Змеиное сердце (джен)

Великое кладбище тихо — но только не для неё.

Гулнан неспешно ступает средь бессмысленно ухоженных надгробий, задерживается возле свежевырытых ям; кладбище безмолвно — если не уметь слышать его голос: недремлющие души шепчут, шипят, пытаются впиться в плоть бестелесными когтями.

Чувствующие необъяснимый, но безумно притягательный хаос, в пучину которого унесло Невервинтер. Чувствующие, что ключ к свободе так соблазнительно близок — но до него ещё нужно дотянуться сквозь прутья клетки.

После двойного побега Гулнан может их понять, как никто другой.

— Чем-то могу помочь, мадам?..

Гулнан высовывает язык: от незнакомца противно разит потом и чесноком — будто бы он способен защитить от чумы! Неподалёку — в протяжно трещащих ветвях — устроилась пара упитанных, так и просящихся на зуб ворон. Запах чумных костров перебивает собой свежесть ночи — что всё же лучше спёртого и полного пыли воздуха неволи; теплокровные — тонкокожие, мерзкие, недостойные теплокровные, не стоящие и её мизинца! — посмели держать её в клетке, как животное, и относиться как к твари, недостойной жизни.

Гулнан вытирает с сабли свежую кровь.

Им повезло, что два клана юань-ти перебили друг друга из-за божков, и Гулнан была вынуждена искать убежище в одиночку — и не нашла ничего лучше, чем скрываться в лесу, к жизни в котором не была приспособлена. Им повезло, что она вела себя неосмотрительно, иногда похищая для своего искусства людей из безымянной деревни на границе с лесом — и что эти жалкие селяне, в конце концов, заподозрили, что пропавших забирает вовсе не природа. Им повезло изловить её, ослабленную, повезло увезти; повезло, что для лечения чумы так удачно потребовалось сердце юань-ти — такой же, как та, которую они собирались судить и казнить.

Но «поймать» — ещё не означает «удержать», и одного везения здесь мало.

Гулнан проводит рукой по ещё тёплому лбу смотрителя, убирает с застывших в удивлении глаз сальную каштановую прядь, закрывает чуть приоткрытый рот; вдыхает воздух, абстрагируясь от посторонних звуков и сосредотачиваясь, позволяя силе влиться в себя. Слабые капли перерастают в ручей, чтобы потом обратиться в поток — способный сбить с ног, будь он реальным; Гулнан не противится ему, давая наполнить себя, как сосуд, до самого горла, выпуская безудержное на волю — обжигающее, жадное, ненасытное, желающее разрушать и поглощать. Гулнан не знает, что это за сила — лишь чувствует, что у неё есть лицо, и что смерти вокруг принадлежат её воле; Гулнан наплевать: она готова обменять могущество на лояльность, неудержимость — на возможность отомстить теплокровным, устроив в их бумажном домике ещё больший хаос.

Сила отвечает ей согласием.

Смотритель таращится на неё стеклянным взглядом, и — стоило ей только помыслить — начинает безмолвно подниматься.

Что ж, по рукам. Гулнан не рассчитывает, что той, чью жизнь хотели пустить на лекарство, позволят бесследно сбежать — и её обжигаемое унижением сердце этого и не хочет.

Вот только теперь между ней и теплокровными будет стоять маленькая армия мёртвых.