На этой летучке что-то явно пошло не так... (джен)

Примечания:

Я отвязываюсь от канона. От сезонов. От всего. Хотя ближе к очень старым сериям, чем к новым. Однозначно.

* * *

Офис Федеральной Экспертной Службы. В помещениях приглушен свет. Сонное молчание. Изредка, в некоторых частях, с улицы доносятся редкие звуки.

Усталые вздохи дежурных, их же сонные моргания, в попытках придать глазам не такой осоловелый вид. Редкие, такие сонные разговоры. Муха, пролетающая и раздражающая, сбивающая с мыслей.

Чуть слышно играет радио, смартфон, звуки каких-то сериалов, игр. Ещё реже проходят запозднившиеся эксперты. Кто не идёт домой. Холодный, опостылевший кофе, булочки, чей вкус не запоминается. И попкорн.

Неясные тени. Наверняка примерещившийся голос, неслышно шепчущий на латыни. Свечения. Рябь по воздуху. Да. Полтора литра зернового кофе, что вымучила недавно, плюясь кипятком кофеварка — слишком. Да. Смотреть и читать сказки. Фэнтези. Перед. Во время. После. Чего угодно — опасно для здоровья. Латынь закончилась. Звон в ушах, сначала медленно-медленно, а потом много, резко, остро. Одно. Другое. Писк! Брр.

* * *

Одна из створок двери щелкает. Кто-то вошёл. Тихо открылась дверь шкафа, где висят костюмы, лежат пластиковые вещицы, контейнеры, спецодежда и другая служебная униформа. Человек в балахоне ходит между полок.

Лёгкая походка, суета. Перестаёт ходить. Замирает. Недоверчиво вглядывается в банку с краской. Отвинчивает крышку. Тонкая красная струйка вытекает на ладонь. Человек с недоумением смотрит на неё, удивлённо хмыкает и снова завинчивает крышку. Кусок странной деревянной палочки торчит из рукава.

И опять стало тихо. Мелькают в воздухе невидимые существа, с кем не знакомы даже люди. Кажется, что время застыло. Но если прекратить следить за ним, чтобы просто отдохнуть, часы опять пойдут…

В дверь осторожно постучали. Кто-то тихонько дёрнул ручку и вошёл. А может и вышел?

* * *

«Доброе утро, страна! Россия! Начинаем свой выпыск...», — бодренько доносилось с небольшого переносного устройства. Комната отдыха наполнилась тихими смешками и фырканьем. Кто-то подавился. Что-то застучало. Загудело. Дзинькнула микроволновка. Взбодрился и зарычал холодильник.

— Ой! Валя! — немного хриплый голосом сказал Иван Тихонов, промахиваясь слегка мимо стула. — Я из-за этго твго усрйства, чуть кфе на сбе не проил!

Валя рассмеялась, покачивая головой и отходя к мойке. Её белые волосы сейчас были немного растрёпаны. Рабочий халат чуть смялся. По нему кралось какое-то нечто, очень странного вида, но никто его не замечал. Да и было оно на самой кромке. Нечто протёрло лапками свои фиолетовые глаза. И снова юркнуло в карман халата.

— Это от холодильника, Ваня! — она подняла глаза. — И микроволновки. Ты, что опять спал на работе?!

Тихонов аж пригнулся, хотя расстояние приличное, по-мальчишески усмехнулся, пожевал губами. Глаза, сами по себе, зачем-то стрельнули в сторону выхода. Валя опять хихикнула, кивая.

— Это заметно, да? Голос, наверное, херплый...

Звук шагов. Кто-то явно быстро шёл, почти бежал. Валентина и Иван срочно попытались принять, хоть какое-нибудь осознанное выражение. Устройство было на минимум, а жаль, там сейчас идёт самое любимое: «А теперь переходим к новостям, которые создали вы сами». Гудение прекратилось: чайник закипел, по обыкновению делая паузу перед атакой. Знай. Как услышишь такое — вот сейчас, точно. И так оно и есть!

