Звезды только ночью (гет)

Примечания:

После очередных злодейских дел Даби ранним утром возвращается к девушке, которая из чистых чувств поселила его в своем доме и сердце. Единственный уголок, где злодей перестает быть злодеем и становится любимым; где можно отдохнуть от всего на свете и просто утонуть в любящих объятиях.

Жанры: ER, романтика, намеки на отношения, отношения втайне, вне закона; атмосфера домашнего комфорта и раннего утра.

Дождь. Сырая, серая погода всегда вызывала приступы апатии, ностальгии и прочих неприятных чувств, от которых хотелось только одного — сдохнуть. Хотя сложно было сказать, что в другие дни состояние у Даби было лучше. Один хуже другого, и каждый похож на поиски чего-то, что немного отвлечет: алкоголь, сигареты. Когда ожогов было меньше, а чувствительность — больше, он намеренно прижигал себе кожу причудой или трубочкой с никотином. Жгучая боль одним громким гудком отпугивала все прочие мысли, но когда стихала, они снова сползались к нему, как змеи, обвивая шею и затрудняя дыхание. Немного лучше дела обстояли с причинением боли другим, когда он выходил по ночам в переулки, где обязательно шатался какой-нибудь бесполезный сброд: воры, наркоманы, шлюхи. Пожалуй, их сжигание приносило наибольшее удовольствие среди прочих методов. Крики, предсмертные стоны, хруст догорающих костей и ломающихся обгорелых конечностей.

«Да-а-а, больно вам? Мне тоже было больно умирать…»

Пока они горели, это приносило удовольствие. Вот только чуть позже состояние, из которого это зрелище вытягивало злодея как спасательный круг, накатывало в десять раз сильнее. Убийца. Истинный смысл этого слова приходил к нему в минуты наступающего покоя и отгонял его окончательно. А что, если у этих людей были родные, друзья… любимая? Сам бы Даби не смог вынести мысль о том, что его возлюбленную убил какой-то ходячий полутруп лишь для того, чтобы ненадолго забыться.

К горлу подступил ком. Он снова начал задыхаться. Злодей сделал еще одну глубокую затяжку, сверля темно-серое небо взглядом, но та от подступивших эмоций прозвучала слишком дрожаще. Он снова задумался и продержал сигарету в зубах, пока та почти не истлела. Обидно было так глупо тратить хоть и дешевую, но отраду. На душе стало слишком неспокойно. Волнительно. Так, что стоять в этом грязном закоулке больше не было сил. Синий огонек сигареты был потушен о кирпичную стену и брошен у ее же основания, и Даби, спрятав руки по карманам своего угольного плаща, направился вдоль переулка. Новая вещь, а уже придется зашивать. Наверное, она снова будет злиться… Хотя это лучше, чем прошлый раз, когда ей пришлось штопать самого Даби. Было столько слез… не меньше, чем у этого потопа, лившегося с неба.

Злодей не раз думал о том, что подставлял Миву, просто приходя к ней домой. Дело было даже не в укрывании преступника, не в страхе перед законом и героями. У Даби было достаточно неприятелей с преступного мира, которые запросто могли бы отомстить ему за все через нее. Черт, да если о ней узнает даже Лига, вряд ли случится что-то хорошее. Столько раз он думал о том, чтобы однажды просто взять и не вернуться. Оставить девушку жить своей жизнью и позволить забыть о нем, как о страшном сне. Самая лучшая попытка вышла длиной в неделю. Каким же трусом он себя считал, что не продержался дольше, и тем же вечером вновь пожалел о том, что вообще ввязался в эту имитацию безмятежной жизни. Она усыпляла в нем все то, что было выработано годами бродяжничества по улицам, а потому каждое возвращение в свой грешный мир был как первый раз. И все равно этот маленький уголок счастья в виде небольшой квартирки притягивал к себе снова и снова.

