Потанцуем? (гет)

И как эссенция разливается волшебство

Его законы не умещаются в голове

<…>

Ты вызываешь меня на танец — я поднимаю вуаль

Здесь чувство ритма нам ни к чему, здесь важней чувство такта

И я слежу за каждым следующим тактом

И с каждым тактом улыбаюсь смелей

© Princesse Angine — Фантастический вальс

Большой зал был украшен белыми цветами, и на фоне искрящегося яркими звёздами зачарованного небесного потолка казалось, что сами стены парят в облаках. Маленькие столики на четыре или шесть человек по всему периметру и освобождённое от факультетских столов и, вроде бы, даже увеличенное заклинаниями пространство в центре зала.

Нервно перебирая складки на серебристом платье, сверху которого была накинута открытая мантия на пару тонов темнее, Гермиона стояла в очереди, чтобы войти в знакомые до мелочей двери и на прощание окунуться в магию школы, вдохнуть пропитанный древним волшебством воздух Хогвартса, а наутро собрать оставшиеся вещи и уехать в окончательно взрослую жизнь. Год после окончания войны пролетел слишком быстро — ей казалось, что за пропущенный седьмой курс она успеет понять, как ей жить дальше, но, увы, времени, как обычно, не хватило.

В коридоре у дверей стояли профессора Флитвик и Вектор, накладывавшие на каждого входившего неизвестные чары. В зал впускали по одному, и ещё никто из вошедших не появился в коридоре снова, выискивая друзей или свою пару — все растворялись в слышавшихся изнутри музыке и смехе.

Наконец Гермиона дошла до порога и замерла, настороженно переводя взгляд с профессора Флитвика на профессора Вектор и обратно.

— Не беспокойтесь, мисс Грейнджер. Это совершенно безвредные, немного усовершенствованные чары отведения внимания. Вы не увидите лицо партнёра, не сможете его идентифицировать и узнать. Голос, улыбка, даже аромат духов, если они были вам известны, также никак не свяжутся у вас со знакомым или другом. И, конечно, своё имя никто из танцующих назвать не сможет. Это волшебный карнавал — позвольте себе ночь лёгких, непродуманных решений, улыбок, смеха, танцев и грёз. Действие чар закончится с восходом солнца. Или же, если сложившаяся пара обладает искренними чувствами и после совместного танца совпадёт, вынудив вмешаться саму магию Хогвартса, морок спадёт сам собой.

Филиус Флитвик ободряюще улыбнулся ей и в последний раз махнул рукой.

— Значит, я могу танцевать с разными незнакомцами и считать, что танцую с одним и тем же человеком? — уточнила Гемиона, нахмурившись.

— Вы поймёте, этого не объяснишь словами, — мягко пообещала Септима Вектор и открыла дверь, приглашая её войти в зал.

В середине уже двигались несколько десятков пар, плавно скользя в неторопливом вальсе. Скорее всего, на бал приехали ещё и выпускники прошлых годов, друзья выпускников этого года и, возможно, кто-то ещё — танцующих было очень много. Гермиона обвела помещением взглядом и не наткнулась ни на одно знакомое лицо — все присутствующие были будто бы известны ей, но при попытке докопаться до правды — «Кто же это такой?» — мозг тут же будто натыкался на глухую каменную стену. И лишь во главе преподавательского стола на месте директора восседала профессор Макгонагалл, явно отказавшаяся участвовать в этом невольном сумасшествии. Она участливо и светло улыбалась каждому входящему, и Гермионе стало интересно: видит ли Минерва всех, кто заходит, в их истинном облике или же и на неё действуют наложенные профессорами чары?

Медленно обойдя половину зала по дуге и остановившись у одного из ещё не занятых столиков, она уже хотела было сесть, как сзади послышалось глухое покашливание. Гермиона обернулась: перед ней стоял мужчина в тёмно-синей, почти чёрной, мантии. Чары работали очень любопытно: она осознавала, что перед ней мужчина, он казался ей симпатичным, но она не смогла бы описать его даже самой себе. При попытке прояснить детали внешности слова и мысли разбегались в разные стороны.

Мужчина кивнул ей и протянул руку, приглашая на танец:

— Позволите пригласить вас, таинственная незнакомка?

