Чудотворец (не) вернётся (джен)

Ближе к концу рабочего дня Ян Вэньли решает прогуляться в парке, может, выпить баночку пива на скамейке, посмотреть на искусственное небо Изерлона. Путь из кабинета пролегает через штаб. И обстановка там царит оживлённее обычного.

— Слишком скромная делегация для переговоров с целым императором. — Поплан скрещивает руки на груди и буравит взглядом список отправляющихся на переговоры. — Не хватает размаха, не находишь?

— Зато посмотри, сколько политиков в списке пассажиров, — подмечает Дасти.

— И что, они заговорят его до смерти? Бедолага либо постареет раньше времени, либо согласится на что угодно, лишь бы от него... Опа! — осекается Поплан, завидев Яна, и отдаёт честь. — Командующий.

— Неловко получилось. — Аттемборо по примеру своего собеседника вытягивается по стойке смирно.

Ян в ответ пожимает плечами.

— Я просто мимо проходил. Сделайте вид, что меня здесь не было.

И так, кто ему ни встречается по дороге, салютуют и обмениваются парой слов. Даже продавец в киоске, отчего приходится не заморачиваться выбором пива и указать на первую попавшуюся газировку. Уже оставшись в одиночестве недалеко от раскидистой ивы, он понимает, что газировка тёплая и со вкусом винограда. За изучением этикетки он не замечает Юлиана.

— Так и знал, вы тут.

— От тебя я бы вряд ли спрятался. — Ян поддевает алюминиевое кольцо и открывает банку с шипящим напитком. — Присаживайся.

— Я не думал, что окажусь в списке экипажа «Леды II».

— Ты хочешь, чтобы я умер от скуки во время полёта? Естественно, ты там оказался.

Юлиан неверяще чуть склоняет голову вбок.

— Но ведь там, возможно, изменится ход истории. И я буду свидетелем этого!

— Почему тебя это так удивляет? В политике ты испачкался ещё на Феззане в должности военного атташе. Само собой, наше дело — отправляться, куда прикажут. И стрелять — в кого прикажут. Но если переговоры зайдут в тупик, то будет, по крайней мере, ещё кто-то кроме меня, чтобы подсказать уважаемым представителям революционного правительства, кто перед ними и чем он отличается от их обычных оппонентов. Сомневаюсь, что до такого дойдёт, и тем не менее.

— Вы настолько мне доверяете?

— Конечно, — утвердительно кивает Ян. — Что такого? В конце концов, от этой встречи зависит твоё будущее.

— Но если переговоры провалятся?

— Тогда ты получишь очень хороший опыт. Будем надеяться, что поражение не будет столь разгромным.

* * *

«История рода людского — нескончаемая череда поражений. Ни о чём другом и речи быть не может — человек с каменного века не представлял своего существования без войны, которая, по своей сути, величайший проигрыш вне зависимости от того, кто в итоге вышел победителем». Вот уже полчаса Ян Вэньли тупо смотрит на, наверное, сотую попытку начать собственную книгу и прикидывает: смеяться ему или всё-таки впасть в уныние? Нет, удобно, конечно, высказываться лаконично и голословно. Это упрощает работу — избавляет от необходимости тратить десятки часов на поиск и структурирование информации, анализ данных, выведение закономерностей. Если просто сказать что-то вроде: человек — это плохо, отпадает всякая нужда в прослеживании причинно-следственных связей тех или иных общественных явлений. Попирается основная задача истории как науки.

Однозначно, сегодня не его день — текст никак не даётся. Или стоит всё же более тщательно продумать аргументационную базу?

— Да-а, я просто гений… — бормочет Ян и озадаченно сдвигает форменный берет на глаза, отгораживаясь от своего кабинета на «Леде II».

— Покажете? — Юлиан отрывает любознательный взгляд тёмно-карих глаз от книги.

— Нет уж. Я и без того дурно на тебя влияю.

— Разве? Я пока не замечал в себе пристрастия к бренди и проблем с ранними подъёмами.

— Не забегай вперёд. Всё начинается с малого — с чтения бумажных книг и службы во флоте, — поддерживает Ян лёгкую насмешливость его замечания.

— Интересно, как скоро я разучусь играть в трёхмерные шахматы?.. — Ян прочищает горло за неимением ответа, и Юлиан виновато улыбается. — Это прозвучало грубо. Приготовить вам чаю в качестве извинений?

— Будь добр. — Ян закидывает скрещенные в лодыжках ноги на столешницу и добавляет: — Впредь относись бережнее к чувствам своего старого опекуна.

Юлиан коротко кивает, но его задерживают, когда он собирается покинуть кабинет:

— И нет, я не настолько дряхлый, чтобы не заметить пониженную концентрацию второго основного ингредиента.

— Командующий Ян, не делайте таких акцентов на своём возрасте. Мне ли напоминать, что с такой прекрасной женой, как у вас, начинается новая жизнь? — оглядывается он через плечо без тени шутки на симпатичном юном лице.

