В полшаге стоя от любви... (джен)

Еще не переступив порог дома, я уже понимала, что не одна — буквально кожей ощущая ненавистное до боли присутствие того, кого здесь не могло быть… Того, кого я страстно желала увидеть и не хотела бы видеть никогда… Когда суд над ним состоялся и Донатэса отправили в "Обитель", я единственный раз в жизни напилась, то ли отмечая победу, то ли заливая горьким алкоголем собственную маленькую смерть. Я всегда его ненавидела, слишком страстно, чтобы это не оставило след в моей душе. Чтобы я, оставшись без заклятого врага, не лишилась чего-то очень важного, по чему теперь невыносимо почти скучала...

Скромная кухня, два шатких от старости стула, немногим крепче стол и пряный запах вина… «Кровь» — его любимый сорт, я даже не сомневалась. Руки впились в рацию на поясе — я знала, что в его присутствии она бесполезна, знала прекрасно, и все же прохладный пластик создавал иллюзию защиты. От него нет защиты, и я, посадившая его в лучшую в стране тюрьму, знала это, как никто. Я была одной из тех, кто причастен к сотворению этого чудовища… Вернее, именно я — последняя, кто видел его еще некогда человеком. Единственная, кому дважды удалось сбежать из его плена. Никто на самом деле не знает одну ироничную вещь — это не мне удавалось, это он меня отпускал. С каждым разом все сильнее привязывая к себе и вызывая все более мучительный раздор желаний увидеть и убить, чтобы не видеть больше никогда. Не получив, как ни странно, власти над моим рассудком, он заставил меня сходить с ума от внутреннего раздора. От странного, неуловимого притяжения к нему. Возможно, синдром жертвы. А возможно, и нет...

Писк голографических часов и я, кусая губы, нажала на кнопочку, над "экраном" тут же высветилось лицо моего начальника.

«Донатэс сбежал из Обители. Мы немедленно высылаем бригаду, забрать тебя в укрытие. Джен, отзовись немедленно!».

Усмехнулась, нажимая кнопку ответа. Даже дюжина бригад меня от него не спасла бы — ему хватит минуты, чтобы превратить мою жизнь в вечный ад. Минуты… Как он это делал уже не один раз… Как я сделала это с ним, умудрившись упечь-таки за решетку… Как мы делали друг с другом пять мучительных лет.

«Джен, где ты? Джен!!!»

— Не надо посылать бригаду. Я в порядке… — с кухни донесся смешок, но мой ночной гость все еще остается вне поля зрения. На столе свеча и два фужера, полных вина. Я от души надеялась, что с ядом — это меньшее из того, что мог мне сделать человек, умудрившийся за два года разорить всю страну, разделенную «Стеной» надвое. Хотя не всю — его «апаксы» и пришли из той, второй части, с нашей стороны представлявшейся каменной стеной. С их, видимо, нет.

— В порядке, значит? — тонкие губы искажены в усмешке… Я снова стиснула рацию, зная, что он ее уже отключил. Как и часы, теперь, когда я ответила на вызов. Когда все это началось, нас было двое, мы были лучшими друзьями. Теперь, когда все закончится, нас снова двое — только теперь мы — злейшие враги, взрастившие глубокую взаимную ненависть.

— В порядке, — я ответила Донатэсу такой же усмешкой. — В полном. Выполнил свое обещание, значит?

— Я ведь тебе сказал, что еще доберусь до тебя… — изящный жест и фужер сам поплыл мне в руку. Он всегда любил быть эффектным, после того, как превратился в это… В то, что я создала пять лет назад. — Ну так вот, я здесь, — театральный поклон и мужчина, отбросив темные пряди от лица, пригубил вино. — Надеюсь, ты никуда не спешишь? Нам ведь столько всего можно вспомнить…

* * *

Сохнет трава, задохнулись глухие трубы,

Клятвы слова против воли прошепчут губы

Мне не дано знать, что сказало мне — "Прими!"...

Злое, как кровь, вино любит играть с людьми.

— Не бросай меня здесь! — я стискивал руку Джен, испуганно разглядывавшей надвигавшиеся на нас силуэты. — Джим, пожалуйста… — девушка тщетно пыталась вытащить ногу из расщелины, в которую умудрилась угодить. А я так же тщетно пытался помочь ей магией… Но не успел — Хозяйка в тот день пришла за линию Разделения лично и поставила перед нами выбор — уйти мог только один из нас. Я к тому моменту лишился обоих родителей, а вот у Джен была семья — старшие брат и сестра, мать, отец, бабушка… Лучшая на курсе, где мы учились вместе, моя подруга детства. Девушка, в которую прошлый я, вероятно, был влюблен.

