Bound Until Death (гет)

Этому парнишке жутко не повезло.

Надпись на запястье оказалась не просто черной и безжизненной, но, словно боги посчитали этого недостаточным, даже сами буквы были странными и незнакомыми, так что ни одна живая душа не могла прочесть начертанного имени. Поэтому взрослые смотрели на него с жалостью и сочувствием, и каждый подобный взгляд был хуже предыдущего.

Дети же лишь постоянно задирали, придумывали обидные прозвища, дразнили, говоря, что боги даровали ему в нареченные демоницу, монстра, страшную тварь из иного мира. Что он проклят. Они потешались над ним годами.

Но они перестали смеяться, когда мальчик случайно вобрал в себя душу дракона, что погиб в битве неподалеку.

Они перестали смеяться, когда прилетели другие драконы, назвали его Довакином и забрали с собой, чтобы обучить всему, что знали сами.

Они перестали смеяться, когда он вернулся — в маске и с новым именем.

Мирак.

* * *

Двадцать один дракон.

Он поглотил души двадцать одного дракона, покорил волю десятков других, но этого было недостаточно. Мирак стоял на коленях перед собственным храмом, утомленный и раздавленный боем, окруженный дымящимися костями выпотрошенных ящеров, когда, наконец, явился Валок.

Мирак всегда знал, что Валок отличается от иных жрецов Солстейма. Преданный Культу фанатически, неистово, он слепо следовал любому указу владык и лез из кожи вон, чтобы исполнить их капризы, пусть даже бесчисленно жертвуя жизнями людей, которыми повелевал. Закрисош, Дукан, да даже сам Азидал в сравнении с ним были настоящими предателями.

Потому Мирак нисколько не удивился, что драконы послали именно Валока закончить начатое — слишком гордые, чтобы явиться и биться с ним самостоятельно (или слишком напуганные его криком Подчинения Воли?).

Из последних сил Мирак заставил себя подняться на ноги — если уж ему и суждено погибнуть, он не собирался умирать на коленях.

Но затем....

Затем...

Он почувствовал до боли знакомый холодок, запах сырости и гнили, успел разглядеть темно-зеленые склизкие щупальца, что шустро обвивались вокруг его тела, резко дергали, утягивали его куда-то, уносили прочь. Мундус стремительно блек перед глазами.

И Мирак не увидит его еще очень, очень долго.

* * *

Влажная прохлада Апокрифа студила кости, она крала у него тепло и саму жизнь, делая Мирака таким же опустошенным, почти мертвым, как и все, что окружало его в этом гиблом месте. И лишь крошечный луч надежды заставлял делать вдох за вдохом: эта последняя надежда отпечаталась тонкими символами на его руке.

Время текло (все дольше и дольше), и письменность, языки из мира живых менялись: он видел это на страницах многочисленных книг, что появлялись в Апокрифе. Каждое новое наречие медленно, один болезненный шаг за другим, приближало его к разгадке тайны той надписи, что была им бережно сокрыта даже от всевидящего ока Хермеуса Моры.

Мирак читал, исследовал, ждал. Он изучил каждый дюйм бесконечных стылых залов этого плана Обливиона, лишь изредка находя собеседников в алчущих знаний людях, забредавших сюда. Странники оставались с ним недолго, ведь все они рано или поздно обращались в одержимых, молчаливых, бездушных Искателей.

Он продолжал ждать, и когда, к своему огромному удивлению, нашел в Апокрифе драконов, и когда с легкостью покорил их своей воле. Он продолжал ждать того момента, когда, наконец, сможет прочесть имя на своем запястье.

Он ждал.

Ждал.

И ждал.

А затем...

Затем...

Наконец-то (наконец-то, наконец-то!), спустя почти четыре тысячелетия с того дня, как он оказался в Апокрифе, надпись на руке вспыхнула ярким светом: кожа засияла так, словно ее подожгли зачарованным пламенем, и гниющий холод отступил, позволяя Мираку, наконец, согреться после стольких лет.

И тогда он понял: пришла пора покинуть это место.

* * *

Мирак узнал, что Алдуин вернулся, а с ним явился и Драконорожденный. Точнее — Драконорожденная.

Ну разумеется.

Мирак отдал строгий приказ последователям — не привлекать внимания ни того, ни другой. Он не хотел, чтобы они узнали о нем, чтобы Алдуин заподозрил, что он все еще жив — до тех пор, пока он не наберет достаточно сил, чтобы не позволить им обоим себя остановить. И тогда он сбежит от трижды проклятого Хермеуса Моры. И тогда он, наконец, найдет свою нареченную, и они рука об руку одолеют Алдуина. Только так — вместе, ибо Мирак отказывался верить, что предназначенная ему была бы слабее, уступала бы в мощи. Нет, она должна быть ему идеальной парой — его единственная суженая, лишь одна, что равна ему.

