Дар рейфов (гет)

Рейфовский «дар жизни» гудел и искрился в его венах даже после того, как он пережил хлопоты Карсона и вопросы Родни, и Джон был слишком взбудоражен, чтобы спать. Некоторое время назад он отправил Элизабет и членов своей команды отдыхать, но сам не в состоянии был последовать их примеру. Честно говоря, он не хотел и пробовать. Посредством немалого количества уговоров, взяточничества и откровенного шантажа ему удалось заставить Карсона согласиться временно отпустить его из лазарета. Джон подозревал, что доктор просто был рад избавиться от него на пару часов.

Воспользовавшись свободой, Джон отправился на пробежку, надеясь израсходовать немного лишней энергии. Такой высокий уровень адреналина чересчур напоминал возбуждение от ретровируса Карсона, и чем быстрее он выветрится, тем счастливее будет Джон. К несчастью, события предыдущих нескольких дней определенно окажутся в ряду с воспоминаниями о превращении в жука и будут отправлены в корзину «Просто Никогда Не Прикасайся». В последнее время эта корзина наполнялась немного слишком быстро.

Но поскольку рейфовский «дар» порождал чересчур много энергии — вместе с гудением, которое могло бы быть приятным, если бы не его источник, — Джон точно не мог заснуть, думая о случившемся. О рейфе, который высасывал из него жизнь под наблюдением Коли; о рейфе, который вернул обратно всё украденное. О том, как он разговаривал с Джоном, как союзник… как равный.

Не удивительно, что ноги в итоге принесли его к двери Элизабет. Элизабет единственная могла понять мешанину мыслей, кружащихся в его голове. Карсон был озадачен медицинским чудом, а Родни просто всё время жаловался, что Джон стал выглядеть моложе. Что касается Ронона и Тейлы — без шансов. Они бы постарались и всё такое, но… Рейфы были бабайками их детства и кровными врагами зрелости. Его ощущения не вписывались в это. Совсем.

Элизабет открыла дверь сразу, уже не в униформе, но еще одетая.

— Я предполагала, что ты придешь, — сказала она, слабо улыбнувшись, и отступила, впуская его; дверь с тихим шелестом закрылась за его спиной, отрезая остальной мир. — Карсон знает об этой твоей небольшой экспедиции, или мне с минуты на минуту ждать сердитых вызовов?

— Не, меня спустили с привязи на пару часов. Но даже если бы не так, ты ведь спрятала бы меня, правда?

Она поджала губы, пытаясь скрыть улыбку, но веселье не коснулось по-настоящему глаз. Они совершали привычные действия, притворяясь, будто сегодняшних событий не было.

— Какой пример я бы подала, поступив так?

— Хороший? — в нем всё еще оставалось слишком много энергии, чтобы стоять неподвижно, так что, когда Элизабет села в изножье кровати, он принялся нарезать круги по комнате, рассеянно трогая ее вещи. — Только подумай: ты бы доказала, что защищаешь своих людей от всего, даже от бешеных докторов.

— На твоем месте, я бы не хотела, чтобы Карсон это услышал, иначе ты проведешь в лазарете несколько дополнительных дней.

— Да, но ты же меня не выдашь, правда? — он попробовал свой лучший щенячий взгляд, хотя сейчас это скорее был взгляд накаченного наркотиками щенка.

— Нет, Джон, — сказала Элизабет, и он знал, что она так скажет.

— Значит, я в безопасности.

Он потер царапину на стекле, потер грудь костяшками пальцев, а потом снова принялся нарезать круги по комнате.

Элизабет наблюдала за ним непроницаемым взглядом.

— Знаю, тебя, наверное, уже тошнит от вопросов, так что спрошу только один раз и больше не буду: как ты себя чувствуешь?

Он подобрал со стола странную деревянную фигурку и принялся вертеть ее в руках.

— Великолепно, учитывая обстоятельства. Более чем великолепно, — фигурка завертелась быстрее. — Знаешь, уже достаточно безумно, что они могут забирать жизнь, но теперь я узнаю, что они могут ее возвращать. С ума сойти! Должен признать, старение было далеко не элегантным. Я чувствовал, как жизнь высасывается из меня и… — он оборвал себя. — Но теперь всё вернулось, и я словно не могу сидеть на месте. Карсон говорит, у меня слишком высокий уровень адреналина. При таких условиях, я, наверное, неделю не буду спать. Просто бегать по городу. Кругами, кругами и кругами, как крыса в колесе. Пока оно не выветрится.

