Тонкие нити (гет)

Что ж, память, несомненно, любопытная и до странности

капризная машина. У нее нет порядка, нет системы, нет

понятия о ценности, она всегда выбрасывает золото и

копит мусор.

Марк Твен

 

Первое, что почувствовала Элизабет, проснувшись, была головная боль. Притупленная по краям, но всё же сильная, она отдавалась вниз по зaтылку и в шею.

Второе, что почувствовала Элизабет, проснувшись, была тяжесть руки спящего человека, которая лежала поперек ее живота.

Боль моментально забылась, глаза распахнулись, чтобы изучить обстановку. Окружающее заполнял тусклый утренний свет, который озарял гитару в одном углу и кучу грязной одежды — в другом. Комната была не ее, но знакомая, и Элизабет понадобилось не больше секунды, чтобы определить место. Подозрения подтвердились, когда она посмотрела на владельца лежавшей на ней руки.

Джон Шеппард.

«Как? Что? Какого?» — единственные вопросы, которые Элизабет сумела сформулировать, хотя и не могла на них ответить. Каким-то образом она оказалась в кровати с Джоном и не могла вспомнить, как попала сюда.

Она осторожно сняла с себя его руку и села, однако сделала это слишком быстро. Головная боль вспыхнула с новой силой, и Элизабет невольно застонала. Должно быть, движение и звук разбудили Джона, поскольку позади нее раздался его слабый голос:

— Что ты здесь делаешь?

Он казался удивленным, и она его не винила.

Элизабет повернулась лицом к нему. И поняла, что Джон голый — по крайней мере, выше пояса. Одеяло скрывало нижнюю часть тела, и она была благодарна за это. Вместо того, чтобы ответить на его вопрос, она задала собственный:

— Что произошло прошлой ночью?

— Могу спросить у тебя то же самое, — ответил он, протирая глаза, чтобы прогнать сон.

Элизабет покачала головой:

— Я не помню.

То, что не помнила не только она, встревожило ее.

— У меня голова раскалывается, — пробормотал Джон, садясь в кровати; выражение его лица стало нечитаемым, когда он посмотрел на Элизабет. — На тебе моя рубашка.

Она вздрогнула, опустив взгляд на себя. До тех пор она не замечала, но она действительно была в одной из черных рубашек Джона с длинными рукавами. Элизабет вздохнула. Пульсирующая головная боль, пробуждение в одной кровати, она в его одежде — могли ли они действительно сделать то, что, кaк она боялась, они сделали? Напиться и переспать? Это казалось кошмарно незрелым поступком с ее стороны.

— Я бывал прежде в такой ситуации, — уголок губ Джона приподнялся в ухмылке.

— Надеюсь, не позже колледжа, — ответила Элизабет.

Джон только пожал плечами. Мгновение они смотрели друг на друга, ничего не говоря. В голове Элизабет метались тысячи мыслей: о чем она думала прошлой ночью, прыгнув в кровать со своим подчиненным, что за хрень они пили, чтобы ее так вырубило, и насколько неловким всё станет час спустя, когда они снова встретятся в контрольном зале и попытаются вести себя так, будто ничего не произошло?

— Странно, — прервал молчание Джон. — Хотел бы я помнить прошлую ночь. Мы имеем всю неловкую фигню нaступившего утра, но ни одного счастливого воспоминания.

Он выглядел так, словно прямо сейчас пытался вообразить эти самые счастливые воспоминания. Неловкость подстегнула обоих быстро одеться, а Элизабет — поспешно ретироваться. Однако ей пришлось остановиться возле двери, поскольку, когда дверь открылась, внутрь упало большое тело.

— Ронон!

Ронон спал в коридоре, прислонившись к двери. Он проснулся и вскочил с пола.

— Доброе утро.

— Ронон, что происходит? — Джон присоединился к Элизабет возле двери.

— Ничего. Что вы помните о вчерашнем дне?

Джон с Элизабет избегали смотреть друг на друга.

— Немного, — ответил Джон. — У моей команды был выходной, и мы устроили киновечер… — он не договорил, недоуменно скривившись. — Минутку. Я помню прошлую ночь. Я до поздней ночи показывал тебе фильмы ужасов. А потом отправился спать. Один.

— Постой-ка, я тоже помню прошлую ночь. Я допоздна оставалась в своем кабинете и поужинала там. А потом пошла спать в свою комнату. Тоже одна, — торопливо добавила Элизабет.

Она не знала, что делать с этой информацией. Почему у них настолько неверные воспоминания? С ними что-то не так? Поэтому Ронон сторожил всю ночь возле комнаты Джона? У Элизабет появилась дикая идея, что у обоих случился приступ лунатизма. Лунатизма, во время которого они еще и переспали. Она мысленно отругала себя за столь абсурдную мысль.

Выражение лица Ронона не изменилось после их слов, но у Элизабет возникло четкое впечатление, что не это он хотел услышать. Ронон предложил пойти к Беккету, и она встревожилась достаточно, чтобы с готовностью согласиться.

