Возьми мою руку, и мы почти уже там (гет)

Записка от Каза появилась почти две недели спустя после приезда Инеж — лежала на подушке, нацарапанная его узнаваемым неразборчивым почерком:

«Эллинг. Седьмой колокол. К.Б.»

Инеж закатила глаза. Вопреки всему, она скучала по Казу. Обычно он встречал ее на причале по ее прибытии в порт, но в этот раз о нем не было ни слуху ни духу.

Будь это кто другой, Инеж обеспокоилась бы долгим отсутствием, но было так похоже на Каза исчезнуть, когда она прибыла в город, и снова появиться две недели спустя, без объяснений прося ее встретиться с ним ради какого-то плана. Да еще таким ранним утром. А ведь она надеялась в полной мере нaслaдиться роскошью спать допоздна, пока находится в Кеттердаме.

Тем не менее Инеж вытащила себя из постели и встретилась с ним в назначенный час у эллинга Ван Эков. Каз был одет не в обычный приталенный черный костюм, а в серо-коричневые брюки из небеленого хлопка с подтяжками и свободную рубашку. Фермерская одежда, отметила Инеж. Для этой работы он не зализал волосы назад, так что длинные локоны рассыпались по бокам. Это подчеркивало неровности в его стрижке, но Инеж так нравилось больше. Он опирался не на обычную свою трость с головой ворона, а простую деревянную, которой пользовался, когда ему требовалось остаться незаметным.

Каз протянул ей сверток:

— Твоя сменная одежда.

Инеж взяла сверток и приподняла бровь, догадываясь, что в нем тоже фермерская одежда.

— Что мы делаем в сельской местности? Если это связано с работорговцами, ты должен сказать. Ты не можешь держать меня в неведении лишь ради драматического напряжения.

— Это никак не связано с работорговцами, — твердо ответил Каз. — И в этом пакете брюки, а не платье. Я подумал, так тебе больше понравится. А теперь иди в дом и переоденься. Нам надо поймать баркас. Рейс в Белендт становится слишком переполненным после получаса.

Инеж бросила на него раздраженный взгляд, но засунула сверток подмышку и пошла обратно в дом переодеться. Типичный Каз: детально разработанный план, которого он жестко придерживается, с этапами, которые он не станет раскрывать, пока не посчитает нужным, что обычно происходит в последнюю секунду. Но она смирилась с необходимостью следовать за ним и верить, что он расскажет о целях, когда захочет. Она давно выучила, что спорить бесполезно.

В одной из гостевых ванных на втором этаже Инеж переоделась в свободную рабочую фермерскую одежду и позволила себе немного поизучать свое отражение в зеркале. Полтора года назад Инеж почувствовала бы себя не в своей тарелке в такой одежде, столь непохожей на стеганный жилет и удобные шерстяные саржевые брюки, которые предоставляли ей свободу движений и возможность не беспокоиться о том, что ткань за что-то зацепится.

Конечно, она носила свою долю маскировочных костюмов для работы с Отбросами — хотя четко дала понять, что о любом материале, похожем на шелк, не может быть и речи — и искусно играла в них свою роль. Но в те времена Инеж чувствовала себя по-настоящему удобно только в собственной одежде. Однако сейчас для ощущения безопасности ей нужны были только кинжалы, и она прикрепила их ремнями к этому наряду, как к любому другому, повторяя про себя их имена. За время, проведенное в море, Инеж привыкла к одежде, которая более свободно облегает фигуру, а выбранный Казом наряд имел покрой, схожий с льняным нaрядом, который она носила на «Призраке». Чтобы завершить образ не хватало только повязки на глаз, которую она иногда надевала — Джеспер в шутку подарил ее Инеж перед тем, как она отправилась в первое плавание.