Гермиона пожала плечами и вложила руку в его ладонь: она обязательно докопается до основы этого заклинания позже, а пока, как и советовал профессор Флитвик, впервые за последние два года позволит себе расслабиться и ни о чём не думать — тем более, мужчина уже обнял её, мягко потянув за собой в живое море танцующих пар. Стараясь из-за долгого перерыва в занятиях не наступить на ногу кавалеру (а когда-то она занималась в школе танцев, ещё маггловской), Гермиона кружилась в танце, придерживая край платья, чтобы не упасть, запутавшись в нём.

Первый и единственный раз она присутствовала на подобном мероприятии на четвёртом курсе, будучи парой Виктора и сопровождая его на Святочный бал. Вспомнив, как ощущались объятия Крама, Гермиона прикидывала, какова могла быть вероятность, что Виктор приехал на этот бал и теперь танцевал с ней вновь. От собственной глупости кружилась голова, и она захихикала, завертевшись в очередном па. Конечно же, Виктору нечего здесь делать, и всё же Гермиона понимала, что радовалась бы встрече: Крам по-прежнему оставался островком детства, беспечной юности, которую у неё забрали или же она сама отдала без особого сопротивления, решив, что взрослому на войне будет легче. Виктор ассоциировался у неё в голове с праздником, школой, беззаботным летом в Болгарии, прогулками в парке, поцелуями под навесами и в беседках, вдали от папы и мамы, жизнью, в которой не нужно было делать сложные выборы, потому что всегда можно было подождать и позволить себе выбрать позднее.

Теперь, когда война закончилась, ей казалось, что она упустила нечто важное, бесценное, что уже нельзя было вернуть — и это ещё если не думать о родителях, снять с которых заклинание так и не получилось. Она провела почти четыре месяца перед началом седьмого-восьмого курса в Австралии, пытаясь снять свой Обливиэйт. Однако у неё не вышло. Ни последние маггловские деньги из трастового фонда на её имя, ни одолженные у Гарри и не принимаемые им назад галлеоны («Ты хочешь обидеть меня, Гермиона? Ты была рядом в самые тёмные дни и неоднократно спасала мне жизнь, неужели ты думаешь, что я возьму эту несчастную горку металла назад?»), потраченные на лучших магических лекарей — ничего не смогло вернуть прошлым мистеру и миссис Грейнджер воспоминания о дочери. Если же не принимать в расчёт своё сиротство при живых родителях, Гермиона чувствовала, что в бесконечной гонке за жизнь и свободу проворонила нечто иллюзорное и потому неосязаемое, но необходимое для жизни. Возможно, разучилась радоваться тому, что она жива, здорова и всё время мира теперь в её кармане. И, кружась в танце с незнакомцем и улыбаясь ему или самой мысли о том, что теперь она имеет право улыбаться, а не стискивать палочку и бояться вздохнуть громче, чем возможно, она внезапно ощутила, как падает с плеч невидимый и не ощущаемый до того груз.

Завершив танец, они замерли, по-прежнему держа друг друга в объятиях, но морок не спал. Гермиона и незнакомец синхронно улыбнулись друг другу и сделали шаг назад, отпуская к тем, кто, возможно, предначертан им самой магией — или же профессора просто обманули их, потехи ради. После первого вальса Гермиону ангажировали ещё трижды, но по окончании танцев результат был всё тем же — и оба, она и её временный партнёр, невесело вздыхали, улыбались и расходились в разные стороны в поисках чего-то или кого-то, кто сможет унять неясную жажду, поселившуюся, кажется, в каждом из присутствовавших, как только они перешагнули порог Большого зала.

Отдышавшись, Гермиона медленно устремилась к присмотренному ею ещё перед вальсом столику. Рассматривая кружившиеся по центру зала пары, она невольно пыталась угадать, где сейчас находились Гарри, Рон, Джинни, Невилл, Полумна и остальные ребята. Ей было даже любопытно, который из танцоров Малфой и сможет ли она почувствовать, что это он, если судьба сведёт их вместе в танце. Хихикнув, она помотала головой: ну уж нет, если ей и суждено встать в пару со слизеринцем, то это должен быть никто иной, как Северус Снейп.

После её неловких действий по спасению профессора, который на тот момент был, в общем-то, всего лишь предателем и убийцей и, по мнению друзей и сокурсников, не заслуживал её переживаний, между ней и Снейпом сложились странные, натянутые до хрустального звона отношения.