Ян слегка смущается, пока дверь с характерным шорохом закрывается за Юлианом.

Пожалуй, он считает, что Фредерика слишком хороша для него, а он для неё — чересчур скучен. Но что и говорить, чертовски приятно осознавать, что тебя принимают таким, какой ты есть, и при этом не лезть из кожи вон. Как жаль, что тихая семейная жизнь продлилась совсем недолго. С другой стороны, моменты покоя не могут исчезнуть совсем, как, например, сейчас. Фредерики рядом не хватает. В отличие от Юлиана она снисходительнее относится к его образу жизни с желанием поспать подольше и полениться вволю. Одни только её попытки удивить Яна кулинарными изысками чего стоят. Как бы то ни было, два самых дорогих человека просто-напросто о нём, непутёвом, заботятся. Яну же остаётся лишь по мере возможностей сделать для них нечто подобное.

Мир, в котором подающие большие надежды дети и очаровательные талантливые девушки обязаны рисковать жизнями на войне, придуманной и развязанной задолго до них, — неправильный и обрекает сам себя на небытие. Самое ироничное состоит в том, что он при своём звании и всех наградах невластен заставить хотя бы одного такого юношу и одну прекрасную женщину оставить службу. Да и в целом он поддерживал свободу выбора для каждого. Что ж, это значит одно — нужно менять мир. Сместить его в положение шаткого перемирия при помощи рычага в лице Райнхарда фон Лоэнграмма — самого влиятельного человека из живущих на сегодняшний день. Только сначала — вынести до безобразия скучный и унылый двухнедельный перелёт.

Выпив чашку чая, он отправляется спать — быстрее бы скоротать хоть сколько-нибудь времени. Действие снотворного планомерно укутывает одеялом сонливости. Ян, кажется, начинает дремать, как поступает вызов на комм.

— Командующий! — раздаётся голос Юлиана, исполняющего обязанности адъютанта Яна на «Леде II». — Срочная передача от имперского патрульного флота.

— В чём дело? — сипит Ян.

— Вы в любом случае нужны на мостике — появилась ещё пара проблем.

— Понял тебя. Скоро буду.

По сообщению с имперского шаттла связи — сверхсветовое сообщение прекратилось или было блокировано по непонятным причинам — оказывается, что по душу Яна прибыл тот, кого он ожидал сейчас встретить в последнюю очередь. Эндрю Форк — тот самый идейный вдохновитель провальной военной кампании по вторжению на территорию Империи. Понятно, что его цель — далеко не дружеский визит с намерением обсудить успехи Яна и своё лечение в психоневрологическом диспансере за чашкой чая или чего покрепче.

Впрочем, в этот раз почувствовать на себе хоть толику его гнева Яну не доводится. Да и что противопоставит ему торговое судно с оборонительными орудиями малой дальности?

На большом экране проигрывается запись: ослепительно белый луч срывается с носа эсминца под гербом золотого льва, легко пронзает торговое судно, за секундную вспышку превращая то в облако газа и звёздной пыли.

— Капитаны «Вальгринда» и «Хейдрун» просят личной встречи на борту «Леды II», — говорит Яну Юлиан.

— Сопровождали бы и дальше, но молча…

— Как мы поступим?

— Добро, — пожимает Ян плечами. — Оповести наше правительство, встреча больше дипломатическая. А я всё же посплю.

— Командующий, полагаю, вам стоит остаться здесь.

— Зачем? Я всего лишь пассажир, да я даже не капитан этого корабля.

Взгляд Юлиана иногда красноречивее всяких слов, вот и теперь Ян сам себе кажется пристыженным за капризное поведение ребёнком.

— Ну и ну, — привычно вздыхает он. — Кассельн прав. Неизвестно ещё, кто кого опекает.

Выражение собранности на лице Юлиана сменяется снисходительно приподнятыми бровями и улыбкой, затаившейся в уголках губ.

Сонливость упорно не отпускает, а оттого раздавшиеся из динамика внутрикорабельной связи слова Блюмхардта заставляют подскочить на месте.

— Командующий! — перекрикивает он шум на фоне. — Имперцы открыли огонь! Все представители революционного правительства мертвы.

В повисшем молчании только электроника попискивает или мерно гудит. Все взгляды устремляются на Яна. Он замирает, не донеся до рта кружку, чтобы сделать глоток. Известие медленно и нехотя обретает смысл. Нападение вовсе не неожиданно, оно Яну непонятно. Зачем «спасать» его от Форка и вынуждать принять людей на борту, если проще было разнести «Леду II» на молекулы, как торговый корабль?

Юлиан опережает замешкавшегося Яна и зажимает кнопку комма:

— Какова текущая ситуация?

— Пока отстреливаемся. — Офицер связи как раз выводит изображение с камеры из стыковочного отсека. Имперцы без какой-либо заметной тактики палят во все стороны, передвигаясь хаотично: кто рвётся напролом, кто стреляет из-за укрытий. — Но их больше, и предугадать их действия практически невозможно.