Каз ждал ее у садовых ворот. Он одарил ее коротким одобрительным взглядом, а потом мотнул головой в сторону улицы. Они молча направились ко Второй гавани, чтобы попасть на рейс в Белендт. В этот час улицы Гелдштрата были безлюдными, что игрaло нa руку, учитывая их костюмы. Бродящая по улицам пара фермеров белыми воронами выделялась среди грозных купеческих домов округа Гельдин.

Когда они добрались до гавани, там уже царила суматошная деятельность, но баркас был блаженно свободен от толп. Большинство людей, которые могли позволить себе места на рейсе в Белендт, пользовались роскошью путешествовать в более разумный час. Каз и Инеж выделялись в своих фермерских одеждах, но Инеж подозревала, что недостатка мест на торговых кораблях — не говоря уже о том, что они вечно набиты людьми — достаточно, чтобы рискнуть выглядеть немного неуместно.

Каз ничего не сказал за всё время поездки, просто вытащил газету, как только они устроились в своей каюте, так что Инеж выскользнула наружу и встала возле перил, наблюдая, как скопление городских зданий уступает место холмистым пастбищам и высоким ветряным мельницам.

Спустя пару часов и несколько остановок Каз вышел из каюты и мотнул ей головой, показывая, что им сходить. Они определенно направлялись куда-то в сельскую местность, и Инеж, сама не зная зачем, гадала, может ли точное направление дать ей подсказку в отношении сути плана. Только не с Казом.

— У тебя есть дела в Лиже? — спросила она, когда они сошли на берег.

— Не в Лиже, — ответил Каз, и в его тоне чувствовалась необъяснимая нотка раздражения. — Мы направляемся в городок в двух поселениях от него.

— И ты собираешься сообщить мне, что мы там будем делать?

К ее удивлению, Каз ради разнообразия ответил:

— В последнее время слишком много офицеров городской стражи в свободное от службы время стало появляться в «Клубе ворона». По странному совпадению так случилось, что все они служат под началом капитана Смита.

Смит был недавно назначенным офицером — молодым и напыщенным, и он слишком уж стремился доказать, что не зря получил звание. Из писем Каза Инеж знала, что Смит питает грандиозные амбиции вычистить Бочку.

— Так случилось, что у уважаемого капитана Смита в этой местности есть семья, — продолжил Каз. — С моей стороны было бы мудро собрать сведения, так что мне хотелось бы, чтобы мой лучший паук вернулась на работу на денек, если пожелaет.

Типичная война за территорию. Инеж была почти разочарована.

— Раз уж я преодолела всё это расстояние, — пожала она плечами.

Лиж был приличным городом, который привлекал множество народа из соседних поселений для заключения торговых сделок и продажи товаров на местном рынке, так что найти возницу, который согласился отвезти их в Брис, не составило труда. Название городка, в который они направлялись, Инеж узнала только потому, что, когда они проходили по рынку и она остановилась полюбоваться ларьком торговца сыром, Каз махнул ей, сказав, что они могут пообедать в Брисе.

— Козий сыр там гораздо лучше, — было единственным его объяснением, когда Инеж запротестовала.

И только когда они уже сидели в катившемся по дороге фургоне, она заметила, как крепко Каз сжимает трость, лежавшую у него на коленях. Странно. Инеж прекрасно знала, что в любой работе присутствует риск, но сбор сведений о предположительно безобидных членах семьи врага был одной из самых простых зaдaч, что у них случaлись. Инеж присмотрелась к Казу внимательнее и отметила напряженную челюсть и сведенные брови, пока он изучал проплывающие мимо поля.

Инеж два года работала и сражалась рядом с Казом и почти столько же узнавала его, по мере того как он постепенно пускал ее за свои стены. За это время Инеж научилась читать его, как никто. Она знала хмурый взгляд, который появлялся у него, когда он слишком долго не спал, и знала низкую опасную ноту в его голосе, когда он находил идеальный способ спекулировать на бирже. Она знала опасение в его глазах и прерывистое дыхание в мгновение перед тем, как он осмеливался взять ее за руку. Каз заметно нервничал, но это не был вид, который появлялся у него перед опасной работой.