Минул знакомый поворот, гаражные двери, пожарная лестница. На автомате Даби поднялся по скрипучим мокрым ступеням на третий этаж. Подъемное окно было оставлено приподнятым так, чтобы можно было просунуть пальцы. Как и всегда… Четвертый час утра, наверняка она спит. Даби пролез в проем как можно тише, наступив грязными берцами на придверный коврик. Она постелила его, когда устала застирывать ковер. Внутри уютной и такой родной квартиры его встретили тишина и мрак, но в том не было холода, как в заброшенных складах — в этой темноте царил комфорт. Как быстро это место стало ему домом. Каждый раз, заходя сюда, он вспоминал, почему не мог уйти навсегда. Здесь всегда ждали вкусная еда, мягкая постель, теплые объятия и горячий поцелуй. Этого было больше, чем достаточно, чтобы раз и навсегда приковать мысли и чувства к этому месту.

Тяжелее всего было уходить, когда он пришел впервые. Перед этим Даби питался всем съестным, что попадется, а порой и днями ничего не ел; спал в притонах с дешевой оплатой или не спал совсем; бывал в местах, о которых подумать страшно. Тогда ему пришлось уйти из ее дома из-за принципов. Он же злодей, одиночка, ни от кого независимый. Чертовы принципы… Но Миве удавалось затаскивать его сюда снова и снова под разными предлогами, пока он не начал приходить сам. Со стиснутыми зубами, представляя себя собачкой на поводке. Но сам.

Голые ступни парня коснулись истоптанного ковра, когда шнурки, завязанные максимально просто, позволили им освободиться. Идти до ванны было дольше, да и шума бы вышло немало, поэтому Даби прошел на кухню к раковине. На столе стояли пустые тарелки. Верный признак того, что она ждала его прошлым вечером. Но диван, мимо которого он прошел, пустовал. Все-таки послушалась его и перестала ждать допоздна. Помнится, в первый же вечер на этой самой кухне Мива задела его за живое, сама того не зная, отчего Даби захотелось пулей вылететь отсюда и никогда больше не возвращаться. Снова напиться в каком-нибудь дешевом баре в хлам и проснуться не пойми где. Кто бы мог подумать, что его остановит всего один вопрос:

— Ты голоден?

Господи, безумно! Ком гордости в горле не позволил даже выдавить банальное «да», но все было видно по мечущимся от пола под ногами до окна глазам. Боже, как давно он не ел домашней еды. Запах скрутил живот так, что хотелось заглотить все блюда вместе с тарелками разом. А Мива была только рада видеть этот аппетит в глазах.

— Перестань так пялиться на меня… — не потерял он вредность при всем этом.

Злодей бы никогда не подумал, что пробраться к нему под кожу будет легче всего через заботу. Каждый раз, когда он возвращался, первое, что она спрашивала, не голоден ли он или, может быть, устал. Никто не спрашивал у него, как он себя чувствует и все ли хорошо. Разумеется, рассказывать так просто Даби не собирался, пока однажды сам не протянул ей руки, на которых ожоги начали ползти дальше линии скоб. «Больно», — сказал он, и девушка заметалась как ошпаренная. Тогда он всю ночь рассматривал осторожно намотанные на кисти бинты, водил по ним пальцами и вспоминал, как мягко она обрабатывала его руки такими нежными прикосновениями, ради которых с тех пор Даби выдумывал любой повод, чтобы получить их снова.

Отмыв кисти от грязи и сажи, он вернулся в гостиную, сбросив промокший плащ на диван, а за ним и посеревшую, местами дырявую майку. Прямо по ту сторону предмета мебели находилась спальня. Дверь как раз была открыта, поэтому злодею удалось заглянуть в комнату бесшумно. Отвернувшись к окну, накрытая пушистым одеялом, так сладко и беззаботно посапывая. И снова забыла распустить свои темные волосы. Что-то зашевелилось в груди, и Даби прислонился виском к дверному косяку. Мирно, тихо. Здесь всегда так было. Не нужно было вечно озираться и подозревать каждый угол в подслушивании или подглядывании, а ведь первое время Даби сложно было отделаться от этой повадки здесь. Спальня отныне ассоциировалась с мягкостью, нежностью и лаской, а первая ночь, когда он изменил своей привычке спать на диване… Это было незабываемо, и о том вечере прекрасно напоминали истлевшие свечи на комоде, которые он поджег тогда своей причудой и которые так вовремя и романтично погасли, дав ему одобрение. Только кромешная темнота и мягкое теплое тело напротив, не испорченное ни единым шрамом.