Оправданный за прошлое лето по всем инкриминированным ему статьям, Снейп вернулся в школу, оставив пост директора куда больше подходившей для этого Макгонагалл, и снова преподавал Зельеварение, отпустив профессора Слизнорта на заслуженный отдых. Снейп больше не цеплял Гермиону на занятиях, но давал самые тяжёлые задания на углублённом курсе по зельям, куда она пошла осознанно, желая поступить в Академию при больнице Святого Мунго и в будущем стать колдомедиком, и очень ехидно смотрел из-под ресниц, когда она неуверенно сдавала ему склянки с образцами. Несколько раз в месяц она, по просьбе мадам Помфри, помогала ему с заканчивавшимися в больничном крыле зельями, он хмурился, отвечал что-то резкое на её вопросы или предложения, но никогда не хамил и изредка прислушивался к её словам, а иногда Гермиона ловила неясные долгие взгляды или замечала, что Снейп почти решался сказать что-то, но, видимо, снова и снова не находил слов и потому продолжал молчать или бурчать про неровно нарезанные ингредиенты — так они оба чувствовали себя на своих местах и только почудившаяся обоим неловкость тут же уходила.

Они так и не поговорили о том, что произошло тогда в Визжащей хижине, как именно ей удалось привести его в чувство, успеть ввести ему противоядие и напоить зельями, восстанавливающим и кроветворным, иначе никакие лекари не смогли бы вернуть его к жизни. Он так и не сказал ей «спасибо» или «проклинаю вас за то, что видели меня слабым», ну или что-то в этом духе. Она так и не призналась, что всю жизнь винила бы себя, если бы не попыталась спасти его, потому что так и не смогла до конца поверить в то, что он был предателем, потому что помнила, как все эти годы он истово защищал их от всех опасностей, потому что и сама не знала до того, как упала перед ним умирающим на колени, что отдала бы многое, чтобы его последние мысли были о ней.

Гермиона не хотела, чтобы он назвал то, что внезапно сложилось между ними — тонкая ниточка нервного взаимопонимания и терпения, сдобренная внезапно проявившимся странным уважением, — долгом жизни, она не желала, чтобы он делал что-то только из-за призрачного обязательства — они уже почти шагнули в новое тысячелетие, пора бы уже забыть о средневековых традициях, пусть волшебники и с кряхтением отпускали что-то старое и древнее.

Гермиона пыталась делать вид, что ничего не происходило, что всё осталось как прежде, но, конечно, ни один из них не мог сказать, что они были просто профессором и студенткой — они стали людьми, накрепко связанными обстоятельствами и общим прошлым, мужчиной и женщиной, которые внезапно оказались лицом друг к другу без привычных масок и испугались невиданной силы узнавания. Или это всё ей просто мерещилось или грезилось.

Потому если уж и танцевать со слизеринцем и отдавать кому-то временную власть над собой, то только ему. Гермиона согласно хмыкнула, доведя беседу с самой собой до логического завершения

Дойдя до столика, за которым уже сидела одна парочка, обсуждавшая то ли экзамены, то ли церемонию вручения аттестатов, Гермиона улыбнулась им, когда они обратили на неё внимание, и взяла стакан, наполненный прохладной водой. Отпив немного, она уже было решила передохнуть, но её вновь перехватили раньше, чем она успела опуститься на с виду казавшийся очень удобным стул: тёплая ладонь легла на предплечье свободной руки, и по телу побежали мурашки. Гермиона резко обернулась, чуть не расплескав воду, и увидела высокого мужчину в угольно-чёрной мантии, из-под которой блестели лаковые оксфорды.

«Франт», — подумала она и усмехнулась, оглядывая будущего партнёра — а иначе для чего он её останавливал, верно?

— Новый круг вальса вот-вот начнётся, — раздался приятный низкий голос, тёплой волной окутавший её. — Потанцуем, мисс? — повинуясь этикету, он склонил голову, хитро глядя на неё из-под ресниц, и Гермиона невольно улыбнулась и еле заметно присела, принимая его приглашение. Их руки по-прежнему были соединены его длинными пальцами, обхватившими теперь уже запястье, и неясной природы мурашки продолжали атаковать её спину и плечи, но сбрасывать ладонь незнакомца не хотелось.