* * *

Карсон не слишком стремился отвечать. Он избегал их вопросов, при этом задавая кучу собственных, одновременно вглядываясь в их глаза и измеряя мозговые волны. Когда медицинское обследование завершилось, он наконец сообщил, что происходит.

Их память была повреждена. День с киновечером, который Джон помнил как «вчера», на самом деле был две недели назад. Каждый раз, засыпая, они забывали предыдущий день. На протяжении дня их память работала нормально, но сон зaпускaл перезагрузку. Всё началось после того, как их сознания захватили враждующие инопланетяне.

Карсон сказал, что инопланетяне в конце концов просто умерли, за неимением лучшего термина, и контроль вернулся к влaдельцaм. Элизабет подозревала, что там скрывалось больше, чем он говорил, но в данный момент это к делу не относилось. Как только ситуация разрешилась и будни Атлантиды вернулись в нормальное русло, они продолжили обычную жизнь. Но на следующее утро, когда Элизабет и Джон проснулись, они не помнили предыдущий день. Не найдя никаких физических повреждений, они предположили, что потеря памяти — временное явление из-за травмы, вызванной посторонним присутствием в их сознаниях. Но и на следующий день они по-прежнему не помнили о захвате пришельцами, а кроме того — и предыдущий день. То же самое повторилось в последующие дни. Вскоре стало ясно, что они не способны формировать новые воспоминания — ментальное повреждение оказалось гораздо серьезнее, чем думали.

— Таким образом прошли две недели, а вы так ничего и не вспомнили, — заключил Карсон, словно рассказывал уже знакомую историю.

И история была действительно знакомая, поняла Элизабет. Ему приходилось рассказывать ее каждый день на протяжении последних двух недель.

— Ты можешь это исправить? — спросила она, пытаясь не показать, как ее встревожили новости.

То, что прошло около дюжины дней, когда она жила, дышала, ходила, взаимодействовала с миром, о которых она ничего не помнила, вызывало тревогу.

— Конечно, я пытаюсь, — ответил Карсон. — У лантийцев огромное количество информации о человеческом мозге. Родни помогает мне получить к ней доступ и истолковывать данные. Изучить предстоит очень много, но в базе данных наверняка есть что-то, что может помочь. Я не успокоюсь, пока мы не найдем решение.

— Ты сообщил на Землю?

— Пока нет. Ты решила, что мы должны подождать, пока у нас не останется другого выбора. Они могут отправить вас обратно на Землю, где гораздо меньше возможностей разобраться с проблемой.

Элизабет кивнула. Она не была уверена, что хуже — знать, что у нее был секс, и не помнить этого, или знать, что она отдавала приказы, и не помнить этого. Отсутствие воспоминаний заставляло ее чувствовать себя странно разъединенной с миром: словно она начала смотреть фильм с середины и пыталась понять историю, не зная, что происходило в первой части. Она бросила взгляд на Джона, и, судя по выражению его лица, это беспокоило его не меньше, чем ее.

— Просто попытайтесь жить, как обычно, — Карсон старался говорить бодро. — Возможно, ваши воспоминания вернутся благодаря повторению знакомых вещей, мы не уверены. Я вызову вас, если у меня будет, что сообщить.

* * *

Попытайтесь жить, как обычно. Прощальный совет Карсона звучал в голове, когда Элизабет села за свой стол и уставилась в компьютер, на самом деле не видя его.

Она стaрaлaсь изо всех сил, весело приветствуя людей, мимо которых проходила, продираясь сквозь накопившиеся за пару дней отчеты, которые следовало одобрить. Но всего через пару часов притворное веселье выветрилось и внимание рассредоточилось. Мысли постоянно возвращались к утру, к пробуждению в одной кровати с Джоном. Теперь она была уверена, что они напились и переспали. К счастью, головная боль почти прошла благодаря обильному употреблению воды и обезболивающих.

Больше всего ее ранило чувство предательства от самой себя. Элизабет не могла отрицать, что время от времени у нее возникали запретные мысли о Джоне. Он был привлекателен и нравился ей, она считала его хорошим человеком. Она знала, что чувствует, но не задерживалась на этих чувствах и никогда не позволяла им стать чем-то большим, чем восхищение со стороны. По крайней мере, так она думала. Могла ли она в самом деле поступить настолько безответственно, чтобы переспать с кем-то, прекрасно зная, что ни один из них этого не вспомнит? Она не могла винить алкоголь — она пила с Джоном и раньше, и ей никогда не приходило в голову переспать с ним.

Из размышлений ее вырвал стук в дверь. Это был Родни. Она пригласила его заходить.

— Привет, Элизабет, — Родни улыбнулся ей немного слишком радостно. — Как ты?

— Отлично, — ответила она.

У нее немедленно возникли подозрения насчет его скрытых мотивов. Родни спрашивал о чьем-то самочувствии, только когда хотел что-то получить от этого человека.

— Беккет огорошил тебя новостями? Как ты их восприняла?

Элизабет была не в том настроении, чтобы терпеть его любопытство.