Сесть! Сесть, расправить юбку, переглянуться. Руки на стол.

— И никто не знает, что...

«Что ты опоздала...», хотел закончить Тихонов — дверь с силой распахнулась. Из коридора повеяло каким-то беспокойством, суетой, работой. Кто-то выключил «то самое», из-за чего некоторым хотелось ночевать на работе или приходить раньше всех. Настроиться на рабочий день. В тишине. В сонном мареве. Без бесконечного «ты уже» или «а ты ещё», где даже беззлобно невинное раздражает.

Показалась голова Шустова. Он сам. Махнул, оглянувшись. Быстро-быстро пришёл и Котов. Оба они повернулись и упёрли руки в бока. «А теперь зарядка: уприке руки...», — комната отдыха взорвалась хохотом. Опять дзинькнула микроволновка. Кто-то чихнул. Шустов оступился и схватился за задницу, шипя матерные слова под нос. Дверная ручка.

— Уприке, — тихо ворчал Котов, предразнивая ведущего, — кто их... Понабрали!

Сипение воды, заканчивающееся в мойке металлическим грохотом. Звяканье фарфора. Утренние шуточки: марка службы. Смехоточки. Вспомнили про «выпыск» и «херплый».

Задница Шустова, всё ещё болела. Валентина зевала. Иван, без особого энтузиазма, ковырял вилкой нечто, похожее на омлет. Котов продолжал и продолжал ругаться на незадачливого ведущего. Всё оживало. Близилась пересменка.

* * *

— Прохлаждаетесь! — споткнулся на пороге обо что-то Майский, разворачиваясь и тут же хватаясь за задницу. — Ай, твоего ж гомункула за морду, чё она такая острая!

Сергей, всё же прошёл, скривившись, в середину. Телефон пискнул. Антонова встрепенулась. Покосилась на Тихонова, Шустова, Котова и на себя попыталась. Те на неё в ответ. Молчаливые переглядки. Лишь Иван тихо посапывал, а потом как вскочит и давай палить по воображаемым игровым противникам: — Сдвйтсь мглы! Авдакерда! — его рука, с вечными фенечками, выхватила вилку, направляя в сторону злосчастного омлета. Глаза тут же округлились, проснулся, взлохматился и огляделся, сонно озираясь: — Чёрт! Она позеленела... — и попытался уснуть снова.

— Нет, Тихонов! — поджав губы, сказала Валя и мягко, но настойчиво приподнимая. — Ты пойдёшь, нас Рогозина вызывает, — она устало вздохнула, — впрочем, смену нашу всю тоже!

«Наша» смена хмыкнула и пожала плечами. Если такая спешка. Срочность. Почему вызывают только одну смену? Чтобы не падали в обмороки от неожиданностей? Или подробностей? И было кому — выносить. Не складывать же всех штабелями!

Можно упасть как та муха, всё ранее утро терзающая лампу, а теперь дрейфующая. Вниз и навсегда. Или паук-отшельник, вылезший из чайной коробки и немного напугавший Игоря: не, он же мужик, что там. Прочитал, надоумили, мол пауки эти опасны. Некрояд оставляет гниющие раны, незаживающие до трёх лет. Игорь не трус...

Дверь. Ручка. Майский. Белая резинка. Бац. Подстрелил вялого начальника компьютерного отдела. Валя закатила глаза. Махнула на них. Указательный палец застрял в пути. Между кулаком и виском. Посередине.

— Ах, ты су-у-у-у...

— Кто?! — притворно возмутился Сергей.

— Ваня!

— Тридцать четыре, — нашёлся с ответом Тихонов, ухмыляясь, — самолёт такой.

Майский постоял-постоял и, всё ещё, потирая задницу, удалился. Шуточное «Гад», молча красовалось на его лице. Выкрутился. Кто-то выкрутился.