Гермиона поставила стакан на край столика и шагнула к мужчине, плавно опуская руку на его плечо. Он же, не разрывая прикосновение, медленно передвинул пальцы, еле заметно лаская кожу и мягко сжав пальцы, и затем положил другую ладонь ей на спину, чуть ниже лопаток, но выше поясницы — всё в пределах правил этикета. Гермиона вскинула голову и посмотрела на своего пятого партнёра за вечер. Почему-то ей хотелось увидеть его по-настоящему намного сильнее, чем это было с прежними мужчинами этим вечером: от него веяло какой-то силой, но не жестокостью, а ещё её обдавало волнами неясного, но невероятно притягательного аромата — и она внезапно искренне пожелала профессорам Флитвику и Вектор оступиться где-нибудь, если они тоже танцуют, во время польки, например. Мужчина тоже внимательно смотрел на неё и — внезапно — чему-то ласково улыбался.

Пару секунд они так и стояли, удерживая друг друга в объятиях и разглядывая лица, которые не могли узнать, а затем послышались начальные аккорды нового вальса, и он сделал первый шаг, а она, притягиваемая им, как магнитом, даже не осознавая этого до конца, двинулась следом, точно всю жизнь танцевала с ним одним.

Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.

Она впервые ни разу не считала про себя, ни мысленно, ни отстукивая ритм на плече партнёра. Гермиона просто позволяла себя вести, куда бы этот мужчина её не увёл — и он пока оправдывал её ожидания, скользя по залу, небрежно направляя их обоих и поддерживая её при кружении.

Весь танец Гермиона смотрела на его лицо, пыталась угадать, кто же скрыт от неё чарами профессоров, и гнала от себя любопытную чертовку-мысль: «Хочет ли он узнать, кто я такая, так же сильно, как хочу этого я?»

Вальс окончился неожиданно: вот они ещё кружились и мир вокруг взрывался и весело лопался, как пузырьки в бокале шампанского, а вот уже мелодия стихла, и пары начали разделяться и разбредаться в разные стороны, не получив «нужного результата» от очередного круга. Гермиона замерла в объятиях незнакомца и на миг смяла ткань его мантии в кулаке: было что-то до боли знакомое в ощущениях рядом с ним, в чувствах, которые она испытывала — или это ей только казалось? Но чуда не произошло: никакие мурашки не могли заставить магию снять этот настырный морок. Незнакомец, кажется, тоже был не особо доволен итогом их танца.

Гермиона вздохнула и, наконец решившись, попыталась разорвать их пару, но мужчина внезапно притянул её ближе и прошептал на ухо:

— Вы не хотите прогуляться?

Вопрос был до того неуместным и в то же время до боли ожидаемым, что Гермиона пару секунд просто молчала, а затем кивнула. Незнакомец улыбнулся, сделал шаг назад, взял её за руку и, аккуратно лавируя среди столиков, повёл их к выходу, но не к двойным дверям, а к маленькой дверце рядом с учительским столом.

— Вы выпускник прошлых лет, верно? — спросила Гермиона, отчего-то уверенная в правильности своей догадки.

Её спутник лишь кивнул и мимолётно улыбнулся, словно поощрял её продолжать свои изыскания, но у неё больше не было ни одной здравой мысли. Его пальцы сжимали её именно с такой силой, с какой ей бы хотелось, они были немного холодные, несмотря на долгий танец, и чуть шершавыми, возможно, он занимался ручным трудом или спортом, квиддичем, например. От него исходила некая аура, резонировавшая с ней так, что у неё беспрестанно бежали мурашки и отчего-то хотелось глупо улыбаться.

— Куда мы идём? — снова полюбопытствовала Гермиона, когда они завернули в очередной коридор. Мужчина пожал плечами и, еле заметно улыбнувшись краешком губ (Гермиону торкнуло от одной этой кривой полуулыбки), предложил:

— Может быть, вы хотите куда-то пойти? Думаю, весь Хогвартс в наших руках этой ночью.

Гермиона задумалась, а затем покачала головой:

— Представляете, совершенно никаких идей. — Она какое-то время молчала, просто следуя за своим спутником, не отпускавшим её руку, а затем призналась: — Если честно, я надеялась, что чары сойдут на нет за пределами Большого зала, но увы.