И тогда они вдвоем, наконец, приведут в порядок этот сошедший с ума мир.

* * *

Вскоре к нему заявилась Драконорожденная.

Мирак, не задумываясь, отправил ее восвояси. Ему было не до нее — он был слишком близок к долгожданной свободе, он предвкушал, что скоро вдохнет сладкий чистый воздух Нирна, почувствует такой желанный жар солнечных лучей и позволит морскому бризу трепать черные волосы и полы его одеяния. Там, где-то там, под синим небом, его нареченная ждала своего Мирака и чувствовала в груди такое же живое пульсирующее тепло. Он разыщет ее и убережет: она никогда не испытает того ужаса, что вселял Апокриф — лишь услышит от него рассказы о том, как страшно это место и как опасен даэдрический принц, что обитал здесь.

Ему не терпелось, как же ему не терпелось наконец ее найти!

И все же Мирак не забывал об угрозе и изучал своего нового соперника, закапываясь с головой в заметки о последней Драконорожденной, оценивая ее способности издалека (впрочем, не только издалека: он видел их и вблизи, пока крал души убитых ею ящеров). Копии дневников, обрывки записок, пересказанные новости — все складывалось в целостную картинку, демонстрируя ему волевую женщину, что пыталась принести пользу миру, не забывая, впрочем, и о себе.

Но затем...

Затем...

Он увидел имя своей суженой, все четыре слова, впервые за эти долгие века, наконец, встреченные им на письме.

Он остановился, вернулся к началу строки, перечитал. Перечитал снова. И снова. Этот крохотный параграф о новом тане Вайтрана. А затем Мирак принялся смеяться. Хохотать. Громко, истерично, без всякой надежды остановиться и перевести дух.

Довакин.

Ему была предназначена она, Драконорожденная, и он не мог себя пересилить и унять этот громкий, этот дикий смех: из глаз брызнули слезы и горячими солеными струями устремились вниз по его лицу, невидимые за металлической маской. Пальцы судорожно, крепко сжимали потрепанную книжонку, а громкое эхо гомерического хохота отражалось от гулких стен одного из сотен пустынных залов Апокрифа.

* * *

Битва была яростной и совсем непростой. На самом деле она была одной из самых тяжелых в его жизни.

Если Драконорожденная и знала, что он был ее соулмейтом, то не подавала виду, пряча от него лицо за маской Конарика.

Боги, она была великолепна в бою! Пусть их стили фехтования были поразительно разными, каждый удар давался Мираку нелегко — его сила с лихвой компенсировалась ее скоростью: она успевала парировать все его выпады собственными. Ее умение колдовать было почти идеальным, хотя он успел оценить лишь часть ее талантов: школа восстановления освоена прекрасно, да и цепкие хлесткие молнии, что срывались с кончиков ее пальцев, поражали своей мощью.

А Голос… Она знала всего несколько криков, и все же ее Голос был силен. Он обещал со временем окрепнуть, стать еще громче, еще разрушительнее.

Она была именно такой, какой он жаждал ее увидеть.

За звоном клинков Мирак слышал ее заливистый смех, и с удивлением осознал, что впервые за долгие годы там, за маской, он широко ухмыляется.

Он был взбудоражен, возбужден этой музыкой боя, и его пылкость, его клокочущая мощь и бешеный задор заставляли сердце стучать, как сумасшедшее. Драконья кровь и душа кипели, и Мирак невольно разрешил себе биться на полную, не сдерживая своей силы, без жалости и поддавков, пусть даже и против собственной суженой. Она отвечала на равных — и этот бой, неистовый и страстный, нравился ей так же сильно, как и ему.

Но затем...

Затем...

— Ты что же, думал сбежать от меня, Мирак?!

Он успел услышать лишь глухой щелчок, резкий порыв гнилостного ветра — и его душа была вырвана из тела. Последним, что он увидел, были распахнутые в ужасе и гневе голубые глаза за золотой маской Конарика, что созерцали щупальце Хермеуса Моры, торчавшее из середины его груди.

И впрямь — его нареченная.

* * *

Но затем...

Затем...

— SLEеN TIiiID VOo!

А затем Мирак открыл глаза, и небо отразилось в них своей бесконечной, прекрасной синевой.