* * *

Белая опаздывала. На много. Собака. Да. Дурацкая плохо обученная белая, мелкая; с тёмными волосами на макушке. Прокусила руку. Собака в очередной раз сдавала какие-то экзамены по дрессуре. И безуспешно.

Покусали Белую, но не собаку, за смех. За гомерический хохот посреди улицы. Той самой, около которой всё и проходило. Та сука посчитала это не смешным. Больница недалеко. Есть прививка. И у собаки. И у хозяйки. И у Белой. Даже у кошки директора «экзаменов» и пьяно вечно пританцовывающего слесаря с огромной шишкой на лбу, чем-то напоминающую переспелый банан.

Листья кружились в воздухе. Липли на рабицу спортивных «коробок», то и дело скидываемые незадачливыми игроками. Лужи, что тщетно пытались прикрыться одеялом облаков: от вездесущих прохожих, солнца, смотрящего в них. Везде ссущих уличных зверей, да птичек с бомжами. Полусухой. Полумокрый. Полугрязный. Местами провалившийся, асфальт, с дырами криво заделанными битумом и мастикой, в зной — ловушки для каблуков, зонтов, тростей. Сигарет. Ключей. Ногтей. Кошельков.

Пробка. Татьяна проклинала сегодняшнее утро, которое встретила у подруги. Автошколу (по привычке). Дороги. Детишек, пятно на новой сумке кто теперь смоет? Собак. Гостей брата подруги. И Шустова. Да-да, Шустова, что предложил ей поменяться сменами. В самый последний момент! В Грецию он захотел! Чтоб его от гиросов раздуло...

Старенький автобус пердящий, потряхивающийся, стрекочущий, стреляющий и подпрыгивающий на каждой щербинке в два миллиметра — мотыляло из стороны в сторону. Народу было битком. Школьники. Пенсионеры. Студенты. Рабочие. Клерки внезапно. Бабабах. Тррех! Тррах! Шрпах! Фффышщ! Гробик на колёсах тряхануло в последний раз. Мотор заглох. Ехали с холмика по инерции. Как в старых мультиках: сейчас как жахнет, и откуда ни возьмись появится хреновая херовина ⁽¹⁾, их распучит, расплющит, пережуёт огромный кит и... Они опять поедут.

— Сцепуха, — донеслось до профессионального уха, нет-нет, а мозги Белой, то и дело вытаскивали всё возможное; вот и сейчас она оставшуюся «дорогу» прислушивалась к разговору мальчика с отцом.

* * *

Из буфета слышались отдалённые голоса. Передача какая-то? Матч? Татьяна летела, едва не падая, как же обожала низкую обувь и ещё тёплую погоду. Сухо. Сквозь стеклянные стены мелькали осветы голубых... «Экранов!», — на повороте ей снисходительно улыбнулся Круглов, чуть поправляя странный шарф.

Майский по-мальчишески улыбнулся, продолжая беседу с Кругловым. Разные смены. У Серёги там какая-то ерунда с документами, вот и гоняют: то туда, то сюда. А им кого ставить? Пушкина? Гендальфа? Толиба? ⁽²⁾

Лаборанты снуют, мешаясь. Сменка в раздевалке снялась быстро. Странно. Жутко. Мрачно. Стены такой родной до этого раздевалки — внезапно едва не раздавили. Шкаф сам по себе отворился. Тихое шипение. Мантии? Бумеранги? Контейнеры... Спецодежда...

Глухой пружинистый стук. БУМ! Кавело-клавелио-кавелиоуу-шпак... С таким звуком, обычно... «Ай!», — на ногу свалилось что-то... Красное?! «Фу-у-ух!», — это краска. Краска. Всегда лишь красная краска, от которой точно никогда не отмоется. Как же хочется обратно в «коробку», в автобус, к собаке с отчаявшейся хозяйкой и слесарем.

