Драконья кровь (гет)

У Рейниры были неженские амбиции, непреходящее одиночество и навечно застывшая в глазах скорбь по утраченной матери. У Деймона — смертельно-опасный авантюризм, ворох застарелых семейных обид и непримиримость к чужакам.

Их связывало, пожалуй, то, что оба они были в королевском дворе аутсайдерами. Она — потому что родилась женщиной. Он — потому что родился вторым.

А ещё их связывала кровь. Драконам не нужно говорить, чтобы друг друга понимать, как и им. Доставало порой и взгляда.

А потому, когда Деймон Таргариен появился в замке спустя полгода отсутствия, его племянница лишь пристально вгляделась в него, сидящего по правую руку от отца в Малом совете, чтобы понять: он воевал, он опустошён, он зол. А ещё ни за что не покажет брату ни обиды своей, ни любви, ни преданности.

«Почему ты так долго, дядя?»

Деймон посмотрел на неё испытующе и самую каплю — печально.

«Потому что я был здесь не нужен».

«Мне! Ты нужен был мне!»

«Я скучал по тебе, но этого было недостаточно…»

Рейнира отвернулась, смахнув со стола полный бокал. Почтенные лорды заохали, а она смотрела, как тёмное вино расползается по полу. Это могла бы быть кровь её недругов.

После того, как она убрала осколки и встала в стороне, дядя вновь поймал её взгляд. И Рейнира увидела, что связывала их не только кровь — но и жажда крови.

* * *

— Я привёз тебе кое-что.

Он всегда что-то для неё привозил. Но сегодня смотрел по-другому: не пытливо и не насмешливо, как когда дарил наряды, игрушки или украшения. Рейнира заволновалась, пытаясь предугадать, что за вещица могла сделать его таким мрачным и почти торжественным. Ей вот хотелось того, что в их семье дарится редко даже маленьким детям: объятий. Но просить об этом вслух она никогда не решится.

Деймон медленно вытащил из-за пояса короткий и узкий кинжал валирийской стали, подкинул его и ловко ухватил за лезвие, а потом протянул ей. Сталь была чище снега. Рукоятка из гладкого красного камня отливала на свету золотом. Рейнира осторожно сомкнула на ней пальцы.

— Держи его при себе и никому не показывай.

— Красивый.

— Я заказал его для тебя, принцесса. Пламя и лёд. — Рейнира подняла на него глаза, услышав то, чего не ожидала услышать. — У Таргариенов горячая кровь, а металл способен её успокоить.

— Что вы хотите сказать, дядя?

— Бей только тогда, когда уверена в своих силах. И осознаёшь последствия.

«Без драконов мы такие же, как все остальные люди». Она это помнила, хоть порой ей недоставало сил бороться со своими импульсами.

— Спасибо.

— Спрячь.

Повиновавшись, Рейнира с лукавой улыбкой спросила:

— Вы привезли с собой свою названную жену?

Деймон недобро прищурился, потом фыркнул и протянул:

— Дорогая племянница, разве мог я так оскорбить королевский двор?

Он мог и сделал бы это с удовольствием. Только если это не было ценой воссоединения. Рейнира сложила два и два, выдохнула и спросила теперь уже саму себя: почему мне вдруг стало так легко, словно развязался на сердце какой-то неведомый раннее узел?

— Лорд Хайтауэр упал бы замертво от подобной дерзости.

— Какая жалость, что этого не случится.

Они переглянулись вновь, чувствуя себя заговорщиками. Рейнира не сдержала улыбки: наконец она не одинока в стенах Красного замка. Наконец она улыбается кому-то без усилия.

