Майор (джен)

— Ай, молодой-красивый, дай погадаю!

Стоило Косте из машины выйти, чтобы ноги размять, как цыганка появилась буквально из ниоткуда, точно из-под земли выросла. Подлетела к Косте, закружилась в водовороте ярких юбок, зазвенела браслетами. Смоляные кудри облаком взлетели и опали, рассыпаясь по плечам.

Костя покосился в сторону супермаркета — Соколова как зашла за бутылкой воды, так и

пропала.

— Лала всё видит, всё знает, всё скажет, — на вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. Совсем девчонка. Хорошенькая, румяная, точно спелое яблоко. — Или боишься?

Глаза её светились лукавством из-под полуопущенных ресниц.

Костя криво ухмыльнулся в ответ — ага, знаем мы ваши предсказания, но руку протянул:

— Ну, давай, удиви меня.

Девчонка ожиданий не обманула — вцепилась в запястье, точно клещ, забормотала замогильным голосом:

— Вижу, вижу… Смерть неминучую! — рявкнула она и расхохоталась, запрокидывая голову.

Две благообразные бабуси, чинно прогуливающие мимо донельзя кудлатого — на троих им было лет пятьсот, не меньше — пуделя, резво шарахнулись в сторону и забормотали что-то на тему «ну, и молодёжь пошла».

Костя попытался руку отнять, но держала девчонка крепко, глазами из-под чёлки сверкала:

— Ой, кобель! Ой, кобель!

— Деточка, — склоняясь ниже, вкрадчиво поинтересовался Костя, — ты слова такие откуда знаешь?

— А я много чего знаю, — подбоченилась она, выпячивая спелую грудь. — А хочешь я тебе ребёночка рожу? Красивый будет — глаза на девичью погибель.

— А восемнадцать тебе есть, ребёнок?

— А я подожду. Тебя дождаться не грех, — она вдруг провела пальцами по его лицу. Касаясь едва-едва. Кожа у неё была прохладная, сухая. — Ладный ты, горячий. Хорошо с тобой будет. Сладко, громко. Да только судьба твоя совсем близко. Недолго ждать осталось.

Костя хохотнул.

— Не веришь? — прищурилась она. — Ладно, слушай. Начальницу вижу. Ох, и лютая. Точно волчица дикая, а вы волчата её. Друг за друга кому угодно глотки перегрызёте. Друга вижу надёжного. И не одного. Хорошие они у тебя. Девушку вижу. Красииивая, — снова разулыбалась девчонка. — Локоны золотые, — Костя вопросительно вскинул брови, — не она твоё счастье, её счастье рядом с ней ходит, а твоё…

— Так! И что здесь происходит?

Вот чего у Соколовой не отнять, так это умения появляться в самое неподходящее время.

Девчонка при виде Соколовой как-то разом поскучнела. Исчезла бойкая хохотушка, вместо неё появилась угрюмая девочка-подросток, которой до смерти надоели взрослые с их нотациями и поучениями.

— Нарушаем? — деловито осведомилась Соколова. — Гражданочка?..

Она умолкла, ожидая, когда девчонка назовёт свою фамилию, но та отступила на пару шагов, осмотрела Соколову с ног до головы и точно вердикт вынесла:

— Сухая ты, как протокол прокурорский. Никого не любишь. Звёздочки только любишь, которые тебе на плечи упали.

От возмущения у Соколовой из горла вырвался невразумительный писк, и она медленно, но верно начала покрываться гневным румянцем.

Костя, уставший на выезде до полусмерти и больше всего на свете мечтающий скинуть, наконец, осточертевшие тактические ботинки и принять душ, технично оттеснил Соколову к служебному «Ниссану», сунул девчонке пятьсот рублей и уселся на водительское сиденье.

Выезжая со стоянки он успел увидеть в боковом зеркале, как Лала машет ему на прощание. Костя моргнул ей габаритами и утопил педаль газа.

Соколова себя ждать не заставила. Первым делом она сообщила, что Костю ни на минуту нельзя оставить одного, что в следующий раз у него уведут машину и табельное, и служебное удостоверение до кучи. Костя, больше всего на свете не любивший доказывать, что он не верблюд, только согласно угукал. От зудения Соколовой в голове проснулся дятел и с энтузиазмом принялся долбить в мозжечок.

— Юль, — вклинился Костя в её возмущённый монолог, — я не поддаюсь гипнозу, доказано спецами. Девчонка хотела заработать, я — развлечься.

— Узнал много нового и интересного? — язвительно поинтересовалась Соколова. — Да из-за таких, как она… — она не стала договаривать, только рукой махнула и молчала всю оставшуюся дорогу. Дятел в Костиной голове тоже утихомирился.

