Лепестки смерти (джен)

Цветок, покрытый утренней росой, поблескивает, граненым бриллиантом переливается в лучах восходящего солнца. Его лепестки черны, как ночь, и так же опасны. Рядом — целая россыпь таких, целое поле. И, если приглядеться, то можно заметить, что, кроме цветов, дальше ничего и нет. Только черно-бархатные лепестки и темно-зеленые, почти черные, стебельки.

Впервые этим цветам придали значение разве что целители — ну, подумаешь, цветок и цветок. Почему-то абсолютно черный, непривычного цвета. Но ведь просто цветок же! Да еще и приятно пахнущий.

Настораживало лишь, что всего за одну луну остров Советов зарос ими полностью. А еще через луну цветы перекочевали по поваленному дереву на берега — и начали неудержимо разрастаться по всем территориям, не щадя ни одно племя, безжалостно занимая место любых других цветов и трав.

Их становилось все больше, черный ковер, накрывающий собой лес, было не остановить. И вот тогда коты начали умирать.

Запах черных цветов, такой сладкий, такой манящий, был смертельно опасен. Вначале, пока цветы были еще только на острове, это проявлялось не сразу, а лишь через несколько часов. Потом… потом сами цветы изменились. И умирать коты стали, едва вдохнув отравленный воздух — падая на землю и корчась в попытке вздохнуть.

И не было лекарства от этого приятного запаха.

Белый кот с пронзительными зелеными глазами сидит на безопасном — пока что безопасном — расстоянии от цветов, тоскливо обводя взглядом окрестности. Он очень худ, даже густая шерсть не скрывает торчащие ребра.

Он знает, что бежать некуда — единственный путь отступления перекрыт его «палачами». Он не сможет сидеть здесь вечно. Если он не сделает того, чего от него ждут, его заставят сделать это насильно. «Палачей» новому предводителю тоже не жалко.

А вот ему жалко. До того, как его жизнь перевернулась, они были его близкими друзьями. И он не хочет, чтобы они умерли в муках.

Даже если глаза у них пустые, льдистые. Даже если они его уже не помнят.

Что ж. В таком случае стоит просто дать им то, чего они хотят. Дать свершиться тому, что должно свершиться.

Племена изменились. Бежав от смертельной опасности, они укрылись в горах. К власти, воспользовавшись отчаянной ситуацией, пришел тот, кто не должен был. Законы были переосмыслены — и ужесточены. Теперь за любой проступок полагалась смерть здесь, среди черных цветов. Жизни воителей, котят, старейшин стали разменной монетой.

А что совершил Белогрив, тот кот, что сейчас сидел среди черных цветов?

О, он всего лишь хотел жить. И хотел бежать еще дальше, туда, где оставался живой лес — и где была дичь.

Но инициатива наказуема, так ведь?

Он не знает, что ведет, зовет его к смертельной опасности. Словно в голове непрерывно что-то твердят одни и те же голоса.

Он делает шаг, другой на подкашивающихся от голода и усталости лапах. Теперь он уже в опасной зоне. Если он немедленно убежит как можно дальше, он еще может выжить.

Дымка цветочного запаха колышется над землей, покачиваемая редкими порывами ветра. Она достаточно толстая, примерно по брюхо ему, такому рослому. Это — концентрированный запах, самый опасный. Он-то и вызывает почти мгновенную смерть. Над ней запах слабее, но он тоже смертелен — лишь заставляет мучиться не несколько секунд, а несколько часов.

Голоса в голове становятся все громче, все настойчивее. Он словно бы уже может разобрать, что они повторяют нескончаемое «Услышь, услышь, услышь…».

И, не осознавая, что делает, влекомый этим странным зовом, он решительно набирает воздуха в легкие и, наклонившись, целиком погружается в дымку.

Голоса становятся почти оглушительными. Они зовут, манят к себе, прося стать с ними одним целым…

Воздуха в легких критически не хватает. Он медленно-медленно выдыхает через нос, но это не помогает. Все мышцы мучительно напряжены, когти враз ослабевших лап выпущены — он в прямом смысле слова цепляется за жизнь, пытаясь не дать себе вдохнуть.

Голоса вдруг стихают. И в наступившей гробовой тишине отчетливо слышится котеночий писк:

— Белогрив!

Его глаза расширяются. Вскочить бы — но сил нет. И он вдыхает, пораженный, набирает полную грудь яда, узнав в этом писке голос его сестры Синички, две луны назад казненной здесь же, среди черных цветов.

Перед глазами темнеет — а может, то просто закрывают обзор черные лепестки. В груди будто огонь вспыхивает, прокатываясь по телу, опаляя изнутри, заставляя биться в агонии.

Вдох. Новый, судорожный — словно в надежде, что этот кошмар кончится, и он проснется на своей подстилке в старом лагере, где не будет черных цветов.

Огонь разгорается — кажется, вот-вот тонкий слой кожи и шерсти лопнет, позволяя пламени вырваться наружу. Горло сжимает, да так, что не вдохнешь. Даже не кашлянешь.

— Белогрив! — снова зовет голос.

«Сейчас, — хочет ответить он, — подожди, сестренка. Немного отдышусь — и сразу к тебе»

Только вот озвучить это не получается. Ощущение такое, словно он повис на краю утеса, судорожно цепляясь за край, такой острый, причиняющий такую дикую боль.

Так не проще ли… отпустить?

— Белогри-ив! — нудно уже тянет голос. Кажется, он даже видит его обладательницу — и нестерпимо хочет улыбнуться ей, броситься навстречу, ощутить такой родной запах.

И он улыбается. И бежит к ней, невесомый, по огромному полю черных цветов.

Примечания:

Собственно, произошедшее в конце можно трактовать как угодно — на то и метка "открытый финал". И все же хотелось бы поделиться теми вариантами трактовки, которые пришли мне на ум (хотя, конечно, могут и быть и другие):

1) Это были предсмертные галлюцинации, а загадочный зов цветов Белогриву привиделся с перепугу — или же это были первые признаки того, что он таки нюхнул цветы.

2) Зов цветов опять же ему только привиделся из-за ядовитого запаха, но Синичка звала его прямиком из Звездного племени.

3) Данные инопланетные цветы поглощают души тех, кто умер от их запаха, и как бы концентрируют их энергию. При этом разумы погибших объединяются, но не сливаются. Отсюда и загадочный зов — души неосознанно тянутся к новому источнику энергии.

(Да, вы будете смеяться, но именно последнее объяснение, как бы укуренно оно не звучало, я брала за основу при написании этого драббла)