* * *

Она не могла выносить присутствия Алисент. Это было похоже на болезнь: Рейниру лихорадило от одной мысли о ней, и глаза жгло злыми слезами. Так было не всегда — они с детства были почти как сёстры. Но и когда перестали ими быть, так стало не сразу. Корабль их дружбы тонул медленно, погружались под воду мачты одна за другой: их сердечным разговорам пришёл конец, потом пришёл конец смеху над общими шутками, затем — прогулкам и совместным трапезам, и остались над водной гладью лишь ростки доверия между ними, тонкие и жухлые. Но и они вскоре потонут.

Алисент не раз повторяла, что дети её от короля никогда не станут спорить с Рейнирой за Железный трон. Что она лишь выполняет женовьий и королевский долг, и любит её отца беззаветно, и лишь потому с ним. Со временем эти слова стали звучать натянуто, будто кто-то вложил их в уста Алисент, только чтобы успокоить её. А потом Алисент понесла первенца, и речи эти прекратились. Рейнира наблюдала, как растет её живот, как полнеет грудь, и каким сухим становился ее взгляд, когда она смотрела в её сторону.

Рейнира стала ревновать её к отцу, ревновать жгуче и непримиримо. Он смотрел на свою молодую жену, принимая её за равную себе, брал её руки в свои, с неведомой Рейнире нежностью пожимал её ладони и целовал запястья. Это было частью церемоний между королем и королевой, но при близком взгляде ничего церемониального в этом не было, а были откровенность, интимность и доверие.

Зато Рейнира так и осталась для Визериса ребенком. Наследницей в далёкой перспективе. Своенравной и импульсивной девицей, которую следовало поскорей отдать замуж.

Рейнира подслушивала их разговоры, ненавидя себя за подобное малодушие. Выискивала в их мирных беседах двойное, тройное дно, и не находя, только пуще себя презирала.

Не могла она пасть так низко, она, Таргариен, драконья гордая кровь. Но Красный замок не любит одиночества, одиночество сводит с ума, и Рейнира, сгорая от ревности и стыда, все равно приходила порой в излюбленную потайную нишу и слушала, как отец говорит с нею.

Сегодня Рейнира сжимала кулаки от злости. И от внезапного горького чувства, что её предали. Предал отец, предала бывшая подруга.

Алисент предложила назвать их первенца Эйгоном.

— Эйгоном? В честь моего великого предка?

— Да, — с улыбкой в голосе ответила Алисент. — Королевскому потомку нужно имя королевского предка, разве нет?

Визерис негромко рассмеялся:

— Ты права. Ты права…

На следующий день Рейнира нарочно пошла в сад, где в то время бывала Алисент в сопровождении придворных дам. Стоял чистый предосенний день, умытый утренним дождем. Искрились на солнце фонтаны. От холодного дыхания воды съеживались цветы на исходе своей короткой жизни. У Рейниры дрожало и мучилось сердце, то ли от холода, то ли тревога и злость так завладели ею.

Как бы между прочим она спросила об имени первенца. Алисент разгадала её намерение сразу: улыбнулась натянуто и опустила глаза. Рейнира подумала: она всегда была, что лисица. С хитрыми глазами и тонким чутьём, она видит тебя насквозь и будет есть у тебя с руки, но в какой-то момент протянутую руку надкусит. Она улыбнулась Алисент в ответ, вовсе не стараясь, чтобы улыбка дошла до глаз.

— Это сложное решение, Рейнира…

Леди Аррен поддакнула и стала долго и подробно рассказывать, как она выбирала имя своему первенцу. Рейнира не сводила взгляда с Алисент. Та слушала внимательно, словно и забыв о вопросе.

В замок они возвращались вдвоём.

— Эйегон. Так вы его назовёте?

Алисент бросила на неё быстрый взгляд.

— Визерис тебе сказал?

— Птица напела. — Эмоции захватили её, и Рейнира и не подумала остановиться на этом: — Королевскому потомку имя королевского предка?

Алисент рассмеялась:

— Так я и знала, как же иначе, — покачала она головой. — Знаешь, я даже не сержусь. Ты имела право узнать его имя одной из первых. Всё-таки он будет твоим братом.

