Затерянный в шторме (джен)

Сложно жить, когда внутри тебя заперт дикий зверь. Сложно, потому что он воет, скребет свою клетку изнутри, отчаянно силясь вырваться. Ему, зверю этому, тесно, тошно в привычном окружении, его манят отзвуки шторма — и именно поэтому Цикута снова и снова ходит на берег во время зимних бурь.

Соплеменники молчат и тихо принимают эту его странность. «Они бы не смотрели на меня как на умалишенного, — горько смеется однажды Цикута, — если бы знали, что со мной происходит каждый раз в шторм».

Верно, они не считали бы его немножко чокнутым. Они считали бы его монстром, опасностью.

А ему в этот хмурый влажный день остается только снова идти на проклятые скалы и выпустить зверя наружу, пока он в исступлении не сломал прутья клетки.

Соплеменники молча глядят ему в спину, когда он уходит в сторону прибрежных скал. Они привыкли к его странности. Он к ней тоже привык. Почти. Он привык ко всему, кроме боли, которая вихрем сметает сознание каждый раз, когда он оказывается на привычном месте.

Так происходит и в этот день. Едва нырнув в знакомую пещерку в скале над бушующим в ярости океаном, воитель падает на влажный камень, стискивая зубы. Боль обрушивается приливной волной, жутко хрустит и трещит изменяющийся скелет, рвется кожа под челюстью, не способная удержать под собой жабры, укорачиваются длинные острые когти, твердеет и утолщается шея. Мех со всего тела осыпается на пол пещерки, пока на конце хвоста диковинным цветком распускаются тугие элероны. Апофеозом превращения, как и всегда, становятся крылья; два утолщения вдоль спины вдруг прорывают кожу, вставая торчком, за ними появляются еще несколько. Но не успевает засохнуть и побуреть кровь, как то, что со стороны кажется плавниками, обзаводится перепонкой, только усиливающей сходство.

И — будто не он считанные минуты назад корчился в чем-то, близком к агонии, — выпущенный на волю зверь поднимается на лапы, потягивается всем телом. Они поменялись местами, и запертому в уголке сознания Цикуте остается только наблюдать, молясь Звездам о том, чтобы зверю, как и раньше, хватило нескольких часов свободы посреди бури.

А зверь, оглядев привычную, знакомую и ему тоже пещеру, довольно скалится, окрашивая элероны зеленью радости, и, распахнув крылья, кидается прочь из убежища. Он летит прямо в эпицентр шторма, вода для него — второй дом, и он с размаху врезается в волну, радуясь знакомому покалыванию в жабрах, радуясь боли в вывернутых ударом крыльях, радуясь буйству стихии.

И, стоит ему пулей вылететь из воды, на лету стряхивая с сильных крыльев соленые капли, как над океаном разносится оглушительный рев.

…Вышедшие на охоту Морские воины тревожно переглядываются, когда из влажной океанской дали доносится громкий звук, похожий на крик.

— Опять громолн летает, — обеспокоенно говорит кто-то из них. — Значит, к сильному шторму.

А далеко-далеко, в самом сердце бури, зверь носится в полном влаги воздухе, ликуя. Он оставил в стороне свою разумность и, как всегда, доверился инстинктам. Пусть даже он затерялся в шторме, ему это не страшно.

Ведь он стал штормом.

* * *

…И он будет так кружиться в буре еще несколько часов, наслаждаясь свободой, будет носиться то над водой, то под водой до тех пор, пока океан не начнет успокаиваться. Только тогда он вернется на знакомые скалы, спрячется где-нибудь и с неохотой вернет Цикуте тело и разум, а сам затаится до следующего раза. До следующего шторма.

Примечания:

Карточка от автора РЭЦЖ на громолна как вид:

https://m.vk.com/photo-151979274_456239156?list=album-151979274_247463465#comments