— О, ну сначала я сделала сальто, а потом принялась исполнять «Семьдесят шесть тромбонов»⁽¹⁾. Как, по-твоему, я должна была их воспринять, Родни?

На его лице проступило удивление.

— Раньше такого не было. Восхитительно.

— Извини?

— Ну, я превратил ваше с Шеппардом, э, затруднительное положение в нечто вроде эксперимента.

— Эксперимента? — повторила Элизабет.

— По сути, ты каждый день начинаешь с одной и той же диаграммой мозговых волн, поскольку твой мозг возвращается каждый день к одной и той же точке. Однако ты каждый день делаешь разные дела, бываешь в разном настроении, говоришь разные вещи. Ты реагируешь на новость о потере памяти каждый раз по-разному. Это может иметь большие последствия для теории свободной воли, что наши действия — результат нашего окружения и не обязательно нашего разума. Например, ты ни разу не была так саркастична, когда я приходил повидать тебя, и это наводит меня на мысль, что сегодня случилось что-то еще. Восхитительно.

— Родни, позволь объяснить тебе кое-что. Я не объект научного экспериментa. Понятно?

Элизабет вложила в голос столько холодной ярости, сколько смогла набрать, и добавила к ней тяжелый взгляд. Родни и в лучшие времена мог действовать ей на нервы, а нынешние определенно к таковым не относились.

— Почему бы тебе не направить свою интеллектуальную энергию на работу с доктором Беккетом и нa попытки исправить ситуацию?

Ее тактика сработала — Родни поспешно ушел. Испытывая облегчение от того, что осталась одна, Элизабет снова уставилась в компьютер. Однако одна она оставалась недолго. Десять минут спустя в дверь снова постучали. Это был Джон. Она махнула ему заходить и наблюдала за ним, пока он садился. Казалось, он нервничает.

— Я нашел под своей кроватью пустую бутылку из-под атозианского эля, — с притворной беспечностью сообщил Джон.

— Что ж, это объясняет головную боль, — ответила Элизабет.

— Я нашел еще кое-что. Открытую упaковку от презерватива на полу.

Джон на мгновение встретился с ней взглядом, а потом опять посмотрел в сторону, явно испытывая неловкость от того, что ведет этот разговор, в этом месте, когда Элизабет сидит за столом, а он — напротив, будто они планируют миссию через Звездные Врата.

Об этом Элизабет даже не подумала, но сейчас испытала облегчение.

— По крайней мере, мы предохранялись. Прости, Джон.

— За что?

— За всю ситуацию в целом, — Элизабет скрестила руки и откинулась на спинку кресла. — Похоже, я позволила себе принять неверное решение.

Джон выпрямился на своем стуле и посмотрел ей прямо в глаза.

— Во-первых, так: мне не нравится слышать, что я чье-то «неверное решение». Во-вторых, в этом участвуют двое, знаешь ли. Так что не надо брать всю вину на себя. Может, я не помню, что произошло, но могу гарантировать тебе, я имел к этому отношение.

Вот в такие моменты, когда Джон смотрел на нее, завладевал ее вниманием и не отпускал его, Элизабет думала, что, возможно, он что-то чувствует к ней, как она что-то чувствует к нему. Но потом, как всегда, кто-нибудь моргал, и всё пропадало.

— Я собираюсь вернуться к работе, — сказал Джон.

Прежде чем Элизабет придумала, что ответить, он уже ушел.

* * *

Элизабет мучилась, практически ничем не занимаясь. Она несколько часов просидела за столом и ничего не сделала. Ничего после ухода Джона. Настроение стало мрачным, и она сидела, пытаясь вспомнить предыдущую ночь и проведенное с Джоном время. Конечно, безрезультатно — Карсон ясно выразился насчет ее состояния. Но это не мешало ей пытаться. И хотя Элизабет не могла откопать настоящие воспоминания, ее мозг вообразил множество возможных сценариев. Часть ее сдалась и наслаждалась приукрашиванием мыслей, поскольку она знала, что вскоре проснется и забудет всё. Элизабет предполагала, что это та же самая часть, которая решила, что переспать с Джоном будет отличной идеей.

К концу дня она пришла в полное расстройство и решила бросить делать вид, будто работает. Она побрела в столовую в поисках чего-нибудь, в чем можно утопить печали. Полностью проигнорировав настоящую еду, она нацелилась на чашу шоколадного пудинга. Для ужина было еще рано, и столовая пустовала, но Элизабет заметила Тейлу, сидевшую в одиночестве за столом.

— Не возражаешь, если я присоединюсь?

Тейла улыбнулась и сделала приглашающий жест.

— Пожалуйста. Как вы себя чувствуете, доктор Вейр?

Элизабет поковырялась в пудинге, размышляя над вопросом.

— Чувствую, что если вселенная справедлива, то калории от этого пудинга завтра не будут считаться, раз я забуду, что съела его.

Тейла засмеялась, и это немного сняло груз с души Элизабет.

— Чем ты занималась, Тейла?

— Учила атозианских детей сражению на палках.

— О?