— Вам так хочется узнать, кто я такой? — лица незнакомца не было видно (они шли по тёмному коридору, и он был выше неё), но Гермиона услышала в его голосе улыбку. — Может быть, вы бы тут же убежали прочь, увидев моё лицо?

— Если вы только не воскресший во второй раз Волан-де-Морт, то я бы всё же полюбопытствовала, — усмехнулась она в ответ и мельком посмотрела на него — он был довольно серьёзен и задумчив, хотя и отчего-то знакомо скривил губы в улыбке. — А вам не хочется узнать, кем были ваши партнёрши этой ночью?

— Кем были партнёрши — не особо, если говорить откровенно, — довольно легкомысленно заметил он, а затем бросил на неё заинтересованный взгляд. — А вот кто вы такая — мне очень интересно.

Они прошли ещё пару коридоров, поднялись на третий этаж и наткнулись на кабинет Защиты от тёмных искусств. Он дёрнул дверь, и та поддалась. Гермиона предложила войти, и они оказались в знакомой до мельчайших деталей аудитории. Мужчина наконец выпустил её руку, и она только тогда поняла, что всю дорогу они брели, переплетя пальцы, будто не хотели терять этот контакт.

— Мне казалось, что, когда танец закончится, я увижу ваше лицо, — вдруг тихо произнёс он, и Гермиона удивлённо вздохнула.

— Вам тоже так показалось? Как странно…

Она обхватила себя руками за плечи и подошла к окну — за стеклом виднелся качавший кронами деревьев Запретный лес, на небе висел тонкий яркий золотистый месяц, какой бывает только летом, а в Хогвартсе, несмотря на июнь, было холодно. Она и представить себе не могла, что проведёт последнюю ночь в школе в компании незнакомца, истинное лицо которого она даже, возможно, и не увидит, если они расстанутся раньше восхода солнца. Он, мягко ступая, подошёл ближе и встал за её спиной.

— Вам холодно? — тихий шёпот почти в самое ухо заставил её покраснеть — хорошо, что в аудитории было практически темно. Гермиона неуверенно кивнула, и через мгновение на её плечи опустилась тяжёлая ткань его мантии.

Тепло, что тут же окутало её, было властным, затягивая в свой водоворот, но мягким, как и мужчина рядом с ней, оно обнимало и давало опору — а казалось бы, обычная ткань. Мантия хранила странный чарующий запах трав и каких-то духов, и ей хотелось зарыть в воротник носом — таким внезапно родным и знакомым казался ей этот аромат. Что-то крутилось в голове, но Гермиона раз за разом промахивалась, пытаясь поймать мысль-рыбку за хвост.

— Вы скучали по Хогвартсу, когда закончили его? — наконец выдавила из себя Гермиона, решив занять их обоих непринуждённым разговором.

— Да, очень сильно, — тихо признался её спутник, всё так же стоя позади неё, а затем он опёрся руками о подоконник, заключив её в своеобразный плен. Гермиона сглотнула и прогнала волну нетерпения: ей хотелось слушать его, пытаться разгадать, ну а вдруг у неё получится, вдруг они знакомы. — Хогвартс был моим домом долгие годы, и я очень скучал, пока не вернулся сюда, — добавил мужчина, склонившись к ней и буквально нашёптывая слова ей на ушко. Гермиона тихо выдохнула, почувствовав обжигающую жаркую волну, исходившую от него. — А вы будете скучать по Хогвартсу, ведь, судя по всему, именно в вашу честь, вас и ваших однокурсников, устроен этот праздник?

— Да, я буду скучать. У меня не осталось дома, кроме Хогвартса. И я чувствую себя сиротой сейчас намного сильнее, чем раньше. Вне этих стен меня никто не ждёт.

— Неужели у вас нет друзей, любимого? — его голос был похож на патоку, обжигающую огненную патоку, затапливавшую её разум и не позволявшую осмысливать происходящее.

— Друзья… Есть, конечно. Просто мне всегда казалось, что когда я закончу школу у меня будет дом, куда я вернусь и где меня будут ждать. Но война распорядилась иначе. И теперь передо мной в прямом смысле весь мир — я могу пойти куда захочу, только я никуда не хочу. — Она остановилась и неосознанно чуть подалась назад, чтобы почувствовать его тепло немного ближе. Спутник безмолвствовал, ожидая продолжения. — Мне страшно. И не у кого спросить совета. А любимый… Раньше мне казалось, что я никогда не влюблялась по-настоящему, так, как пишут в книгах, когда в голове вместо мыслей пузырьки от шампанского, в животе — бабочки, а кончики пальцев колет от желания прикоснуться. Мне нравились разные мальчишки, но я поняла, что мне с ними не по пути.