Каз продолжал пялиться на пейзаж, и Инеж почувствовала, как в груди растекается тепло, когда она поняла. Что-то подсказывало ей, что он привез ее сюда вовсе не для работы.

* * *

Брис оказался крошечным живописным городком с рынком на главной дороге — и близко не таким оживленным, как в Лиже, который пользовался преимуществом расположения на одном из главных водных путей Керчии. Тем не менее они купили кружку свежесобранной ежевики, буханку ржаного хлеба, пакет еще горячих boterkoeken и маленький круг козьего сыра — точно такого, как тот, на который Инеж смотрела в Лиже.

После чего они с Казом вышли из городка и прошли мимо нескольких ферм и полей, пока, наконец, не повернули на тропинку, ведущую к одному из имений, почти неразличимому с окружающих полей. Тогда-то Инеж заметила указательный столб с написанным на нем именем.

Ритвельд.

Инеж вспомнила махинацию, которую они провернули с Торговым советом на аукционе Кювея, и фальшивую личность для отца Джеспера: Иоганнус Ритвельд, выращивающий юрду фермер с имениями в Керчии и Новом Земе.

Нечто сложилось в голове Инеж. Она знала, что Каз по-прежнему не раскрывает все карты, но у нее возникло ощущение, что скоро раскроет, и что он ждет, когда она начнет расспрашивать его.

— Это имение не принадлежит Смитам, не так ли? — спросила она.

— Нет, — Каз не повернулся.

Инеж посмотрела на раскинувшиеся поля, растущие вдоль имения березы, пасущихся на выгоне овец и выцветший, однако явно поддерживаемый в хорошем состоянии, амбар.

— Здесь очень красиво.

На этот раз Каз ответил после долгой паузы:

— Я знаю.

Он подвел ее к повозке посреди пустого поля, одно деревянное колесо которой застряло в грязи. В ней ничего не было за исключением пары ржавых лопат. Каз забрался в повозку, подтянувшись на руках, и сел впереди, где мог вытянуть больную ногу. Инеж запрыгнула следом, и он жестом фокусника, который заставил ее рассмеяться, как будто из рукава достал одеяло. Каз положил его между ними и начал методично распаковывать обед.

— Может статься, — сказал Каз, — мать капитана Смита живет в предместьях Белендта. И может статься, я планировал съездить туда на следующей неделе вместе с одним из новых молодых пауков. Хотя… — он бросил на нее быстрый взгляд, и уголок его рта приподнялся. — Она может извлечь пользу из тренировки с высококлассным пауком.

Инеж покачала головой, но она улыбалась.

— Только для тренировки, даже не сомневаюсь, — она убрала за ухо прядь волос, выбившуюся из косы. — Так чье это имение, если не матери капитана Смита?

— Люди, которые здесь живут, просто арендуют землю, — не ответил Каз. — Они не владельцы.

— Тем не менее, они живут здесь. Разве у них не возникнут вопросы к двум незнакомцам, которые устроили пикник на их земле?

— Сегодня суббота. Семья, которая живет здесь, уезжает в Лиж, чтобы продать козье молоко. К тому моменту, когда они вернутся, мы уже давно уйдем, но за этим полем они в любом случае не следят так, как за остальными землями. Деревенские люди слишком доверчивы.

В последнем замечании чувствовалась едкость, но Инеж не стала уточнять, просто кивнула и потянулась отломить кусок хлеба. Настоящее совершенство: еще теплый, пористый внутри и идеально пропеченный. Она закрыла глаза, смакуя хлеб, а потом потянулась за ежевикой. Каз еще не прикасался к еде — сидел, сложив руки на коленях. Он сглотнул, когда заметил, что она смотрит на него, и медленно снял перчатки.