— Нет. Не будет, — выдавила Рейнира, чувствуя себя теперь не просто малодушной тварью, но ещё и капризным ребёнком. Но злости это никак не убавило.

— Зря ты так.

Она остановилась, развернулась к Рейнире, и с лица её словно спал какой-то невидимый барьер. Глаза её смягчились и смотрели, как раньше, будто и не произошло ничего, что могло потопить их дружбу. Рейнира смотрела в её знакомое-незнакомое лицо, и не находила никаких сил, чтобы принять этот взгляд. Не к ней обращено это сожаление, не на неё Алисент смотрит, потому что это просто жестоко. Между сожалением и жалостью один шаг, и если она сделает его… Ладони Рейниры сжались в кулаки.

— Пойми, я не хочу, чтобы ты страдала. Но мне не жаль, что всё так вышло, я лишь желаю счастья для своего ребёнка.

— Счастье может быть разным, Алисент.

— Да, конечно.

— Почему же ты выбрала такое имя? Чтобы зародить определённые мысли в голове моего отца, ведь так?

Алисент цепко оглядела её, словно видела впервые:

— Боги, Рейнира… Ты могла бы сама решить свои проблемы. Но вместо этого решила обвинить меня в своей собственной неуверенности.

Пощёчина вышла тяжёлой. Ладонь прошило резкой звенящей болью, но сильнее всего у Рейниры болело сердце. Она взглянула в глаза Алисент, всё ещё хранящие то самое, старое выражение, и оно показалось Рейнире фальшивым. Она судорожно вздохнула, усилием воли сдержав слёзы, и пошла к Красному замку.

— Мне не жаль, что всё так получилось, — повторила Алисент ей в спину. — Мне жаль лишь тебя.

* * *

Рейнира искала дядю. Слабость сердца, боль и ярость владели ею, и одиночество в холодных равнодушных стенах замка казалось ей худшим наказанием. В конце концов выяснилось, что Деймон целый день не появлялся в замке. Всё поняв правильно, она оделась в неприметный плащ, и переулками пошла к Шелковой улице.

Она летала с Сиракс к ущельям и скалам, в леса и бескрайние просторы, но никогда ещё не ходила в одиночестве за пределы Красного замка. Это было почти страшно.

Ночь была холодной и звёздной, солёный ветер дул с залива, и в воздухе стояли душащие запахи рыбы и нечистот. Рейнира затаивала дыхание каждый раз, когда проходила мимо зловонных мест и беспорядочных нагромождений мусора. И при этом отчаянно силилась глубоко вздохнуть без проклятой дрожи. Не забыть ярость и опустошение, а сохранить их в памяти и запечатать, чтобы всегда они были рядом с ней, но отдельно от её сердца.

Деймон нашёлся в борделе, который, как ходили слухи, он купил. У входа стояли двое золотых плащей, и она наконец почувствовала себя в безопасности. Не торопясь входить внутрь, она тоненько позвала его на родном языке. На неё обратились взгляды попрошаек и шлюх. Рейнира только подняла голову повыше и позвала ещё раз, зная, что будет услышана. Сначала всколыхнулись тяжёлые шторы на втором этаже, а через минуту появился Деймон, небрежно одетый и напряжённый, как струна.

— Что ты здесь забыла?

— Искала вас, дядя.

— Одна? — низко и почти угрожающе спросил он. — Глупо, Рейнира. Не стоит тебе тут быть. Я провожу тебя назад.

— Нет. Я не хочу в замок, — сказала она, и, не позволяя возразить, толкнула тяжёлую дверь.

Внутри был спёртый дымный воздух, голоса и стоны раздавались из-за приоткрытых дверей, и ходили повсюду едва одетые женщины, стараясь успеть ублажить каждого, кто их ждёт.

