О Федьке-алкоголике (джен)

Жил да был Федька — не то чтобы прям алкоголик, но выпить не дурак, да и кто это дело не уважает? И бывало с ним всякое. Вот как-то раз зашел Федька в лес, а там…

Федька проморгался. Раз проморгался. Два. Морок не исчезал. Ему мерещились… сиськи. Да ладно бы во сне, там чего он только ни вытворял, во сне-то, или вон по пьяни, хотя после январских он уже месяц и капли в рот не брал, но наяву…

Он витиевато выругался — чем черт не шутит, в лесу-то этом, — и сплюнул через левое плечо, аккурат прямо в сугроб. Огляделся, да пусто кругом, даже спросить не у кого, дурак он или как. Вновь посмотрел в ту сторону, прищурился: да, как пить дать! Хорошенькие. Да вот только подойти как-то не решался.

Потоптался маленько, снег под ногами задорно, весело захрустел, словно подбадривал, и Федька решился, даже глаза протер, чтоб лучше видеть. Ну, была не была! Лучше уж мерещатся, чем жмурик, хоть и баба. Он даже приосанился, не трус же он в самом деле, и пошёл.

Шёл настороженно, прислушивался — вдруг народ появится, тогда хоть можно вместе или в шутку, там как пойдёт.

Едва не проехался задницей вдоль по тропинке, поскользнувшись на хитрой притаившейся под снегом замёрзшей луже. Оставшуюся до морока дорогу шёл, про себя проклиная не столько погоду, к слову сказать, вполне сносную, хоть и снежную, а неподходящие для таких фокусов сапоги.

Подойдя к желанной цели, Федька оторопело присвистнул. Не почудилось. Баба была.

Голая.

Снежная. Совсем как живая.

Кто-то был на все руки мастер, все такое ладное, что аж потрогать захотелось, хоть и ледяное.

Федьке даже взгрустнулось, что фотоопарата у него отродясь не было, расскажет — не поверит никто. А к завтрашнему утру или заметёт, или растает, всё-таки февраль месяц коварный, никогда не знаешь, что выкинет.

Он вздохнул, оглядел бабу с ног до головы ещё раз и, тряхнув головой, засеменил прочь. Даже с такой бабой в лесу оставаться было небезопасно.