Примечания:

Иллюстрации:

Последний день в Мундусе: https://pin.it/4n89Ofi

Тысячелетия в Апокрифе: https://pin.it/4fiAl8q

Благодарность хозяина: https://pin.it/Qtv0p80

Этой девочке жутко не повезло.

Отметка ее предназначения была ярка и сияла жизнерадостным светло-голубым свечением, сообщая о том, что ее суженый уже пришел в мир, что он был жив и здоров. Однако ее никто не мог прочесть, ибо никто не знал тот странный таинственный алфавит, которым было написано его имя, эти непонятные тонкие символы, похожие на царапины, что испещрили детское запястье.

Имя было коротким, по крайней мере, всего одно слово: четыре буквы, двенадцать глубоких черточек на ее коже. И это тоже делало метку необычной, ведь у альтмеров принято было давать детям несколько имен, дабы каждый эльф звался на свой индивидуальный лад. Она и сама носила целых четыре, но лишь одно действительно имело значение: Амлугдарил, «победительница драконов». Ее родители состояли в молчаливом сопротивлении Талмору и надеялись, что имя дочери призовет победу над этим «драконом».

Глупо? Возможно. Но надежда — штука упрямая.

Амлугдарил редко играла со сверстниками, стараясь избегать других детей, что дразнили ее за это одно-единственное имя. Взрослые же и вовсе не воспринимали ее всерьез, считая чем-то второсортным, раз ее предназначенный не был альтмером. Она имела гораздо меньше значения, чем ее ровесники: ведь их потомство останется чистым, не выродится и не смешается в полукровном союзе. Она проводила долгие часы за чтением, пытаясь понять, как же зовут ее нареченного. Но сколько бы языков она ни изучила — ей так и не удалось найти тот, искомый, на котором была сделана надпись.

* * *

Из нее бы вышел отличный дипломат — она безупречно владела каждым диалектом от Саммерсета до Морровинда, и от Хай Рока до Чернотопья. Амлугдарил прочла книг в десятки раз больше, нежели любой другой альтмер ее возраста. Она знала больше об этикете, политике, истории, науке и искусствах, чем все ее кузены, вместе взятые. И все же ее нареченный так и не явился, оставаясь загадкой, которую она была не в силах разгадать.

И когда Амлугдарил устала ждать, она вступила в Гильдию Воров. Конечно, с ее навыками она могла стать и ассасином, причём успешным и влиятельным, но она не жаждала убивать так, как пристало членам Мораг Тонг или Темному Братству — ведь украденные вещи можно заменить, обновить, с жизнями же такой фокус не пройдет.

Воровские навыки пригодились, когда ей пришлось выторговывать себе путь на свободу, в Сиродил, после того, как ее бедные родители были преданы и казнены Талмором. Столица пришлась ей по душе, как и местное отделение Гильдии: здесь она заключила много выгодных сделок и обогатила сообщество.

Но вскоре началась война. Имперская армия была разбита, Сиродил разграблен, и Амлугдарил поняла, что ей нельзя тут больше оставаться. Талморцы объявили награду за ее голову, хотя она и не делала им ничего такого, и ей пришлось уносить ноги. Она разместилась в глуши, на отшибе, и обустроила для себя небольшую ферму, что служила перевалочным пунктом, безопасным прибежищем для братьев и сестер из Гильдии.

Вскоре один из них продал ее Талмору.

* * *

Скайрим должен был стать новым началом. У нее был официальный пропуск, выписанный на ее имя для приграничной стражи, и достаточно золота, чтобы благополучно добраться до северной провинции, пусть это заняло бы хоть целый год (сиродильский гильдмастер был обязан ей по гроб жизни, ведь когда-то она спасла его шкуру от талморской «справедливости»).

Но все же ее схватили в потасовке между кучкой имперских солдат и Братьев Бури. А затем был Хелген, и был палач.

И Алдуин. Небо, если бы он прилетел хоть на минуту позже…

Но он не опоздал, и она выжила.

На самом деле ей не хотелось всей этой «довакиньей» чуши, и она намеревалась уйти — но по дороге в Рифтен наткнулась на одинокую ферму.

Ферма была уничтожена, и сделали это вовсе не люди или альтмеры. Мертвые тела членов семейства, желавшего спастись от напасти, за единое мгновение были сожжены до состояния хорошо прожаренного стейка. Эти люди не успели даже поменять позу, умирая на бегу, пытаясь выбраться из-под обугленных досок, бывших им когда-то домом. Пламя все еще лизало их изуродованные останки.

Амлугдарил стояла и смотрела на них целую вечность, а потом со злостью прорычала:

— Да побери вас всех Обливион!