Джон три раза обошел комнату, пока слова бесконтрольно лились изо рта. Он резко поставил фигурку и повернулся к Элизабет.

— Думаю, он назвал меня братом.

Джон никому об этом не говорил. Остальные были там, но они не понимали по-настоящему, а даже если понимали, он не признавал этого. Даже перед самим собой.

Элизабет сидела очень тихо, сложив руки на коленях, словно своей неподвижностью могла забрать немного его неугомонности.

— Что ж, — спокойно произнесла она, — вы спасли друг другу жизнь.

Джон шагнул к ней, а потом остановился.

— Я неправильно сделал, что не убил его?

Остальные считали, что да, и только его настойчивость и доверие, которое он заслужил за годы совместной работы, заставили их согласиться с его планом. Он не убил Колю, и вот к чему это привело. Должен ли он был убить рейфа? Сделал ли он неправильный выбор?

Элизабет без колебаний встретила его взгляд.

— Нет.

— Он мог убить меня. У него была возможность. Но мы заключили сделку, и он не убил. Так что я тоже не мог.

Джон не мог даже начать объяснять свои запутанные мысли относительно того, почему, но это было неважно, поскольку в глазах Элизабет он видел понимание.

— Ты принял верное решение, Джон.

— Ты же говоришь это не просто так? — уточнил он.

Он знал, что нет — Элизабет не стала бы, — но ему нужно было услышать подтверждение от нее.

— Нет, Джон, не просто. Мы должны оставаться верны себе, иначе мы уже проиграли эту войну. Ты сделал то, что должен был, единственное, что ты мог сделать, — ее губы тронула дрожащая улыбка. — И кто знает, возможно, однажды это снова спасет тебе жизнь.

— Или вернется, чтобы укусить нас за задницу.

Все ставки сделаны. Он снова начал ходить.

— Нет, Джон, не думай так.

Он остановился и повернулся к Элизабет, когда она встала и сделала к нему три шага, остановившись на расстоянии вытянутой руки и глядя на него горящими энергией глазами.

— Ты сделал правильный выбор, единственно возможный. Ты не был бы собой, если бы решил иначе. Ты должен был так поступить.

Джон расслабился впервые с тех пор, как Коля пленил его. Элизабет понимала, соглашалась, верила в него. Всё было хорошо.

— МНС это не понравится, — беспечно произнес он, впервые задумавшись о чем-то, кроме собственных реакций, и рассеянно потер грудь.

— Неважно. Я поддержу тебя, Джон.

Он никогда в этом и не сомневался.

— Я бы поддержала тебя, даже если бы не была согласна с тобой, — добавила Элизабет, пытаясь говорить легкомысленным тоном. — А поскольку я согласна с тобой, всё гораздо проще.

— Спасибо, — сказал он, имея в виду гораздо больше, чем ее слова.

Она попыталась улыбнуться ему, и Джон понял, что она дрожит.

— Элизабет?

Сузив глаза, она вскинула подбородок.

— Что? — резко спросила она с выражением «посмей прокомментировать!»

Он коснулся ее руки. Элизабет тряслась, как лист.

— Что ты…

Отдернув руку, она отвернулась и прошла к столу.

— Это всё? — спросила она с явным намеком, чтобы он уходил.

— О нет, не вздумай! — последовав за ней, Джон развернул ее лицом к себе, держа за плечи, чтобы она снова не отстранилась. — Элизабет, что не так?

Она съежилась, словно бумажная салфетка, рухнув из его хватки в кресло и спрятав лицо в ладонях. Джон присел на корточки перед ней, всерьез обеспокоившись. Он и раньше видел Элизабет в отчаянии, но никогда не видел ее такой почти сломленной. Она отдернулась от его попытки прикоснуться, будто ее обожгло.

— Пожалуйста, Джон, просто уйди.