Гермиона никогда не думала, что будет говорить о таком личном с первым встречным. Но чары, наложенные на них, играли на той же территории, что и магия маггловских поездов. Ты видишь человека, проводишь с ним немного времени — и прощаешься навсегда, понимая, что скорее всего вы больше никогда не встретитесь. В такой атмосфере легко говорить то, в чём не призналась бы и близкому другу, зная, что если тебя и осудят, то это продлится недолго и никак не затронет твоего сердца. Сейчас она ощущала себя точно в тамбуре поезда, несущегося непонятно куда: холодно, стремительно, чужой человек согревает её своим теплом и ей очень хочется поделиться с ним сокровенным, будто одно то, что она решилась произнести эти слова, уже давало ей силы пережить всё остальное.

— Значит, ваше сердце свободно? — прозвучавший вопрос змеёй проскользнул по её волосам и сполз к уху, окрасив его смущением. Хорошо, что в аудитории было так темно!

— Я не знаю, — тихо выдохнула Гермиона, стискивая пальцы в замок. Она и сама себя не понимала, как можно было рассказать об этом чужому мужчине. К тому же, она внезапно осеклась: «А вдруг мы знакомы на самом деле — как же неловко будет после…»

— Значит, всё же есть мужчина, к которому вы питаете симпатию, — протянул незнакомец, чуть насмешливо хмыкая. — Счастливчик…

— Сомневаюсь, что для него это было бы важно. Мы слишком разные даже для простого разговора вроде этого, — Гермиона покачала головой и решительно вздёрнула нос, прогоняя упаднические настроения: раз уж ему можно задавать каверзные вопросы, то и она не будет отставать. — А вы свободны?

— Пожалуй, да, — в его голосе слышались сразу и улыбка, и печаль, это удивляло и интриговало одновременно. — Я очень долго считал себя несвободным, потому что мне казалось, что то чувство внутри было любовью. Но лишь недавно я понял, что ошибался.

— И вы ни в кого не влюблены? — Гермиона даже затаила дыхание, ожидая его ответа — хотя, в общем-то, ей не было до этого никакого дела.

Её спутник качнулся вперёд и прижался грудью к её спине, отчего она замерла, совсем малость испуганная и взбудораженная его близостью.

— Мне кажется, мы находимся с вами примерно в одной ситуации. Женщина, которая стала мне дорога, она… Мы из разных миров — и, пожалуй, я даже рад этому. Боюсь, что я мог бы испортить ей жизнь своим в ней наличием.

— А вы не думали, что можете ошибаться? — еле слышно спросила Гермиона, переварив его слова. Нежелание смиряться с такой же драмой, что мучила её, буквально гнало её вперёд, заставляя перебороть робость и смущение его откровенностью.

— Думал. И не раз. А вы думали, что можете ошибаться насчёт того мужчины? — он виделся ей и мучеником, и змеем-искусителем сразу. И это было практически невыносимо.

Гермиона зажмурилась и тихо сказала:

— Мы не просто из разных миров — я создала для нас невыносимую ситуацию, из которой он не смог бы выйти с гордо поднятой головой. А для этого мужчины гордость и самоуважение — пожалуй, единственные ценности. Ещё не создав, я всё разрушила. Давайте не будем об этом, прошу вас.

Она резко повернулась и посмотрела ему в глаза. Морок окутывал их, даря возможность забвения хотя бы на несколько часов. Он хмурился, но не отводил взгляда, смело отвечая ей и, казалось, пытаясь увидеть её настоящую.

— Тогда подарите мне ещё один танец, — попросил он, печально улыбнувшись краешком губ. Она удивлённо приподняла брови:

— Но здесь нет музыки.

— А разве музыка обязательна для танца?

Она растерянно повела плечом и, помедлив, положила ладонь на его плечо. Он тут же обнял её, прижав немного сильнее, чем было необходимо. Их руки соединились так легко, точно встретились две половинки разделённого пополам магнитика.

