Saudade (джен)

Тодд Андерсон потерял счёт времени, оглядевшись по сторонам лишь в тот момент, когда недалеко от них с Ниллом по проезжей части пронесся автомобиль. Ни цвет, ни тем более марку юноша не разглядел. Да, собственно, и не старался. Уставшим взгляд пытался сфокусироваться на том, что вокруг происходит, и нет ли кого постороннего поблизости. Рассвет вот-вот наступит, и нужно будет покинуть полюбившееся им место.

А как же не хочется уезжать! Тодд задрал голову, любуясь чистым небом, медленно закрывавшее обзор на звезды скорым алым рассветом. Тишину скрашивали либо сверчки, либо слабые порывы ветра, несущие предрассветную прохладу.

Тодд любит это место, любит находиться вдалеке от людей, проблем и строгих школьных правил. Впрочем, школа уже закончилась, и Тодд наслаждается летом в лучшей компании.

Только он, Нил и тишина. В спокойствии и полном умиротворение он чувствует что-то родное сердцу. Парень готов назвать этот скрытый от глаз участок земли домом.

Оглянувшись ещё раз, парень решился-таки заговорить. Он подумал, что настало время. Момент, когда тишина перестает быть комфортной. Хотя когда это рядом с дорогим человеком ему могло быть некомфортно?

— Что из новостей я тебе забыл рассказать? — вспоминал Тодд, какие события произошли в последнее время, — о, точно, Чарли звонил на прошлых выходных. Его родители уже нашли ему новую школу, и с началом учебы он уедет куда-то очень далеко от дома. За отчисление его ругали, как он сказал, «безбожно много», но сейчас на него особо не обращают внимание. Чарли сказал, это лучшее время в жизни — быть дома в родной кровати и не разговаривать с семьей.

Нилл грустно улыбнулся, услышав такие новости про дорогого друга.

— Я вспомнил, кстати, про Ричарда. Он в конце учёбы то и дело пытался начать снова общаться с Ноксом! Это был поразительно нагло. Ни сам Нокс, ни Микс с Питтсом не оценили его рвений. На занятиях, где нужно сидеть по парам, мы стали собираться только вчетвером, чтобы к Ноксу никакой рыжий чёрт не подсаживался.

— Ну я и сказал, да? Рыжий чёрт, —

собственная шутка сильно позабавила Тодда. Он начал смеяться, поглядывая на добрую улыбку Нила. Он, наверно, хотел поругать друга за такие слова, но в целом был согласен. Ричард потерял свой шанс на дружбу, когда перешагнул порог кабинета директора с мыслью о предательстве.

Тодд продолжил:

— Мистер Киттинг, к сожалению, новых писем пока не присылал. Последнее было еще во время учебы. Может, сейчас он в отпуске? Где-нибудь в Европе, ходит в театр или штудирует научные труды. И потом пришлет длинное письмо…нет, сразу книгу о своих приключениях. И называться она будет однозначно «Carpe Diem»(лат.) «Лови мгновение».. Почитать тебе что-нибудь? Я выписал пару стихов. Тебе они понравятся.

Молчание было заместо согласия. Этого было достаточно, чтобы почти сразу после заданного вопроса Тодд встал с холодной земли и отправился к припаркованному неподалеку велосипеду. Из кармана куртки, свисающей с руля почти до земли, Тодд достал пачку сигарет, зажигалку и свернутую в трубочку тетрадь. Вернувшись, Тодд, подкурив сигарету марки Camel, принялся читать вслух первое стихотворение:

«Все равно

любовь моя —

тяжкая гиря ведь —

висит на тебе,

куда ни бежал б.

Дай в последнем крике выреветь

горечь обиженных жалоб.

Если быка трудом уморят —

он уйдет,

разляжется в холодных водах.

Кроме любви твоей мне нету моря,

а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.

Захочет покоя уставший слон —

царственный ляжет в опожаренном песке.

Кроме любви твоей,

мне

нету солнца,

а я и не знаю, где ты и с кем…» [1].