Может, он и послушался бы, если бы ее голос не звучал так слабо и потерянно. Он знал, Элизабет предпочитала скрывать свои раны, хотя и не был уверен, присуще ли ей это от природы или она решила, что так должны поступать лидеры. Но она была не только его лидером, она была его другом.

— Нет. Элизабет, что не так?

— Что не так? — она невесело рассмеялась, подняв голову, чтобы посмотреть на него полными слез глазами. — Что не так? Боже, Джон, я просто приказала убить тебя. Я приговорила тебя к смерти. И ты спрашиваешь меня, что не так?

— Я не имел в виду…

— Я приказала тебя убить. Каждый раз, когда Коля звонил, я видела, как жизнь всё больше вытекает из тебя. Если бы этот рейф не… Проклятье, Джон, мне пришлось отдать приказ оставить тебя умирать, и это едва не убило меня! — костяшки ее пальцев побелели, руки сжались в кулаки. — Боже, поэтому у военных существует запрет на отношения. Ты… и твоя команда, — поспешно добавила она, — слишком дороги мне. Я не могу ясно мыслить, когда ты… — она зажмурилась, сдерживая слезы.

— Ты не можешь не чувствовать! — сказал Джон. — Не можешь делать вид, будто лишена эмоций! Ты сама сказала, мы должны оставаться верны себе, иначе мы уже проиграли.

Элизабет открыла глаза и посмотрела на него.

— Сегодня… Джон, это чувствовалось как поражение. И даже теперь, когда ты вернулся, я не могу забыть…

— Ты прекрасно справилась сегодня, Элизабет, ты была изумительна, — он схватил ее за руки, отчаянно пытаясь сделать хоть что-нибудь, чтобы изгнать из ее глаз потерянное выражение. — Ты была невероятна. Куда лучше меня. Я отдал невозможный приказ и ждал, что ты последуешь ему. И ты последовала.

На ее месте… Боже, он был на ее месте, он знал, что не такой сильный.

— Я слышала, как ты кричал. Я слышала… Я не могу перестать слышать. Я сделала бы что угодно, чтобы ты перестал.

— Но ты не сделала, — и он так гордился ею.

— Это должно меня утешить? — Элизабет всё еще дрожала, уставившись на его руки, обнимавшие ее ладони, и ему так хотелось подобрать слова, которые всё исправят.

— Я никогда не любил тебя так сильно, как в тот момент, когда ты смотрела Коле в глаза и говорила «нет».

Элизабет вскинула голову и уставилась на него с откровенным неверием. Джон был удивлен не меньше. Он никогда не признавался себе в своих чувствах; просто принимал их как часть себя. И точно не планировал признаваться кому-то еще. Но он не мог жалеть о сказанном, если это хоть чуть-чуть поднимет ей настроение.

— Я думал, это ты у нас умная, — попытался он поддразнить ее. — Да, Элизабет, я люблю тебя. Все уставные запреты не могут этого изменить. Это не помешает мне совершать чертовы глупости и не спасет мне жизнь, я не могу тебе обещать что-то такое. Но я люблю тебя и предпочитаю иметь всё, что ты захочешь мне дать, чем безопасную жизнь. Даже если бы Коле удалось убить меня, оно стоило бы того — знать, что ты в безопасности. Я рад, что ты не уступила ему. И то, что ты сегодня совершила, заставляет меня любить тебя еще больше, не меньше.

Элизабет продолжала пристально смотреть на него, ее ладони замерли под его руками.

— Я не знала…

— В таком случае ты действительно не так умна, как я думал.

Она вяло усмехнулась.

— Но не смей терзать себя из-за этого, ладно? Ты сделала то, что должна была, ты поступила правильно, и я люблю тебя за это. Если тебе надо кого-то ненавидеть, ненавидь Колю. Он заварил всю кашу, он вынудил нас так поступить. Я не могу ненавидеть даже того проклятого рейфа, поскольку он был такой же жертвой Коли, как все мы. Если позволишь случившемуся растоптать тебя, ты просто позволишь Коле победить. Этого он и хочет, он хочет, чтобы ты винила себя. Но я тебе не позволю. Это его вина, всё его вина.

Элизабет отняла у него свои ладони, чтобы потереть лицо.