Изнеможение начало давать о себе знать. Он был на задании целые сутки и уже едва стоял на ногах. Привычную грубость и резкость приходилось оставлять каждый раз за порогом, поэтому Даби заполз на кровать настолько осторожно и неслышно, насколько вообще был способен. Ощущение бархатистого покрывала под ладонями начало притягивать уставшее тело сильнее гравитации. Не осталось сил даже снять штаны и накрыться, да и не хотелось. Но не успел он улечься до конца, как девушка заелозила и сонно взглянула на него через плечо.

— Даби?.. — едва успевшие открыться глаза с суженными зрачками были особенно красивы по утру.

— Тш-ш-ш, — прошипел он убаюкивающе и провел ладонью по ее спине.

Превозмогая утреннюю дремоту, Мива повернулась к злодею и подтянулась к его плечу, укладываясь на нем уже с закрывшимися глазами. Причина, по которой он редко залезал под одеяло, была в жаре. Даби просто не переносил ее, если та не касалась его причуды, да и ту выносить было сложно. Но тепло ласкового тела всегда можно было перетерпеть. С приложенной головой на плече труднее было подправить подушку под головой, поэтому, решив сильно не копошиться, парень подложил одну руку под голову, а другой приобнял девушку за плечо, принявшись поглаживать его. Скользящие легкие движения пальцев о ровную шелковистую кожу успокаивали и его самого и создавали чувство домашнего, семейного комфорта.

— Ты снова курил? — сквозь сон пробормотала Мива и легонько постучала пальцами по живому участку кожи на груди злодея, когда получила тихий положительный ответ после небольшой паузы. — Тебе нужно бросать.

Даби едва слышно усмехнулся и одарил темную макушку затяжным поцелуем. Забавно было вспоминать, как она сказала это впервые. Та еще была война. Мива подтаскивала у него сигареты из карманов, вынимала из губ ровно перед тем, как он собирался зажечь трубочку, а в ответ Даби с каменным лицом доставал новую и закуривал прямо перед ней. В такие моменты щеки девушки раздувались так сильно, что он просто не мог сдержать смех. Парень и сам не заметил, как согласился курить сначала в окно, а после и вовсе за пределами квартиры. Приятная мысль тогда крутилась в его голове, что он пытается скрыть свою вредную привычку от не менее вредной супруги. Нравилось Даби каждый раз представлять и то, что через несколько часов придется нарушить эту постельную идиллию ради скучной, унылой работы или напротив настолько увлекательной, что день пролетит незаметно, а после он снова вернется домой таким же уставшим, чтобы в очередной раз упасть в эти объятия.

За окном, открывающим вид на угол соседнего здания, а за ним и на часть города, начало светлеть. Темно-серые тучи успели разойтись, а небесное лоно голубело, позже перетекая в нежный солнечно-желтый цвет. Лучи, попавшие в щель между плотными шторами и окном, были последними, что видели аквамариновые глаза перед тем, как закрыться и погрузиться в непродолжительный сон прежде, чем увидеть кровь, смерть и отвратительную рожу Шигараки снова.

Примечания:

В очереди на макси с развитием отношений и переходом их из нездоровых в здоровые

Примечания:

Герои положили конец войне, а Даби пойман живым. Мива не могла позволить любви детства и всей жизни до конца своих дней гнить в лечебнице, и теперь, девять лет спустя, после полной реабилитации Тойи они живут вдали от всего, что связано с героизмом. После всего случившегося наладить жизнь невероятно трудно, и Тойя решил, что лучший способ начать все сначала — капелька любви и книги.

Жанры: ER, романтика, повседневность, неформальный брак, книги; атмосфера домашнего комфорта и мирной жизни.

Вечер. Улочки Мусутафу заливались всеми теплыми красками, какие только были в палитре неба. Яркие, согревающие. Хотелось остановиться посреди улицы и простоять так до самого заката. Но если Мива сделает паузу хотя бы на секунду, она точно растеряет последние силы дойти до дома. Сегодня повезло уйти с работы засветло, но легкости обязанностям это не придавало.

