Не предусмотрел (джен)

Ты делаешь то, что давно хочешь: обвернув массу вокруг спящего ребёнка, давишь, давишь со всей силы, оставляя под своей мощью лишь невнятное мясное месиво, нестерпимо воняющее кровью. Ты...

... Да кого ты пытаешься обмануть. Ребёнок спит, неуютно свернувшись калачиком на стуле, а ты не то что давить — дёрнуться боишься. А то не дай солнце проснётся.

Ведь это дитя — настоящий маленький кошмар.

Ты не знаешь, как его зовут. Собственно, тебе плевать. Ты думаешь когда-то, что дашь ему имя, как только он заслужит его. Как же ты тогда ошибаешься.

Ребёнок морщится во сне, сжимает кулачки, а ты сжимаешься в ответ, будто эти мелкие ручки могут принести тебе боль.

Ручки то, может, и не могут — вряд ли они смогут тебя одолеть. Есть кое-что похуже физической силы.

Ты. Очень. Хочешь. Есть.

Твой старый друг где-то в мире ночных кошмаров. Даже твоих сил не хватит, чтобы вернуть его. Да и нет смысла — Тощий стар и уже не сможет удерживать Передачу достаточно долго, чтобы дать тебе наесться. И когда-то ты, глядя на его попытки поймать в Трансляцию ещё больше жителей, задумываешься о том, чтобы заменить его. Всё так просто — достаточно поставить на место монстра ребёнка с тёмным даром, чтобы очень долго не задумываться о пропитании. Ведь дети стареют дольше, особенно те, что ещё не стали монстрами в полной мере.

План без изъянов, скажешь ты. Да что ты понимаешь в планах!

Взрослого можно заставить работать. Или сломать, чтобы он подчинился без лишних вопросов.

Ребёнка не сломать. Детская психика, на самом деле, крайне интересная штука, она не терпит грубого вмешательства в свою работу. Нет, ты, конечно, можешь попытаться, но правда в том, что не станешь. Слишком многое было поставлено на поиск и поимку этого уродца, чтобы просто дать ему сойти с ума.

— Что зыришь? — раздаётся звонкий сердитый голос, и ты недовольно ворочаешься, сердито поглядывая на ребёнка.

Тот уже не спит. Вцепившись руками в сидушку стула, он неотрывно смотрит в глаза... точнее, пытается смотреть, ведь глаз у тебя больше, чем может охватить его несовершенное человеческое зрение. Его тёмный взгляд постоянно перебегает с одной части массы на другую, и чем дольше стоит молчание, тем нервней раздуваются его ноздри. Он похож на маленького зверька, замершего под взглядом опасного хищника. Нет, даже не так — на маленькую собачонку, боящуюся здоровенного пса, нависшего над ней, но всё ещё пытающуюся сопротивляться.

Ты аккуратно вспарываешь лёгонькую защиту, которой он пытается себя окружить, и осторожно транслируешь свою волю. Ребёнок фыркает.

— После всего, что произошло, ты хочешь, чтобы я помог тебе? — сипло выдыхает он.

Ты вздрагиваешь от злости. Будь проклят тот миг, когда ты решаешь, что захватить ребёнка — это хорошая идея! Тощий был монстром, он его таким сделал. Он подчинялся, потому что считал это правильным — то, что они делали вместе. Слабый ребёнок был великим упрямцем.

Да, он вздрагивает и ёжится, когда масса нависает над ним. Нервно втягивает носом воздух, а глаза его становятся большими и испуганными. Но проходит миг, второй... Ты, злобно перебирая склизкой плотью, щуришься, когда он медленно, словно неуверенно, расслабляется.

— Ты... не убьёшь меня, — очень тихо, но решительно сипит он.

Что? Это ещё почему?

— Потому что я нужен тебе, — словно понимая вопрос, раздаваемый шелестящей плотью, лепечет ребёнок. — Потому что если я умру, кто будет кормить тебя? Ты ведь всех убил.

Ты, ворча, убираешься обратно в стены.

Ребёнок шмыгает носом. Всё же это много для его детской психики. Но выглядит он не в пример лучше, чем пару минут назад, и уж совсем точно лучше, чем в тот момент, когда маленькая девочка, испугавшись впившихся в её мозг телеволн, отбросила его в бездну. Поудобнее усевшись на стуле, он с чуть большим любопытством смотрит в твои блестящие в полутьме глаза.

— Я могу покормить тебя, — осторожно шепчет он, и ты волнительно шелестишь. — Но что ты можешь предложить мне? Мне ничего не нужно, — горько добавляет он, подумав.

Ты в шоке, если это состояние можно применить к аморфной массе. Даже шелест твой становится вопросительно-негодующим. Куда тебе до новых тенденций! Дитя прошлых столетий, ты признаёшь лишь силу, господство и полную власть. Никогда Тощий не размышлял, что может получить с тебя. А этот мальчишка!..

— Эй-эй! — хмурится ребёнок. Как же быстро дети перестают бояться, когда чувствуют слабину! — Прекрати. Помни — это ты хотел, чтобы я остался здесь. Если бы не ты, меня бы здесь не было. Так хотел моей компании? Так получи и распишись!

Ты передёргиваешься. Человеческий голос больно бьёт по задетому самолюбию, но ребёнок прав и наказывать его не за что. Кто же знал, что из детей на деле выходят плохие слуги?

— И раз уж нам спешить некуда, — осторожно продолжает мальчишка, разглядывая свои грязные ноги, — давай решать, на каких условиях я буду помогать тебе.

Ты волнуешься, злобно чавкаешь, но отступаешь, когда он кидает быстрый взгляд сквозь чёлку. Признаёшь его правду, даже не представляя, что совершаешь очередную ошибку.