С Новым годом, Мастер (джен)

Новый год.

Вроде праздник. Во всяком случае, всегда им был.

— Пока, учитель!

Хлопает дверь, и тринадцатилетний Энакин убегает праздновать с друзьями. Оби-Ван и не против — пусть веселятся.

Джедай остаётся один в ярко освещенной гостиной, и думает о том, что тут слишком пусто. Слишком пусто без него. Невыносимо.

Кеноби поднимается с дивана и щелкает переключателем. Комнату тут же заполняет тьма; он нащупывает шторы, отдергивает, пропуская в помещение голубоватый ночной свет Корусанта. Из соседней квартиры доносятся отголоски смеха и музыки. А тут — тишина, полутьма и пустота. Не только в комнате, но и в душе.

Кажется, даже Сила пуста вокруг.

Оби-Ван несколько минут сидит, скрестив ноги, у окна, и глядит на огни спидеров, на гирлянды в окнах, на людей. Невыносимая тоска комом встаёт в горле и мешает дышать. Джедай запускает руку в отросшие каштановые волосы, оттягивая их. Снова один. Уже четвертый год, а он все никак не может привыкнуть, что мастера нет.

Что Квай-Гон умер.

Оби-Ван встаёт — нет, даже вскакивает — и направляется на кухню. Заваривает чай, сейчас — с добавлением корок мандарина. Новый год же. Но даже горячая кружка в руках, даже этот терпко-лимонный праздничный аромат не помогают.

Оби-Ван пытается ругать себя: "Нет смерти, есть Великая Сила". Ну что он, так и будет каждый Новый год впадать в депрессию от тоски по мастеру?

"А вот и буду" — отвечает сам себе.

Но нельзя.

Он же джедай.

Он же должен быть хорошим учителем.

Он же должен подавать пример.

Привязанности запрещены.

Нет, он так не может. Поставив кружку с недопитым чаем на стол, Оби-Ван быстро одевается и выходит. Почти бежит по ступенькам, коридорам, не глядя по сторонам. На улице — мерцающий снежок, синие следы на дорогах и морозный ночной воздух.

Он бродит без цели по улочкам, просто пытаясь заглушить тоску, грызущую изнутри. Потом замечает, что ноги сами несут его к тем местам, где он еще мальчишкой бывал с Квай-Гоном.

Вот здесь он прятался от дождя, когда обиделся на учителя за замечание — справедливое, кстати — и убежал на улицу ночью, даже не спросившись. Потом он простудился, и Квай-Гону пришлось пропустить важные переговоры. Учитель сидел рядом с ним, поил лекарствами, сбивал температуру и помогал Силой.

Сколько бы Оби-Ван сейчас отдал за один только выговор от мастера! А сколько — за ласковое словно, на которые и при жизни Квай-Гон был скуп...

Вот здесь он пытался похвастать перед учителем своими навыками, прыгая через скамейку. Вывихнул ногу.

Оби-Ван горько усмехается, вспоминая детство. Поглаживает бороду, пытаясь подавить эмоции. Бредёт всперед ещё несколько кварталов, пока снег похрустывает под ногами серебристой корочкой, а мелкие снежинки падают с чернильного неба, раскинувшегося над белоснежным городом.

Яркая вывеска. Декс. Кеноби несколько секунд смотрит на нее, а потом разворачивается и уходит прочь. Незачем приносить свою апатию в этот радостный уголок.

Ещё полчаса он бродит по застеленным снегом переулкам, просто бесцельно шагая куда-то, запахнув плащ покрепче.

Никто и никогда не догадывается о том, что Кеноби всё ещё так сильно скучает по учителю. Нет, на людях он всегда — рассудительный, острый на язык, мастер меча, идеальный джедай. Порой Оби-Ван и сам верит, что все прошло. Энакин отнимает у него все свободное время своим неуемным характером, постоянно впутываясь во что-то, сбегая из Храма, а то и просто устраивая словесные баталии на тему Кодекса; миссии, которые Оби-Ван выполняет, как одержимый, не дают ни минутки покоя.

Неожиданно Кеноби осознает — да, именно его он и боится. Покоя. Потому что в тишине приходят самые страшные мысли.

Страх — путь на темную сторону.

Страдание — путь на темную сторону.

Привязанность — путь на темную сторону.

Никудышный из него джедай.

