Безнадежно влюбленная (гет)

Кашель. Кашель. Кашель. Кровь. Больно так, невыносимо. В горле саднит, а легкие словно истыканы острыми, маленькими иглами. Может, кактусы? Или розы? Но лепестки белые-белые, маленькие, вперемешку с кровью и частью разодранных легких. И кажется, что мир вместе с ними окрашивается в бесконечно алый и безумный. Алый и безумный, как его глаза на поле боя.

Какой Бог мог придумать столь ужасные пытки? Хакуэй кашляет до кровавой рвоты, а перед глазами он, высокий такой, крепкий, а его сильная рука треплет волосы сестры, маленькой и славной, как Хакурю в детстве. Хакуэй улыбается и кашляет, блюет собственными легкими вперемешку с цветами. Скоро, вероятно, гнить начнет изнутри, уж больно долго это все длится, и прекращаться не хочет.

Хакуэй дышит тяжело и часто, медленно, чтобы не так больно. В легких словно корни проросли. Больно, очень больно. Ей хочется взглянуть на него, в его глаза, алые-алые как ее собственная кровь. Но она падает на колени, кашляет и выплевывает цветы, белые и безнадежно мертвые. Месяц, второй… и как она выдержала только?

Она плачет, сердце разрывает тоже, чувства душат, а легкие раздирает от проросших в них цветов. Лепестки вонзаются в плоть, вырываются кашлем вместе с кровью. Хакуэй умирает медленно, цветок за цветком, а перед глазами его улыбка, теплая настолько, что в груди все сжимается до боли. Еще одной, уже невыносимой. Она выходит в свет в платье, простом и легком, улыбка на губах привычная, осточертевшая, как и чувства, проросшие цветами в легких. Безнадежная.

— Эй, принцесса, — он ловит ее в саду, грубо хватает за кисть руки, плюя на правила приличия и возможные скандалы и конфликты. Он смотрит на нее глазами алыми-алыми, не безумными, как на поле боя, нет, и улыбка у него как тогда, теплая настолько, что дыхание перехватывает. Она замирает всего на секунду, и падает, легкие раздирает от боли. Кашель. Кашель. Кашель. Кровь. И стыд за собственную слабость. Он опускается на колени перед ней, обнимает за дрожащие плечи и большая рука опускается на ее макушку.

— Значит, хризантемы, — говорит он, и голос его теряется в ее бесконечном кашле. Она, кажется, пачкает его одежду кровью, частью легких и цветами, белыми-белыми. Он тоже кашляет, всего раз, но этого достаточно, чтобы Хакуэй широко распахнула глаза. — У меня тоже эти цветы. Отвратительно, правда?

Кашель, кровь и боль, цветы, проросшие в легких, все это на секунду отступает, когда она обнимает его в ответ и улыбается тепло и искренне. А с губ срывается словно бутон распускается:

— Люблю…