Тейла пустилась в объяснение атозианского обряда посвящения, который включал обучение технике боя в определенном возрасте: старый обычай, предназначенный дать ее народу любое возможное преимущество перед рейфами. Сама Тейла начала заниматься, когда достигла восьмилетнего возраста. Элизабет искренне заинтересовалась, но вопреки всем усилиям сосредоточиться хоть на чем-то в тот день, отвлеклась, когда в столовую вошел Джон и сел за стол с Рононом.

Вначале он не заметил ее и, казалось, был погружен в разговор с Рононом — правда, в основном говорил Джон. Но когда он откусил бутерброд, его взгляд переместился и обнаружил ее. Джон прожевал кусок и вернул внимание к Ронону, хотя и продолжал время от времени смотреть на нее.

— …и тогда я сказала Родни, что почту за честь выйти за него замуж.

Элизабет резко перевела взгляд на Тейлу.

— Стоп. Что? Свадьба? Родни?

Тейла просто приподняла бровь. Конечно, она заметила, что Элизабет не слушает.

— Я немного отвлеклась. Извини, Тейла, — Элизабет посмотрела смущенно.

От дальнейшей неловкости ее спас голос Беккета в наушнике — он звучал взбудоражено и велел им с Джоном прийти в лазарет немедленно.

* * *

— Электрошоковая терапия? — похоже, Джон пришел от идеи в ужас. — Разве это не средневековые методы?

— Это по-прежнему действенная терапия для многих состояний на Земле. Когда инопланетяне завладели вашими сознаниями, они нарушили естественные связи в вашем мозгу. Мы можем использовать электрошоковую терапию, чтобы восстановить их. Я не рассматривал этот вариант раньше, поскольку наше знание о человеческом мозге по-прежнему ограничено. Мы почти не понимаем, как работает человеческая память. Или, по крайней мере, не понимали. Но с лантийской базой данных мы, кажется, разобрались. Во всяком случае достаточно, чтобы решить вашу проблему.

— К нам вернутся все воспоминания, которые мы потеряли? — спросила Элизабет, заработав косой взгляд от Джона.

— Теоретически, да, — ответил Карсон. — Однако их возвращение может занять немало времени. Но в самом крайнем случае, мы сможем восстановить связи, и вы сможете создать новые воспоминания.

— Сколько времени это займет? — спросил Джон.

Карсон покачал головой:

— Не знаю. Возможно, пара сеансов, возможно, пара дюжин. После одного-двух сеансов я смогу сказать точнее.

Элизабет кивнула. Теперь они работали хоть в каком-то направлении, и это лучше, чем ничего не делать.

— Тогда давайте начнем.

* * *

— Всё никак не отойду от слов дока, — сказал Джон с набитым ртом. — Он говорит, прошел месяц. Чувствую себя странно из-за того, что не могу ничего вспомнить.

Элизабет кивнула и взяла картофель-фри.

— Интересно, насколько болезненна его шоковая терапия, — произнес Джон.

Элизабет пожала плечами.

— Ты такая молчаливая, — заметил Джон.

— Я пытаюсь вспомнить… — она не договорила, когда в голове вспыхнула картинка.

Это было скорее чувство, тем не менее оно казалось настоящим. Воспоминание о том, как Джон целовал ее. Пораженная, Элизабет мысленно вцепилась в картинку, но она растаяла. У нее в самом деле сейчас появилось настоящее воспоминание?

— Что-то вспомнила? — спросил Джон, внимательно наблюдая за ней, забыв про еду.

— Не знаю. Оно слабое. Не уверена, что настоящее.

Элизабет прочистила горло. Она не могла быть уверена, было ли то, что вспыхнуло в сознании, воспоминанием или каким-нибудь давним сном.

— А ты что-нибудь вспомнил?

Элизабет показалось, он немного поколебался, прежде чем ответить, что не помнит ничего стоящего. Оба закончили обед в молчании, погруженные в мысли о воспоминаниях, которыми не хотели делиться. Элизабет задумалась, были ли его такими же, как у нее.

* * *

Они медленно шли по коридору, болтая, а персонал Атлантиды проходил мимо по своим делам. Они размышляли о своем общем несчастье быть чужаками в собственном теле.

— Мне решительно не нравится, что я делаю что-то, о чем не помню позже, — нахмурился Джон.

— Мне тоже, — ответила Элизабет. — И, видимо, поэтому я решила сделать хоть что-нибудь. Сегодня утром после того, как узнала от Карсона о происходящем, я пошла к себе немного подумать. И решила, что, возможно, стоит начать дневник, чтобы записывать свои действия. Похоже, раньше мне уже приходила такая мысль, поскольку я нашла дневник на своем столе. Я начала его несколько недель назад.

— Что-нибудь интересное? — оживился Джон.

— Вообще-то, нет, — вздохнула Элизабет. — Большинство записей похожи на сегодняшний день. Проснулась, узнала о пропавших воспоминаниях, узнала, что месяц назад временно освобождена от своих обязанностей, остаток дня провела, бродя по коридорам Атлантиды. Как сегодня. Хотя некоторых дней не хватает.