Я даже не задумывался над выбором, по счастливой или роковой случайности предоставленным мне — в ту ночь ушла Джен. А я остался с Хозяйкой… Чтобы позднее стать человеком, нагонявшим ужас на тысячи других… В присутствии которого ломалась техника, болели и увядали растения и животные, по желанию которого люди сходили с ума… Повелитель разума, мрачный властелин, жестокий тиран — прозвища, полученные мной за недолгие годы у власти. Второе, кстати, дала мне она.

Я так и не узнал, что являла собой Хозяйка — всегда высокий силуэт в черном плаще, она никогда не принимала иной облик. И, спустя всего лишь два года моего обучения, передала мне часть своего могущества и ушла в лучший мир. Отравив, я и не успел понять, когда, мою душу своим ядом. «Преемник» — именно так она назвала меня, перед тем, как оставить. Перед тем, как я, против своей воли, поклялся подчинить себе людские рассудки, навеки лишив их воли, согласно ее мечтам. Эти слова, связавшие меня клятвой, произнеслись сами собой.

Преемник… И я был близок к триумфу. Сейчас я правил бы обеими территориями, если бы тогда, полтора года назад, не поддался очевидному обману Джен, притворившейся, что хочет стать моей ученицей, решив изменить своим товарищам по оружию. Дескать, очень восхищена мной за все наши встречи. Я знал, чем это закончится, но позволил ей добиться цели — во-первых, потому, что легко мог сбежать из Обители Разума — тюрьмы для особо опасных магов, куда меня и засадили, а во-вторых — я просто не мог поступить иначе, хотя и сам не знал, почему…

Но как же мог я поступить иначе,

Хоть, впрочем, ясно мне действительно одно:

Вы ненавидите меня — до плача,

И мне от этого смешно.

И мне от этого смешно.

Я издевался над Джен, которая с самых первых дней войны переполнилась желанием пленить меня — молодая колдунья-воин, стражница тех, чьи рассудки я покорял, почти не напрягаясь, находившая в себе удивительно много сил для сопротивления. Я не помнил ее, пропитавшись ядом Хозяйки и моих верных слуг, великанов, чью суть составляла чистейшая энергия — «апаксов». Но она, как оказалось, помнила меня. Потому ли, увидев впервые в донесениях их разведки, мое лицо, рыдала от ненависти ко мне — за то, что я творил, к себе — за то, кем я стал, от вины — из-за того, что она ушла, оставив меня среди гостей из чуждого для нас тогда мира. Потому ли или нет — не знаю, но тогда, наблюдая за истерикой своей заклятой противницы, я смеялся от души… От проклятой данным обетом души…

Ваши глаза так сверкают желаньем мести,

Против и за: ваша Честь и мое бесчестье,

Как же давно размотали боги эту нить,

Только вино одно это велит забыть.

Впервые в плену она оказалась через год после начала войны. Зеленые глаза колдуньи сверкали яростью — к тому моменту в развязанной мной войне погиб ее брат, да и я пытал ее, сумев сломить сопротивление на какое-то время — ощущениями купания в раскаленной стали, объятий костра, пыток… Ничего этого, конечно, на самом деле с ней не происходило, да и контроль над собой она сумела восстановить. И все же тогда она возненавидела меня еще больше, мечтая мне отомстить, отстоять, как она считала, свою честь — она почему-то решила, что повинна в начале происходящего и ее дело чести это происходящее закончить.

Все это мы вспоминали, медленно потягивая принесенное мной вино. Нам некуда было спешить — стрелки часов были полностью в моей власти. Как и ее жизнь. Как и время за стенами ее кухни. Приятный вкус вина заставлял голос ненависти утихнуть, позволяя нам вспоминать… Вспоминать то, что лучше было бы навсегда похоронить в памяти — то, что когда-то мы были друзьями…

* * *

Когда б на то случилась ваша воля,

Гореть бы, верно, мне на медленном огне...

Вы ненавидите меня — до боли,

И это весело вдвойне.

И это весело вдвойне.

Я слишком хорошо знала, что он пришел не просто так. Слишком хорошо понимала, почему он меня не трогает — тянет время, опасается снова оказаться в тюрьме, если убьет меня — на сей раз в «Пустоши Дракона», откуда даже ему не сбежать — там больше суток никто не выживает. Правда тюрьма эта на другом конце материка, но рано или поздно Донатэса, лишенного «апаксов» и верной армии, туда упекут. Его ненавидит не только наша страна, заочно уже весь мир. И все же я слишком хорошо знала, что будь его воля — я бы сейчас испытывала жар тысячи костров, медленно внушая себе, что сгораю на них. Что в конечном итоге и произошло бы. Я знала, как сильно, яростно, до внутренней боли он ненавидит меня за то, что я мешала ему завоевывать власть, что я одна из немногих, кого он не смог подчинить. За то, что я напомнила ему, в день, когда арестовала, кем он был когда-то. За все то, что я заставила его вспомнить...

