Несбывшееся (гет)

На платформе 9 ¾ было многолюдно, как всегда первого сентября. Красный Хогвартс-экспресс фыркал паром, гудел и притягивал взгляды учеников и их родителей. Не существовало в этой толпе ни одного мага, который не хотел бы снова сесть в поезд и уехать в Хогвартс — туда, где прошли лучшие годы его жизни, где смешливое тёплое детство сменила лихая и яркая влюблённая сама в себя юность.

Дети, уезжавшие в школу впервые, обнимали родителей, выискивали взглядом знакомых или, как маглорожденные, жались к матерям, боясь неизведанного. Родители смеялись, плакали, гладили своих малышей по головкам и обещали, что им обязательно понравится. Ребята постарше пытались скорее избавиться от надоевшего за лето надзора, обнимались с друзьями и предвкушали новые приключения в старом, как сам мир, и бесконечно любимом замке. Старшекурсники громко смеялись над рассказами о прошедшем лете, стараясь скрыть сожаление о том, что у них с Хогвартсом осталось так мало общего времени.

Драко Малфой с женой размеренно шёл по платформе, рассеянно глядя вперёд. Астория быстро говорила что-то об очередном благотворительном приёме, который они с Пэнси готовили последние недели. Он кивал и обещал спонсировать всё, чего бы она ни захотела. Это был волшебный приём безо всякой магии: можно было отключаться от раздражающего фактора, коим было её щебетание, и погружаться в свои мысли. Асторию мало волновали его ответы — всё, что нужно, она уже услышала.

Скорпиус убежал к друзьям сразу же, как только они оказались на платформе. И теперь неподалёку Драко слышал смех — его, Клеменса Забини, сына Блейза, и Элизы Нотт, дочери Пэнси и Теодора — можно было не волноваться. Астория, увидев Пэнси, помахавшую им обоим, кивнула ей и на время оставила мужа, пообещав скоро вернуться. Драко остановился у одной из колонн и окинул окружавшую толпу холодным взглядом, поигрывая тростью со спрятанной в ней, как в ножнах, волшебной палочкой, доставшейся в наследство от рано ушедшего отца.

Толпа суетилась, шумела и отчаянно раздражала. Драко поморщился и уже хотел позвать жену и аппарировать в Малфой-мэнор, как вдалеке, за невидимыми ему колоннами, услышал знакомый и почти забытый голос.

Её голос.

Гермиона Уизли, в девичестве Грейнджер. Глава комитета по работе с редкими артефактами, которую уже который год пытается переманить Отдел тайн. Главная соперница за титул «лучшего выпускника курса». Первая искренняя ненависть. Первая — и последняя — любовь.

Она смеялась, говорила что-то на безумной скорости, а он, вытянув шею, старался разглядеть её среди блуждавших по платформе чужаков. Лишь она одна не могла стать ему чужой, хотя так и не стала родной. Два рваных, украденных у мира, но счастливых и самых ярких послевоенных месяца против девятнадцати лет сложной, подчас тяжёлой и грязной, наполненной взлётами и поражениями обычной взрослой жизни.

Тогда они решили, что так будет правильно и честно — только если разум с годами и смирился с этим, то сердце по-прежнему отказывалось признавать логику их поступка. Драко не мог выбрать любовь и тем самым предать род, боялся подкосить изнемождённую бедами, выпавшими на их семью, мать и угробить окончательно без того плачевное здоровье отца, запертого в Азкабане. Гермиона побоялась идти против друзей, после потери родителей ставших её единственной семьёй, снова вставать одной против всего мира и топтать мечту о будущей продолжительной учебе и успешной карьере. Каждый выбрал тогда свой путь: лучше или хуже возможного — кто же теперь угадает…

Они расстались в конце сентября. Холодный по-октябрьски ветер трепал иву у пруда близ Малфой-мэнора, жёлтые и багряные листья украшали садовые дорожки и аллеи, ведущие к дому. Гермиона мяла в руке положительный ответ из Сорбонны, куда подавала документы на изучение древних артефактов. Драко делал вид, что ему было не так уж важно, что они прощаются навсегда.