— Думаешь, в эти дни что-то произошло?

— Это было моей первой мыслью. Я сверила недостающие дни с ежедневным отчетами, написанными Лорном, но в те дни не происходило ничего важного.

— Хм, — только и произнес Джон.

Элизабет бросила на него взгляд искоса. Она весь день не переставала думать о нем — а точнее, о его лице. Ей казалось, что оно стало роднее, чем раньше. Но она не знала почему, и это немного раздражало.

— Знаешь что? — Джон щелкнул пальцами. — Я тоже займусь этим — буду отслеживать дни. Хотя ты уже ведешь записи. Думаю, я откопаю фотоаппарат и начну вести фотоотчет.

Элизабет улыбнулась:

— Звучит как отличная идея.

* * *

Элизабет лежала на кровати рядом с Джоном, оба обнаженные, вспотевшие и пытающиеся восстановить дыхание.

В тот день она влюбилась в Джона Шеппарда. Он взял ее на прогулку на прыгуне — Лорн снисходительно отвернулся — и показал ей планету сверху, сверкающую словно радужный мрамор. А потом отвез ее глубоко под поверхность океана. И там на глубине, в голубоватом свете, Джон признался ей.

Он чувствовал себя одиноким большую часть жизни, сказал он.

— Но с тобой — нет.

Тогда Элизабет поняла, что чувствует: когда осознала, что хочет поцеловать его, и плевать на последствия, она поняла, что любит его.

Она призналась ему скорее действиями, чем словами. И так они оказались в ее комнате, лаская друг друга везде, где могли дотянуться, разрывая поцелуй, только когда надо было снять очередной предмет одежды.

Она повернулась на бок и наблюдала, как вздымается и опускается грудь Джона. Элизабет стало грустно из-за того, что она не запомнит этого. Не только физические воспоминания, но и свои чувства к нему. Завтра утром всё исчезнет.

Несмотря на их близость, Элизабет почувствовала себя одинокой.

* * *

— Ты уверен, что есть прогресс? — спросила Элизабет, лежа на кровати в лазарете с прикрепленными к ее голове проводами. — Потому что я ничего не помню.

Карсон закончил набивать какие-то цифры на компьютере слева от Элизабет и повернулся к ней.

— Уверена, что ничего не помнишь?

— У меня была пара вспышек, но я даже не могу сказать, являются ли они настоящими воспоминаниями.

Элизабет пыталась даже не думать о них, поскольку они включали ее и Джона в компрометирующем положении. Она хотела верить, что это просто старый сон, а не что-то настоящее.

— Всё правильно. У подполковника Шеппарда тоже возникали некоторые картинки. Они неясные, но они есть.

Элизабет удивилась:

— Он не говорил мне, что что-то вспомнил.

«Но и я ему не сказала», — напомнила она себе.

Карсон улыбнулся и похлопал ее по руке:

— Понадобилось больше времени, чем мы ожидали, но я уверен, терапия работает.

— Надеюсь. Я чувствую себя потерянной без дела. Сколько я уже освобождена от руководства?

— Два месяца.

Элизабет кивнула. Это выбивало из колеи: проснувшись утром, она собиралась заняться обычными делами и обнаружила, что больше не руководит Атлантидой. Более того — прошло почти три месяца, которых она не помнила. Согласно тому, что ей сказали, какое-то время Командованию Звездных Врат ничего не сообщали, но невозможно тянуть вечно. Как только лечение было найдено, КЗВ наконец поставили в известность. Международный Наблюдательный Совет быстро отстранил ее от должности и надавил на военно-воздушные силы, чтобы Джона сняли с его. По крайней мере, пока их память не восстановится.

Карсон готовился к началу электрошоковой терапии, и Элизабет подавила нервозность. Она должна исправить ситуацию, и даже если терапия — это немного больно, она вернет себе руководство Атлантидой. Вернет себе свою жизнь.

Впрочем, нервничала она напрасно. Когда Карсон начал, Элизабет услышала громкое гудение в голове, но больше ничего не произошло.

— Это займет примерно час. Если можешь, попробуй заснуть, — сказал Беккет, после чего задернул занавески вокруг нее.

Элизабет вздохнула и попыталась расслабиться. Лучше уж спать, чем час слушать одно гудение. Но когда она позволила мыслям бродить, чтобы усыпить себя, думая о прозаичных вещах, вроде графика ротации, что-то заныло на задворках мыслей. В надежде, что это действует лечение и всплывают воспоминания, Элизабет попыталась зацепиться за них, вытащить наружу. Она не была уверена, что чего-то добьется — ее мозг был столь же беспомощен, как при попытке вспомнить текст песни, не зная мелодии, — как вдруг память обрушилась на нее с головокружительной скоростью.

Элизабет была в кровати, но не одна. Она была с Джоном. Они двигались в общем ритме. Он был сверху, внутри, вокруг нее. Она слышала разливающиеся в воздухе звуки собственного удовольствия и чувствовала щетину его подбородка на своем лице.