Оби-Ван падает спиной в сугроб, раскинув руки. И плевать, что ему почти тридцать лет. Он смотрит в космическую черноту неба, а лицо еле ощутимо покалывают падающие снежинки. Ни ветерка. Никого вокруг.

Только он, сугроб и черное небо в ободке яркого снега и желтых пятен фонарей.

Оби-Ван чуть-чуть улыбается краешком губ. Раньше он думал, что Новый год — возможность начать все с чистого листа, этакий билет в будущее. Теперь же каждый день только удаляет его от той точки, которая разделила его жизнь на "до" и "после". Все дальше от живого Квай-Гона, все дальше от счастья, все дальше в пустоту.

Джедай открывает рот, и холодные кристаллы падают на язык, тут же тая и стекая ледяными капельками в горло.

Неожиданно он понимает, что продрог до костей.

Хочется уснуть прямо тут, но нельзя. Он уже дрожит.

Медленно садится, стряхивая снег с одежды. Последний раз бросает взгляд на небо. "Где же вы, учитель?" — шепчет в пустыню.

Искрой взлетает в небо и разрывается огненным цветком оранжевый салют. За ним фиолетовый, красный, зеленый...

Оби-Ван бредёт домой, стараясь ни о чем не думать.

Не глядя на прохожих, со счастливыми лицами смотрящих в небо или просто гуляющих по улицам, подходит к Храму и едет в лифте. Почти никого нет в коридорах — все празднуют. Он один, как неприкаянная душа, слоняется тут.

Оби-Ван трёт виски, прикрывая глаза. Ну почему он не может отпустить? Просто отпустить? Забыть? Жить настоящим, оставив прошлое — в прошлом?

Лифт звякает, открывает двери, и джедай спешит к себе. Всё-таки ему попадается одна девочка-падаван. Она торопиться куда-то со светящимя от счастья лицом, и только мельком бросает ему "С Новым годом, мастер!" Оби-Ван лишь улыбается в ответ. Кивает: "И тебя тоже, падаван". Та уносится по своим делам. А он прячет маску-улыбку, снова становясь уставшим и одиноким собой.

Открывая дверь, он смотрит только под ноги, на квадратики плитки. Жмет на ручку, раскрывает дверь...

— СНО-ВЫМ ГО-ДОМ!

Он застывает на пороге, ошарашено глядя на комнату. Повсюду сверкают гирлянды; накрыт стол, выдвинутый на середину; в углу зеленеет маленькая искусственная ёлочка. А перед всем этим небольшой толпой сгрудились Бент, Гарен, Рифт, и... Энакин!

Бент, монкаламарианка, начинает первая, в своей обычной манере упрекая его:

— Ты совсем запустил себя. Ни одной гирлянды...

— Мандаринок вообще нет! — встревает Рифт.

— ...Даже елку не поставил! Вот мне бы кто сказал — не поверила бы.

— В общем, мы решили сделать тебе сюрприз, — вносит свое слово Гаррен.

Оби-Ван еще раз обводит их взглядом. Энакин стоит в сторонке и как-то очень загадочно прячет взгляд, слегка краснея.

Наконец, Оби-Ван выдыхает:

— Ребята... Спасибо.

Он совсем не ожидал этого и всё ещё растерян.

...Когда все, смеясь, рассаживаются, он отлавливает Энакина и тихо спрашивает у него:

— А ты что задумал, юноша?

Вроде шутливо, но и серьезно.

— Ничего, — с самым честным видом отвечает подросток, глядя своими невинными голубыми глазами прямо на него и хлопая длинными ресницами.

В глазах Оби-Ван пляшут искорки веселья:

— Дай угадаю, к друзьям ты не дошел?

— Нет, учитель, — довольно ухмыляется падаван. — Хотя, смотря к чьим друзьям...

— Ах ты, маленький чертёнок, — смеётся Оби-Ван, взъерошивая волосы падавана, стремительно начавшие темнеть с недавних пор, и теперь темно-русые вместо привычных блондинистых. Энакин только улыбается своей озорной улыбкой, чуть щурясь, словно котенок.

Праздник продолжается.

* * *

— Ну скажите, вам же понравилось, — улыбается Энакин. Все уже разошлись, время перевалило за два ночи.

— Понравилось, — не спорит Оби-Ван. Пока он не один, пока можно не думать о Квай-Гоне — ничто не мешает ему радоваться жизни. — Но на будущее: падавану никогда нельзя обманывать своего учителя. Даже ради сюрприза.