И повернула назад.

* * *

Сражение с Алдуином было… катастрофой, пусть даже Амлугдарил и освоила Драконобой, пусть и привела на битву своих сильнейших соратников. Они выступили слаженно и четко, словно части хорошо смазанного двемерского центуриона, и Партурнакс помогал им, насколько было можно. И все же этого оказалось мало: вампирка, ассасин, двое оборотней и драконорожденная не смогли одолеть Пожирателя Мира.

После были культисты, что дожидались их возвращения в Айварстеде, был пыльный остров Солстейм далеко за морем и был Мирак.

Гребаный Мирак.

Как будто ей и без него не хватало проблем!

Но там, в глубине его храма, она увидела знакомое имя (четыре буквы, двенадцать черточек), выгравированное на Стене Слов. Наконец-то оно встретилось где-то в реальном мире, хотя она по-прежнему не понимала, что оно означает.

Затем были скаалы, сталгрим и Тарстан.

И гробница Валока. Три Стены Слов, и на второй она нашла то, что искала. Она подозвала историка и указала ему на символы, прося сказать, что именно тут написано. Тарстан прищурился и перевел: «верный проводник».

«Мирак».

Амлугдарил посмотрела на норда с недоверием и переспросила, уверен ли он. Тот кивнул, и тогда Довакин рассмеялась — громко, истерично, безо всякой надежды остановиться и перевести дух, пока слезы не брызнули из глаз, и она не осела, задыхаясь от хохота перед древней пыльной стеной в глубине гробницы Драконьего Жреца.

* * *

Ее соратники — ее друзья — были в ярости, ведь они желали ворваться в Апокриф с нею и голыми руками выбить из Мирака всю дурь.

Но она пошла туда одна.

Битва с ним была больше, чем просто потрясающей, поэтому временами она не могла сдержать свой радостный, довольный смех. Наконец-то ей встретился кто-то, равный ей в бою — тот, кто бил, колдовал и использовал Крики не хуже нее самой! И пусть жрец не издал ни одного лишнего звука, она читала его азартное удовольствие в каждом броске, в каждом заклинании и ту'уме.

И все же им было отказано в честном исходе поединка: в него вмешался Хермеус Мора. Ярость Амлугдарил вспыхнула так жарко, что в миг разогнала клубившийся вокруг ледяной холод, а через мгновение душа Мирака устремилась из его мертвого тела — прямо в нее. Запястье заболело так, словно кто-то рассек его мечом, и Амлугдарил знала: ни одно заклинание Восстановления не сможет исцелить эту рану.

Она отказала, конечно же, она отказала даэдрическому принцу в присяге, настояв, впрочем, что заберет тело наречённого и все его обмундирование с собой.

Когда она вернулась на Солстейм, то отправилась прямиком в Воронью Скалу, едва успев распрощаться со скаалами. Она не сломалась ни там, ни на корабле по пути в Скайрим, хотя, оставшись одна в каюте, она уложила мертвый осклабившийся череп на подушку рядом с собственной и не могла сомкнуть глаз до рассвета, разглядывая то, что когда-то было головой ее суженого.

Когда корабль, наконец, причалил, она быстрым шагом сошла на берег и отправилась прямиком в Айварстед, на Высокий Хротгар, на Глотку Мира, и шла без остановки до тех пор, пока не достигла цели, пока не упала ничком перед Партурнаксом и не просипела безжизненным, не терпящим возражений голосом:

— Мне нужно выучить Крик, которым Алдуин воскрешал драконов.

* * *

Это заняло недели. Недели медитации, глубинного понимания своего тела и души, и той души, что поселилась под ребрами рядом с ее собственной. Недели долгих безустанных вылазок, охоты на драконов и пути обратно, когда она почти переходила на бег, спеша вернуться в храм, где покоились кости ее Мирака.

Недели репетиций, проб на трупах бандитов и некромантов, и даже одного громадного старейшего дракона. И только когда у нее начало получаться быстро и естественно, будто делать вдох, только тогда Амлугдарил почувствовала, что готова.

Она аккуратно уложила его останки, косточка к косточке на каменном пьедестале у подножия Глотки, бережно проверила каждую частичку, чтобы ничего не сместилось, не отломилось или не унесло ветром.

Лишь убедившись, что скелет был полностью целостным, она сделала шаг назад и собрала всю свою силу в груди, откуда и родился полный мольбы и отчаянья Крик:

— SLEеN TIiiID VOo!

И тогда его кости окутало пламя, и там, где оно затухало, появлялась живая, теплая плоть. А затем Амлугдарил почувствовала рывок: его душа выпорхнула из ее тела и вернулась в его собственное.

