Дорогой Джим (гет)

* * *

Песня для атмосферы: FleetWood Mac — Everywhere (1987)

Джойс снова сидит за столом и нервно теребит в руках шариковую ручку.

Буквы на листе неровные, прыгающие, как маленькие блошки, и три пятна от слёз промочили бумагу.

"Дорогой Джим!"

"Вот уже девять месяцев мы живём без тебя..."

Джойс никому и никогда не признаётся в том, как сильно она скучает по своему старому другу и экс-бойфренду юношеских лет Джеймсу Хопперу. Они были знакомы больше двадцати лет и многое пережили вместе.

И уж события последних трёх лет большое тому доказательство.

Джойс делает вид, что Хоппер до сих пор жив, хотя своими глазами видела, как взрывная волна в лаборатории снесла его с ног вместе с русским Григорием.

Джойс делает вид, будто Джим просто уехал в другую страну, ну, скажем, в командировку или на отдых. С её возбудимой нервной системой это, возможно, наилучший вариант.

Строчки замысловатой вязью ложатся на бумагу. Джойс пишет о простых вещах, которые ей кажутся очень важными: о жизни в Калифорнии, о новой работе, о детях.

О том, что Джонатан устроился работать курьером в пиццерию.

Об успехах Уилла в рисовании, ведь теперь он ходит на дополнительные классы по рисованию в школе. Пишет о том, как Уилл скучает по Майку, Дастину и Лукасу, рисует их почти каждый день всех вместе, как это было в старые времена. О том, как младший сын читает всей семье письма от своих друзей, которые согревают ему душу.

И, конечно, пишет о Джейн. Миссис Байер не хочет даже в письме упоминать о том, что приёмная дочь шерифа плачет по ночам в подушку, скучая по нему; ему это наверняка не понравилось бы.

"Не раскисай, Оди", — усмехнулся бы Джим. Это в его стиле; в стиле ветерана Вьетнамской войны, глубоко травмированного потерей родного ребёнка человека, шефа полицейского участка Хоукинса, в конце концов.

Закончив с обстоятельным описанием рутинных дел, Джойс Байер на секунду замирает, занеся ручку над исписанным листом бумаги. Затем переворачивает его на другую сторону и бессмысленно пялится на белый прямоугольник.

Ей ещё о многом хочется написать, но в тоже время страшно.

Страшно заглянуть внутрь себя, своих чувств, страшно, что может случиться что-нибудь отвратительное, но Джима уже не будет рядом. Джойс плачет, зажав рукой рот, вспоминая добряка Боба, отдавшего свою жизнь за неё и детей, вспоминая последние мгновения, когда они с Мюрреем и Хоппером бежали по подземному советскому бункеру...

— Мам, что-то случилось? — в комнату заглянул Уилл. За последние полгода он здорово подрос и даже обогнал мать в росте. Теперь они с Джонатаном выглядят почти одинаково. И его голос наконец-то начал ломаться — почти совсем взрослый юноша!

— Нет, милый, всё в порядке, — неумело врёт миссис Байерс, не поворачиваясь к сыну. — Сейчас буду ложиться спать.

— Э... Ну тогда хороших снов, — с лёгкой хрипотцой в голосе говорит Уилл, — и Оди машет мне руками, что она тоже передаёт тебе пожелания спокойной ночи.

Джойс улыбается.

Ночью ей снятся странные сны. Девять месяцев подряд ей снятся странные сны. Это похоже на безумие.

Но настоящим безумием становится то, что через неделю, в пятницу вечером, почтальон приносит ей посылку.

"Неужели от Ленни?", — подумала с удивлением Джойс, забирая большую бандероль из рук почтальона. Бывший муж уже много лет ничего не писал ей. По правде говоря, последний раз они связывались три года назад, когда таинственным образом исчез Уильям.

Джойс ставит ящик на журнальный столик перед софой, бросает взгляд на адрес и чувствует, как по телу бежит электрический разряд.