С тех самых пор, после победы над Шигараки и концом войны, многое успело произойти, включая и то, что Мива потеряла все свои причуды. Хотя то сложно было назвать проблемой. Конечно, людям, которым хоть раз приходилось использовать причуду для геройства или другой важной работы, было бы чуждо это чувство безоружности. Но все что испытывала Мива с этой беззащитностью — легкость. Она никогда не ощущала себя в такой безопасности. Все-таки двадцать два года своей жизни двадцать четыре на семь воспринимать собственное тело как бомбу замедленного действия крайне мешает жить и уж тем более спасать людей. Учеба в государственной программе, все та же государственная служба — это была и не жизнь вовсе. Причин отставки, помимо возникшего статуса беспричудности, хватало. Например, реабилитация Даби.

То публичное заявление о том, что Арахна, напарница Ястреба, берет бывшего лейтенанта Паранормального Фронта Освобождения под свою ответственность, повергло СМИ и все общество в шок. Пришлось пройти немало судов и слушаний, но в конечном итоге Мива не без помощи героя номер два добилась своего при условии, что ее карьера героя на этом подойдет к своему финишу. К счастью, это меньшее, чем она была готова пожертвовать ради Тойи.

— Я дома! — как можно радостнее крикнула Араи вглубь квартиры, а затем тяжело вздохнула, освобождая руки от тяжелых пакетов с продуктами.

Ответа не последовало. Отсутствие реакции напрягало первые несколько лет. Кто знает, вдруг Тойя сбежал или случился рецидив мести. Сейчас же совсем не было причин волноваться, в конце концов прошло семь лет с окончания лечения. Но волнение это не прогнало.

Облегчение Мива испытывала лишь тогда, когда своими глазами могла видеть, что любимый спокойно занимается своими делами дома. Как и сейчас. Тойя сидел в кресле, повернутом ближе к открытому нараспашку окну. Лучи близившегося с горизонту солнца освещали страницы книги в его руках, а на ушах покоилась причина, по которой он не услышал возвращения Мивы. Ей казалась странной привычка читать в наушниках, музыка ведь только отвлекает от понимания. Тойя ответил, что так он лучше погружается в повествование. Спорить она, конечно, не стала.

Отвлекать его от чтения она также не любила. Ей нравилось тихонько из-за угла наблюдать за его лицом. Оно по-прежнему было скупо на эмоции, да и шрамы никуда не делись, но красиво оно было тем, насколько могло быть расслабленным. Бирюзовые глаза бегали по строчкам с красивыми словами, а на лице отражалось вселенское умиротворение и покой. О чем бы ни была книга: о войне, трагедии, страданиях или же о чем-то приятном — он всегда получал одинаковое наслаждение этой полной погруженностью в другую реальность. Ему нравилось отстраняться от мира, быть в другом месте. Быть другим человеком. Наверное, это и означало начать жизнь заново и прожить тысячу других вместо своей испорченной.

Напротив кресла, у самой стены, теперь располагался книжный шкаф, для которого специально пришлось выкраивать место. И кажется, в скором времени придется освобождать пространство и для второго. Все полки были забиты литературой: верхние — исключительно японской, а остальные — мировой.

Взять к примеру Дориана Грея. И дар, и проклятье, наделившее человека практически неземной, неувядающей впоследствии красотой поначалу пробивала Тойю на агрессивную зависть. Его-то собственное лицо было непоправимо испорчено так и не состоявшейся мечтой. А еще огромными психотравмами. И хотя ближе к концу лютая неприязнь к главному герою поутихла по причине его страданий, полностью избавиться от нее он так и не смог.

Какое-то время Тойя увлекался чисто русской классикой. Многое в ней он видел близкое себе, много мучений и терзаний. Он погружался в эти рассуждения с головой. С Раскольниковым дела обстояли именно так. Тойя увидел в нем едва ли не собственное отражение и поддерживал все его жизненные взгляды, в конечном итоге идущие в точку хаоса. Конечно, итоговое отчаяние и осознание всех ошибок его немало расстроило, но прочти он эту книгу в лечебнице, а не дома, в более зрелый и здоровый период своей жизни, он бы не смог принять смирение главного героя.

Если бы кто-то девять лет назад сказал Даби, что однажды он полюбит чтение больше жизни, он бы без раздумий сжег и человека, сказавшего это, и книги всего мира. Хотя с первыми экземплярами именно так он и поступал. В лечебнице он не шел ни на какие контакты, поэтому Мива не нашла ничего лучше, кроме как принести ему книгу. Развлечениями медицинское учреждение не могло побаловать своих пациентов, поэтому однажды бывшему злодею пришлось взяться за седьмую принесенную Араи. И ему понравилось.