— Я по-прежнему слышу твой крик.

— Но я по-прежнему здесь, — Джон положил руки на ее колени, пытаясь заставить ее поверить. — Я цел и невредим, и Коля не победил. Мы побили его, Элизабет, мы с тобой вместе. Мы победили.

Она опустила руки, чтобы посмотреть на него. Нерешительно, будто не уверенная, действительно ли он здесь, или он лишь призрак, она протянула руку и провела пальцами по его лицу, будто фиксируя в памяти каждую черточку. Джон закрыл глаза, пытаясь и не в силах взять под контроль дрожь от ее прикосновения.

Элизабет прошептала его имя, ее пальцы всё еще легко, словно перышко, прикасались к его лицу, и он открыл глаза. Элизабет взяла его лицо в ладони, глядя на него потемневшими глазами. И поцеловала его.

Джон почти растворился в ощущении, но как-то сумел отстраниться.

— Элизабет, мы не можем.

Она снова поцеловала его, отчаянно и требовательно, и Джон заставлял себя не уступать. В других обстоятельствах он уступил бы, но это была Элизабет. Его тянуло к ней, а с высоким адреналином в крови ощущение было такое, словно каждый фибр его тела живет жаждой ее… но он любил ее. Речь не о нем, а о ней, и он не мог так поступить с ней.

Джон отстранил ее, ненавидя боль в ее глазах, и произнес дрожащим голосом:

— Я не могу воспользоваться твоей слабостью. Не так. Завтра ты не…

— Мне плевать на завтра.

— Именно поэтому мне не плевать.

Потому что Элизабет будет, и было, и должно быть не плевать. И даже если сейчас она обижена, завтра она возненавидит себя за то, что сдалась, возненавидит его за то, что он воспользовался ее слабостью.

— Я люблю тебя, — выпалила она. — Проклятье, Джон, я люблю тебя, и я едва не убила тебя, и мне необходимо знать, что ты жив, и это не какой-нибудь сон, который исчезнет поутру, — она прижалась к его рукам, умоляюще глядя на него, и Джон сглотнул, теряя остатки самоконтроля. — Джон, — прошептала она, — пожалуйста…

На этот раз не она поцеловала его, а они потянулись друг к другу одновременно. Джон позволил своему страстному желанию разжечь ее отчаянную нужду, не возражая, когда она подняла его на ноги и потянула к кровати. Они упали на одеяла, и он накрыл ее тело своим, чтобы убедить ее, что он жив, чтобы убедить себя, что это реально.

* * *

Элизабет лежала на нем, словно тяжелое одеяло, словно ее вес мог заставить его остаться с ней, не дать ему исчезнуть как сон, словно ее физическое присутствие было единственным, что способно сделать его реальным. И Джона это абсолютно устраивало, поскольку он держался за нее, чтобы доказать себе, что он жив, что нет ни рейфа, ни Коли. Не надо бояться. Не когда Элизабет здесь.

Так что Джон крепко держал ее, так крепко, что она запротестовала бы, если бы сама не старалась изо всех сил проникнуть под его кожу, и он бормотал в темноту про страх, и боль, и разбитые предрассудки. Слова сами по себе были неважны, важно только то, что кто-то слушает его. Важны были звуки, не смысл.

И Элизабет шептала в ответ о собственных страхах, ночных кошмарах, физической близости, неизбежно ведущей к близости эмоциональной, когда они пытались осмыслить день, когда изо всех старались поверить, что ужас закончился и всё хорошо.

Потому что всё было хорошо. Действительно. И если крепко держаться за нее, если закрыть глаза и сосредоточиться на звуке их голосов, Джон мог даже поверить в это. Если в его мире существовала только Элизабет, возможно, он мог бы забыть о том, как из него высасывали жизнь, о потерянности и одиночестве, о потере себя в руках существа, которое он даже не мог ненавидеть.

Метка кормления горела на груди словно клеймо, полностью исцеленная в процессе возвращения жизни (и в какой восторг это привело Карсона), и теперь остался только характерный шрам. Всего лишь шрам, смысл которого жег огнем. Джон ненавидел его, вложенный в него смысл, то, что с ним сделали. Но Элизабет провела по шраму пальцами, прочерчивая рельефные линии, мягко прикасаясь, и прижалась к нему щекой, словно желая вытянуть боль в себя. И это помогало. Помогало, что она видела отметину, клеймо его опыта, и не испытывала отвращения, не отворачивалась.