И сейчас, отпивая чистейшее вино, глоток за глотком, я почти веселилась, вспоминая минувшие годы и зная, чем кончится этот вечер. Он все же убьет меня, но не сейчас… Сейчас мы вспоминали, как я почти претворила в жизнь покушение на него, как я дважды оказалась в его плену, превратившемся в мучительный ад боли, притяжения и ненависти. Как мы однажды стали врагами…

* * *

Стынет окно, а в Закате играет солнце,

Пейте вино, пойте песни, пока поется,

Просто в камин бросьте еще немного дров,

Вы, как и я, один — в общем, сюжет не нов.

Разговоры шли к концу, а до заката было еще далеко — немудрено, мне стоило немалого труда замедлить время, оставив нас жить в нормальном ритме. Но больше года в стенах тюрьмы помогли мне накопить достаточно сил для этого. Собственно, потому-то я и не сбежал раньше. Собственно, потому-то далеко на западе все еще был закат… И мы все еще вспоминали историю, приведшую к тому, что я стал изгнанником в некогда родной стране, а Джен так и не нашла ни мужа, ни друзей, ни даже хороших приятелей, больше не сближаясь с людьми… Она ждала, что я убью ее, но я пришел не за этим. Далеко не за этим… Говоря откровенно, я сам-то не знал, зачем. Просто мне безумно хотелось, как и все пять лет, как и год в тюрьме, увидеть ее. Она несколько раз навещала меня, молча стояла у зеркальной с моей стороны и прозрачной снаружи стены. Она думала, я не знаю, что она там. Но я знал. Я ощущал ее присутствие, равно как она сегодня — мое... Наша ненависть, граничащая с другими чувствами, слишком крепко связала нас, чтобы порвать эту нить было легко. И я это знал...

* * *

Вы столь близки, и это так опасно,

Но разум, верно, утонул в "Дурной крови"!

Вы ненавидите меня так страстно,

В полшаге стоя от любви.

В полшаге стоя от любви.

С последним лучом все же наставшего заката молодой мужчина поднялся, коротко улыбнувшись девушке, чьи рыжие волосы блестели в свете свечи. Она сглотнула, уставившись на кривой нож на его поясе.

— Пора?

— Пора, — Донатэс, когда-то в прошлом Джим Уокер, молодой маг, кивнул.

— Как именно убьешь? — усмехнулась девушка, опьяненная больше воспоминаниями, нежели вином. Сейчас ей не было страшно, сейчас ненависть замолчала, уступив необъяснимому веселью… Она не боялась, невзирая на близость того, кто легко мог лишить ее жизни, если бы захотел. Но почему-то не спешил с этим.

Теплая рука сжала ее подбородок, карие глаза на миг встретились с зелеными. Ее гордость и нежелание покориться всегда задевали несостоявшегося Повелителя Мира, и все же одновременно заставляли его вспомнить то, что он в глубине души не хотел забыть — что он все еще человек. Теплые губы коснулись сладких от вина, и тут же исказились в усмешке.

— Нет лучшего способа разделаться с тобой, чем оставить жить в твоей ненависти, — мужчина поправил черный плащ. — Так что до свидания. Однажды мы с тобой еще встретимся. И да, часы тебе придется починить… И отложи нож, не поможет, — девушка коротко и нервно улыбнулась, стараясь не обращать внимания на горящий на губах поцелуй.

— И все же мне кажется, мы так и не поняли чего-то главного, затерявшегося в этой ненависти, — усмехнулась она. — Что-то, что осталось на расстоянии в полшага.

— Мы все поняли, — карие глаза полыхнули. — Мы просто не захотели сделать эти полшага. И лучше их и не делать… — черный дым, заставивший оставшуюся в одиночестве девушку закашляться, вновь задумавшись, почему он дважды отпускал ее, а она так и не нажала, имея возможность, на курок… Они не захотели сделать полшага, которые слишком многое могли бы изменить. Остались теми, кем были… Вот только один вопрос мучил и Джен, устало опустившуюся на колченогий стул, и спокойно шагавшего по ночной столице своего королевства Донатэса — стоила ли их верность своей сути этих половины шага… Или, все-таки, нет?