— Держать позицию! Высылаю подмогу, — вступает в диалог Ян. — Контр-адмирал Патричев, подбор бойцов за вами.

— Есть!

— Не лучше ли блокировать захваченные отсеки и откачать воздух? — предлагает Сун Соул.

— Исключено. Так мы убьём не только противников, а у нас каждый солдат на счету.

— Прошу меня извинить.

Не успевает Ян дать ему задание, хотя действия экипажа и без того чётко прописаны, как ощущается толчок, разошедшийся рябью по поверхности чая в кружке.

— Пробита боковая обшивка корпуса!

— Абордаж! — восклицает Юлиан.

— Так точно!

— Отступаем к верхним палубам! — одновременно докладывает Блюмхардт.

— Связь так же блокирована! — рапортует ответственный офицер. — Не можем отправить сообщение ни на Изерлон, ни в Империю.

— Нам нужно уходить, командующий Ян, — твёрдо произносит Юлиан.

— Что?! Нет, я не брошу экипаж!

— Послушайте, мы все здесь не только чтобы доставить вас из точки А в точку В, но и чтобы защитить в случае опасности!

— Но…

— У врага численное преимущество! Если потребуется, я вас просто вырублю и на себе донесу до спасательного шаттла.

— Юлиан!

— …отдадите меня под трибунал, когда мы спасёмся.

— Старший лейтенант прав, коман…

Договорить Сун Соулу не даёт выпущенный из лазерной винтовки луч, поразивший его в висок. Кровь брызгает на стол и комм. Соул заваливается набок с удивлением, застывшим на лице.

— Я нашёл, нашёл! Вот он! — вопит в безумном смехе имперец.

Юлиан в мгновение ока выхватывает из кобуры на поясе бластер и одним точным попаданием в грудь нейтрализует его. Второму простреливает голову. Вместо Яна командует:

— Объявлена эвакуация. Повторяю: срочная эвакуация, всему личному составу незамедлительно проследовать к спасательным шаттлам, службе безопасности — обеспечить прикрытие огнём!

Он бесцеремонно толкает Яна к двери напротив той, откуда появляется всё больше захватчиков. Уже в широком коридоре задерживается у панели и, выстукивая команды, бормочет что-то вроде «надолго это не сработает».

— Успели! — кричит подоспевший Патричев, за ним рысцой бегут ещё двое солдат. — Уходите, мы никого не пропустим.

Он становится у двери во весь рост своего крупного тела, словно щитом прикрывая Яна с Юлианом. С той стороны доносятся крики и грохот.

— Быстрее! — подгоняет Юлиан. — Нет, по лестницам.

Верно! Ян даже с наплывом адреналина соображает заторможенно. Если враг уже на мостике, вопрос времени — когда они заполучат контроль над половиной систем «Леды II».

— Держитесь стен.

Яну стыдно за свою рассеянность — сказываются проведённые без сна сутки с лишним, но если это и раздражает Юлиана, он не выдаёт себя ни единой эмоцией — только сосредоточенность и предельная настороженность.

Бежать тяжело. Кажется, вот-вот Ян где-нибудь оступится и полетит на очередную палубу вниз головой. Он перестаёт отслеживать местоположение, запутавшись спустя несколько поворотов в смежные коридоры, забредая в слепые ответвления во избежание попасться штурмовой группе врага. По мере спуска обходных путей становится всё меньше. И в один момент Юлиан едва ухитряется вовремя впихнуть Яна и спрятаться самому в технической подсобке, освещённой лишь индикаторами аппаратуры. Задержав дыхание и всё ещё вцепившись в рукав Яна, Юлиан долго прислушивается у двери. Убедившись, насколько это возможно, в том, что их не нашли, он ведёт дальше.

Чуть позже из дверного проёма какого-то помещения показывается имперец. Переступает через неподвижно лежащие тела. Не мешкая, Юлиан стреляет ему в голову, но и противник нажимает на спусковой крючок. Навстречу летит луч, врезается в переборку после того, как навылет поражает колено Юлиана. Он только шипит сквозь зубы, опирается ладонью о стену и делает несколько хромых шагов. Словно рефлекторно Ян приближается к нему, закидывает руку к себе на плечи. Хотя бы на роль костыля он годится, раз защитить себя не в состоянии. Представить страшно, какую боль сейчас испытывает Юлиан с раздробленным коленом. Только это из всего произошедшего по-настоящему пугает Яна.

— Куда дальше?

— Пока прямо, — дрожащим голосом говорит Юлиан, — и пятый поворот налево. — Обернувшись, он вновь стреляет. — Затем последний спуск.

— Понял. Держись, только держись.

Остаётся надеяться, что их заметили только последние противники и не успели передать остальным. Иначе дело совсем плохо — движутся они теперь значительно медленнее: приходится пригибаться, чтобы позволить удобнее опереться о свои плечи. Юлиан поскальзывается на крови и постоянно оглядывается назад. Быстрее бы добраться до шаттла и оказать Юлиану помощь.