Ящик обклеен множеством марок с изображением красного флага и серпа с молотом. Посылка из Советского Союза? Но кто, чёрт возьми, может писать ей оттуда?

У Джойс никогда не было ни родственников, ни знакомых, кто мог жить или работать в этой далёкой стране. Адрес её бывшего дома в Хоукинсе, написанный крупными печатными буквами, был перечёркнут, сверху шлёпнут штамп. Новый адрес был приписан ниже уже другой рукой.

Джойс принесла с кухни нож и осторожно вскрыла посылку. Её сердце бешено колотилось, как будто бы женщина только что пробежала длительный марафон. Порадовавшись тому, что Джонатан на работе, а Оди и Уилл — в школе, она осторожно вытащила из ящика куклу в красном платке и нарядном сарафане.

Русскую куклу.

Так же там лежали четыре матрёшки (к счастью, Джойс знала, что это такое — всё-таки, холодная война шла уже не первый год), коробка с конфетами, две или три книги на русском (кажется, Пастернак, Чехов и Толстой), немецкая губная гармошка из тридцатых, и два конверта.

Джойс взяла конверты в руки и едва не упала в обморок.

Мертвецы НЕ МОГУТ писать письма, а она до этого дня считала, что Джеймс Хоппер определённо мёртв. Тем не менее, он написал ей два письма.

Первое было коротким, второе растянулось на два больших листа, которые Хоппер исписал с обеих сторон и озаглавил большими русскими буквами.

Дрожащими губами миссис Байерс читала о злоключениях бывшего шерифа в советском лагере на Камчатке.

Хоппер был уверен, что погибнет, но в последний момент метнулся в дверь под платформой, на которой он стоял. В момент взрыва, очевидно, открылся портал в изнанку, выйдя из которой, Джим обнаружил, что находится совсем не в Хоукинсе и даже не в США. Там его быстро обнаружили русские, хотели убить, но передумали.

Джойс не могла поверить своим глазам, круглым, размашистым буквам, написанным рукой Хоппа. Он писал об отвратительной еде, о том, что мечтал похудеть, но совсем не таким образом, о том, что русские ставят свои эксперименты по изучению изнанки и сверхъестественных существ.

Джим работал на постройке железной дороги, по которой ездили вагоны с брёвнами, рудой, металлами и прочими ресурсами, добываемыми на Камчатке. Там было жутко холодно, очень тоскливо и невероятно неуютно.

Впрочем, были и плюсы: некоторые люди оказались очень хорошими. Местным не разрешалось общаться с заключёнными, но некоторые сердобольные тётушки всё равно приходили проведывать зэков, приносили им пирожки, пряники, кефир и другие лакомства.

Хоппер писал о новом друге Дмитрии, с которым сначала они общались на ломанном английском (Дмитрий учил английский и знал немало слов, но разговаривал с отвратительным акцентом), а потом на таком же ломанном русском. Хоппер даже выучил кириллический алфавит и научился писать русскими буквами.

Джойс дочитала письмо и едва не закричала от счастья. Ей захотелось увидеть друга в эту же минуту, в это же мгновение, как она кинула на софу смятые в руках листки. Хоппер был ЖИВ! Разве дела могли пойти ещё лучше?

Когда дети вернулись домой, она едва не раскрыла им радостную новость. Но потом одумалась, спрятала посылку Хоппера в гараж, взяв с собой только его письма.

Она до сих пор не могла поверить в то, что Джим, её дорогой, родной — да, уже можно было наконец признаться себе в том, что он достоин именно таких эпитетов — человек жив, здоров и находится всего лишь на другом континенте.

В воскресенье утром, дождавшись, пока Джонатан увезёт Оди и Уилла встречать из аэропорта Майка Уилера, она бросилась к телефону и набрала номер Мюррея. Тот долго не отвечал, а когда снял трубку, чуть не наорал на неё.

— Мюррей, это Джойс Байерс. У меня есть к тебе срочное дело.

Мюррей на другом конце провода обречённо застонал.

Джойс стремительно собралась, кинула сумку, в которой были шапка, куртка, тёплый свитер и прочие необходимые вещи, в автомобиль и нажала на педаль газа.

