительно дав задание прочитать первый пункт в учебнике и ответить на вопрос: «Между какими государствами шла русско-турецкая война?»

Сразу скажу, что ни один не догадался.

Начальство сидело за столом. Иногда мне казалось, что стол к начальству прирос. Или начальство — к столу. Так или иначе, мне было сказано:

— У вас там за окнами иллюминация к Новому году. Воткните вилку в розетку, пожалуйста, чтобы загорелось.

Да давайте я уже подожгу чтобы загорелось блин

— Но почему вы мне по телефону не сказали? — вежливо поинтересовалась я.

— Не догадалась.

Получив ответ, поднялась к себе. Ответ бережно несла в руках, чтобы не потерять и не разбить: все-таки образчик ума и интеллекта начальства.

Со звонком выпроводила десятников в столовую и вспомнила, что мой шестой тоже должен там быть. Черт бы побрал эту чертову систему, когда толпа народа с подносами штурмует столы. Нечто среднее между свадьбой, фуршетом и средневековым кабаком.

— Мне не хватило порции, — жалобно протянул Максим, а мне показалось, что он гадко ухмыляется и делает это специально, чтобы позлить меня.

— Ща найдем, — пообещала я и пошла к коллегам.

Злые коллеги считали детей, потом порции, потом снова детей, и вновь порции. Порций почему-то всегда не хватало, и никто не мог объяснить странную загадку природы.

Еду я нашла, конечно, иначе дети съели бы меня. Несмотря на то, что я невкусная и к тому же классный руководитель. Отправила всех в класс и с облегчением вздохнула.

* * *

Я прибежала на работу с работы.

Вообще когда я лечу на маршрутку и с маршрутки, мне лучше не мешать. Потому что я опаздываю, блин. Я всегда-всегда опаздываю. Иногда складывается ощущение, что я даже родилась, опоздав; надо было в сентябре рождаться, а я задержалась. Говорят, Девам по жизни легче, они земной знак, а я, блин, знак воздуха, поэтому жизнь швыряет из огня да в полымя. Иногда, знаете, я просыпаюсь, вижу на часах одиннадцать часов и не могу понять, то ли я так утром проспала, то ли вечером легла слишком рано и уже выспалась.

В универе сунула бдительному охраннику пропуск под нос и проскочила через турникет, как в метро. Охранник, по всей видимости, питавшийся документами сотрудников, сыто заурчал и упал обратно в кресло. А я побежала на шестой этаж первого корпуса. Слава Богу, в универе начальство оказалось не таким дотошным и к себе вызывало не так часто.

— Здравствуйте…

— Добрый день…

— Здрасьте…

— Отпустите нас, пыжылыста.

Со студентами мы друг друга понимали с полуслова.

Я хотела спать — и они хотели.

Я хотела сбежать отсюда — и они тоже.

Я с удовольствием подожгла бы деканат — и они были бы не против.

Они отлично понимали, что я всего на пару лет старше и отлично знаю, каково быть в их шкуре.

На лекциях моих они сидели тихо, кто-то даже записывал, чтобы потом дать списать всему курсу. Я не возражала, потому что помнила, как на лекциях уважаемого профессора Переверзева мы играли в мафию, в слова и «морской бой». А на семинары доцента Плетькина ходили с ноутбуками, и по вопросам отвечали прямо из онлайна. Так что тот факт, что народ хоть что-то записывал, меня уже очень радовал. Все равно зачет с первого раза я никому не поставлю. Ну, разумеется, кроме тех, кто пишет; на листочке фамилии героев у меня давно обозначены.

— Добрый де-е-ень, — раздался голос из трубки посреди лекции.

Начальство из гимназии звонило, разумеется.

— Алло! — рявкнула я так, что все спящие в аудитории проснулись.

— Вы не могли бы…

«Нет, не могла бы, — процедил кто-то невоспитанный, засевший в глотке, — я, видите ли, в нескольких километрах от вас читаю лекцию. Заебала уже со своими поручениями я все заполнила везде расписалась планы сдала документацию подготовила презентации на флэшке что еще от меня надо в конце-то концов?»

— Да-да, Мария Александровна, я слушаю, — улыбнулась я, заткнув невоспитанного кого-то.

— Электронный журнал! — торжественно произнесло начальство. — У вас не заполнен сегодняшний день, хотя первая смена уже закончилась, — желчь полилась из трубки и закапала на кафедру. Я незаметно вытерла ее тряпочкой.

Да, конечно. Надо было вырвать и унести с собой ту херовину, которая дает гимназии благо вай-фая, присобачить ее где-нибудь в маршрутке и заполнить электронный журнал по дороге в универ. Для меня нет ничего невозможного.