Из-за предпоследнего поворота раздаются звуки приближающейся схватки, людей там довольно много. Вспышки лазеров начинают сиять и позади.

— Мы прикроем, — обещает подбежавший к ним штабной офицер. — У шаттлов пока чисто.

— Принято, — кивает Ян. — Отступайте за нами при первой же возможности.

Он перехватывает Юлиана покрепче и ускоряет шаг. Сверкает луч. Слишком близко. Что-то гремит по полу — Юлиан выронил бластер. Внезапно Юлиан тяжелеет, свешивает голову. Комкавшие китель пальцы разжимаются.

— Юлиан?..

Никакого ответа. Ян сажает его на пол, сам рядом падает на колени. Форму со знаком отличия лейтенанта заливает кровь. Взгляд — застывший, безразличный. В груди зияет чуть смещённая влево рана.

Нет! Невозможно…

Окружающие звуки меркнут на фоне нарастающего гула и бешеного стука в ушах.

Ян судорожно пытается нащупать пульс на запястье, на шее. Тщетно. Пульса нет, Юлиан не отвечает, не шевелится. Он… мёртв.

Щиплет глаза, горячие капли текут по щекам, горло сдавливает как от удушья.

Взрыв боли прошивает поперёк где-то на уровне груди. Мышцы напрягаются до предела. Вздохнуть не получается теперь буквально. Во рту становится солоно. Ян закашливается и давится жидкостью с привкусом не то металла, не то ржавчины.

Мир схлопывается до жгущей в груди боли. Картинка перед глазами плывёт и смазывается, темнеет по бокам. Постепенно чернеет абсолютно. Ужасно холодно…

* * *

Молочная дымка медленно насыщается цветами: тёплым древесным и бежевым мраморным. Размытая фигура приобретает симметричные очертания колонны в конференц-зале крепости Изерлон. Непроницаемая тишина наполняется сначала отдалённым гомоном, затем вполне внятной речью, чуть позже доходит и её смысл.

— Возмутительно! Ответственность за своё подразделение несу, значит, я, а вести светские беседы с императором будет мой ученик!

Ян вздрагивает и непонимающе озирается по сторонам.

— Товарищ Поплан, — с укором качает головой Кассельн, — если уж утомили нашего командующего, то могли бы разбудить и помягче.

— Что… что случилось? — спрашивает Ян.

Он не может понять: почему на терминале дата — двадцатое мая. Хотя он точно помнит, как вылетал двадцать пятого числа на борту «Леды II», а через неделю напали имперцы. Юлиан погиб, и ему самому, кажется, прострелили лёгкие — даже сейчас на грудь что-то давит отголоском тех ощущений. Однако все смотрят на него как ни в чём не бывало, в том числе Юлиан, целый и невредимый, хотя Ян наверняка мог бы показать место выходного отверстия от выстрела…

— Ты задремал, и мы не стали тебя будить, — беззаботно объясняет Кассельн.

И слова! Их он тоже помнит. Один в один как на собрании, где было принято решение ответить на предложение императора Райнхарда начать переговоры. Значит, именно там он сейчас и находится.

— Ну, — как можно непринуждённее начинает Ян, изо всех сил скрывая потрясение, — думаю, основные вопросы мы обсудили. Собрание окончено.

Пока зал пустеет, Ян достаёт из-под бумаг в ящике стола заначку — флягу с бренди — и плескает немного в чашку. Ни от первого, ни от второго или следующих глотков в голове ничего так и не проясняется. К нему подходит задержавшаяся дольше остальных Фредерика и мягко кладёт руку на плечо.

— Ты как будто сам не свой… Всё хорошо?

— Не уверен. Сегодня точно двадцатое число?

— Конечно, — настороженно подтверждает она. — Почему ты спрашиваешь?

— Да нет… — уклончиво посмеивается Ян и взъерошивает волосы. — Приснилось просто, что уже первое июня.

Правда непонятно, с каких пор он так хорошо запоминает сны. Настолько пугающе яркие и реалистичные сны. Похоже, он сходит с ума из-за гонки навыживание и страха перед чужой смертью. Случись что подобное, и Ян так же, как во сне, ничем не поможет Юлиану и будет обузой. Подсознание играет на его неуверенности и чувстве вины.

Но если это всё-таки не сон? Всё равно ерунда: невозможно умереть и вернуться в прошлое. Но и знать наперёд, что скажут или сделают люди, — тоже. Да, сходится не всё и не всегда. Несмотря на то, что Ян и сам старается поступать иначе все дни до отправки на переговоры, его окружение подобным себя не утруждает. И то тут, то там настигает пугающее своей детальностью дежавю. Или он себя накручивает.

Узнав о простуде Фредерики, он мысленно ёжится — все независящие от него события не отличаются от случившихся во сне. Полегче становится в первые дни полёта, потому что он слегка пересмотрел обязанности экипажа или время их исполнения. То есть Патричев, Блюмхард и Сун Соул не смогут поиграть с ним в шахматы в то же время, что и во сне. То же касается распорядка Юлиана, графика дежурств штурмана, навигатора и прочих.