Кожу на запястье начала покалывать все сильнее и сильнее, а потом надпись вспыхнула и засияла жизнерадостным светло-голубым свечением.

Примечания:

Иллюстрации:

Метка предназначения: https://pin.it/797JfNs

Стена слов: https://pin.it/6DFY4Wp

'Дарил: https://pin.it/5pRdk0m

На мгновение Мирака напугало это громадное, чуждое, такое до боли ярко-синее небо, что раскинулось над ним, растертое ослеплявшими белизной облаками. А потом он вспомнил, что таким оно и должно быть — голубым, а вовсе не сизо-зеленым, покрытым щупальцами и россыпью глаз. Это был Мундус, Нирн, Тамриэль. Это был дом, в кои-то веки дом, а не опостылевший ему Обливион.

— Проснулся наконец.

Он подскочил и резко обернулся, обнаружив себя на островке снега и камня, прямо посреди неба… нет, на вершине гигантской горы. Должно быть, то была Монахвэн, ибо ни одна иная гора не возвышалась так высоко над землей.

Невдалеке, рядом с пустой Стеной Слов, сидел громадный седой дракон. Мирак подумал было использовать на нем Подчинение Воли, но затем отмел эту мысль — он был слишком слаб, его тряс озноб, пусть даже кто-то и накрыл его плотным шерстяным плащом, что должен был защитить замерзшее тело от ветра. Так что, даже если ящер был ему врагом, Мирак сейчас просто не мог дать тому бой.

Пока не мог.

— Приветствую, — ответил Мирак на довазул. — Кто ты?

— Мое имя Партурнакс.

Мирак потрясенно окинул собеседника взором.

— Ты! Ты был правым крылом Алдуина!

— Да, я был. Его военачальником когда-то был и ты, и однажды мы оба восстали против его правления.

Партурнакс мягко качнул шипастой головой.

— Драконорожденная места себе не находила, беспокоясь, почему ты не очнулся сразу же. Я убедил ее, что все нормально, и отправил принести тебе еды. Она скоро будет здесь.

Мирак кивнул и с трудом поднялся, пошатываясь на онемевших ногах. Он предусмотрительно держался подальше от обрыва, и все же искушение взглянуть на раскинувшийся перед ним мир было велико.

Скайрим сильно изменился с тех пор, как он видел его в последний раз. Внизу раскинулись владения Истмарк и Рифт, щедро покрытые золотом листвы и зеленью трав — горные реки звонко журчали, отражая солнце, дикие звери сновали промеж деревьев.

Мирак закрыл глаза и вдохнул — от души, полной грудью.

А затем он ощутил знакомое присутствие за спиной. Он обернулся и увидел Довакина, шедшую к вершине по узкой тропе. За ней шагали четверо спутников: двое мужчин в одинаковой кованой броне, похожих, словно братья, облачённая в черное и красное данмерка и вампирка в традиционном кожаном одеянии.

Незнакомцы смотрели на него с недоверием. Драконорожденная отделилась от группы и подошла к площадке первой. Она разложила у пьедестала Стены плотное одеяло и звериные шкуры и уместила рядом корзинку, полную еды. Пища была более чем скромна: ломти свежего хлеба, головка сыра, полоски вяленого мяса и немного пряного масла в маленькой масленке. Но все же этот скромный обед выглядел в сотни раз лучше, чем все, что он видел за тысячелетия.

Мирак на мгновение застыл, сомневаясь, существует ли ныне какой-то особый предтрапезный церемониал, и невольно бросил вопросительный взгляд на Партурнакса. Тот наградил его неким подобием улыбки и лишь кивнул в сторону импровизированного стола.

Тогда Мирак поковылял к Стене и медленно опустился на шкуры, благодаря небо за то, что по пути не запнулся и не споткнулся.

Драконорожденная потянула руки к лицу и неспешно отстегнула Конарик. Ее волосы были волнами чистого серебра, кожа же оказалась темно-золотой, и такой контраст делал сияющие синие глаза еще более яркими. Этот необычный лазурный цвет говорил о том, что в ее жилах должна была течь толика нордской крови. Во всем остальном она была истинной альтмеркой: элегантность и изящество с легким оттенком драконьей жестокости.

Мирак кивнул, принимая её условие, и снял маску, даже несмотря на то, что понятия не имел, как именно он выглядел после стольких лет в Апокрифе. Что ж, Довакин не казалась испуганной, да и никто другой не отпрянул в отвращении, так что он сделал вывод, что с его лицом все было более или менее нормально. Своеобразная маленькая победа. Он выдохнул и стянул перчатки.