— Щас все будет, — выпалила я и швырнула трубку в сумку. — Силантьев! Опять вконтакте сидишь? Ты ведь не против, если я конфискую у тебя нетбук буквально на пять минут?

Силантьев был не против.

Дала курсу задание: по уже вычитанному мною материалу составить краткий ответ по видам древнерусских источников. Сама села выставлять оценки. Увидев открытые окна Ворда и закрытый браузер, поняла, что Силантьев на самом деле писал лекцию. И мне стало немного стыдно.

* * *

Я прибежала на работу. Вчера мы целый день что-то отмечали (наверное, выходной). И потому ориентация в пространстве давалась нелегко. С порога мне объявили, что коллега моя, милейшая Ирина Валерьевна, заболела, и придется подменить ее «всего на пару деньков». На пару недель, то есть.

— Значит, вот здесь третьим и четвертым уроком, в понедельник — вся первая смена…

— Но у меня в понедельник у самой две смены!

— Да? — подняло брови начальство.

— Да!

— Ну ничего, сдвоенные отведете.

Да-да, я же робот Шурупкин, и разговариваю быстро, и язык подвешен, почему бы нет. Восемнадцать уроков в день — невозможное возможно. Мечта, так сказать. Да Док из «Назад в будущее» захлебнулся бы от зависти. И Гермиона со своим хроноворотом тоже.

— В пятницу возьмете пятый. Шестой и седьмой в субботу. А в воскресенье…

— ВЫХОДНОЙ.

— ХУЙ.

На самом деле, начальство выразилось корректнее, но смысл не изменился.

— В воскресенье у нас выборы в парламент депутата Дусечкина, извольте быть в гимназии к семи тридцати, надо еще все развесить и расставить.

Мне представилось, как я развешиваю все свои стринги по натянутым веревкам, а избиратели приходят, разглядывают их и, забывшись, ставят галочку именно напротив фамилии Дусечкина. Трусов у меня было много, поэтому проблем с электоратом не возникнет, начальство будет довольно.

— А спать я когда буду? — я приготовилась писать в склерозник расписание сна и уже занесла ручку над листком, когда начальство, искренне удивившись, спросило:

— А вы что, еще и спать желаете?! Вам же за это не платят.

Начальство прекратилось в химеру и ощетинилось. Выпученные глаза оказались прямо перед моим лицом, и я откинулась на спинку стула.

— В среду…

— В среду у Ирины Валерьевны нет уроков! — я походя расписалась в приказе, который услужливо подсунул секретарь, и приготовилась бежать, проверять форму одежды у своего класса.

— В среду у нас репетиционный экза-а-амен, — что не предвещало ничего хорошего, — и вы идете организатором в школу двадцать-сорок один.

— А это где? Впрочем, я посмотрю сама.

— Это еще не все.

Мне же столько не платят, с тоской подумала я, вспоминая о печеньках на своей кухне. Печеньки заканчивались (времени сходить в магазин не было), поэтому просто лежали на полке. А я о них думала.

— Ваш Иванов, я прошу прощения, сорвал урок биологии!

— Что на этот раз?

Оказалось, что милейшая Эйжбетта Теодоровна вызвала Иванова к доске, попросив рассказать про пестики и тычинки. Иванов заявил, что про пестики не знает и может пояснить вопрос на другом примере. После чего в подробностях сообщил про строение половых органов человека.

— Это же материал восьмого класса, — хихикнула я. — Надо было «пять» ставить, а вы — родителей в школу. Вы хотите, чтобы родители рассказали Иванову, что детей приносят аисты?

— Разговорчики, — начальство пошло пятнами.

От кары меня спас звонок.

— Алле! Зайдите ко мне, пожалуйста, прямо сейчас.

— Сейчас? — осторожно спросила я, поглядывая на соседний стол, за которым второй завуч беседовал с кем-то по телефону.

— Да, сию же секунду! — рявкнул он.

— Да, сию же секунду! — вторили из трубки.

— Я уже здесь! — доложила я, делая шаг влево и скидывая вызов.

— Быстро, — нехотя признало начальство.

Ага.

— У вас юбка выше колена! — нашло оно к чему придраться.

Всего на полтора сантиметра, я измеряла.

— Исправим, пришьем, сделаем.

— Почему успеваемость снизилась?

— Не учат.

— Квиток взяли о зарплате?

— Да, мы уже поплакали с коллегами. Потом увидели, что это была сумма без вычета налогов, вычли — и тогда уже поржали.