Она знала, что дети не одобрят её авантюру. Да и что хорошего скажут дети, увидев записку на столе, что их мать сорвалась по очень срочному делу к чудаку Мюррею, о котором они почти год ничего не слышали?

Джойс надеялась, что появление Майка, приехавшего погостить к Оди и Уиллу на десять дней весенних каникул, хоть немного отвлечёт их внимание.

Мюррей едва не хлопнулся в обморок, когда Джойс прочитала ему письма Хоппера.

Но в его голове сразу же созрел гениальный план.

Конечно, вряд-ли этот план включал в себя поломку старого арендованного самолёта, который жёстко приземлился на верхушку старой сосны...

Побег от медведя...

Жуткий холод...

Топкие болота повсюду...

Но, во всяком случае, с помощью карты они отыскали нужный им советский населённый пункт и исправительную колонию, в которой должен был содержаться Хоппер.

А это значило то, что они могут и должны его спасти.

"Дорогой Джим", — думала, продираясь сквозь засохшие, старые кусты и почти метровые сугробы Джойс, — "я знаю, что сейчас похожа на сумасшедшую... Я и есть сумасшедшая — оставила твою дочь и своих сыновей одних, в Калифорнии... отправившись в Советский Союз! Но разве я могла иначе? Ты не раз прикрывал мою спину от разных невзгод и неприятностей... Ты спас жизнь Уиллу, потому что знаешь, каково это — потерять своего ребёнка... Ты утешал меня после смерти Боба, потому что знал, что Боб Ньюби был дорогим для меня человеком... Ты стал моим супергероем, и теперь мой черед платить тебе по счетам...

И знаешь, что? Мы двадцать лет уже как не вместе, а я порой думаю о том, как сложилась бы наша жизнь, если бы мы всё-таки остались парой... Если бы ты не ушёл служить во Вьетнам... Мюррей проклинает меня и себя впридачу, потому что мы плохо говорим по-русски, у нас с собой мало рублей и ещё меньше еды, но, знаешь, что? Я верю в то, что мы тебя вытащим... Я обычная сумасшедшая женщина, готовая на всё ради родных людей... Ты мне совсем не чужой, Джим... И я уверена, что поступки скажут куда больше, чем слова. Дорогой Джим, ты даже не представляешь, как я рада, что ты жив!"

Когда Джойс и Мюррея едва не поймала милиция, они оба поняли, что первоначальный план по спасению Хоппера оказался полной дурью. К счастью, как раз к моменту их прибытия на зоне случился взрыв, и некоторые узники смогли сбежать.

Приятель Хоппера, Дмитрий, держал ухо навостре, спрятав того в свой охотничий домик вдали от деревни. Когда Джойс и Мюррей обнаружили этот домик, Дмитрий и Хоппер уже были там...

Взглянув в глаза своего похудевшего и осунувшегося друга (или уже не друга? В конце концов, она задолжала ему свидание в ресторане Энцо), Джойс почувствовала, как сердце пустилось в радостный пляс.

— Давай оставим этих голубков наедине, — сказал с сильным акцентом Мюррей и пожал Дмитрию руку.

Они отошли в сторону, предоставив этим двоим объясниться без посторонних.

Джеймс Хоппер смотрел на женщину своей мечты молча, не веря своим глазам, не веря тому, что она преодолела сотни и тысячи километров, сломя голову, чтобы прийти к нему на помощь. Он даже не мог найти подходящих слов, чтобы сказать ей, как сильно скучал по ней и по детям, по родному Хоукинсу, который всю жизнь считал дырой и отстойным местом.

Джойс тоже молчала, не зная, что сказать и размазывала слёзы по раскрасневшимся от холода щекам. Ей очень многое хотелось рассказать, что произошло за эти девять месяцев, но она не знала, с чего начать, что покажется Хопперу самым важным. Но Джойс понимала только одно — она рада, что её дорогой Джим остался жив.

А всё остальное они решат потом. Вместе.