Возвращалась с видом намокшей спички, кому уже никогда не выполнить миссии. Пусть — одна да конечна. Белая теперь красная, но не от стыда или политической позиции. Была бы монархисткой можно расхохотаться, но так и до образа Беллатриссы Лестрейндж недалеко: странная одёжа, красная как после пожирательских рейдов и хохочущая в голос. Дожили.

* * *

Наконец-то. Кабинет Рогозиной всё ближе и ближе. Эхо шлёпанья местами разносится, но она же не лягушка из того странного пародийного анекдота? Дер шлёп? Ага! Только вот болото выпили. Опять лаборанты. Кто-то перебегает. Мелькает. Топает. Гукает. Гупает, как говорит одна знакомая.

Вжикает дверца. Паук-отшельник сидит на левом плече у Шустова, но сейчас определённо не до него.

Шипение почти осязаемо. Странный, высокий и холодный голос. Явно мужской. Белой становится стыдно: опоздала на полдня, мало; так ещё и опозорится сейчас. Перед высоким начальством? Такая мёртвая тишина — значит...

Привычный стол с подсветкой. Валя. Ваня. Игорь. Костя. И, конечно же... Ожидалось увидеть гостей на их привычном месте, пусто. Нет. Пробел. Несколько мух кружились в забавном танце, медленно выписывая фигуры высшего пилотажа. Вальс. Ядовитое плотно-мутнозелёное облачко тянулось от ник к Га-ли-не Ни-ко-ла-е-вне...

— Товарищ без... — вдруг по-юношески глупо, заявила Татьяна. — Товарищ безносый, в зелёной мантии! — дурацкая ухмылочка в сторону еледышащих коллег. — А я похожа на Беллу?

* * *

За столом Рогозиной действительно сидел Лорд Волдеморт, спокойно перелистывая бумаги. Красные глаза перебегали с одного на другого. Щурились на яркий свет. Морщились прорези от химозных запахов. В дверях ещё стояла эта странно-безрассудная девчонка. Паук «докладывал», что всё нормально — сотрудники в порядке. Работают.

В кабинете все выдохнули. Отряхнулись. Приступили к обсуждению дела. Никто их не проклинал. Все, кто смотрел или читал Гарри Поттера знал: обманывать одного из величайших тёмных магов. Бес-смыс-лен-но.

Стеклянная дверь отворилась, в кабинет вползла огромная, вся в красивых узорах, толстенная, в Круглова с Майским толщиной, змея. Она потянулась. Что-то пошипела. Закружилась. Завертелась. Волдеморт что-то ей сказал. Вспыхнула белая вспышка света. И...

Начальница на своём месте. Гость на своём.

— Распустила я вас, — чуть по-матерински, чуть строго, сказала Галина Николаевна, — приступаем?

Тёмный Лорд прокашлялся: — Мис-с-с Рогозина, мы с-с-с вашими коллегами, — начал он тем же холодным и высоким тоном, но было в нём что-то человеческое, — поработали. Можете пос-с-смотреть отчёт.

Рогозина улыбнулась, обводя взглядом ошарашенных подчинённых: — Спасибо, — она ещё раз обратилась к Лорду, — Том?

Тишина. Пустота. Вакуум. Слышно, как тараканы ебутся скребутся под плинтусом. Каждый звук, малейший шорох носка ботинка, ворочание языка, моргания и даже мысли! Всё слышно. Вакуум. Пустота. Тишина.

Антонова ногтем скребёт по пластику, пытаясь срочно «забыть» номер банковской карты, имена, прозвища, клички и прочее: своих детей. Где бывают обычно, что делают. И ей почти удаётся.

Котов вращает глазом, отдалённо походя на Кутузова, Грюма и какого-то пирата. Сам же грустно и горько усмехается от своих мыслей.