Каз встретился с ней взглядом, и, хотя его дыхание было дрожащим, он просто вытянул руку и положил ее между ними ладонью вверх.

Он всегда так делал, когда они прикасались друг к другу, протягивая руку в молчаливом предложении. Никогда без спроса или без приглашения. Инеж ценила это, в самом деле ценила, но ее проблема состояла не в простых прикосновениях, как у него, и иногда она гадала, понимал ли он это полностью, или просто упростил в голове. Ощущение кожи к коже всё еще оставалось таким тяжелым для него, что сложно было сказать, и Инеж гадала, настанет ли время, когда эти различия между ними станут более ясными, зайдут ли они достаточно далеко, чтобы работать над ними.

Но пока она будет держать его за руку. Инеж подобралась ближе и медленно потянулась, чтобы взять его ладонь. Каз слегка напрягся от соприкосновения, но его мышцы постепенно расслабились, и он позволил их пальцам переплестись. Инеж мягко сжала — давление помогает, сказал он ей после того первого раза в гавани, — и его губы изогнулись в первом намеке на довольную улыбку, когда он сжал ее ладонь в ответ.

Инеж поднесла его руку ближе к себе, любуясь очертаниями тонких пальцев. Умные пальцы, пальцы вора, пальцы, которые могут взломать любой сейф в Кеттердаме. Совсем недавно эти ловкие, умные пальцы начали учиться заплетать ее волосы, их движения были нехарактерно неуклюжими, но такими нежными, что ее сердце наполнялось теплом от исходившей от них любви. Кожа Каза была белой и мягкой после многих лет под перчатками, и безупречной за исключением слабого розового шрама, вдоль костяшек. Он был слегка рельефный — явно старая отметина. Инеж всегда предполагала, что он остался от давней поножовщины, но до сих пор ни разу не спрашивала.

— Кaк ты его получил? — прошептала она, проведя пальцем вдоль шрама.

Каз молчал так долго, что Инеж забеспокоилась, не расшевелила ли невольно особо неприятное воспоминание, хотя он пока и не отдернулся от ее прикосновения. А потом…

— Курица напала, — проворчал Каз.

Она готовилась к какому угодно ответу, но не к такому. Инеж недоверчиво уставилась на него. Наверняка он шутит. Но в выражении его лица она не видела следов его обычного юмора. Придумав остроумное или саркастичное замечание, Каз всегда выглядел слегка довольным собой. А когда шутил с ней, в его глазах появлялось мерцание, хотя Инеж знала, что он станет страстно отрицать, если она поднимет тему. Вместо этого Каз выглядел… ну, он краснел.

— Курица? — только и смогла повторить Инеж. — В Кеттердаме?

Он покраснел сильнее и забрал свою ладонь, хотя и не из-за дискомфорта.

— Там есть курятник, — махнул он рукой. — За домом. Или должен быть, уже не помню.

И внезапно всё встало на свои места. Последний кусочек загадки.

— Ты вырос здесь, — поняла Инеж.

И самое шокирующее, возможно, состояло в том, что она не была удивлена ни капли. Пауза.

— Да.

— Я видела имя на указательном столбе, — тихо произнесла Инеж. — Ритвельд.

Каз медленно кивнул, не встречаясь с ней взглядом.

— Мое настоящее имя. Да.

— Каз Ритвельд, — удивленно попробовала Инеж.

— Не надо, — глухо произнес Каз. — Не называй меня так.

Он снова напрягся, челюсть сжалась, и Инеж видела, как он сжал руки в кулаки, стиснув свободную ткань брюк.

— Перчатки? — предложила она, и Каз напряженно кивнул, натянув их и снова согнув пальцы, по-видимому, успокоенный ощущением кожи. Он по-прежнему не смотрел на нее.