— Прости, — прошептала она, и Джон покачал головой, поскольку ей не за что было извиняться, совершенно не за что.

— Я знал, что ты придешь, — сказал он и стер слезу, блестевшую на ее щеке, и прочитал в ее глазах благоговение перед его верой.

Но разве она не знала? Элизабет заслуживала ее, заслуживала всю его веру в нее. Джон говорил рейфу, снова и снова, что друзья придут, потому что они всегда приходили за ним, и он научился никогда не сдаваться.

Так что они цеплялись друг за друга и говорили бессмысленные слова, в которых было так много смысла, и сон не столько вырубил его, сколько мягко сдул в мирную темноту, где не было ни кошмаров, ни ужасов, только тихий надежный покой.

Джон проснулся какое-то время спустя в глубокой темноте, обнаружив, что Элизабет смотрит на него; бледный овал ее лица был повернут к нему, а взгляд не отрывался от него. Хотя и по-прежнему в кровати, она была так далеко, как только можно, если вы не поссорились, и он не мог прочитать за тенями выражение ее глаз.

Джон хотел потянуться к ней, но не знал, имеет ли право.

— Ты в порядке?

— Ты здесь, — просто сказала Элизабет, прикоснувшись к его щеке, словно чтобы убедить себя в этом. — Ты жив, — это было достаточным ответом; она убрала руку. — Прости, Джон, я не должна была просить тебя об этом.

Он поймал ее руку, поднес к губам.

— Я не жалею. А ты?

Медленная улыбка зажглась в ее глазах, изогнула губы, и она провела пальцами по его губам.

— Нет.

— Тогда не беспокойся. На самом деле, — Джон притянул ее к себе, — если у тебя хватает сил на беспокойство, я могу придумать им гораздо лучшее применение.

Элизабет засмеялась и перекатилась на него.

— В самом деле? — хрипло спросила она.

Когда их губы встретились, Джон знал, всё будет хорошо.

* * *

Когда Джон проснулся в следующий раз, утреннее солнце играло сквозь витражные окна, а на заднем плане счастливо гудела сама себе Атлантида. Тело тихонько ныло, но по-хорошему — ничего общего с инопланетянами и пытками. Вчерашний зуд адреналина пропал, его заменило то, что он назвал бы зудом Элизабет. Еще не открыв глаза, Джон уже знал, где находится, из-за окружавшего его запаха Элизабет, вызывавшего улыбку. Не говоря уже о тепле прижавшегося к нему тела. Вчерашние кошмары смыло сегодняшнее блаженство. Оно не делало всё прекрасным, но делало терпимым.

Джон довольно вздохнул и открыл глаза. Смутная память о разбудивших его голосах незаметно растворилась вместе со снами. Элизабет лежала в его объятиях, спрятав лицо на его обнаженной груди, так что он видел только ее кудри. Джон поцеловал их, и она что-то счастливо пробормотала во сне и прижалась сильнее. Отличный способ просыпаться, сонно подумал он.

Шипение открывающейся двери показалось странным добавлением к утреннему покою, но не было таким назойливым, как внезапный голос.

— Элизабет? Ты в порядке? Почему ты не отвечаешь… О.

Джон неохотно поднял голову и увидел стоявшего в дверях Карсона, беспомощно уставившегося на них. Выражение шока и неверия на его лице было таким комичным, что Джон мог бы убить за фотоаппарат. Доктор неуверенно шагнул внутрь, позволив двери закрыться, и обрел голос:

— Что ты…

— Ш-ш-ш! — поспешно прошептал Джон. — Разбудишь Элизабет.

Всё еще хриплый со сна голос произнес:

— Он уже разбудил Элизабет, — она подняла голову, чтобы поцеловать Джона в скулу, и развернулась в кольце его рук. — Карсон, что ты делаешь в моей комнате?

Ее тон был шутливым, но даже обнаженная, с всклоченной после сна головой, она по-прежнему оставалась лидером.