Деймон взмахом руки прогнал все любопытные глаза и уши. Ему повиновались и гвардейцы, и шлюхи. Он повёл её в отдельный закуток, отрезавший их от посторонних, усадил в кресло. Потом уселся напротив и склонил набок голову, рассматривая её застывшую фигуру. В темноте самым ярким пятном были его пытливые глаза. Они изучали и спрашивали.

«Я здесь, потому что мне больно, дядя. Словно меня растоптали на потеху толпе лордов, » — сказала ему Рейнира, мир которой сжался до двух этих сияющих точек.

«Это пройдёт».

— Тебя разве не учили, что достойным леди не пристало появляться в таких местах? — произнёс он вслух.

— Так же, как и приличным лордам.

«Я знаю, что пройдёт, но разве это справедливо?»

«Я не ведаю, что такое справедливость».

«Это равновесие, дядя, разве не так?»

Рейнира отвела взгляд, близкая к слезам, далёкая от любого равновесия.

— Ты же знаешь, что ко мне разные слухи липнут, и ни один из них приличен. Зато ты…

— Это мой город, дядя. Пускай говорят, что хотят.

Деймон усмехнулся:

— Говорят, леди Алисент Хайтауэр стала приходить на заседания Малого совета. Но что она там делает, милая племянница?

На это ей нечего было ответить.

— Ты туда в последнее время не приходишь, — вкрадчиво сказал он. — Потому что…

— Я не выношу одного звука её голоса. Не могу смотреть, как она снова и снова выигрывает, как она глядит на меня свысока, будто…

— Ошибаешься. Она выигрывает лишь тогда, когда тебя там нет.

«Я так была к ней привязана! А она переступила через меня и даже не оглянулась».

«Ты не собака, Рейнира, а она не твоя хозяйка, чтобы привязываться».

Рейнира смахнула слезу со щеки.

— Значит, я слабая, — заключила она. — И больше не нужна буду отцу, когда у него появится сын.

— Снова ошибаешься. Ты нужна ему любой, и сейчас — как никогда. Знаешь, — сказал он задумчиво, — я тоже потерял друга. А потому понимаю тебя.

Мисария. Он потерял Мисарию, которую считал другом. Такова цена возвращения. У Рейниры заныло вновь сердце.

— Мне жаль вас, дядя.

— Это неважно. Я лишь потерял. Ты приобрела вместо друга — врага, а это куда хуже.

Он вдруг подался вперёд, как высокий огонь на ветру, взял её лицо в свои сухие ладони. И заговорил с жаром и яростью:

— Ты Таргариен, в тебе драконья кровь. Никогда не жди от жизни настоящих друзей, и не сдавайся врагам после единственного проигрыша. Игра никогда не кончается, Рейнира, и я обещаю, ты получишь возмездие за свою боль. Только помни, что я тебе говорил.

— Бей только тогда, когда уверена в своих силах. И осознаёшь последствия.

— Умница, — оскалился он.

Рейнира робко улыбнулась в ответ, и попросила одними глазами, попросила ясно и громко, дракон — дракона. Он понял. Пальцами очертил её скулы, и лоб, и губы, привлёк за плечи и крепко прижал к себе, как величайшее сокровище и отраду.

Тяжёлый ком в сердце Рейниры пропал окончательно.

* * *

Рейнира засыпала там же, на узкой койке Деймонова борделя, наотрез отказавшись возвращаться в замок. Сидела и смотрела в распахнутое окно, и месяц горел тем же огнём, что и она. Каждая звезда на чёрном полотне неба отражалась в её глазах.

Она вертела в руках Лёд и Пламя, думая о собственных силе и бессилии. О непримиримости и малодушии. О глубокой любви и жгучей ненависти, в способности к которым она себя даже не подозревала.

Рейнире снился Железный трон, дикий огонь, крики ужаса и мольбы о пощаде. Разбитые армии в пелене дыма. Отчаяние, превосходство, триумф. И знакомые, испуганные, гордые глаза её бывшей подруги.