Хлеб был еще теплым и пышным: Мирак ощущал подушечками пальцев его шершавую пористую текстуру, и не спеша поднес кусочек к носу и вдохнул запах свежей сдобы, разрешая рукам немного дольше необходимого изучать корочку ломтя — хрустящую, золотисто-коричневую, покрытую семенами, — перед тем как отправить мякиш в рот. Он был невероятно вкусным, и Мирак громадным усилием воли заставил себя жевать медленно, не идя на поводу у внезапного острого чувства голода, что скрутил внутренности.

Нареченная протянула ему немного масла. Он кивнул и щедро намазал второй ломоть.

— Так… как давно ты был заключен в Апокрифе?

Ее голос был мягким и приятным, причем настолько, что даже название проклятого плана Обливиона сорвалось со смуглых губ звенящей мелодией.

Мирак сощурился и подсчитал в уме:

— Что-то около… сорока одной сотни лет.

Один из братьев уставился на него во все глаза, пока второй пытался откашляться, поперхнувшись медом. Вампирка глядела на Мирака подозрительно понимающим взглядом, а данмерка, чье лицо до этого оставалось беспристрастным, так высоко подняла в удивлении брови, что те потерялись за ее короткой челкой.

— Во имя Талоса! — присвистнул длинноволосый норд, мощным глотательным движением отправив остатки напитка стекать по пищеводу. — Ну, теперь-то я понимаю, почему ты так хотел выбраться оттуда! Фаркас. — Он протянул руку.

Первый Драконорожденный пожал ее.

— Мирак, но, думаю, вы все и так в курсе, как меня зовут.

Второй брат представился Вилкасом. Вампирка — Сераной. Данмерку звали Тиндала Гленгис. А его суженую…

— Амлугдарил Астарумэ Аэдорэ Анэдэрит.

Он молчал пару секунд, слушая, как затихает отзвук такого знакомого имени.

— Твои родители, видно, были ярыми поклонниками многоэтажных словесных загогулин.

Она фыркнула и рассмеялась, и этот смех был просто чудесным.

* * *

Своей ночной сыростью и пронизывающим холодом Высокий Хротгар немного напоминал Апокриф. Отчасти поэтому Мирак вновь и вновь просыпался в липких путах тревоги, уверенный, что он все еще там, в Обливионе. Наверняка Хермеус Мора лишь играл со своим неверным слугой, внушал тому лживые миражи, убеждая, что Мирак, наконец, выбрался на свободу. Да, так и есть: даэдрический принц просто глумился над ним перед тем, как низвергнуть Мирака обратно, в глубины зеленого ада!

Амлугдарил будто бы читала его мысли, и во время очередного кошмара коснулась его плеча, пытаясь успокоить. Когда она сделала это впервые, Мирак почти ударил ее, все еще зажатый в тиски страшных снов, но она перехватила его руку до того, как клинок смог ей навредить. После третьего болезненного пробуждения нареченного она покачала головой, поднялась со своей лежанки, склонилась над ним и тихо шепнула:

— Подвинься.

Он послушно сместился в сторону, и она скользнула под его покрывало, прильнула вплотную к его груди и накинула на них обоих плотную пушистую шкуру. Мирак смежил ресницы: ему сразу стало теплей, а потряхивавший озноб отступил, разрешая телу наконец расслабиться.

Так они и задремали, прижавшись друг к другу, и ничто больше не тревожило обоих до самого утра.

Спутники никак не прокомментировали то, что увидели на заре спавших в обнимку драконорожденных.

* * *

Бромьунар… Лабиринтиан осыпался руинами. Да, Мирак знал, что это место давно было покинуто, он читал о его медленном угасании, и все же был потрясен, увидев все своими глазами.

Он разглядел за маской Конарика вопросительный взгляд Амлугдарил и пояснил:

— В свое время все драконьи жрецы обучались здесь. Когда в этом городе жил я, улицы были всегда полны людей, они были светлыми и шумными даже самой глубокой ночью. На этой площади стоял огромный рынок. Вон там продавали шелк и специи, а чуть дальше — чары. — Он провел рукой по каменному прилавку, сметая с него белую порошу. — Сейчас же остались лишь прах и эхо…

Мирак резко вскинул руку и метнул ледяное копье в сторону, пронзив насквозь череп снежного тролля, что приготовился было напасть на них из-за угла.

— … и тролли. Во имя богов, я почти забыл про этих тварей.

* * *

— Просто посмотри на них!