— Да, учитель, — закатывает глаза Энакин. Почему-то Оби-Ван не сомневается, что это "да" означает "очередное глупое правило, которому я не буду следовать". Но лекция подождёт.

Они устраиваются на диване, и Энакин настаивает на просмотре гонки. К счастью Оби-Вана, сейчас по всем каналам — только новогодняя программа, и Энакину приходится смириться. Глядя традиционную зимнюю комедию "Вуки на Хоте", они лежат в обнимку. Вскоре по мерному посапыванию уткнувшегося ему в плечо паренька Оби-Ван понимает, что тот уснул. Выключает телевизор: он уже и так видел этот фильм тысячу раз.

Грустные мысли опять закрадываются в голову, но он отгоняет их и концентрируется на дыхании, погружаясь в транс.

Вдох.

Один.

И два.

И три.

И четыре.

Выдох.

И один.

И два.

И три.

И четыре.

...Кеноби резко вздрагивает, роняя пульт из расслабившейся руки. Энакин уже успел отползти на противоположную сторону дивана, свернувшись там комочком. За окном стучат салюты.

Но что-то не так.

Оби-Ван замирает и задерживает дыхание, когда осознает, что сзади, из-за головы, льется мягкий голубоватый свет.

— Оби-Ван.

У него перехватывает дыхание. Не может быть! Мягкий, глубокий голос, который он узнал бы из тысячи. Джедай медленно оборачивается, не веря своим глазам.

В голубоватом сиянии на ковре стоит Квай-Гон.

Оби-Вана парализует. Он смотрит, не дыша, не имея возможности шевельнутся.

Та же улыбка, те же морщинки вокруг глаз. Только сквозь плащ просвечивает угол стола.

Оби-Ван сглатывает. Шепчет:

— Если это сон, то самый прекрасный из всех.

— Я — не сон, падаван, и не видение. Я пришел к тебе, как только смог.

— Невозможно... — Оби-Ван говорит так тихо, что сам еле различает свои слова. Рядом ворочается Энакин, и Кеноби дёргается от неожиданности. Но видение не исчезает. — Как?..

— Позже, падаван. Живи настоящим.

— Вы это уже говорили...

— Потому что я — это я. А ты, падаван, совсем не изменился, и нуждаешься все в тех же советах.

— Так это и вправду вы...

— Да.

Квай-Гон слегка смущенно улыбается. Оби-Ван медленно встаёт с дивана и подходит к иллюзии, дрожащей рукой пытаясь коснуться.

Квай-Гон не сопротивляется, когда рука погружается в его тело и проходит насквозь.

Оби-Ван разочарованно убирает ее. И поднимает глаза на учителя. В них дрожат слезы.

— Почему вы умерли?

— Такова была воля Силы.

Оби-Ван дорожит и тихо всхлипывает. Тогда Квай-Гон вздыхает:

— Поверь, падаван, я пытался. Никому не хочется умирать.

Призрак подходит к сжавшемуся Оби-Вану и осторожно приобнимает его. А Кеноби замирает. Конечно, он не чувствует призрака. Но раньше Квай-Гон никогда не обнимал его.

— И я не хотел бросать тебя.

Оби-Ван тихо шепчет:

— Да, учитель.

А потом тоже обнимает Квай-Гона, хотя под руками ощущается лишь воздух.

— Знали бы вы, как мне было трудно и одиноко без вас, мастер. Как мне было плохо.

— Я знаю.

Почему-то Оби-Ван сразу верит. В объятиях учителя уютно и, как ни странно, тепло, и он пригревается, всхлипывая все реже. Утыкается в широкую грудь мастера, прячась от всего мира, словно он опять тринадцатилетний падаван.

Постепенно ощущения теряются, и он открывает глаза. Пусто.

Оби-Ван оглядывается, но в комнате ничего не изменилось. Мигают гирлянды, посапывает Энакин. Это был сон?

Глухая тоска, еще острее, чем раньше, рвет душу. Сон!

...Но тут по комнате пролетает едва ощутимый ветерок, овевая кожу. Еле уловимый шепот, ласковое касание.

Все окна закрыты.

Не сон.

Оби-Ван пристраивается рядом с Энакином и кладет руки за голову, глядя в потолок. Постепенно в душе растет чувство спокойствия и счастья. Глубокого, чистого, сияющего.

— С Новым годом, Мастер, — шепчет Оби-Ван в темноту.