Шел шестой час, нужно было начинать готовить ужин. Тревожить Тойю по-прежнему не хотелось, но ведь нужно было показать, что дома он больше не один. На носочках Мива прошла в гостиную, кралась так, будто боялась потревожить сон. И когда оказалась совсем близко, чтобы протянуть к плечу руку, на секунду замешкалась. Первая подобная попытка вылилась в ссору — Даби едва не пришиб ее причудой. В другие разы он дергался и покрывал матом и ее, и собственный испуг. Винить его в привычке всегда быть настороже было сложно. В конце концов именно благодаря ей он и смог выжить. Прошло уже слишком много времени с того периода его жизни.

Пальцы коснулись края футболки. Тойя едва оторвал глаза от белоснежного листа свежей книжки; начал поворачивать голову раньше, чем перевел взгляд, а затем стянул накладные наушники, подаренные любимой на Рождество, и улыбнулся, скорее, глазами, нежели уголками губ.

— Уже вернулась?

В сердце приятно защебетало. Мива присела на подлокотник и увереннее провела ладонями по плечам Тойи, приобнимая настолько, насколько позволяла поза, и нежно так, как если бы сожженная кожа была самой чувствительной на свете, прижимаясь щекой к макушке с белыми волосами.

— Что читаешь?

Тойя перевернул книгу коркой к верху, а на ней красовались буквы строго-делового шрифта: «Дейл Карнеги: как прожить яркую жизнь». Озвучивать такое, по всей видимости, ему было не слишком приятно. Особенно потому, что это была первая книга, связанная с психологией.

— Купил сегодня, — тепло, хоть и слабо улыбнулся он ало-белой корочке, проводя по ней ладонью.

День, когда он сам смог сходить в магазин, тоже входил в один из важнейших в плане по социализации, как и момент, когда он попросил называть его Тойей, а Даби — забыть как страшный сон. Хотя Мива и подозревала, как на него косились продавцы и прохожие на всем маршруте, а слишком напрягаться для рисования картины в голове и не приходилось. Горькое предположение сглаживала только безмятежность Тойи — он начал приучать себя не обращать на это внимание. Это всегда будет трудно, клеймо останется с ним до конца жизни. Но это лучшее, что теперь он мог сделать.

Найти работу с судимостью и такой громкой дурной репутацией было совершенно невозможно, они оба это понимали. И все-таки однажды он нашел в себе силы признаться Миве, что если бы у него была возможность свободно выбрать себе профессию, он хотел бы попробовать себя в роли учителя, как Фуюми. Путь к геройской лестнице был навсегда закрыт — понимал он и это. Но педагогическая деятельность почему-то казалась наиболее близкой к его несбыточной мечте. Конечно, если не задумываться о том, что теперь практически любая мечта была нереальной. К детям его никогда не подпустят…

— Я собираюсь готовить свиные котлеты, — Мива встала с края кресла и уже направилась на кухню. — Что скажешь?

Ответом ей было безучастное «угу»: Тойя утонул в книге раньше, чем смог вникнуть в вопрос. Оставалось страниц десять от силы, так что это явно ненадолго. Какое же огромное значение имели для него книжные листы, которые он приобрел сам. На круглом столике рядом с креслом лежало еще три книги Карнеги: как завести друзей, как стать счастливым и как наслаждаться жизнью.

Может, совсем скоро они наконец смогут начать свою собственную жизнь.

Примечания:

Что может быть лучше, чем проснуться поздним утром в мягкой постели рядом с любимым человеком? Даби и мечтать о подобном не мог, однако ко всему можно привыкнуть, но на этот раз возлюбленная ведет себя слишком взволнованно, на что реагировать, на удивление, сил нет больше, чем обычно, как и на утренние странности.

Жанры: ER, романтика, неформальный брак; повседневный флафф, который заканчивается стеклом; атмосфера мягкого, ленивого, мнимого утра.