— Я стучал! — поспешил оправдаться Карсон. — Ты не отвечала по рации, и я забеспокоился! И использовал свой медицинский допуск, — он нахмурился на Джона. — Что касается тебя, ты должен был вернуться в лазарет еще несколько часов назад.

— Упс, — неубедительно произнес Джон. — Я забыл.

— Ага, я вижу. У меня люди ищут тебя по всему городу и уже начинают беспокоиться. А потом мы не получили ответа от тебя, — сказал он Элизабет, — и начали беспокоиться сильно.

Джон виновато поморщился и знал, что Элизабет сделала то же самое.

— Карсон, — сказала она, начав двигаться.

— Нет! Нет, оставайся на месте! Я не хочу видеть больше, чем уже увидел.

Элизабет не смогла сдержать смешок, как и Джон, но замерла, расслабившись рядом с Джоном и крепче сжав одеяло под подбородком.

— Сожалею, Карсон.

— О, не сомневаюсь в этом, — саркастично произнес тот. — Только что я должен сказать людям?

Джон опустил подбородок на макушку Элизабет.

— Хороший вопрос.

— Скажи, что Джон пришел ко мне поговорить, но заснул, и я не хотела его будить, а потом тоже заснула, так что мы не слышали, как нас вызывают. Всё это совершеннейшая правда, если опустить несколько деталей. Если люди захотят увидеть больше сказанного… Что ж, это не впервые, и в кои-то веки будет соответствовать действительности. Кроме того, уверена, всё равно все поймут, когда я начну проводить каждую ночь в комнате Джона.

Карсон явно испытывал крайнюю неловкость. Джон ухмыльнулся в ее волосы.

— Не, мы останемся здесь. Твоя кровать больше.

Элизабет засмеялась, и это был лучший в мире звук, поскольку он означал, что она оправилась после вчерашнего срыва.

— Знаю. Поэтому я подумала, что ты предпочтешь свою комнату.

— О. О! — настала очередь Джона смеяться. — Мне нравится ход твоих мыслей, Элизабет. Договорились.

К этому моменту лицо Карсона приобрело оттенок любимой футболки Элизабет.

— Я, э, просто оставлю вас обсудить детали.

— И что-нибудь надеть на себя, — услужливо добавила Элизабет, заставив его покраснеть еще больше.

— Точно, — выговорил он. — Подполковник, лазарет, через полчаса. Будь там.

Карсона в своем поспешном уходе больше напоминал преследуемого кролика, чем главного медика старинного города.

Двое оставшихся тихо засмеялись, Элизабет снова повернулась лицом к Джону. Она явно не торопилась последовать собственному предложению одеться, только положила голову на подушку и смотрела на него с улыбкой в глазах. Завтра наступило, и, похоже, она не жалела.

Джон убрал локон с ее щеки.

— Ты говорила серьезно?

— Насчет чего? Что хочу делить с тобой постель?

— Ну, это тоже, но… — на самом деле Джон не хотел заканчивать вопрос, это было бы слишком похоже на выпрашивание.

В ее глазах появилось понимание.

— Да, Джон, я люблю тебя. Всем сердцем.

Вчера он испытывал боль и смятение, а сегодня — небывалое счастье. Странно, как могут всё изменить несколько часов. Или Элизабет.

— Никогда не думал, что когда-нибудь услышу это от тебя.

— Никогда не думала, что скажу это, — честно ответила она.

Джон никогда прежде не видел такого выражения в ее глазах — теплый любопытный свет нежности и любви, который затянул узы между ними так, что он не мог не притянуть ее ближе. Он замечал прежде намеки, когда Элизабет боялась за его жизнь или безудержно смеялась над одной из его шуток, но никогда не видел, чтобы она так явно позволяла рухнуть барьерам. И, с улыбкой глядя ей в глаза, Джон знал, что барьеры больше не поднимутся.

— Думаю, мне следует добавить того рейфа в список тех, кого надо поздравить на Рождество, — задумчиво произнес он. — Он не только вернул мне жизнь, он подарил мне нечто гораздо более важное.

Элизабет засмеялась и поцеловала его.

В итоге Джон опоздал на назначенную встречу в лазарете.