— Заикаюсь. Сейчас, минутку, переведу дух, — хоть с волнением проблем и стало гораздо меньше, читать выразительно и вслух для него всё же оставалось проблемой. Парень сбился, и решил немного прийти в себя, чувствуя, как колотится от волнения сердце. Нил молча ждал.

Хорошо, что вокруг никого не было.

Нил в немом диалоге попросил читать дальше, и Тодд послушался его просьбы:

«А мне

ни один не радостен звон,

кроме звона твоего любимого имени.

И в пролет не брошусь,

и не выпью яда,

и курок не смогу над виском нажать.

Надо мною,

кроме твоего взгляда,

не властно лезвие ни одного ножа».

— Как тебе? Мне очень понравился этот стих. Его посвятили любимой женщине, а я…решил прочитать его тебе, — с улыбкой сказал Тодд, потушив сигарету, — У…у меня ещё один стих есть, от этого же поэта, ты только вслушайся!

«Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают —

значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — кто-то хочет, чтобы они были?

Значит — кто-то называет эти плевочки жемчужиной?.. [2].

Нил в молчаливом одобрении внимал каждому слову.

— Этот поэт…ох, опять забыл его фамилию, — грустно вздохнул Андерсон, — потом тебе скажу. Так вот, он из России, и у него очень трагичная судьба. Он жил недолго и в конце пути…— глянув на Нила, в его глаза, Тодд решил не продолжать, — впрочем, это я тоже забыл. Сейчас открою следующий стих…

Нил улыбается. Его любимый сердцу друг читает вслух, борясь с волнением и смущением. Да ещё и читает что-то новое и неизведанное. Русская литература в школе не затрагивается, а значит, Тодд штудировал библиотеку сам, в надежде найти те самые стихи, которые будет наедине читать ему вслух. Нилу было, наверное, очень приятно.

— Этот стих…детский, — смущенно произнес Тодд, словно ожидая какого-то осуждения за свой выбор, — но он мне очень понравился. Называется «Нарциссы». Сейчас прочту:

«Как облако, парящее высоко,

Я брел один среди равнин пустых.

И вдруг увидел сразу много-много

Танцующих нарциссов золотых.

За озером, блаженствуя в тени,

Качались с ветром ласковым они.

Как звёзды, что не устают мерцать

Вдоль млечного пути сплошной чредой,

По берегу залива без конца

Цветов тянулся пояс золотой.

Там тысячи цветов, казалось мне,

Головками качали в тишине.

Как были волны в танце хороши!

Но их в весельи превзошли цветы,

Коснулась радость и моей души

Средь этой небывалой красоты.

На танец я смотрел, заворожён,

Не ведая, как много значит он…»[3].

— Автор тоскует, — перешел от чтения к анализу Тодд, — по умершему брату. Одиночество сдавливало его, но, увидев однажды бесконечный вид золотых нарциссов в поле за озером, сердце его наполнилось радостью. Этот вид был для него величайшим подарком природы. Всякий раз, когда он вспоминает об этом, его подавленный разум и сердце снова обретают радость жизни. Нилл…

Снова проехал автомобиль. Пыль с дороги не доносилась до ребят, но Тодд всё же зашелся в кашле. Почему-то стих, только что прочтенный, очень его растрогал.

Ниллу никогда не хотелось, чтобы Тодд плакал, но сейчас юноше было всё равно даже на просьбу любимого. Слёзы начали литься сами по себе, а Тодд решил закончить чтение:

— «Бывает, на…на диване я лежу,

Расслабленно-задумчивый порой,

В уединении счастье нахожу,

Припомню хоровод тот золотой,

И радостна опять душа моя,

И вновь с нарциссами…танцую я».

— Я знаю, что сказал бы мистер Киттинг, — вытирая нос рукавом рубашки, продолжил анализировать Тодд, — что прочтенное стихотворение не плод воображения поэта, а наоборот, и полноценная визуализация. Поэт выражает свое чувство одиночества в начале и как он счастлив быть среди цветов в конце.

