Я безумно боюсь золотистого плена ваших медно-змеиных волос (гет)

— Как думаешь, что Кэрроу придумал на этот раз? — тихо спросила Луна.

— То же, что и всегда, — мрачно ответила Джинни. — Темное заклинание и Круциатус для провинившегося по его мнению.

Они отвернулись друг от друга, чувствуя неизбежное наказание. Джинни потерла свежий синяк, который отливал багрово-лиловым цветом — Амикус Кэрроу, да и его сестрица чувствовали мрачное удовлетворение, причиняя боль ученикам.

Прозвенел звонок. Уизли напряглась — Кэрроу часто выбирал ее в жертвы, все еще надеясь, что сможет выбить из нее хотя бы слезинку или мольбу о пощаде, но она не сдавалась, что его невероятно бесило. Бравая гриффиндорская гордость (или дурость, как считали слизеринцы) — Джинни не хотелось терять чувство собственного достоинства. Война еще не проиграна.

Тяжелая поступь заглушила едва слышные шепотки студентов: дисциплина в этом году была железной. В основном, конечно, с подачи Снейпа, но Кэрроу постарались особенно сильно. Вспомнив маленьких покалеченных первокурсников, у Джинни вскипела кровь — садиста Кэрроу не останавливало ничего.

Она подняла голову и обомлела: вместо уродца Амикуса перед ними стоял Долохов. Джинни помнила его с лета четвертого курса, битвы в Отделе Тайн. С тех пор он мало изменился, разве что приобрел более ухоженный вид — в Азкабане об этом не сильно позаботишься.

Долохов начал перекличку. Студенты отзывались глухо: он внушал больший страх, нежели Амикус. Тот не был одним из сильнейших пожирателей смерти и не был сильно приближен к Волан-де-Морту.

— А, рыжая, Уизли значит, — хмыкнул Антонин. — Помню-помню, уже встречались.

— Не скажу, что встреча была приятна, — пробормотала Джинни, но в вязкой тишине ее слова были услышаны.

Луна дернула ее за рукав, останавливая от дальнейших глупостей. Она и сама понимала, что нарывается, но с языка сами срывались ядовитые слова, приносящие только неприятности, да и синяки, расцветающие на разных частях тела.

Джинни кинула быстрый взгляд на Долохова — еле заметная ухмылка исчезла, уступая место легкому раздражению. Уголки ее губ приподнялись: она испытывала особое удовлетворение, доводя Пожирателей смерти до бешенства.

Они ожидали худшего, однако Долохов не спешил разбрасываться Круциатосом. Вместо этого он рассказывал об очередном темном заклинании и даже о защите от него, да так, что осмелели даже когтевранцы и задали несколько вопросов. Джинни же напряженно наблюдала за ним весь урок, ожидая подвоха.

Колокол пробил внезапно. Она вздрогнула: пружина в ней под постоянным давлением лопнула, затопляя сознание иррациональным страхом. Побросав кое-как в сумку конспекты (точнее, непонятные каракули), она стремилась как можно скорее исчезнуть из класса. Ее остановил властный голос.

— Уизли, — громко обратился Долохов.

Она медленно обернулась. Чувствуя, как у нее засосало под ложечкой, Джинни удивилась своей реакции — Кэрроу легко поддавался на ее уловки, реагируя всегда одинаково. Долохов же был темной лошадкой.

— Доску вытри, — продолжил он. — Грязная.

Ее пальцы слегка дрожали — Антонин неплохо воздействовал одним своим видом на психику, это не Кэрроу, который весьма топорно наводил порядок лишь Непростительным, да и только. Как оказалось, это были лишь цветочки. Ягодки были потом.

* * *

Ему быстро наскучило учить студентов новым заклинаниям, он перешел к излюбленным дуэлям. Долохов муштровал всех, даже слизеринцев (как-никак новое поколение Пожирателей Смерти не должно состоять слабаков, как считал Темный Лорд).

Синяки на ней появлялись вдвое чаще: как и Амикус, Долохов выбрал ее в качестве любимого манекена, довольно верткого, между прочим. Конечно, она мало что могла ему противопоставить в реальном поединке, однако после каждого урока Джинни уходила на своих двоих, изредка склоняясь в издевательском поклоне. От той странной робости на первом уроке не осталось ни следа — ее поглотила эта нотка безумия, что заставляла перечить ему, кидать в него не слишком светлые заклинания, которые она выучила ранее.

Джинни сплюнула кровь, которая скопилась у нее во рту — она неудачно упала, уворачиваясь от особенно противного заклинания, которое могло доставить ей много неприятностей.

— Вы воюете за чистую кровь, однако у всех нас: у чистокровных, полукровных, маглокровных — она одного цвета — красная. Особых различий нет, — внезапно заметила Джинни. — Стоит ли эта война чего-то?