Точного времени нападения на «Леду II» Ян не помнит, поэтому рассчитал свои рабочие часы так, чтобы в ночь с тридцать первого мая на первое июня оказаться на мостике и успеть что-то предпринять, если его паранойя окажется пророческой.

До последнего он отказывается верить. Но стоит связи пропасть, а имперскому патрулю отправить шаттлом сообщение о Форке — ровно теми же словами и формулировками, — в горле образовывается ком. Паника захлёстывает с новой силой. Во всё более ужасающих нюансах воображение непроизвольно рисует мёртвого Юлиана. Он как раз отправляет на комм Яна координаты положения торгового судна Форка.

— Откройте канал для связи с шаттлом, — приказывает Ян.

— Готово.

— Экипажу шаттла связи — говорит адмирал Ян Вэньли. Покиньте стыковочный шлюз и отойдите за пределы зоны визуального контакта.

Никто из команды не удивляется его приказу и не оспаривает. Имперцы молча следуют его инструкции.

— Рассчитать новый маршрут по дуговой траектории с отклонением в один световой год с дальнейшим возвращением к первоначальному курсу.

— Есть!

Ян в судьбу не верит, но искушать её тоже желанием не горит, поэтому рассуждает поступить именно так. По крайней мере, лучше потерять время в пути, чем дразнить Форка и подвергать «Леду II» опасности быть захваченной.

— Можно ускориться, — советует Юлиан.

— Мы и так на пределе безопасного ускорения.

Благодаря развитию технологий сверхсветовая скорость оказывает негативное воздействие только при достижении определённого показателя. Несмотря на то, что его превышение опасно для здоровья, на протяжение половины тысячелетия большинство кораблей способны выдавать более высокие скорости.

Уже в своей каюте представляя, как его крейсер совершает варп-ускоренин и затем замедляется на какое-то время, Ян окончательно успокаивается. Теперь-то — для верности лучше завтра — точно можно забыть не случившийся захват корабля, не пережитый ужас от смерти Юлиана, как ночной кошмар.

Ян небрежно бросает форменный берет на тумбочку. Снять китель не успевает — его резко откидывает в угол каюты. Он за что-то хватается, неясно — освещение пропало. Но заменившее его аварийное подсказывает, что это кофейный столик, прикреплённый к полу. Впрочем, пол становится понятием весьма относительным — вокруг царит невесомость.

Кое-как сориентировавшись в пространстве, пробравшись между летающими в воздухе книгами, листами бумаги, кружкой и пузырьком остатков вчерашнего чая, он едва не проплывает мимо комма, оттолкнувшись от стены слишком сильно. Вызвав мостик, он требует доклад о состоянии корабля. Голос оставшегося за старшего Патричева утопает в оглушительной смеси треска и надрывного скрежета, словно окружающие его тонны металла стонут под невыносимой нагрузкой.

Ян выкручивает громкость комма на максимум, но слышит только канонаду распоряжений. Как можно быстрее он отыскивает на дне шкафа магнитные ботинки. Надев и активировав их, он спешит на мостик под аккомпанемент того же шума.

— Что произошло? — спрашивает Ян в общей суматохе, но его не замечают.

Навигатор неотрывно смотрит в монитор, штурман дёргано набирает команды на панели. Все терминалы истошно вопят тревогой.

— Командующий! — окликают его.

Юлиан будто в воде подплывает к нему, от рассечённой брови тянется нить красных сферических капель. Ян ловит его за руку.

— В нас влетел блуждающий астероид.

— Как это произошло?

— Я… я не знаю, — срывается в истеричный тон навигатор. — Перепроверил, наверное… раз десять. Он не отражён ни на одной карте. Просто не попал в расчёт маршрута.

— Повреждения?

— Главный реактор встал, двигатели за ним, мы дрейфуем, — отвечает штурман спокойно и чётко контрастно своему поведению.

— Система переработки, фильтрации и подачи воздуха отказала.

В тот же момент металлический вой смолкает на самом громком аккорде, и всех снова швыряет в одну сторону. Но больше половины находящихся на мостике удерживается на местах.

— Я просто не вижу половину корабля! — восклицает офицер инженерного полка.

— Командующий, посмотрите!

Комбинация в левом верхнем углу выведенной на экран картинки «D23-5(1)» обозначает отсек и помещение, где установлена камера. Однако вместо жилой каюты или какого-нибудь складского помещения она передаёт всеобъемлющую темноту космоса и нечто похожее на заготовку для кукольного домика в разрезе: много этажей, высокие и низкие комнатки — половина корабля. Местами зазубренная от разлома или оплавленная.

«Леда II» просто развалилась надвое.

Чем меньше становится недостающая часть, тем сильнее Ян сжимает руки Юлиана, или наоборот, Юлиан стискивает его руки — это и неважно. Оцепенение ползёт по позвоночнику, сковывает каждый мускул. Наверное, оттуда на них так же смотрят те, кому довелось выжить.