Белая думает о Красных, собаках, слесарях, автошколах, автобусах, проблемах Майского. Красно-Белых. Белом и Красном. Яблоке или вине? А партия-то причём? Какой-то малоизвестной дурацкой рок-группе из Абинска. Геленджикском Историко-Краеведческом музее. Сумке. Но мысли её похожи на хаотичных пауков отшельников, что сейчас в воображении вылезают из тапочка. Тазика. Унитаза. Там же плавали карасики? А лягушка немецкая? А болото? Торф! Белла...

Только Тихонов ни о чём не думает, понимая, что он волшебник. Его сознание как белая пелена: пустая и бессмысленная. Там не растёт рогоз, нет ни рыбы, хотя и похоже на туман. У лимана. Есть план. Да. План, в отсутствии плана. В бездействии и импровизации. Анализа, быстрого и искрого, как метла «Молния». Что может быть магическим проводником? Но он не задает себе этот вопрос. Прямо.

Письменная ручка взлетела будто бы сама по себе. Молча. «Иди в жопу, безносый уёбок!» — из ниоткуда трансформируется огромная бледная жопа, пытаясь поглотить Лорда. И не только его. Незадачливая голова Шустова, почему-то, встретилась на пути. Она жопа: ей всё равно. Щелчок и жопа исчезла.

«Вот бы и в жизни так...», — подумалось Тихонову, но всё, что он может, это насылать жопы на друзей, а не решать свои. Тоже мне Гильдерой Локхарт.

— Пох-х-хвально, — заключил Волдеморт, — но пос-с-сторайтес-с-сь больше не дейс-с-ствовать так опрометчиво, Иван? — он прокашлялся, почёсывая свои коготки. — Да, и можно меня называть не «безнос-с-сый уёбок», «тот х-х-хуии в с-с-стрёмной мантии», — кивок в сторону Котова с Шустовым.

Рогозина снова обратилась к нему: — Том?

— Да, пожалуй.

* * *

Рогозина объявила, что Том Реддлов — теперь сотрудник службы. Полноценный. Больше не обменивались телами: кое-кому явно не нравилось. Он быстро вписался в коллектив несмотря на тёмное прошлое, но прошлое прошлому. Учиться окклюменции оказалось очень занимательно. Многим сотрудникам это понравилось.

Шустова укусил паук. Теперь он оборотень. Немного зануда, но оборотень: иногда обращается где-то в подсобке, и тихо шевелит лапками. Девушки жутко боялись Игоря. До поры — теперь полконторы ходит в шустовских кастомах, так как заказы от Вали просто огромны. Жена его не боится. Она теперь тоже: паук.

Тихонов учится магии. Изобретает заклятия. Бесит и доводит Тома до синих глаз и отрастающего носа. От его «заклятий» по службе бегает теперь жопоглазка, клешаногий рукожоп, дрынканутый лампосос и другие странные персонажи. Ньют и Хагрид бы повесились.

Белая получила права. И способность говорить с животными. Собаками. Встретила ту. Дрессировку прошла. Прошёл. Это был Эван Розье. Матерился и плевался, ненавидя свой облик. Таня уговорила отправиться в ФЭС. К ней стали приставать красные: макаки из зоопарка, его построили на пути к её дому.

Антонова нашла милым следить за всеми. И за извечно ревнующим Николаем, что любит тырить волшебные палочки да подсыпать пургену.

Сами-Знаете-Кому...

* * *

Примечания:

Это задумывалось как про стёб, но в какой-то момент меня понесло не туда. В некоторых местах.

1) Отсылка к ориджиналу «Вас приветсвует Голубицкая», автора Deniga

Вернуться к тексту

2) Отсылка на мои треды с «Генератора постов» на ВК, где я спавнила со своей стены приколы. Потом комментила их. Там регулярно появлялись Толиб и Майский. Кое-что ещё можно найти. Ещё был лермонтов с Волдемортом, но это уже другая история...

Вернуться к тексту