Юхъ (джен)

— Хватит. Никто уже не придет, — презрительно скривил рот рыжий Толька. — Он нам все наврал, ребя.

Мальчишки повскакали с мест.

Вадик сплюнул через дырку на месте выпавшего зуба — предмет зависти всей ватаги — и швырнул в озеро плоский голыш. Тот запрыгал — раз, два, три, пять, десять, двенадцать!

Мишка сжался, ожидая тычка или затрещины, но мальчишки просто молча утянулись к деревне вслед за Толькой.

Солнце окончательно выпрыгнуло из воды. Стало быстро теплеть.

Мишка хмуро смотрел в воду. За друзьями не пошел. Сопел обиженно и немного зло. Потом встал и побрел вдоль берега, бросая камни в воду, пиная попадавшиеся по пути пуки травы и комья тростниковых корней.

Что идет уже не один, он заметил далеко не сразу. Лишь когда поперек его собственной легла тонкая и словно какая-то дымчатая тень, тогда только Мишка вздернул голову.

— Ну и что ты тут теперь? Почему не пришел, когда тебя звали?

— Я не хочу много народу...

— Почему?! Они тебя ждали. Хотели подружиться.

— Мне страшно, когда много. Они камнями кидаются.

— Да а я-то? Я тоже кидаюсь.

— Но не в меня.

Мишка шмыгнул носом.

И тут же перед ним протянулась ладонь — такая же сухопарая, жилистая, как ее обладатель. На ладони раскачивался в танце огромный богомол. Мишка таких еще не видел.

— Ух. Дай. Где нашел? — потянулся он к насекомому.

— Укусит, — с тихим смешком сказал его приятель.

Маленький хищник занял оборонительную позу и растопырил крылья.

Мишка слегка оробел, но руки не отдернул. Ему отчаянно хотелось забрать бойца из ладони друга, но норов богомолов он уже успел узнать, так что смирно ждал, что будет дальше. И не был разочарован. Над самыми богомольими глазами задвигались тонкие губы, и насекомое склонило головку набок, будто вслушиваясь. А потом опустило жуткие хватала и замаршировало в подставленные лодочкой ладони Мишки. И хотя он видел это не в первый раз, глаза мальчишки все равно зажглись восторгом и гордостью, когда свирепый охотник устроился на его плече и стал мерно покачиваться в такт ветру. Изредка он задевал ухо, тогда становилось щекотно.

— Пойдешь со мной?

Мишка чуть не кивнул, но потом упрямо сжал губы.

— Сначала скажи, как тебя зовут.

Почудилось — или в самом деле напряглось все тело, а по позвоночнику незваным прошел озноб, когда светлые почти до белизны глаза впились, кажется, в самую его душу? Мишка не шагнул назад, просто потому что слишком испугался.

— Юхом зови.

— Это что за имя такое странное — Юхо?

— Не Юхо — Юхъ, — поправил мальчик, глядя отчего-то в сторону. — Нормальное имя.

Мишка не был уверен, что это обычное имя. Но нормальное — да. Почему нет. Вон, Юрку за плаксивость кличут вечно Нюркой. А Юхъ вполне. Он даже произнес его пару раз про себя, пытаясь произнести это конечное «ха» так же твердо. Почему-то он был уверен, что именно так и надо.

— Теперь пойдешь?

— Теперь пойду.

Они рванули сходу от озера так неожиданно, как умеют только мальчишки и птицы.

Едва заметная петляющая тропка вела между валунов и корней деревьев вверх. Через ельник поспешно (Юхъ отчего-то не любил ельники) выбрались в светлый сосновый борок, а оттуда, заламывая черничник, взлетели по пегим от мхов и лишайников скалам в новое для Мишки место.

Он вывернулся из цепких пальцев пригнувшихся к камням берез и заморгал часто-часто, привыкая к необычайно яркому свету, лившемуся сверху. Этим светом наполнено было все вокруг. Он казался живым существом, скользившим по ветвям, по камням, скакавшим по поверхности небольших лужиц, в которых резвился мотыль.