— У нас воздуха максимум на полчаса, — обречённо оповещает инженер.

— Скафандры, — откликается Ян и осматривается, бегло считая по головам. — Должно хватить.

— Модели старые. — Спустя продолжительную паузу штурман поясняет: — Там баллоны на час-полтора. Смотря кто и как дышит.

— Как только кто-то почувствует нехватку кислорода, немедленно надеть скафандр, — приказывает Ян. — Что со связью?

— Оборудование потрепало от перегруза, но в целом — норма, — бесцветно говорит связист. — Транслируется сигнал SOS. Лидары никого не нашли в радиусе двух часов полёта.

— Хорошо. Вольно.

Неуклюже переставляя ноги по палубе, Ян ведёт всё так же парящего рядом с ним Юлиана к своему столу и достаёт для него магнитные ботинки.

— Принеси нам скафандры, пожалуйста.

Сам он и рад бы обессиленно рухнуть в кресло, но получается только плавно в него опуститься. Вцепиться в подлокотники до побелевших костяшек и закрыть глаза. Неужели так проявляется отчаяние? Должно быть, у каждого по-своему. Штурман закуривает на рабочем месте — всё равно настал неурочный час, и кислород в любом случае израсходуется, а так хоть с каплей удовольствия в порции никотина. Навигатор смахивает монитор вниз пытаясь разбить, но лишь пластмасса трескается. Связист со штабным офицером по-английски друг за другом покидают мостик. Патричев неуклюже направляется к Яну. Выглядит, если честно, забавно. Правда поникшие плечи смешными не кажутся вовсе. Он протягивает ладонь в открытом жесте. Дружелюбно кивнув, Ян пожимает руку. Патричев салютует напоследок и уходит к своему комму. Возможно, чтобы кому-то написать.

А Ян… Что вообще принято писать в таких случаях? То, что последнее пришло на ум? Он, пожалуй, впервые в жизни настолько бессилен. Немощен. Всегда, всегда был какой-то выбор. Выход, в конце концов. Что ж, прозванное чудом везение не безгранично. Но похоже, не это нужно близким людям. Ни оправдания, ни распирающая изнутри тоска — тем более. Какой смысл, если им нужен ты? Рядом. Хотя безусловное «рядом» — романтическое утрирование. Например, Юлиан рядом, но Ян счастлив и рад лишь отчасти. Всё дело в условиях, преимущественно в висящих на повестке — недостатке времени. Времени, чтобы спасти его.

Даже максимально доступные два часа — так много и мало одновременно. Поэтому никто из них двоих не смотрит на часы. И ничего не говорит — не собирается транжирить объём воздуха, равный драгоценным секундам. Они то кажутся сутками, то моментально забываются.

Неминуемо запас баллона Юлиана падает до единиц процентов. Он тяжело дышит и краснеет. Светлая чёлка липнет к испарине на лбу, стекло скафандра запотевает.

Ян собирается отсоединить свой баллон и заменить опустевший — двадцать процентов содержимого лучше, чем ничего. Но Юлиан стальной хваткой останавливает его, отрицательно мотает головой и говорит по всё же налаженной одноканальной связи:

— Я н-не хочу… не хочу смотреть, как… вы умираете. — Запинаясь, хрипло и удивительно безапелляционно.

— Хорошо, — неожиданно для себя буднично шепчет Ян, будто не веря до конца, что видеть — снова — смерть предстоит ему.

На миг Юлиан благодарно и нежно улыбается, но затем хватает ртом более непригодный для дыхания газ и жмурится. Ян обнимает его крепко-крепко. Слышит, как он пытается то ли вздохнуть, то ли закричать. Звук не идёт, застревая на грани между икотой и рвотным позывом. Ян чувствует и сдерживает его конвульсии. Резкие и мощные. Он выворачивается неестественно, будто ломая себе кости. Словно вечность спустя он ослабевает, лишь еле заметно подрагивая в объятиях, пока не обездвиживается совсем.

Нет. Его снова нет. Если это смерть, то пусть она окажется последней! Пожалуйста…

Ян осторожно отпускает Юлиана. Его лишившееся жизни невесомое тело. И в бессилии и злости рвёт голосовые связки бессвязными ругательствами. Зачем… Больше ничего не держит тут.

Высвободив ноги Юлиана из магнитных ботинок, увлекает его за собой. Наткнувшись на первого же живого на вид человека, хлопает по спине, делает большой глоток воздуха, задерживает дыхание и отсоединяет баллон, отдаёт. Тут же следует к ближайшему техническому помещению, ведущему к шлюзу, который использовался для вылазки специалистов, обслуживающих кормовые орудия. По дороге закладывает уши, тело пульсирует, кружится голова. Хриплые вдохи вгоняют всё меньше кислорода в кровь. Ноги хватает предсудорожным состоянием. В мыслях — пусто. Шаг, два, три… двадцать. Кнопка. Вакуум и абсолютный ноль...

Всё ещё таща за собой Юлиана, Ян свободной рукой снимает шлем. Почему так жжёт? Здесь ведь… холодно.