Долохов впился в нее взглядом, однако не ответил. И даже не кинул в нее Круциатус. Хотя зарвавшихся учеников он наказывал жестко, ставя на место.

— У него странные мозгошмыги, — в своей манере произнесла Лавгуд, когда они обедали. — Иногда мне кажется, что ты ему нравишься.

Джинни поперхнулась.

— Ты должно быть шутишь, — не поверила она. — Хотя этого от тебя ожидать трудно.

Лавгуд лишь пожала плечами, а Джинни весь обед сидела, как на иголках, изредка кидая осторожный взгляд на Антонина. Как на зло, он часто ловил его, устанавливая с ней зрительный контакт, отчего она краснела все сильнее и сильнее.

Чертыхнувшись на смутившую ее Луну, она позорно сбежала из Большого зала, стараясь не замечать, как приподнялись уголки губ Долохова.

* * *

Портреты директоров наблюдали за непрошенной гостью, тихо переговариваясь между собой. Джинни, не обращая на них никакого внимания, возилась с запирающим заклинанием, которое защищало меч Годрика Гриффиндора.

На эту авантюру ее подбил Невилл, однако сам он находился в Больничном крыле, сраженный дробящим кости заклинанием, которое любезно наложил на него во время дуэли тот же Долохов.

— Так и знал, что кто-то из троицы выкинет очередную глупость, — внезапно прозвучал хриплый голос, заглушая жужжание портретов. — Честно говоря, ставил на идиота Лонгботтома.

— Поставили бы на меня, не прогадали бы, — отозвалась она, чувствуя легкое головокружение. — Разочаровываете, профессор Долохов.

Она облизнула внезапно пересохшие губы: до этого момента она не дерзила слишком открыто. Адреналин и страх смешались в крови, образуя безумный противоречивый коктейль.

Джинни ожидала всего, но не этого — он засмеялся.

— Языкастая, — умилился Антонин. — Маленькая храбрая змейка.

Внезапно от его смеха и от какого-то доброго вида не осталось ни следа: он весь подобрался, отображая звериные черты хищника.

— Ты же знаешь, что для тебя последует серьезное наказание, посерьезнее обычного Круциатаса? — прошептал Антонин.

— Предполагала, — хмыкнула Джинни, быстро выхватывая палочку.

Антонин не спешил нападать, больше примериваясь к внезапному удару. Они кружили по кабинету директора, изредка бросаясь слабыми заклинаниями, не способными нанести серьезный вред.

Кошки-мышки. Несмотря на серьезный повод: попытка кражи артефакта, они скорее игрались, нежели вели настоящую дуэль. Словно был очередной урок защиты от темных искусств.

К тому времени, как они сократили дистанцию до полутора метров, у Джинни текла носом кровь, а у Антонина была повреждена рука, хотя он упорно продолжал дуэль, не считая множество мелких царапин на их телах. Уроки ЗОТИ не прошли для Джинни зря, чем она могла по праву гордиться.

— Нахрен тебе сдался этот шрамоголовый, — неожиданно хмыкнул Долохов. — Ты бы неплохо украсила Темную сторону.

— Ни за что, — выплюнула Джинни.

Как оказалось, это было отвлекающим маневром. Он окончательно разорвал дистанцию между ними, грубым жестом хватая ее за медные волосы, и надавил палочкой в сантиметре от сонной артерии.

— Юркая змейка, — вновь улыбнулся Антонин. — Только я быстрее.

Она постаралась вырваться из его медвежьего плена, но тщетно: его рука еще сильнее зарылась в ее волосы, причиняя неприятные болевые ощущения.

Он с интересом наблюдал за ее попытками вырваться, как на мышку, которая думала, что еще может побороться за свою жизнь.

Долохов провел большим пальцем по ее заалевшим губам, внезапно убирая палочку от ее шеи. Она вновь попыталась отклониться, удивленная сменой его настроения.

Его губы неожиданно впились в ее собственные, обволакивая тяжелым запахом табака и пряной вишни. Она замычала, пытаясь вырваться из порочных объятий, и застучала кулаками по его широкой груди, но он тут же перехватил их, несильно сжимая, чтобы ненароком не оставить очередной синяк.

Она сдалась. Впервые за этот учебный год.

Долохов наконец отпустил ее, смотря на нее замутненным взглядом. Джинни резко всхлипнула, когда до нее дошло, что она сделала.

Ей хотелось влепить ему пощечину, но руки налились свинцом, и она оставила эту затею.

В ее ушах все еще звучал его хриплый смех, когда она летела по коридорам до гостиной Гриффиндора в свою спальню, куда он уже не мог добраться, абсолютно не заботясь о том, что она могла попасться кому-нибудь из учителей.