Много больше (гет)

Хлад приходит к Геральту во сне.

И она — предназначение, что он не уберег и которого не заслужил. Цири.

Кажется, все случилось давно, а всего седьмица истекла. Семь душных ночей злости, наточенных мечей и острого желания залить пряхиной кровью топь. Вернуть хотя бы медальон, если названную дочь не получается.

Цири пошла на смерть легко, ни разу не оглянувшись, а ему понадобилась чертова неделя, чтобы решиться.

Она всегда была сильнее, а Геральт и в конце сплоховал, дал Трисс найти его, отбить у нечисти и, израненного, увести порталом прочь. В единственное место, способное помочь. Домой, в Каэр Морхен.

— Ты здесь не умрешь, — бранит Трисс, перевязывая его раны и смывая кровь.

Она злится, ведь знает, что единственное и заветное, последнее его желание — уйти за Цири в свет, лунь или что там бывает после смерти. Так далеко, что и Трисс не дотянуться. Навсегда.

Геральт прощает ее злость, ему не до того: в элексирном полусне он видит тень за окном, как дитя тянет к ней руки, но Цири идет прочь.

До зимы далеко, и в замке светло, холодно и пусто. Осень красит деревья золотом и пурпуром, и Геральт до ночи бродит по горам. Разрабатывает перебитую и срощенную магией ногу, дышит полной грудью и отчаянно пытается не вспоминать.

Но от воспоминаний никуда не деться. Они рядом, а ночью — и того ближе, лихорадят под кожей и бьют так, что Геральт вскакивает и тенью бродит по замку или — в дни совсем уж скверные — зовет Трисс. Он почти привык, что она рядом и заботится о нем, как никто не заботился, но призраку Цири это совсем не нравится.

Впервые Геральт чувствует это на заре октября, когда находит в конюшне замерзшее ласточкино гнездо. И позже грозовой ночью, когда что-то незримое садится на него верхом и, придерживая бедрами, с удивительной прытью смыкает пальцы на горле. Жмет, пока он не заходится кашлем и не возвращается из хладной пустоты без снов прямо в сырую комнату, в которой, конечно, никого.

Воспитатель из него вышел так себе: Геральт чуял, как с Цири надо, когда та была крохой, а вот со взрослой не справился, сделал все наоборот, неправильно, слишком переживал о том, как им вместе нельзя и не надо, хоть и очень хочется, чтобы представить, что случится, если ее оттолкнет.

Геральт и теперь не верит, что она там умерла, а для него смерти пожадничала.

Опьянев от тишины — ни призрачного звука, ни прикосновения седьмицу — Геральт ловит Трисс на кухне и, прижавшись к ней со спины, жарко выдыхает в шею. Она выгибается и стонет ему в ответ, ластится кошкой, а он только вслушивается, не придет ли кто — внимательно, болезненно.

В сквозняке верхних этажей — ничего.

Цири злится где-то в темноте его головы и вечером приводит к порогу Кельпи. Бьет наотмашь по больному.

Геральт видит кобылку в окно и на сладкую секунду верит, что та чудом вернула Цири домой. Только никаких чудес в его мире нет, одно только зло — большое или малое.

Геральт ловит Кельпи под уздцы, зарывается носом в гриву и мягко, беззвучно выдыхает. Кажется, даже улавливает запах Цири, которая, конечно, не вернется домой.

Он вонзил меч в спину Пряхе, вернул украденный медальон, но это не помогло. Ничто уже не поможет.

— Я тоже по ней скучаю, — говорит Трисс за обедом, и Геральт не верит ни единому ее слову, но от чего-то кивает.

— Она снится мне, — признается он после долгой как ночь паузы. — Редко.

— Может, нам стоит?.. — спрашивает Трисс и опасливо медлит, словно боится, что продолжение сломает то хрупкое и странное, зыбкое, что между ними. — Нужно похоронить ее, Геральт, хотя бы медальон. Сам знаешь, как неупокоенные…

Геральт вспоминает, как Цири смотрела на него — в душу и сквозь, как коснулась его руки — по-особенному, совсем не как дочь — в тот единственный раз.

— Нет.

— Цири заслуживает покой. То место на холме…

— Мы не будем ее хоронить.

Геральт мог бы объяснить Трисс, что Цири не ушла, что она все еще с ним, что он не готов ее отпустить и закончить все так. Она бы поверила и, возможно, даже приняла все это, но… Иногда слова все только портят.

Геральт рыщет в книгах Весемира и читает все про Белый хлад. Про людей, что не умирают в нем до конца, а только перестают быть здесь и сейчас, теряют свое место в мире, что возвращаются, если кто-то в этом самом мире их очень ждет. Ненадолго и не навсегда, но и это — роскошь.

После ужина Геральт растапливает камин и берет Трисс на шкуре, расстеленной перед огнем. Торопливо и зло. Она глухо смеется, принимая его ярость за любовь или смирившись, что это все, что он способен дать. Ей довольно и этой маленькой лжи, и Геральт благодарен, что она не просит иного.

Удары сердца спустя — рваные, не в такт друг другу — Трисс засыпает у Геральта на груди, и тот, желая дать ей немного времени, выскальзывает из объятий уже за полночь.

Забирается в холодную постель и призывает — всем своим сломленным существом — то, чего желает больше всего. Кого.

Стоило поиграть в снежки. Не думать о ее губах, что так близко, не пытаться сжать руки на ее талии, не смотреть в эти глаза.

Он должен был вырастить ей крылья, а не вырвать их с корнем. Но как иначе, если все, чему его научили в этой поганой жизни — это отнимать и убивать?

Кто-то в темноте — густой, безлунной, какая бывает только в этих горах — касается его щеки, нежно, сладостно, и тут же, не давая опомниться и осознать — отвешивает по лицу.

Да, Цири, давай, злись.

Град быстрых ударов обрушивается на его грудь, и Геральт едва успевает перехватить ее руки в запястьях. Сжать, огладить большими пальцами ледяную кожу.

Какая же она маленькая, юркая, желанная.

— Это правда ты? — спрашивает он, стараясь разглядеть что-то в темноте, боясь и мечтая увидеть ее лицо.

Лицо моровой девы, призрака или все же Цири?

Я люблю возвращаться в твою жизнь, помнишь?

Наконец он видит.

Белый хлад мог изуродовать ее, превратить в нечто иное, но не сделал ни того, ни другого. Лишь оставил корочку инея на поджатых в ярости губах. Геральт снимает ее поцелуем.

В ответ Цири бьет его коленом в бок, но он, на секунду потеряв дыхание от боли, все равно ее не отпускает. Не может. Не теперь.

— Заслужил, — улыбается он и скользит руками по ее бокам и ниже, вдоль.

Прижимает, гладит, ждет. Решения или чего-то еще?

Она дергается, как рыбка, вынутая из воды, и замирает. Через мгновение, показавшееся ему вечностью, наконец расслабляется в его руках, отвечает на поцелуй и впервые целует сама.

Перед глазами Геральта плывет. По углам комнаты растет лед, но он будто не замечает. Ему плевать, пока она рядом.

— Ты не мое предназначение, Цири, — шепчет он в перерывах между короткими острыми поцелуями, покрывающими ее волосы, грудь, лицо. — Ты — больше, много больше.