* * *

Ощущения возвращаются постепенно: что-то прохладное шершавое под ладонью, отдающий химозой воздух слишком насыщенный, отчего сердцебиение заходится тахикардически. Кажется, хочется пить. Снова появляются звуки, образы. Ян опять жив.

Только не снова! Довольно! Это не может быть правдой. Сон о захвате «Леды II» — лишь игра подсознания, а взявшийся из ниоткуда астероид… Но в итоге Ян в третий раз оказывается на собрании в конференц-зале.

Один раз — случайность, второй должен вызвать подозрения, третий — уже закономерность.

— Возмутительно! Ответственность за своё подразделение несу, значит, я, а вести светские беседы с императором будет мой ученик! — возмущается Поплан.

— Мы никуда не летим, — заявляет Ян, щурясь на слепящий свет, прежде чем понимает, что вообще сказал.

— Доброе утро, — кашлянув, приветствует Шёнкопф. — Осенило в дрёме? Вы нам объясните? Потому что, признаться, даже я обескуражен вашими словами.

Ян кивает и задумывается. С его стороны, само собой, понятно, почему он избегает борта корабля. Однако объяснить истинные причины присутствующим не может — они наверняка не поверят, что хуже — усомнятся в душевном здравии Яна. Он и сам считает себя психом — как минимум, смотреть на Юлиана физически больно, — но для жителей Изерлона он — подневольно провозглашённая последняя надежда. Если рухнет и она…

— Это долго и расточительно. — Услышав только молчание в ответ, он решает пояснить: — Принимая ко вниманию ваши опасения, я думаю, будет целесообразнее провести переговоры на нашей территории.

— И то верно, — замечает Кассельн. — Как тогда быть?

— Получается, — подаёт голос Юлиан, — нам нужно убедить императора Райнхарда прибыть к нам, на Изерлон.

— Едва ли его заинтересует блюдо под названием «демократия», — с поэтичной интонацией говорит Аттемборо.

— Вот именно, — подхватывает Поплан. — Отправьте меня одного! Я-то выскажу, разложу по полочкам, в чём император ошибается.

— Кхм, коммандер Поплан… — одёргивает его Мурай.

— А что?!

— Возьмём перерыв и соберёмся, допустим, через час, — предлагает Ян, игнорируя поплановскую горячность.

Звучит шорох отодвигаемых от длинного стола кресел и шаги: то уверенные, то медлительно-уставшие. Ян поднимается с места одним из первых и увлекает за собой Юлиана.

— Есть какие-нибудь идеи, как пригласить императора сюда?

— Ну, — заминается он по пути к лифту, — мы можем так и написать: долго и расточительно.

— Завуалировать эту мысль, — поправляет Ян, нажимая на кнопку на панели.

— Нужно именно что пригласить его.

Гидравлика лифта услужливо распахивает двери, приглушённо жужжит, мча от этажа до этажа. Юлиан продолжает:

— Мы окажем должное гостеприимство, а затем устроим экскурсию. Покажем, что такая сложная и ограниченная структура, как Изерлон, достойно работает за счёт труда свободных людей.

— Как ты помнишь, император освободил крепостных и дозволил им зани…

Кабина лифта резко глохнет, затем мчит высоко вверх, судя по давлению от ускорения. Что-то не так? Толчком сбивает с ног — Ян успевает только схватиться за руку Юлиана. Слышится то ли тиканье часов, то ли щёлканье шестерёнок. И… нечто, похожее на удар хлыста.

Внезапный рывок. Дно металлической коробки оказывается внизу, а спину пронзает хрустом и нестерпимой ломотой. Болят пятки, занывает затылок. Некоторое время так и прижимает к ровной поверхности, что не оторваться.

В ушах звенит, рука отваливается как от центнера тяжести.

Не успевает Ян опомниться, как его бросает вниз. Расплющивает по новой поверхности. Звучит новый хруст. С каждым слышащимся за ушами ударом нарастает гул в ушах. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он захлёбывается чем-то. Горячим, режущим в груди...

И всё.

* * *

По телу распространяются уже хорошо знакомые ощущения. Один за другим активизируются органы чувств, как системы сложного устройства после перезагрузки. Да, потрясение маячит отголоском на границе сознания, но не более. Всё же резкий контраст между предсмертной агонией и расслабленностью дневной дрёмы непривычен. Разум воспринимает его не сразу.

Он не рад своему возвращению, ведь оно означает новый виток по замкнутому кругу, бродить по которому он устал. Что ни делай, итог один. В этот раз, судя по всему, он разбился в кабине лифта.

Выученные наизусть возмущения Поплана теперь кажутся просто набором слов. Ян знает, кто что скажет дальше, если он не вмешается, кто как пошевелится. По сути, от него абсолютно ничего не зависит в результате. Вернее, зависит количество погибающих вместе с ним людей. Как знать, может, он доиграется до того, что все погибнут на Изерлоне. Ясно одно — Яну суждено умереть. И ещё неизвестно, как долго это будет продолжаться. Может быть, очередная поджидающая его смерть окажется последней. Тогда пытаться ей противиться — снова рисковать чужими жизнями без возможности это исправить. Это совершенно недопустимо. Уже понятно, что кардинальные изменения на пользу не идут. Так и есть ли смысл что-то делать? Но нужно ли и безропотно плыть по течению?