Но даже несмотря нa успокаивающие воздействие перчаток, Инеж чувствовала — по тому, как он расправил плечи, — что он закрывается от нее, его броня возвращается на место. Она никогда не стала бы заставлять его говорить или делать что-то, что ему неприятно, как и не стала бы обижаться, если бы он передумал, но все-таки Инеж охватило разочарование. Каз привез ее сюда, проделав весь этот путь. Они так далеко зашли сегодня. Она не могла не испытывать страстное желание зайти еще немного дальше.

Инеж предвидела, как будет разворачиваться оставшийся день, видела холодный фасад, который Каз выставлял перед собой, и ждущее их неловкое молчание на обратном пути в город. Она заметила, что Каз всегда бывает особенно невыносим, когда чувствует себя уязвимым. Но она не собиралась этого допускать.

— Я заметила по пути ручей, — сказала Инеж: не принуждение, но открытая дверь.

Взгляд Каза метнулся к ней, но потом он медленно кивнул. Он последовал за ней и позволил утянуть себя в более теплое место.

— Он течет мимо школы, — сказал Каз, — к пруду примерно в миле от города.

Инеж улыбнулась:

— Должно быть там хорошо клюет рыба. Помню, мы с кузенами ловили рыбу в реке Сокол, когда караван останавливался на ее берегу. Мой кузен Деваж мог поймaть ее голыми руками.

Но Каз покачал головой:

— Слишком мелкий для рыбы. Возле пруда есть лягушки, но рыбы нет. Вообще-то он течет и по этому имению — на самом краю рядом с лесом, — он махнул рукой в том направлении. — Рабочие иногда пьют из него, когда летом становится жарко.

Запинающимися фразами Каз начал рассказывать про местность, и напряжение постепенно исчезало из его плеч. Между бровей появилась легкая складка, как если бы он пытался припомнить сумму дохода с «Клуба ворона» за последнюю неделю — не то чтобы Инеж когда-нибудь видела, чтобы Каз что-то забывал.

Тем не менее он рассказывал ей о жизни на ферме, и рассказывал охотно. Он рассказал ей про лис, которые таскают кур и делают норы в местных сельхозугодьях, создавая кучу проблем. Он рассказал ей о том, что зимы здесь, так далеко на юге, гораздо мягче, и лето тоже, поскольку здесь нет вони города, а здания не теснятся так близко друг к другу. Он даже рассказал ей о публичных чтениях керчийских сказок детям в ратуше каждый год на Нахтшпель, и поставке шоколада из Кеттердама, который являлся частью празднования. Шоколад, импортируемый из Южных Колоний, был слишком дорогим, и главный деревенский магазин мог позволить себе его только раз в год — в неделю Нахтшпеля. Не самая практичная бизнес-модель, заметил Каз.

— Если бы местные могли позволить себе покупать шоколад чаще, продажи поднялись бы в долгосрочной перспективе.

Его истории сплетались скорее из осторожно раскрытых фактов, чем из личных воспоминаний или чего-то, что могло быть связано конкретно с ним. Каз рассказывал про городок так, словно цитировал туристический путеводитель. И однако Инеж в каждом отчете видела проблески мальчика Каза.

Инеж припомнила, что, когда только присоединилась к Отбросам, порой ловила себя на мысли, был ли Каз Бреккер когда-нибудь ребенком. Глупая мысль, в которую она верила только наполовину. Каз мог тщательно поддерживать легенду о себе, как существе, которое появилось из гавани полностью сформировавшимся, но Инеж лучше многих знала, что самые страшные чудовища являлись пугающе обычными людьми.

Но теперь она могла представить, как он с широко распахнутыми глазами слушает в ратуше сказку о солдате-принце — особенно жуткую Нахтшпельскую историю, с которой Инеж познакомилась, когда Джеспер с Уайленом уговорили ее посмотреть балет в Штатлид Опере. Она могла представить его с чашкой горячего шоколада за видавшим виды кухонным столом — единственной чашкой до следующего года, — как он медленно потягивает его, чтобы подольше растянуть роскошный напиток.