— Идите, — сдалось начальство. — Я вам еще позвоню.

Я и не сомневалась.

* * *

Я прибежала на работу. Пробки из-за снегопада тянулись километровые, и одну остановку я бежала пешком.

— А где-е-е это вы были-и-и?

— Так у меня выходной вчера был!

— Ах да, — огорчилось начальство, — выходной… значит, вы не прогуляли? — с надеждой переспросило оно.

— Не-а, — радостно ответила я и умчалась наверх.

В кабинете бесцельно пошарилась по шкафам. В одном из шкафов стоял человек.

Понимаете, человек. В шкафу.

— А вы кто? — шепот как грохот.

Ребенком я часто смотрела страшилки, и скелетов в шкафах не боялась.

— Я? Я Степан Петрович, предшественник ваш.

Когда я пришла на работу в гимназию, мне рассказали, что предыдущий учитель уволен по причине смерти. Именно так и сказали: «уволен по причине смерти». Секретарь сплюнул и закурил. А может, мне померещилось. Я не стала спрашивать, что стало причиной смерти, а не увольнения, но сейчас начинала понимать.

— Но вы же умерли, — детский возглас возмущенно завис под люстрой.

— Умер, — с грустью признал Степан Петрович, его длинные усы, как у Тараса Бульбы, дрогнули.

— А что тогда вы здесь делаете?

— Живу. Вдруг начальство позвонит, а у меня телефон заблокировали за неуплату. Я, знаете ли, после смерти за него не платил. А ну как Мария Александровна позовет? Не услышу еще, лучше уж я здесь, вы же не против? Ваш шестой класс раньше моим пятым был, к слову. Те еще подлецы, вы с ними осторожнее.

Степан Петрович закутался в куртку моей коллеги.

— Не против, — я аккуратно повесила свою одежду и закрыла дверцу шкафа, отошла, потом не выдержала, вернулась и резко открыла.

Степан Петрович никуда не делся.

— Вы уверены, что вас позовут когда-нибудь? — с жалостью уточнила я.

— А как же, позовут, я очень ценный сотрудник, без меня как без рук!

— Кто это вам сказал? — мне не удалось скрыть издевки в голосе.

— Директор! — пылко воскликнул тот. — Так и сказал: вы, Степан Петрович, бесценный сотрудник! Цены вам нет, поэтому премию мы вам не дадим.

— Угу. А еще сделайте программу, сбегайте в научный центр и подготовьте учеников за неделю к ЕГЭ.

— Откуда вы знаете? — изумился он и уставился на меня круглыми глазами.

Да потому что они всем так говорят. Я не стала огорчать старика.

— Догадалась.

За дверями послышался шум.

— Прячьтесь быстрее, — но предшественник мой с места не двинулся, а тем временем в класс зашли дети.

— Здра-а-а-асьте.

Я обеспокоенно обернулась. Судя по лицам детей, они Степана Петровича не видели.

Отвела занятия, выскочила из школы и помчалась на маршрутку. Я всегда опаздываю. И этот день не стал исключением. Мы со временем бежали наперегонки, мы всегда так бегаем, и оно почему-то всегда побеждает. Порой я думаю, что будь у меня возможность покупать время, я бы спустила на него все деньги.

Мальчик, которого я взялась подтягивать к экзамену, был старательным, но запоминал плохо, причинно-следственные связи улавливал редко и вообще больше всего любил играть в ролевухи на форумах.

— Ну, Вова, учил?

— Учи-и-ил.

Значит, ни черта не учил.

— В таком случае, перечисли мне, пожалуйста, всех президентов СССР. Всех до единого, — коварно ухмыльнулась я, выдав ухмылку за сочувственную улыбку.

— А-а… э-э… ну-у…

— Не учил, — припечатала я.

— Я просто всех не запомнил!

Да-да, наебать училку решил.

Объяснила ему, кто из нас умнее, ткнула носом в учебник, показала портрет Горбачева анфас, профиль, в полный рост и с Джорджем Бушем-старшим.

Тут, не поверите, затренькал телефон в сумке.

— А у нас совещание в сорок третьем кабинете, приходите быстрее.

А мне еще с ребенком десять минут заниматься, ну и до гимназии минут пятнадцать.

— Да, уже бегу, — просто ответила я на полном серьезе, запихала трубку в чехол и продолжила тарабанить про перестройку.

— Чтобы к четвергу выучил про девяностые и двадцать первый век. Путина знаешь?

— Это тот, который с Медведевым? — уныло пробормотал Вовка.