Повинуясь его плавным движениям, они медленно закружились по кабинету, с каждым шагом точно входя в некий транс. Шаг, ещё шаг, ещё один, маленькая остановка, разворот, улыбка, снова шаг… И так по кругу, раз за разом. В голове не осталось мыслей, только почему-то вертелась слышанная в недавнем магловском мультфильме, который она смотрела в Австралии, красивая песня — мелодичная, искрящаяся, величественная и невероятно грустная⁽¹⁾. Сердце, замершее в самом начале танца, к концу готово было выскочить из груди, к щекам прилила кровь, и Гермиона чувствовала, как кружится голова — от выпущенных на волю откровенностей, от танца, от близости незнакомого мужчины, от совсем недавно — возможно, что даже и сегодня ночью — осознанных до конца и принятых чувств к Северусу Снейпу.

Будто почувствовав её состояние, партнёр замедлился, а затем и вовсе остановился, продолжая удерживать Гермиону в своих объятиях. Он пристально смотрел на неё, пытаясь, видимо, воззвать к магии Хогвартса: его взгляд, как бабочка, перемещался с её глаз на лоб, затем на губы, а после на волосы и тут же — на чуть вздёрнутый кончик носа. Она же помедлила, прикрыв глаза после остановки, а затем положила голову ему на плечо, решив, что не будет смотреть как можно дольше — так было легче и проще признать, что даже магии не удалось бы свести вместе тех, кто просто не мог совпасть друг с другом. Только остановившись, оттанцевав шестой танец за эту ночь, она поняла, что с самого начала желала, чтобы это был он — где-то внутри, глубоко-глубоко, что даже сама не смогла этого уловить.

— Может быть, вы всё же посмотрите на меня, мисс, — протянул до боли знакомый голос, и она зажмурилась, не желая рушить грёзу — пусть хотя бы несколько секунд её будет обнимать именно он, раз уж его голос она смогла представить себе во всех деталях. Так хотелось бы поверить, что весь этот разговор был подготовкой, признанием, уверением…

Но Гермиона никогда не была трусихой. Решив, что сейчас взглянет на своего невольного спутника и тут же покинет этот кабинет, она наконец выпрямилась и посмотрела на него. Невольный вздох вырвался из груди и точно вспугнутая пташка забился о стены и стёкла окон.

Перед ней, бережно держа её в объятиях, стоял Северус Снейп собственной персоной. Она широко распахнула глаза, пытаясь осознать случившееся: Хогвартс признал их совпавшими, а потому действие чар прекратилось. Могло ли это значить…

— Прекратите так громко думать, мисс Грейнджер, — низко и волнующе прошипел он, склоняясь к ней и замирая буквально в паре сантиметров от её лица. — Хогвартс намного мудрее нас обоих, как считаете?

Она неуверенно кивнула, хотя раньше могла бы с жаром поспорить о возможности существования у школы собственного магического разума или его подобия. Но сейчас всё, что она могла — только смотреть в глаза Северуса и пытаться разобрать ответы на неозвученные ею вопросы.

— Вот и умница, — криво улыбнулся он и коснулся пальцами её подбородка, чуть приподнимая голову. — Я сейчас поцелую вас, мисс Грейнджер. А потом поцелую снова. И уже после мы разберёмся, какие такие у меня единственные ценности и как именно они могут нам помешать. Вы не против? — его голос сочился сарказмом и насмешкой. А ещё — искристым, как шампанское, желанием, тягучим и липким, как патока. И жгучей радостью тоже, да, и это ощущалось особенно остро.

Гермиона против своей воли широко улыбнулась и обняла его за шею, решив, что разговоры действительно можно оставить на потом. Северус ухмыльнулся и наконец поцеловал её так, как мечтал уже много месяцев.

За кромкой Запретного леса кто-то пролил на небо капли розового цвета, и ждущие рассвета танцоры в Большом зале, так и не нашедшие свою пару за ночь, замерли в ожидании снятия волшебных масок. А в это время в пустом и полутёмном кабинете Защиты от тёмных искусств, крепко прижавшись друг к другу, целовались Гермиона Грейнджер и Северус Снейп — и одна только магия могла бы теперь разлучить их.

Магия Хогвартса выбрала всего семь пар, открыв им их истинные лица и желания. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

1) Речь идёт о песне «Once Upon A December» из мультфильма «Анастасия»

Вернуться к тексту