У нее уже возникали в тот день проблески этой сцены, но она не могла точно определить, что происходит. Или, возможно, она догадывалась, но не хотела признавать. Раньше такое казалось нереальным, как сон. Но сейчас картинка была кристально ясной и с высоким разрешением. Элизабет захотела увидеть воспоминание до конца, но вокруг нее вдруг засуетились, чем отвлекли ее достаточно, чтобы воспоминание выскользнуло из ментальной хватки. Она открыла глаза и увидела обеспокоенное лицо Карсона. Он отсоединял провода от ее головы.

— Ты в порядке, милая? Что случилось? — от паники его акцент стал сильнее. — Твое сердцебиение подскочило до небес!

Элизабет прижала ладонь к щеке — она была теплой — и попыталась успокаивающе улыбнуться.

— Я кое-что вспомнила.

— Ага, точно, — Карсон вздохнул с облегчением. — Что ты вспомнила — как бежала марафон?

Элизабет невольно усмехнулась:

— Что-то вроде того.

Карсон помог ей сесть, и пока он занимался проверкой ее жизненных показателей, она попыталась снова добраться до того воспоминания. И обнаружила его теперь стабильным, как любое другое воспоминание. Лечение работало.

* * *

— А вот мы играем в гольф со стены Атлантиды, — Джон протянул ей фотографию.

Фотографию явно снимали на таймере, поскольку верх их голов получился обрезанным, но это определенно были они. У каждого в руках клюшка для гольфа, а вокруг ног разбросаны мячики.

— Глядя на эти фото, я чувствую себя так, словно мы были в отпуске, — задумчиво произнесла Элизабет.

— Я непременно должен всё это вспомнить в конце концов, — заметил Джон. — Просто несправедливо, что мне выпало столько свободного времени, а я даже не могу наслаждаться воспоминаниями о нем.

Элизабет улыбнулась и положила фотографию наверху стопки других. Они не помнили уже четыре месяца. Но не совсем не помнили. Они проходили разработанную Беккетом электрошоковую терапию, и она работала. Большинство воспоминаний всё еще отсутствовало, но некоторые всплыли.

Воспоминания Элизабет были хаотичны. Множество проблесков о времени, которое она провела в своем кабинете. О времени, когда она бродила по коридорам. Когда обнаруживала следовавшего за ней Ронона, словно он присматривал за ней. Когда наблюдала, как Тейла учит атозианских детей сражаться на палках. Но значительное количество ее воспоминаний относилось ко времени, проведенному с Джоном. Что понятно — они оба были освобождены от работы, и оба оказались в одной лодке. Что им еще оставалось, кроме как сочувствовать друг другу? В ее дневнике описывалось множество дел, которыми они занимались вместе, и фотографии Джона подтверждали их.

Поверх всплывающих отдельных воспоминаний у Элизабет возникло чувство близости с Джоном. Она вспоминала не просто случайные события, но чувство проведенного с Джоном огромного количества времени, узнавания его. И, конечно же — первое воспоминание, как она его называла. Оно первым пришло к ней, когда она проснулась тем утром: то, что она была в интимных отношениях с Джоном Шеппардом. После разговора с Беккетом Элизабет вернулась в свою комнату и нашла там дневник. Пролистав записи, она обнаружила упоминание об этом воспоминании, но никаких подробностей. Она явно решила не записывать происшедшее. Хотя она не могла вспомнить почему, Элизабет не сомневалась, что у нее была веская причина, и согласилась с прошлой собой ничего не писать об этом. И старательно не обращала внимания на то, насколько ее решение напоминало бегство.

Однако, хотя она ярко помнила сам акт, она не могла вспомнить, что привело к нему. Кто начал? Присутствовали ли там чувства, или лишь физиология? Элизабет была решительно настроена вспомнить все обстоятельства, окружающие их совместную ночь, а до тех пор не собиралась обсуждать это с Джоном.

Отвлекшись от размышлений, Элизабет вернула внимание к Джону, который что-то говорил. Она понятия не имела, о чем речь, но предположила, что о фотографии, которую он вложил в ее ладонь. Элизабет опустила на нее взгляд, и потрясение будто свинцовым грузом ударило в живот.

На фотографии она лежала в кровати. Ее накрывало одеяло, но под ним она явно была голой. Можно было бы подумать, что она спит, если бы не едва заметная улыбка в уголке губ. А в углу фотографии ее рука держала чью-то ладонь. Ладонь принадлежала тому, кто фотографировал.

Элизабет не знала, что сказать. Она подняла взгляд на Джона, который смотрел так, словно видел ее впервые.

— Ты помнишь это?

Она покачала головой и снова посмотрела на фотографию. Относилась ли она к тому воспоминанию об их совместной ночи?

— Когда она снята? — спросила она.

— Две недели назад, — ответил Джон, и Элизабет снова посмотрела на него.