Ни один Довакин, казалось, не обращал внимание на то, что вокруг собралась целая толпа зевак. Эти двое были целиком и полностью сосредоточены друг на друге. Они начали с короткого безобидного спарринга, просто чтобы помочь Мираку быстрее адаптироваться, однако вскоре это переросло в продолжение их эпичной битвы в сердце Апокрифа. Десятки горожан, стражников и солдат разместились по периметру двора Мрачного замка, разинув рты и глядя на сражение, подобных которому раньше не видели. Даже генерал Туллий и легат Рикке покинули стены комнаты переговоров, чтобы посмотреть на бой.

— Забавно. 'Дарил всегда убеждала меня, что у нее нет навыков ассасина.

— Она бывает такой, лишь когда кровь кипит, генерал. А так ее кровь кипит только рядом с ним.

Битва продолжалась почти час: драконьи души дарили этой парочке нечеловеческую выдержку. И все же их тела были смертными, и усталость постепенно брала свое. В конце концов они почти синхронно отскочили в стороны после последнего, наиболее яростного столкновения. Мирак устоял на ногах, опершись на посох, а Амлугдарил тяжело дышала, медленно выпрямляясь. Они салютовали друг другу оружием и удивленно оглянулись, услышав рев толпы: исступлённые крики и взрыв аплодисментов.

Мирак вздрогнул: ему все еще тяжело было переносить большое количество людей и шума после стольких лет одиночества в Обливионе. Амлугдарил заметила его напряжение и подала знак товарищам развлекать народ, пока сама уводила его прочь, передохнуть в тишине.

* * *

— Когда-нибудь нам придется об этом поговорить.

— Давай сначала сосредоточимся на главной проблеме, как и пристало ответственным взрослым? Если мы не остановим Алдуина, ничто уже не будет иметь значения. Он ведь сожрет гребаный мир, помнишь? — ответила Амлугдарил, просушивая волосы полотенцем.

— М-м-м. — Мирак тщетно боролся со сном: усталость слепляла глаза. Их шикарная кровать в Высоком Шпиле была самой удобной из тех, на которых ему когда-либо приходилось лежать.

— Спи давай, глупенький. Уже поздно, а нам предстоит много сделать завтра.

— Вообще-то, если не забыла, ты — моя суженая, — невнятно пробормотал Мирак. — Если я глуп, что это говорит о тебе?

— Что мы будем дурить с тобой на пару. А теперь засыпай.

Примечания:

Иллюстрации:

Мирак снимает маску: https://pin.it/1EAyrm2

Лицо Мирака: https://pin.it/2WvNgGC (эта иллюстрация выбрана автором работы, в ее интерпретации у него должны быть лишь чуть более длинные волосы).

Драконорожденные: https://pin.it/494QdG1 (тут и далее девушка скорее похожа на нордку, но попробуйте, найдите годные арты с Мираком и альтмеркой-блондинкой).

Фаркас и Вилкас: https://pin.it/4AHl4MN

Мирак ушел первым. Она знала: так и должно было случиться.

Возможно, то была роковая случайность, но в свое время ему пришлось ждать ее слишком долго, будучи заживо погребенным в мрачных залах Обливиона. Он просто не смог бы вынести это снова — дожидаться старости и смерти в одиночку, без нее. Да и весь оставшийся мир вряд ли вынес бы его. Пережиток плена Хермеуса Моры или сущность дракона в человечьем обличье, но у Мирака была плохая привычка рубить сплеча и своеобразные взгляды на мораль. Хотя даже у его жесткости имелась та черта, которую он никогда не переступал.

Ушло какое-то время на убеждение — в прямом смысле слова убеждение, ведь она не позволила бы применить Подчинение Воли, — и Одавинг перенес их обоих в Скулдафн, а затем и в Совнгард. Как Высокой Эльфийке, Амлугдарил было немного не по себе в раю для нордов, но она быстро отмела эти мысли, сосредоточившись на главном.

Гормлейт, Хакон и Фелдир были, мягко говоря, не очень довольны появлением Мирака. Между ним и Гормлейт даже завязалась короткая потасовка, но, когда Мирак обвинил драконоборцев в намерении использовать его силы и затем предать его, ни один не посмел ему возразить.

Это заставило Амлугдарил покраснеть от злости, но, в конце концов, все они пошли на Алдуина сплоченной группой.

И драконорожденные вернулись в Нирн с триумфом.

Они все же обсудили свою связь, как и пристало «ответственным взрослым» — во время поединка. Он быстро превратился в яростную битву сродни их бою в Мрачном замке, а затем перерос в нечто иное. Так они зачали своего первенца.