Как там говорил Машунго? «Не стоит противиться своей судьбе»? Никогда бы Ян не подумал, что будет всерьёз относиться к подобного рода высказываниям.

— Ты меня слышишь, Ян? — Кассельн вытягивает его из рассуждений.

— М? Да. В чём дело?

— Говорю, если на сегодня мы всё обсудили, то нет больше смысла задерживаться.

— Согласен, — кивает Ян и поднимается вместе со всеми.

Но пару дней он всё же размышляет, глядя на предварительный список сопровождающих делегацию на переговоры. Вычёркивает Юлиана и ещё некоторых, оставляя только необходимый минимум. Казалось бы, логичнее расширить штат и добавить корабль эскорта. Но, во-первых, здесь на Изерлоне на счету каждый кадр, а во-вторых, неизвестно, что может произойти, предприми он такой ход. Вправе ли он вообще подобным образом распоряжаться чужими жизнями?..

Он ведь не персонаж блокбастера. Это только в кино главный герой вершит судьбы и рассказывает друзьям о безобразии, которое на него обрушилось, и вот они дружно решают его проблему. Стоит оговориться: Юлиан на самом деле повёл бы себя как настоящий и самый верный друг главного героя. Но если бы и в жизни всё было так просто. В любом случае, лучше уж он слегка разочаруется, чем… Яна гнетут эти мысли, но отогнать их не выходит — образы в памяти чересчур свежи и сводят с ума.

Ян прикрывает рукой лицо, затем запускает её в волосы, роняя берет. Безнадёжно. Как же безнадёжно. Он не хочет больше боли, не хочет умирать опять, не хочет видеть, как гибнут другие, — все годы службы не измотали его настолько, как последний месяц под эмблемой жестокого и сюрреалистичного дня сурка.

Его отвлекает стук в дверь. Не тратя время на ответ, Ян впускает гостя.

— Командующий, — салютует Юлиан. — Я не вовремя? У вас усталый вид.

— Да я просто мечтал о полноценном отпуске.

— В общем, я пришёл вам сказать, что Фредерике немного полегчало, и она хотела бы вас увидеть.

— Тогда пойдём проведаем её.

На полпути Ян заводит разговор:

— Слушай, Юлиан, мне кажется, лучше, если ты узнаешь от меня.

— Я весь внимание.

— Я думаю, тебе лучше остаться на Изерлоне и не лететь со мной.

— Вот как, — ожидаемо разочарованно вздыхает он.

— Да. В случае опасности ты будешь практически незаменим. Как тогда во время нападения ты разгадал план противника, чем и спас нас всех.

— Не преувеличивайте.

— И в мыслях не было. Ты очень талантлив, у тебя отличное тактическое чутьё.

Юлиан смущённо улыбается. Пора бы ему осознать все свои способности, как бы ни шла ему скромность.

А вот Фредерика выглядит неважно: покрасневшие крылья носа, болезненная бледность, залёгшие под глазами тени — всё выдаёт простуду.

— Дорогой, как проходит подготовка? Мне никто ничего не рассказывает.

— Потому что переживания о том, что без тебя кто-то чего-то не учтёт, не способствуют выздоровлению. Хотя бы сейчас ты можешь брать пример с меня и больше лениться и отдыхать.

Фредерика усмехается и качает головой:

— Ещё немного позволю себе.

Ян примерно представляет, что её деятельная натура не даёт ей долго валяться в постели с кружкой жаропонижающего и хлопочущей над ней Ортанс.

— Значит, договорились? Как только я ступлю на борт, ты не ринешься разгребать ворох дел?

— Не могу обещать, но очень постараюсь.

Чтобы проявить хоть немного своей нежности, Ян немного неловко гладит её по плечу.

Вплоть до вылета он ничего весомее не придумывает. И кажется, что он многое недосказал, не успел сделать, не был до конца искренен. Он не знает, как это выразить, чтобы всё не выглядело как безвременные прощания.

Так и отбывает с Изерлона.

Всё разыгрывается как по нотам: сообщение от имперцев, Форк, захват корабля…

Мимолётно Ян возвращается к своим размышлениям, истекая кровью в одном из бесконечных неотличимых друг от друга коридоров «Леды II». Перетянутая платком в качестве жгута нога с повреждённой артерией весит целую тонну. Хорошо бы передохнуть, привалившись к переборке спиной…

Тьма опущенных век услужливо накрывает неподвижностью, мысли путаются и замедляют ход. Интересно, как там Юлиан? По обыкновению требует от себя слишком многого?

Ян ждёт, что снова окажется в конференц-зале Изерлона, но в ширящемся спокойствии забывает и об этом.