Ее воспоминание об их совместной ночи казалось старше, гораздо старше. Но две недели назад в ее дневнике был пропуск. Она не смогла раскрыть тайну недостающих дней, но, возможно, вот оно — дни, когда они переступили границу. Так же как Элизабет лишь упомянула о видении их совместной ночи как о «воспоминании» в своем дневнике, она выбрала вовсе не документировать повторные случаи.

— Ты выглядишь здесь счастливой, — вырвал ее из мыслей голос Джона.

Элизабет тряхнула головой и бросила фотографию на стол. Встав с кушетки, она отошла от Джона и скрестила руки. Возможно, на той фотографии Элизабет была счастлива, но сейчас она была крайне зла. Зла на себя за то, что поддалась влечению, считая, что последствий не будет. Ей следовало бы быть умнее — последствия есть всегда. Так была ли она действительно настолько глупа или просто махнула на себя рукой? Существовала ли некая часть ее, которая желала этого?

Элизабет мысленно подсчитала количество пустых дней в своем дневнике — получалось около дюжины за те несколько месяцев, в которые она вела дневник.

— Что-то не так? — спросил Джон.

Она слышала неестественное спокойствие в его голосе. Он готовился обороняться. Неудивительно — она имела привычку отталкивать его, когда он подбирался слишком близко. Но неважно, насколько сильно Элизабет хотела начать с ним что-то большее, она всегда решала, что лучше не рисковать разрушить то, что у них есть сейчас.

Но что у них сейчас? Ничего, кроме отсутствующих дней и пачки фотографий. Прошли месяцы с тех пор, как всё началось, а прогресс был так незначителен. Всё чувствовалось таким безнадежным.

Элизабет знала, что наверняка в те дюжину дней у нее возникали точно такие же мысли. Только так она могла нарушить собственные правила.

— Прости, Джон, — сказала она.

Она почувствовала его рядом — должно быть, он тоже встал с кушетки — и крепче обхватила себя руками.

— Судя по всему, я приняла несколько неверных решений.

— Теперь это так называется? — его голос прозвучал резко, и Элизабет поморщилась. — Для меня это много значит. А для тебя — ничего?

— Я не помню…

— Чушь собачья! — воскликнул Джон, перебив ее; Элизабет удивленно повернулась к нему. — Я помню каждый раз. Ты должна тоже.

Элизабет покачала головой, слишком ошеломленная его откровением, чтобы рассердиться.

— Я не помню, Джон. Я помню один раз, месяцы назад. Я думала, он был единственным.

Она замолчала, заметив боль в выражении его лица, и осознание обрушилось на нее, как тонна кирпичей. Она была дорога Джону. Возможно, дороже, чем он ей. В конце концов, он вспомнил все их совместные ночи, а она — нет. Вместо этого она помнила будничные вещи, вроде осмотра у Беккета и поездки на материк.

— Прости, Джон, — повторила она. — Это было эгоистично с моей стороны.

— Ты не одна принимала решение, — ответил он.

— Нет, — согласилась Элизабет. — Но я бы вовсе так не поступила, если бы знала, что дойдет до такого. Я не помню, но знаю, что стала бы спать с тобой, только если бы это было единственным утешением, которое я могла получить.

Похоже, Джон отчаянно пытался найти подходящий ответ. В итоге он ничего не сказал и просто ушел. Элизабет чувствовала себя окоченевшей. Она не знала, почему сказала то, что сказала — оно просто вырвалось. Она села обратно на кушетку и подобрала стопку фотографий, которые принес Джон, и просмотрела их. Были еще фотографии, на которых они занимались глупостями — она засмеялась над фото Джона с неровной стрижкой. Элизабет подозревала, что волосы стригла ему она. Он не выглядел расстроенным издевательством над своей прической, наоборот — слегка улыбался. От этой картины сердце оборвалось, и Элизабет перестала смеяться. Почему она чувствовала себя такой виноватой?

* * *

На следующий день Элизабет забыла об их ссоре и о своих словах. После того как Карсон рассказал ей, что случилось — он явно устал уже повторять эту историю, — она провела большую часть дня за чтением, поскольку Джон, видимо, был слишком занят, чтобы поговорить.

Еще через день Элизабет вспомнила предыдущий день. Она вспомнила, как утром ее позвал к себе Карсон, вспомнила, как он отбарабанил историю о том, как они с Джоном потеряли память. Она вспомнила, что нигде не могла найти Джона, что ела яйца на завтрак, и как сидела с книгой у окна в своей комнате. Эти воспоминания казались такими естественными и такими вписывающимися в общую картину, что Элизабет задумалась, каково было начинать, вообще ничего не помня.

Карсон пришел в такой восторг от ее прогресса, что обнял ее. Теперь, когда она вспомнила, каково было просыпаться, не помня несколько месяцев жизни, она еще больше стала ценить предыдущий день. Когда Элизабет нашла Джона и сообщила ему хорошие новости, он сказал, что счастлив за нее, но казался отстраненным. Она заметила, что, глядя на него, испытывает странную смесь чувств: счастье, близость, вину. Но не успела остановиться на них, поскольку Джон быстро извинился и ушел. Она чувствовала, что-то произошло между ними. Или, может, Джон вспомнил их роман на одну ночь? Элизабет подумала, что это могло сделать их взаимодействие неловким.