Привыкнув немного, Мишка заозирался.

С горы открывался отличный вид. Сбегали вниз по склону березы и разные кустарники, мешались со мхами и терялись среди мощных стройных сосен. Ниже темными пятнами залегал ельник. Сверкали на солнце драгоценными каменьями ручьи. А справа катила мощные воды Буйка, впадавшая в озеро.

Мишка и деревню разглядел. И даже стадо пестрых коров на выпасе.

Легкую руку на плече почувствовал не сразу.

Юхъ стоял рядом и тоже смотрел вниз.

— Нравится?

— Дааа... Ты тут все излазил, наверное?

— Да не то чтобы... — уклончиво сказал друг. — Пойдем. Еще что покажу.

Мишка, заинтригованный, пошел за ним, разглядывая вихрастый почти белый затылок. Кожа на шее у Юха чуть шершавилась, словно готовясь облезать, но только — вот загадка — ни особо загорелой, ни спаленной не была. Из подвернутых рукавов торчали такие же тощие, как Мишкины, руки. Только более жилистые и сильные. И вновь краем глаза поймал Мишка странное это ощущение — словно его друг просвечивает на солнце. Или впитывает его.

Солнце-то, кстати, уже вовсю припекало серые спины скал, и от них пахло мхами и нагретым камнем — сухо и горячо.

Мишка решил уже, что так и будут идти до вечера, и начал соображать, как бы половчее сказать, что пора возвращаться, как вдруг Юхъ исчез. Словно в воздухе растворился. Только что был — и пусто. Мишка даже глаза потер, решив, что в голову напекло. Потом огляделся неуверенно. Воздух слегка дрожал, деревья замерли, ни звука, даже птицы молчали.

— Эй... Юхъ, — хриплым шепотом позвал он.

На плече вдруг что-то завозилось, царапнуло сквозь тонкую рубашку. Мишка испуганно скосил туда глаза. Богомол, о котором он совершенно забыл, выпрямился, глянул с холодным интересом на Мишкин широко распахнутый глаз и прянул вперед.

Шорох его крыльев разорвал было марево тишины, но тут же оно навалилось снова и даже уплотнилось.

По коже пробежался холодок.

— Ну что ты там встал? — донеслось почти из-под ног. — Иди сюда.

Неужели друг превратился в лилипута?

Мишка посмотрел вниз и поначалу ничего не увидел. Но вглядевшись, понял, что тропинка просто резко нырнула вниз, за огромный валун. Посмеявшись про себя собственной недогадливости и недавнему страху, он проворно спустился.

Там, внизу, в зарослях, оказалось нечто вроде небольшой сводчатой пещерки с почти идеально круглым источником посередине. Из этого источника выбегала тонкая струйка воды и немедленно исчезала в густой траве, пронизанной звездчаткой. Солнечные лучи, проходя сквозь листья, рассеянно скользили тут и там, никогда не освещая и не согревая по-настоящему ни землю, ни траву, ни воду. Тянуло по земле хрусткой зябью.

Мишка, как завороженный, шагнул вперед и замер на коленях у источника. Вода была настолько прозрачной, что можно было разглядеть каждую песчинку. У корней соткал свой воздушный колоколец паук-серебрянка. Из трех воронок на дне вздымались то и дело легкие гейзеры — булькала из-под земли вода. По поверхности источника скользили какие-то тени. Словно рябь облаков. Мишка даже голову поднял. Но над головой было лишь сплетение ветвей.

И вдруг перед самым его носом повисло что-то, мешая видеть и не даваясь разглядеть. Что-то яркое и маленькое.

Мишка сощурился. Но маленький огонек словно дразнил его. Уклонялся, вилял из стороны в сторону. Подмигивал и искрил.

«Да он же играет!» — понял вдруг Мишка.