Каз был стратегом во всем, что делал, и Инеж знала, что он тщательно отбирает каждое воспоминание, которым делится с ней. Он точно знал, что именно она извлечет из его историй. И с каждым взвешенным словом он позволял ей увидеть набросок ребенка, которым когда-то был. Это пробуждало любопытство Инеж и заставляло желать большего — каким он был в той жизни, которую похоронил, прибыв в Кеттердам? Был ли он дерзким и безрассудным, первым в очереди прыгать с веревки в пруд, или же он был скромным и сдержанным, и его гениальный ум уже разбирал окружающий мирок на части, чтобы посмотреть, как он работает?

Инеж не знала. Но раз он привез ее сюда, она надеялась, что однажды сможет узнать. А пока смутного представления о мальчике по имени Каз Ритвельд, которое он дарил ей, было более чем достаточно.

— Почему это поле пустое? — спросила Инеж в какой-то момент. — Я думала, керчийцы извлекают выгоду из каждого уголка своей собственности.

Каз покачал головой:

— Оно сейчас под паром: его не будут использовать до следующего сезона, — он прочистил горло. — Думаю, в это время года они должны сажать картофель.

В конце концов они погрузились в непринужденное молчание, вернувшись к пикнику. Boterkoeken остыли, но оставались идеальными и масляными, и Инеж видела, как Каз блаженно прикрыл глаза, когда откусил от одного из них. Козий сыр тоже был хорош — гладкий, с земляным ароматом, один из лучших, что она когда-либо пробовала, и она так и сказала.

Выражение лица Каза из мирного стало самодовольным, и Инеж закатила глаза. Он наслаждался, когда оказывался прав, и становился невыносимым каждый раз, когда это происходило. Но в самом деле, это уже слишком. Они даже не спорили насчет сыра.

— Что я говорил? — спросил Каз тоном, напрашивающимся на пощечину.

— Да, — чопорно согласилась Инеж. — Но козий сыр из Лижа я не пробовала, чтобы сравнить, так что нечего так надуваться.

— Иногда его делают с медом или смешивают с травами, — продолжил Каз так, словно она ничего не говорила. — Его продают на ярмарке во время Зоннефиста. Он восхитителен.

— Не сомневаюсь.

— Мы держали козу, — внезапно сказал Каз; скрежет его голоса стал приглушенным, словно он описывал нечто священное, что следует бережно хранить. — Не для продажи. Мы продавали урожай и шерсть весной. Но козу держали для молока. Моей обязанностью было доить ее каждое утро и собирать яйца в курятнике. Ее звали Софи.

Впервые с их прибытия Каз предоставил прямую информацию о себе, и Инеж внимательно за ним наблюдала.

— Козу? — отважилась спросить она.

Он кивнул:

— Это была моя любимая работа. Мне нравилось в сарае. Думаю, даже запах.

Взгляд Инеж скользнул к его рукам, всё еще в перчатках. Поза Каза оставалась расслабленной, мышцы плеч свободными.

— А… курятник тебе тоже нравился? — она сделала движение, как если бы хотела пихнуть его локтем, но не прикасаясь на самом деле.

На его лице тут же изобразилось притворное недоумение.

— Не знаю, о чем ты, дорогая.

Дорогая. Нелепо и удивительно, насколько ее сердце переполнялось теплом, когда он называл ее так, хотя Инеж сомневалась, чтобы хоть раз слышала от него подобное обращение без сарказма.

— Курица, Каз? — ухмыльнулась она. — Тут должна быть целая история.

— Не… — Каз покачал головой. — В другой раз.

— Отлично, ловлю тебя на слове. Но курица.

— Ты когда-нибудь встречалась с курицей?

— Вообще-то мы держали кур.