В принципе Костя её возмущение понимал — свои майорские звёздочки Соколова любила истово. Оперативником она была первоклассным, во время расследования выкладывалась на все сто и как никто заслужила новое звание. Вот только вместе с приказом о повышении Рогозина как будто вручила ей неограниченный запас снисходительного презрения — вот, мол, она я. А вы?

Костя за годы службы нарастивший железобетонную броню, на Соколовские экзерсисы чихать хотел с высокой башни. Майский вечно всё переводил в шутку, Данилова в принципе невозможно было вывести из себя, если только не цеплять его за детдомовское детство, но на это решались исключительно самоубийцы, а Соколова к таковым не относилась. А к Круглову она и сама лишний раз не приближалась.

А вот прочим доставалось. Особенно, почему-то, Амелиной. В ход шло всё — и поджатые губы, и красноречиво закаченные глаза. До тех пор, пока однажды Власова не зазвала Соколову в буфет на чашечку кофе, откуда та вылетела буквально через пятнадцать минут злющая и покрасневшая. Их разговор так и остался тайной, но градус презрения Соколова с тех пор прикрутила на минимум.

На внутренней стоянке ФЭС, той, что для сотрудников, аккурат рядом с байком Майского обнаружился здоровенный чёрный внедорожник, при первом взгляде на который на ум приходили мысли о сублимации и комплексе неполноценности.

Взбудораженная дежурная смена почти в полном составе топталась на самом стратегически-важном месте — возле буфета. Оттуда открывался отличный вид не только на главный коридор ФЭС в оба конца, но и на кабинет Рогозиной вместе с переговорной, в которой она сейчас и заседала в компании Круглова и незнакомого мужика. Косте были видны только широченные плечи, распирающие пиджак, и черноволосый затылок.

— Говорят, Рогозина его год обхаживала, — многозначительно округлила глаза Аллочка, которая в силу занимаемой должности всегда всё про всех знала. Лаборантки восторженно зашушукались.

— И что тут происходит? — осведомилась Соколова, но в этот момент незнакомый мужик, отвечая Круглову, повернулся, демонстрируя шикарный профиль.

— Что! Что! — налетел взъерошенным вихрем Тихонов. — Ещё один альфа-самец на наши головы. От тестостерона скоро деваться некуда будет.

— Так, я не понял, — при всех своих габаритах Майский, когда хотел, умел передвигаться абсолютно бесшумно. — Кого-то мой тестостерон прошлой ночью устраивал на все сто.

Лаборантки сыпанули во все стороны — не то, чтобы никто не знал о связи Майского и Тихонова, но ведь свежачок, а им поделиться не грех.

— Майский, ты охренел? — взбешённым питоном зашипел Тихонов, точно котёнок был похвачен подмышки и, невзирая на безуспешное — против лома, как известно, нет приёма — сопротивление, был затащен в буфет. Дверь захлопнулась с сухим щелчком, а через мгновение на окнах упали жалюзи, отрезая сладкую парочку от любопытных глаз.

Соколова на это представление только презрительно расфыркалась — она искренне не понимала к чему эта демонстрация сексуальной революции в отдельно взятой ФЭС, а Аллочка умилённо завздыхала — тяга к романтике была в ней неистребима, как комары в Подмосковье.

— Юль, — позабытый всеми Костя тряхнул коробкой с уликами.

Соколова мгновенно вскинулась, как полковая лошадь при звуках горна, и рысью дунула в сторону лаборатории, но Рогозина их уже заметила и взмахом руки пригласила войти в переговорную.

Мужик поднялся им навстречу, улыбнулся, и Костя… Костя буквально провалился в невероятную синеву его глаз.

— Товарищи офицеры, знакомьтесь — майор Лисицын, Константин Львович. Переведён к нам из смежного ведомства. Капитан Котов, майор Соколова, — представила их Рогозина.

Лисицын, может, на первый взгляд и производил впечатление плюшевого мишки — невысокий, плотно сбитый, с добродушной улыбкой, но хватка у него была, как у матёрого зверя:

— Константин.

Можно было не сомневаться, что он и Майского завалит, не вспотеет.

— Константин, — Костя с удовольствием ответил на крепкое рукопожатие, и все невольно рассмеялись.

— Юля, — Соколова подпустила в голос заинтересованной хрипотцы.

Вблизи Лисицын оказался охуительным мужиком. Он потряс Юлину руку, ответил вежливо-дежурной улыбкой и снова зыркнул на Костю так, точно семь-шестьдесят два в центр лба положил. Костя облизнулся совершенно непроизвольно.

* * *

Пару месяцев спустя остывая в посторгазменной неге в центре широченной кровати, Костя, глядя на профиль Лисицына, подумал, что у того нет ни единой причины для сублимации, а очень даже наоборот.