Они не сказали друг другу, что это конец, но их глаза говорили лучше любых слов. Драко не сказал, что Нарцисса уже почти сговорилась с Гринграссами о свадьбе сына и их младшей дочери после окончания той седьмого курса Хогвартса. Гермиона не сказала, что Рон сделал ей неожиданное предложение руки и сердца, а она не сказала ни «да», ни «нет», сославшись на долгую двухлетнюю учёбу в парижском университете. Они не сказали друг другу ничего, кроме «спасибо» за подаренную свободу и, как выяснится много позже, разбитое, не склонное к ремонту самым сильнейшим «репаро» сердце.

Последний поцелуй и последнее объятие — как память и издевательство одновременно. Слишком просто и жестоко, чтобы казаться правильным влюблённому и потому страдающему сердцу.

Два года спустя «Ведьмополитен» и «Ежедневный пророк», едва оправившись от громкой прошлогодней женитьбы Национального героя Гарри Поттера, трезвонил о двух самых громких бракосочетаниях года: молодого лорда Драко Люциуса Малфоя и Астории Линеллы Гринграсс, а также участников Золотого Трио Гермионы Джин Грейнджер и Рональда Биллиуса Уизли. Драко от злости спалил первые газеты, как только увидел заголовки, а затем послал филина за новыми — чтобы посмотреть на невесту и навсегда закрыть в сердце дверцу с именем Гермионы.

За прошедшие с тех пор семнадцать лет утекло много воды и слёз. Он хоронил родителей, терял предававших друзей, возрождал отцовский бизнес и учился держать спину прямо, даже когда на плечи давили, прижимая к земле, ошибки прошлого, свыкался с мыслью о жизни до гроба с недалёкой, но спокойной и понимающей женой, радовался рождению сына, заводил и бросал любовниц, поголовно походивших, но так и не воссоздавших её, восстанавливал репутацию Малфоев из пепла, просто жил и старался хотя бы на минуту почувствовать себя счастливым. И иногда ему это даже удавалось.

Драко не жалел о том, как повернулась жизнь — привык брать ответственность за свои поступки исключительно на себя, никогда не думал о том, как сложились бы их судьбы, поступи они в том далёком сентябре иначе. Но он всегда знал, как складывалась жизнь у Гермионы и, по возможности, помогал ей, если можно было скрыть эту самую помощь. Не потому что она не смогла бы сделать что-то сама — просто ему хотелось хотя бы немного присутствовать в её буднях, пусть и негласно.

Иногда они невольно встречались на министерских приёмах, или вечерах для выпускников Хогвартса, или благотворительных акциях, или ещё один Мерлин знает на каких мероприятиях. Светски улыбались, кивали, изредка даже обменивались ничего не значащими фразами, снова и снова ища в глазах друг друга короткое «я в порядке» или «всё хорошо». Но сами встречи никогда не искали — и, пожалуй, были правы, не дразня Мордреда и его прихвостней лишними соблазнами.

И теперь, слыша на платформе её голос, Драко прищурился и на миг сбросил каменную маску. Пара секунд, и из-за соседней колонны показалась Гермиона собственной персоной — в компании мужа, Поттера, его жены, детей и прочих доказательств наличия отдельной от него, Драко, долгой и, вероятно, счастливой жизни.

Кивнув дочери, Гермиона, почувствовав его взгляд, посмотрела точно на него. Еле заметно кивнув, она на миг улыбнулась, искренне, как улыбалась ему когда-то давно, и неясно пожала плечами в ответ на его беззвучное, произнесённое одними глазами: «Как ты?». Он кивнул и улыбнулся ей в ответ на тот же самый вопрос в больших и, как обычно, немного печальных глазах.

Миг, всего лишь несколько секунд — и у каждого из них продолжилась жизнь, в которой не было места для другого. Драко проводил Гермиону с семейством Поттер-Уизли взглядом, кивнул заметившему его Поттеру, и обернулся к направлявшейся к нему жене.

Ему тоже пришла пора возвращаться в свой мир. Обняв на прощание сына и пообещав Блейзу в ближайшее время устроить мальчишник по случаю его второго брака, он не стал смотреть на то, как поезд уносит детей в место, хранившее его таким, каким он и сам себя не помнил, да и не хотел — слишком много ошибок было совершено в то время. Обняв жену за талию и не глядя по сторонам, — не выискивая взглядом одну-единственную женщину, — он аппарировал домой.

Лишь несказанные слова, устало позвякивая, остались лежать на плитке медленно пустеющей платформы, которая вновь отпускала поезд, увозящий своих пассажиров в детство.

Я всегда буду мысленно желать тебя. Но никогда не посмею нарушить наше негласное соглашение.