Каз небрежно отмахнулся:

— Знаешь, как ты вечно говоришь, что керчийцы — злобные варвары? То же самое касается и наших кур. Они по существу своему гнусные собственники. Что-то в воздухе, наверное.

— Похоже, они произвели на тебя сильное впечатление, — хихикнула Инеж.

В ответ он бросил в нее ежевикой.

Инеж попыталась поймать ягоду ртом, но не сумела. Каз подло посмеялся над ней, и, не теряя времени, Инеж схватила ежевику и бросила в него в отместку. Каз любезно запрокинул голову и легко поймал ягоду. Он зажал ее передними зубами и раскусил, ухмыляясь на возмущенное выражение лица Инеж.

— Приятно знать, что ты не разучилась целиться, пока была в море.

— Не разучилась, спасибо большое. Проблемы с прицеливанием, похоже, у тебя. И как бы там ни было, я видела тебя с пистолетом, и в половине случаев ты промахивался.

Каз пожал плечами, взяв еще ягоду, а потом еще две для ровного счета. Он подбросил их в воздух и легко поймал ртом все три. После чего сверкнул в нее всё той же приводящей в бешенство, чудесной улыбкой.

— Вот как это делается.

Инеж закатила глаза, засунула в рот кусок хлеба, и стала шумно жевать, просто чтобы побесить его.

— В следующий раз, — сказала она, — я требую историю о курице, которая одержала верх над Казом Бреккером. И вафли.

— Я составлю список, — протянул Каз и откинулся на край повозки, закрыв глаза и сплетя пальцы, чтобы положить голову на ладони.

Его волосы растрепались на легком весеннем ветерке, а тонкий луч солнца пробился сквозь облака, осветив его длинные ресницы золотом. Его грудь поднялась, когда Каз медленно глубоко вдохнул чистый сельский воздух.

Он выглядел счастливым.

Инеж тоже откинулась назад, запрокинув лицо к небу, жуя последние ягоды ежевики.

Здесь в окружении полей, дыша хорошим сельским воздухом, было легко притвориться, будто они проскользнули в чью-то чужую жизнь. Простую, спокойную жизнь, которая не была отягощена местью или выживанием. Хорошая жизнь, подумала Инеж. Но глядя, как Каз бездельничает рядом с ней, она обнаружила, что не может заставить себя желать эту другую жизнь. Она не хотела притворяться кем-то другим, просто парнем и девушкой без боли в прошлом, которые сидели здесь на пикнике, обмениваясь целомудренными улыбками. С какой стати, когда невероятной победой было то, что они могут вести такую жизнь, обладать таким прошлым, и при этом все-таки находить способ проводить вместе такие дни?

Несколько недель спустя Инеж вернется в море охотиться за работорговцами, и, возможно, ее не будет несколько месяцев. Эта жизнь манила ее — она приносила удовлетворение и была необходимой, но не легкой. Однако в конце концов Инеж вернется в Керчию. Вернется к наполненным смехом дням с Джеспером и Уайленом. Вернется к крышам, где она научилась находить красоту в городе, который разорвал ее жизнь на клочки. И вернется к Казу, у которого будет для нее готовая история о грозной курице, и который будет держать своей обнаженной рукой ее ладонь, и вместе они смогут победить еще больше демонов и продвинуться дальше.

Каз рядом зевнул и пошевелился, раздался шуршащий звук, когда он потянулся за пакетом с boterkoeken, а потом нахмурился, когда обнаружил, что Инеж съела последний. В это мгновение будущее казалось серебряной нитью, которая разматывается перед ней, и Инеж чувствовала, будто ее притягивает к безграничным возможностям. И хотя она была рождена парить, в это мгновение она позволила себе притянуться к земле, поскольку они сражались, чтобы сделать его своим, и она собиралась в полной мере насладиться им.

Инеж бросила последнюю ежевику в Каза и долго громко смеялась на его недовольное выражение, когда ему не удалось поймать ягоду, и она отскочила от его подбородка.