Первого малыша из шести, каждый из которых был Довакином, подобно родителям. Как однажды сказала Амлугдарил:

— Заключение в Апокрифе совсем не повлияло на мужскую силу Мирака, если ты понимаешь, о чем я.

— Мне вовсе не обязательно было это знать! — запротестовал Фаркас.

— Очень даже обязательно! — хохотнула она.

Их третий ребенок был зачат, когда Амлугдарил донесли, что Мирак убил последнего из Клинков за покушение на Партурнакса (на «Дедулю Крылышко», как ласково прозвали дракона их дети). Пятый появился, когда выяснилось, что Мирак втихаря накладывал Подчинение Воли на сотни талморских солдат, с которыми драконорожденные встречались на своем пути.

(Ведь Мирак часто рубил сплеча и имел своеобразные взгляды на мораль).

Вместе с многочисленными друзьями и соратниками они подавили восстание Братьев Бури, объединившись с императором и против них, и против Талмора.

Вторая Великая война пришла, как то и должно было случиться, и двое драконорождённых прослыли в ней сильнейшими союзниками Империи.

В этот раз Альдмерскому Доминиону не суждено было одержать победу — Мирак не стеснялся использовать свою мощь: Подчинение Воли и Воплощение Дракона срывались с уст ежеминутно, а Яростью Боя он благословлял целые легионы под своим командованием. Амлугдарил чаще использовала Бесплотность и Шепот Ауры, как и пристало скрытной юркой воровке, но и Воплощение дракона она применяла нередко.

Их младший ребенок увидел свет спустя девять месяцев после подписания мирного договора и уничтожения Конкордата Белого Золота.

* * *

Мирак ушел первым. Она знала: так и должно было случиться.

Всесильный Драконий Жрец или нет, но он был нордом, человеком, и старость пришла к нему намного быстрее, чем к ней. Но, несмотря на годы, он старательно поддерживал себя в форме и мог надрать зад любому вплоть до своего последнего дня.

Поэтому, когда пришли вести о драконьей стае, терроризировавшей Бруму в Сиродиле, он не задумался ни на секунду, облачившись в доспех и отправившись к Белому Проходу. Амлугдарил не было в городе, и он уехал один.

Мирак сразил всю драконью шайку, но… домой уже не вернулся.

Его тело нашли и с почестями доставили в Храм Единого, где Амлугдарил провела без сна трое суток, глядя как гаснет и кровоточит ее метка предназначения. На четвертый день она отвезла его останки в Скайрим и похоронила на вершине Монахвэн. Только их дети знали, где искать могилу отца. Когда придет ее время, они позаботятся о том, чтобы упокоить мать рядом с ним, а пока ей предстояло жить дальше.

* * *

Мирак ушел первым. Она знала: так и должно было случиться.

Амлугдарил провела на этом свете достаточно долго, чтобы увидеть, как их старший сын, избранный наследник престола, сел на Рубиновый Трон.

А вскоре после этого пришел и ее черед.

* * *

Знакомая тропка зазмеилась под ногами, каменные статуи и горная порода проступали из тумана, и на мгновение Амлугдарил остановилась, изумленно моргая. Хоть она и отказала принцу знаний, но разве Хермеус Мора не жаждал забрать себе ее душу? Или та же Ноктюрнал, не желала ли владычица ночи прибрать к рукам своего Соловья? Пусть Амлугдарил и была Довакином, но ведь она также и Высокий Эльф! Так что же она делает в Совнгарде? Снова?

Кодлак стоял у подножия лестницы, Фаркас и Вилкас подле него. Она спустилась к ним. Улыбки друзей засияли, и Вилкас кивнул в сторону Зала Шора.

Мирак ждал ее у моста. Он стоял, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Ты задержалась.

— Ну простите, — хихикнула она. — Меня забыли предупредить, что я должна была умереть в запланированное время.

Он не был единственным, кто ждал ее, но лишь он один имел значение. И все же она позволила себе на короткое мгновение отвести взгляд, чтобы поймать взор Тсуна, который одобрительно кивнул и шагнул в сторону, дав этим двоим больше пространства.

Драконорожденные выхватили мечи одновременно и поприветствовали друг друга, как подобает воинам.

А затем, смеясь, они скрестили клинки.

Примечания:

Иллюстрации:

Драконорожденные: https://pin.it/4t83ywJ

Дедуля-крылышко: https://pin.it/1RFS0gi

Сильнейшие союзники Империи: https://pin.it/37q6Nvo

Все иллюстрации к работе: https://pin.it/7525fKz