Исчезнувший холод (джен)

Уилл не знал, не мог позднее вспомнить, что заставило его в тот день поднять «Голландец» на поверхность. Не сделай он этого, экипаж вместе с кораблем теперь гнил бы на дне морском — и осознание этого временами заставляло передёргивать плечами, будто от озноба.

Но тот день он помнил во всех подробностях.

* * *

«Голландец», на мгновение оправдав свое название, вылетел из воды в туче брызг, киль с грохотом ударился о волны.

Совсем рядом с бортом, издав пронзительный крик, пронеслась перепуганная чайка, попала под небольшой водопад, обрушившийся с парусов, от испуга вякнула совсем не по-чаячьи и унеслась прочь.

А потом что-то изменилось, Тёрнер даже не сразу понял, что именно, ведь мир вокруг оставался прежним — по крайней мере, с виду.

Исчез холод.

…«Летучий Голландец» всегда ассоциировался у него с холодом. Это неприятное чувство поселилось где-то под сердцем еще в тот раз, когда он впервые оказался на призрачном галеоне, и было не понять, связано ли оно с физическими ощущениями или с чем иным. Впрочем, на раздумья не было ни сил, ни времени — события закрутили его, не давая и шанса выбраться из их чудовищного водоворота.

Позднее, по пути на Край Света, комок льда, словно примёрзший к рёбрам изнутри, увеличился в размерах, подпитываемый лютой стужей снаружи. И этот комок то и дело ворочался, царапал нутро острыми гранями, заставляя сгибаться пополам в тщетной надежде, что от этого боль ослабеет, и судорожно хватать ртом морозный воздух.

К счастью, всем в тот период было не до него.

Когда Джонс пронзил его шпагой, которую он же и выковал, комок растворился, смытый волной боли, оставил после себя секундное облегчение — но и только. Талая ледяная вода — почему-то он был уверен, что она соленая, будто морская — стремительно наполнила жилы, вытесняя кровь, вымораживая все за собой, выталкивая сознание прочь из тела.

…Быть может, поэтому он даже не заметил, как ему вырезали сердце.

Да, боль под рёбрами ушла, исчезла, запертая в кованом сундуке вместе с сердцем, но холод остался. И, будто занимая освободившуюся нишу, он наполнил его целиком, без остатка, выморозив, выбелив и без того не слишком загорелую кожу, обесцветив глаза.

…Однажды очередной бессонной ночью, записывая имена умерших в поистине бесконечный судовой журнал, Тёрнер с горечью отметил, что даже не ощущает тепла от свечи, и задался вопросом, не был ли этот холод проявлением «перста судьбы», о котором говорила Тиа Дальма.

Нить размышлений, запутываясь, потянула за собой другую мысль — ощущал ли такой же холод Джонс? Уилл досадливо отмахнулся от нее, точно от приставучей мухи, но против воли посмотрел в угол каюты, где до сих пор стоял орган.

Он был бы только рад избавиться от громоздкого музыкального инструмента, но сам корабль был против. «Голландец» незримо протестовал против практически любых изменений, а орган за столько лет к тому же намертво прирос к палубе и переборке, и сдвинуть его было задачей непосильной. Поэтому Тёрнер смирился, пусть и все же старался лишний раз не приближаться к инструменту, даром что на нем так и осталась лежать музыкальная шкатулка в форме сердца.

Да, холод исчез, заставив Уилла неверяще уставиться в пространство, стискивая в руках скользкий штурвал, но — будто задом наперед начали прокручиваться события, в результате которых он занял пост капитана «Голландца» — вернулась боль. Зародившись под застарелым шрамом, она хлынула во все стороны, вновь наполняя жилы кровью и оставляя после себя лишь приятный звон, какой бывает в кончиках пальцев, когда заходишь с холода в теплое помещение.

А затем шрам ожгло болью снова, и Тёрнер ощутил, как на положенном месте застучало сердце, вначале будто робко, а затем уже куда более уверенно.

У Генри получилось.

Примечания:

Пожалуйста, оставляйте отзывы! Мне очень важно ваше мнение.