Что именно Путин с Медведевым, я не поняла, отогнала мысли, навеянные интернетами, кивнула и унеслась на работу.

— Уважаемые коллеги, — завел директор, — в субботу мы выходим на мероприятие в музей Розовых Пони и Слоников. Большая просьба провести инструктажи с детьми: слонов и пони не кормить, пальцы в клетки не совать, вести себя прилично, всем быть в форме, принести по триста рублей.

— За это еще и платить надо? — вырвалось у меня. За розовых пони и слоников? Да они ебанулись.

— А как же. Кстати, задержитесь.

Когда начальство успевает задерживать всех вместе и каждого по отдельности — это какая-то тайна египетского фараона. Наверное, начальство больше ничего не делает, только задерживает, а задержанные уже выполняют всю работу. Как в колонии строгого режима.

Мой друг часто говорит, что мы сдохнем на работе.

Он тоже работает сутками, носится по городу и между городами. Встречаемся редко и успеваем забыть, как выглядели в предыдущий раз.

Про работу не думаем и не говорим, когда вместе. Правда, телефон все равно разрывается. Но трубку я не беру, а друг накрывает подушкой, чтоб не слышать, и душит как человека. Человек давно бы задохнулся, но люди на том конце провода живее всех живых.

* * *

Я прибежала на работу.

Вместо охранника на посту сидели огромные круглые часы. Циферблат горел красным. Наверное, часы были недовольны моим опозданием.

— Да вы видели, сколько времени? — грозно вопросили они, выпячивая вперед табло и шевеля стрелками. — Две минуты до звонка!

— Я успею, — крикнула я, проносясь мимо. Все лица оборачивались на меня, и нарастающий гул не давал покоя.

— А король-то голый! — пафосно воскликнула Марисса Феликсовна, преподаватель литературы.

Я, читавшая про голого короля в детстве, знала, что фразу эту обычно употребляют в переносном смысле, и не забеспокоилась.

— А-а-а-а-а! — завыло начальство, выскочив мне навстречу. — А-а-а-а, — вело оно оперную партию, — А-а-а-а-нна Сергеевна, посмотрите на себя! В каком вы виде?!

А в каком я виде?

Я опустила глаза и взвизгнула. Вместо строгой блузки и не менее строгой юбки-карандаш на мне красовалась домашняя майка и тряпочные шорты. Ну, забыла переодеться, пожала я плечами, с кем не бывает.

Сбегала домой, не проблема, переоделась, поймав маршрутку за хвост, примчалась обратно. Как я успела сделать это за две минуты и не опоздать, одному богу известно.

В кабинете уже ждал Степан Петрович. Свесив ноги на улицу, он сидел на подоконнике и задумчиво смотрел вдаль.

— А вы знаете, — в его глазах стояли слезы, — меня ведь так и не позвали. И я пошел сам, — он всхлипнул и заплакал.

— И что там?

— Даже на порог не пустили. Сказали: вы здесь не работаете, следовательно, подите вон. Как холопу прям…

Я хотела погладить старика по плечу, но вовремя вспомнила, что он призрак. Скорее всего.

Сегодня я вообще работала успокоительным.

Василиса Иннокентьевна, с надрывом выкрикнув: «Уволюсь!» и хлопнув дверью, выскочила от начальства. Начальство удовлетворенно вздохнуло, словно им повысили зарплату раз в десять, и принялось за следующую жертву — англичанку.

— Василиса Иннокентьевна, что случилось? — я протиснулась в кабинет и присела на новенький стул.

— Да… — она утерла слезы платком. — Вот это не сделано, это не так, то не эдак. Одно не успела, другое надо переделывать, здесь в вину поставили что-то, там плохие результаты… Не могу так больше.

— Что ж вы так все расстраиваетесь? — я почесала в затылке. — Это ведь всего лишь работа.

— Хочешь, секрет расскажу? — и с моего молчаливого разрешения продолжила: — Ты — единственная, кого эти грымзы до слез довести не могут. Уже все поревели. Вот они на тебя и насели.

Разве? Мне казалось, что все как обычно. Зато домой я прихожу с чувством, что день прошел продуктивно.

— Я им объяснять пытаюсь, мол, все сделано, вы неправы, а они…

— А вы соглашайтесь, — посоветовала я, поднимаясь на ноги со звонком. — Их это ставит в тупик. Да-да, виновата, да-да, сделаю, да-да, дура я такая, не поняла, объясните. Я всегда так делаю.

Я правда так делаю. Их это убивает.

В универе началась зачетная неделя.

Я мчалась с шестого этажа первого корпуса на четвертый этаж третьего и думала, как бы ответить на звонок начальства из гимназии и не выронить кипы листочков.