— Мы боимся смерти и предпочитаем о ней не думать, — глядя на алое от так скоро наступившего рассвета небо, Тодд решил заканчивать посиделки финальной речью, длинной, но важной, — но Нил, в этом нет ничего ужасного! Да, после смерти нас ждёт полное «ничто», но разве это должно пугать? До нашего рождения тоже было полное «ничто», и никто не боялся состояния перед появлением на свет, так почему же мы боимся уходить?..

Хотя нет. Страх есть. Страшно и грустно, когда кто-то уходит из близких. Для меня хуже новости нет. Я не боюсь умереть сам, но я не представляю, что со мной будет, если узнаю о смерти ребят или, о боже, мистера Киттинга. Я…я не переживу. Видимо, я всё-же побаиваюсь смерти.

С недавних пор я чувствую её присутствие постоянно. Знаешь, Нил, такое ощущение в теле, когда кто-то смотрит тебе в затылок, и ты это очень хорошо ощущаешь? Вот у меня так бывает…теперь.

А, ты, наверное, хочешь спросить меня, почему я ничего своего не написал на сегодня. Видишь ли…

— Эй! Ты, у дерева, а ну, иди сюда!

Тодд испуганно вздрогнул, услышав чей-то злой и требовательный голос. Вернувшись из пелены рассуждений обратно в реальный мир, он увидел вдалеке мужчину, грозно топающего по дорожке ровно к нему с Нилом. Мужчина явно был недоволен.

— Ох, не на такой ноте я хотел прощаться, милый Нил, — резко встав и начав собираться, Тодд всё же продолжал монолог, — но я объяснюсь. Ты только пойми меня, услышь. Я итак редко приезжаю, хотя стараюсь выезжать к тебе раз в неделю. Видишь, какой из меня никудышный товарищ, что я даже в таком потаённом месте не могу сохранить всё только между нами…

— Не двигайтесь с места, юноша! — громкий бас мужчины разлетелся на всю округу. Испуганно глядя на тучную, крупную фигуру незнакомца, Тодд подошел к велосипеду. И продолжал говорить:

— Я буду стараться приезжать чаще. В следующий раз я привезу тебе цветов. Могу сплести из них венок, как тот, что был на тебе во время спектакля. И напишу много-много стихов сам.

— Я вызову полицию! — быстрым шагом приближался мужчина, оказавшись в одном с Тоддом переулке.

Парень вздохнул, залез на велосипед, и, глянув в лицо Нила в последний за сегодня раз, прокричал:

— Ты — моё поле с нарциссами, ты — зажигающееся небо со звёздами. И не властно ни одно лезвие ножа надо мной, кроме твоего взгляда. Я люблю тебя, Нил. Я очень скучаю.

Он тронулся с места. Вновь накатившееся слезы мешали обзору, мальчик не видел, куда едет и есть ли впереди препятствия. Главное — он успел сказать всё, что планировал. Пусть даже и при посторонних.

Мужчина, что кричал Тодду, остановился возле его недавней стоянки. Отдышавшись после пробежки, незнакомец поправил чуть не слетевший на груди бейдж с подписанными фамилией и должностью:

«Мистер Смит. Смотритель кладбища».

Он осмотрел участок. Новая могильная плита, свежее фото. На нём — молодой, очень красивый юноша, навечно застывший с лучезарной улыбкой на лице.

— «Нил Перри», — прочитал смотритель вслух, — покойся с миром, мальчик.

Глядя в след уже скрывшемуся Тодду, мужчина мысленно посочувствовал утрате незнакомому юноше, которого по началу принял за маргинала или кого ещё похуже. То, что мужчина услышал, растрогало его сердце. Как трогательны были фразы о цветах, как больно били по лицу слова о любви. Утрата, равноценная с потерей самого себя.

Ещё раз посмотрев на фото Нила, он развернулся и пошел в обратном направление.

В следующий раз он не будет пугать юношу. Пусть сидит и тихо беседует с тем, кого пока не может отпустить.