Той ночью, пока она спала, всплыли остальные воспоминания. Она металась и ворочалась всю ночь, время от времени просыпаясь, когда накатывала волна видений и мыслей. Мозг ощущался переполненным и болел от груза новой информации. Но когда она наконец проснулась — перед самой зарей, — она помнила всё. И Элизабет подумала, что, возможно, действительно подавляла воспоминания.

Теперь она ясно помнила ту ночь первого воспоминания: они выпили слишком много атозианского эля и вышли на балкон посмотреть на звезды. В итоге они сидели на полу, прислонившись к перилам, и разговаривали. Они не говорили ни о чем особенном, и посреди ничего не значащих слов Джон произнес нечто. Он повернулся к ней и просто сказал:

— Я люблю тебя.

Не алкоголь в крови заставил ее так поступить, а обнаженное чувство в этих трех словах и забившие в ней ключом эмоции. Но она сделала это: потянулась к нему и поцеловала его. Он целовался именно так хорошо, как она представляла, и ощущение обнимавших ее рук заставило ее желать большего. Именно тогда они пошли в ее комнату, чтобы заняться любовью.

Элизабет подумала о ссоре с Джоном. Она была неправа в своих словах. Она не обратилась к нему как к последнему утешению, не использовала его. В те дни, когда она спала с Джоном Шеппардом, она влюбилась в него.

Элизабет встала с кровати и посмотрела на себя в зеркало. Она по-прежнему профессионально скрывала свои чувства. Ее лицо выражало лишь небольшое недовольство, вместо легкого ужаса, который она на самом деле испытывала. Она дюжину раз влюбилась в одного и того же мужчину, и все причины этого обрушились на нее.

Воспоминание о том, как Джон брал ее на прогулку на прыгуне — сначала к звездам, а потом в глубины океана. Другой раз, когда он целый час сидел и слушал ее объяснения особенностей языка Древних — просто слушал, будто это самое желанное для него занятие. Бросание мячей для гольфа в океан со стены Атлантиды. Столько совместных обедов и ужинов — слишком много, чтобы сосчитать. Его губы на ее губах — мягче, чем она ожидала.

Она спросила себя, чего так боялась, и не смогла найти ответ. Что МНС уволит ее? Элизабет не боялась их. Она противостояла им раньше и победила, и могла сделать это снова. Никогда в жизни она ни от чего не убегала. Как раз наоборот — она всегда устремлялась навстречу препятствиям. Так почему убегала сейчас?

* * *

Джона сложно было найти, если он не хотел, чтобы его нашли. В конце концов Элизабет обнаружила его в ангаре, в заднем отсеке одного из прыгунов — он сидел, стуча мячом для гольфа об стену.

— Ты прячешься от меня?

Ее голос, видимо, испугал его, поскольку Джон швырнул мяч немного слишком сильно, и тот срикошетил от стены под странным углом, едва не задев голову Элизабет.

— Извини, — Джон быстро встал. — Как ты, Элизабет?

— Прекрасно. Лучше, чем прекрасно. Я всё вспомнила.

— Я опередил тебя на несколько дней, — заметил он. — Док думает, из-за гена Древних связи моего мозга немного другие…

— Сожалею о нашей ссоре, — перебила его Элизабет. — Я не имела в виду то, что сказала. Я не знала все факты.

— Какие факты?

Джон старательно поддерживал нейтральное выражение лица, и она не была уверена, о чем он думает.

— Тот факт, что я не жалею о всех случаях, когда мы были вместе. Помнишь первый раз? Ночь, когда мы слишком много выпили? Помнишь, что ты сказал?

Джон кивнул.

— Так вот. Ты дорог мне, Джон. Время, проведенное с тобой, было для меня больше, чем просто физическое утешение.

Джон улыбнулся:

— Докажи.

Элизабет помедлила лишь мгновение, прежде чем приблизиться к нему. Она положила ладонь ему на щеку и притянула его к себе, чтобы поцеловать. Вначале поцелуй был целомудренным — легкое прикосновение губ, — но быстро углубился. В каком-то смысле он чувствовался как первый, хотя первым и не был. Запах и ощущение Джона сразу узнавались, но Элизабет упивалась ими как впервые, желая изучить его и, не торопясь, зафиксировать всё в памяти — теперь, когда она знала, что сможет сохранить воспоминания.

Когда они оторвались друг от друга, Элизабет пребывала в восторженном ликовании, какое бывает перед тем, как оказываешься в совершенно новом месте. Даже если порой будут сложности и придется преодолевать препятствия, обещание долгих счастливых лет затмевало всё.

— Чему ты улыбаешься? — спросил Джон с таким же довольным видом как в тот день, когда он сфотографировал ее в кровати, держа ее за руку.

— Тому, что… — Элизабет помедлила, а потом улыбнулась шире. — Я тоже люблю тебя.

---

1) Песня из мюзикла «Музыкант».

Вернуться к тексту