— Пропуск! — проснулся голодный охранник. Он питался документами, да.

Попросить его достать пропуск из кармана? Неудобно. И я сквозь зубы выдала:

— Вы же меня знаете, ну.

— Пропуск! — твердил он как заведенный.

— Подержите, — я сунула ему кипу и покопалась в карманах. — Вот! — сунула ему в морду «корочки» и забрала бумаги назад. Охранник, как напившийся крови клоп, отвалился обратно в кресло.

«Опаздываешь», — шепнули мне часы на ухо, и я побежала быстрее. Тоже мне новость, ну опаздываю, да, и уже смирилась. Четвертый этаж третьего корпуса встретил меня запертой дверью, и пришлось обходить через седьмой этаж шестого корпуса.

Вдали начали бить куранты.

«Что, уже Новый год? Как же так, ведь зачетная неделя только началась».

На меня выскочили из бокового коридора часы с красным циферблатом. Они убегали от начальства гимназии.

— Вы же не спите, Анна Сергеевна? — поинтересовалось оно, сунув мне листок с заданиями на ближайший год. Ну как листок… папочку.

— Не сплю, — буркнула я.

— А не врите-ка! Вам за это не платят, не забывайте.

Я вздрогнула и проснулась. Часы показывали пять часов десять минут утра. Пора вставать на работу.

* * *

Я прибежала на работу и уткнулась в закрытую дверь.

Постучалась.

Вышел охранник и высокомерно посмотрел на меня. Ну да, я в курсе, что в верхней одежде выгляжу не солидно. Да я и не желаю выглядеть солидно, нафиг надо.

— Чего тебе, девочка?

— Я на работу пришла.

— Ступай себе.

Карантин? Санэпидемстанция? Морозы? Каникулы? Хотя нет, на каникулах мы тоже работаем. Блин, может, конец света уже наступил, а я заработалась и не услышала.

— Как это «ступай»?

— Иди, тебе говорят, щас родителям позвоню.

— Зачем? — я перестала что-либо понимать. — Они в другом городе.

— Выходной сегодня, — охранник допер, что я не прикалываюсь. — Воскресенье.

Степан Петрович помахал мне из окна, и я, помедлив, подняла руку в приветственном жесте.

* * *

Я прибежала на работу и увидела свою фотографию.

«Сгорела на работе… коллеги приносят свои соболезнования… вечная память».

Мне не платят за сон. Я ущипнула себя и чуть не вскрикнула — больно.

— А что случилось-то? — ненавязчиво поинтересовалась я.

Но мне никто не ответил.

В кармане куртки зазвонил телефон. До первого апреля еще три с половиной месяца.

— Алло, зайдите ко мне.

— Так я же умерла, — хихикнула я и улыбнулась охраннику. Тот равнодушно отвел глаза, словно не заметил.

— Ничего-ничего, мы тоже давно умерли.

Я поднялась по лестнице. Сначала бежала, а потом плюнула и поднялась степенно. В конце концов, не зря говорят «после смерти выспитесь».

Теперь я могла видеть их настоящие тела и лица.

Сморщенные, с перегнившей кожей, лица смотрели злобно, жадно впитывали чужую силу, выжимали души, как мокрые тряпки. Они костлявыми пальцами хватали телефонные трубки и сосали из них раздражение и безысходность. Выжранное червями мясо падало с пальцев на пол, а начальство орало в динамики:

— Зайдите ко мне!

Коллеги заходили, но меня не видели. Коллеги отправлялись на уроки и собирали деньги на похороны, ну как всегда, когда в коллективе кто-то умирает. А по звонку разбегались по кабинетам, чтобы быть вызванными посреди занятия к начальству. Теперь я понимала, зачем это делалось.

Я стояла у стола завуча и думала про Степана Петровича. Может, нас возьмут преподавать основы религиоведения? А что, говорят, сейчас это модно.

— Подпишите документы о вашем увольнении, — начальство подняло голову, кожа падала на стол кусками, и черные губы шевелились быстро-быстро. — Вы нам не пригодились. Вы невкусная, ни злости не испытывали, ни раздражения, ни безысходности, только нехватку времени, фу такой быть. И спорить не пытались, никакого выброса адреналина. Держали нас на голодном пайке. То ли дело Василиса Иннокентьевна, — Ваську поставили мне в пример, — что не вызов сюда, то слезы и истерика.

Я поставила закорючку и подмигнула начальству. Я невкусная, ага, мой шестой класс тоже так считает.

 

Январь 2013