Словно ждал этого, огонек опустился на ветку совсем рядом. Мишка тут же сунулся — разглядеть получше.

И вовсе это оказался не огонек. На ветке было какое-то непонятное живое существо — тонкое и вертлявое, ни секунды, кажется, не способное посидеть спокойно. Глаза его мерцали переливами синего, зеленого и золотого. Крылья напоминали крылья златоглазки. А само оно было такое же полупрозрачное, как это удивительное маленькое насекомое.

Рядом на ветку шлепнулся давешний знакомец — богомол.

Мишка невольно вздрогнул, испугавшись за сияющую юркую кроху. Однако не успел охотник опомниться, кроха вдруг оскалила крошечные иголочки зубов и вмиг забралась не готовому к такому повороту событий богомолу на спину.

— Кто это? — прошептал Мишка восторженно.

Юхъ пожал плечами.

— Местные жители.

Было ясно — знает он больше, чем хочет говорить. И это было немного обидно. Но на Юха долго злиться не получалось.

— Можно мне иногда приходить сюда?

Молчание перед ответом его почему-то напугало.

— Можно, — наконец, медленно сказал Юхъ. — Но только не в полдень и не оставайся здесь после наступления темноты. По крайней мере, без меня.

— Почему? — пересохшими губами шелестнул Мишка.

— Потому что это опасно.

— Чем? Что тут может мне угрожать?

Юхъ посмотрел прямо ему в глаза этими своими странно выцветшими глазами.

— Я не могу тебе сказать. Но поверь мне, не надо ходить сюда в одиночестве в это время.

Внизу шевельнулось. С ветвей упала гусеница. И тут же что-то в воде с быстротой молнии схватило ее и затянуло под траву.

Мишка поежился.

Пятна света, игра солнца и теней больше не казались ему легкими и воздушными. Они сбивали с толку. Навевали мысли о маскировочных халатах и кишении змей.

— Пойдем-ка.

Юхъ прервал полет его фантазии на старте и, не дожидаясь, двинул наверх.

Мишке ничего другого не оставалось, кроме как последовать за ним.

На скалах было жарко. Солнце близилось к зениту.

— Сам дойдешь отсюда? — спросил Юхъ непривычно напряженно.

Не успел Мишка кивнуть, как остался один. Он оторопело огляделся. Вокруг была звенящая пустота. И что-то подсказывало ему, что на этот раз друг действительно куда-то исчез, а не скрылся за очередным незаметным поворотом.

Покачивая головой, ошеломленный — он двинулся к деревне.

Обратная дорога не заняла много времени. Вниз всегда идти легче, чем наверх. Вскоре Мишка уже вошел в деревню и со всех ног бросился домой. Хотелось есть, но еще больше хотелось к бабушке.

Бабушка была старенькая. Она уж почти ничего не видела, но любила послушать и поговорить. Мишка часто с ней сидел, вызывая недоумение у взрослых и насмешки у других мальчишек.

— Юхъ, говоришь? — спросила бабушка, когда Мишка завершил свой сбивчивый рассказ. — Так юхъ по-старому полдень, значится.

— Так, значит, хорошее имя, — обрадовался ничего не понимающий Мишка. — Светлое.

— Предки наши полуденной нечисти боялись больше ночной, — хмыкнула бабушка. — Ты слушай его. Не ходи в полдень туда. Хотя что имя свое тебе сказал — хорошо. Доверие, значит, у него к тебе. Знать их имена — иметь над ними кое-какую власть.

Мишка притих. Задумался. И так — тихарём — ходил до самой глубокой ночи. А когда лег спать, решил, что все равно будет дружить с Юхом. Ведь как тому, должно быть, одиноко, раз его все боятся. Только в полдень Мишка решил честно уходить. И по ночам не шастать.

Со спинки кровати одобрительно скрежетнуло. Мишка приподнял голову. Там сидел богомол и смотрел на него своими странными огромными глазами.

В комнату пришла ночь...