Утро. Каждое было отвратительным. И каждый раз хотелось, чтобы оно не наступало вовсе. Полное бессилие и нежелание к жизни были как никогда свежи именно по утру. Совершенно никакого стимула даже открыть глаза. Однако, как на зло, провалиться обратно в прекрасные сновидения больше не получалось, какой бы сильной ни была сонливость. Хватало пары часов, чтобы обругать все на свете и затем с трудом сползти с кровати. Но и то приходилось делать лишь ради того, чтобы унять изголодавшийся желудок, освободить мочевой пузырь или открыть назойливому арендодателю, пришедшему требовать плату уже за три месяца.

Не сказать, что многое изменилось с тех времен. Просыпаться по-прежнему не хотелось, да еще и солнце слепило прямо сквозь веки. У окна ведь были шторы, неужели так сложно их закрыть? Само собой напрячь голосовые связки и попросить об этом Миву было непосильной задачей. Все, что удалось выдавить из себя, недовольное протяжное мычание с хрипотцой, а затем накрыть лицо рукой. То немногое и одно из самого приятного, что приобрелось с отказа от «холостяцкого» проживания Даби, было свежее и пышное постельное белье, валяться в котором совершенно обнаженным было одно удовольствие. Конечно, это не та примятая десятилетиями пожелтевшая ткань. Это пахло свежестью и мятой, как и совершенно отличный от мотельного, не затхлый воздух, в котором витали нотки духов, шампуней, гелей и других женских штук с невыговариваемыми названиями.

Проваляться все утро в этой нежности было, разумеется, слишком приятно, чтобы лишать себя этого полноценным пробуждением, но что было вишенкой на торте и дополняло всю эту сладостную тяжесть, так это бархатная женская кожа. Кто бы мог подумать, что ощущения усилятся многократно, если эта кожа к тому же будет принадлежать любимой девушке. Матрас и одеяло рядом ощутимо прогнулись под весом коленок, и Даби приподнял руку, с трудом продрав глаза.

— Хэ-э-эй, — расплылся он в ленивой улыбке.

Уродливая конечность легла на женское бедро с ласковой, ровной кожей. Ничего лишнего, ни шрамов, ни нижнего белья — все как он любил. А вот и первые нотки хорошего настроения. Иронично, но Даби был достаточно привередливым мерзавцем, а потому ему подумалось, что утреннее самочувствие могло бы быть еще лучше, если бы Мива разбудила его, будучи где-то внизу под одеялом, накрывавшим лишь половину его шрамированного тела. Когда она сделала подобное впервые, он с удовлетворенной улыбкой попросил о ежедневном пробуждении в таком стиле. Идеальное утро для мужчины, в конце концов. Разве он многого хотел?

— Тойя!

В голове была самая настоящая каша. Глаза до сих пор не могли поймать фокус, в ушах звенело и фонило. Неужели голова кружится? А ведь он и подняться даже не успел. Похмелье ничему его не учило, но… разве он пил вчера? Память отшибло напрочь.

— Вставай!

Вот разоралась… Нет чтобы завтрак приготовить, приносить в постель даже необязательно. Весь настрой сбила своим криком. Даби собрался отвернуться от утреннего недоразумения, как тело страшно заломило. Мышцы болели невыносимо, вступило в бок, жгло руки и ноги, но при всем этом утренняя леность словно не позволяла прочувствовать боль целиком. Ощущения были вполне терпимыми, словно где-то на фоне, и казалось, что если проснуться до конца, то понадобится не одна упаковка обезболивающего. Крупицы сил, на которых он по обыкновению и поднимался с кровати, куда-то испарились. Давно не было такой слабости. Наверное, сегодня можно и отлежаться, все равно никаких планов не намечалось.

— Тойя!

Злодей тяжело мыкнул в вопросительном тоне.

— Пожалуйста… пожалуйста, вставай.

Голос Мивы дрогнул на последнем слове. Да чего она прицепилась с самого утра? Что такого успело произойти? Открыть по новой свинцовые веки оказалось нелегко, но когда все же удалось, любимая уже нависла над ним. Даже сквозь муть в глазах сложно было не заметить какую-то грязь у нее на лице. Сажа или что это? Ватной рукой он приложил к ее щеке ладонь и пару раз провел большим пальцем.

— Где ты была? — голос спросонья оказался совсем севшим.

— Прости… прости меня.

— За что?

Даби с трудом нахмурил брови. Да что с ней такое вообще? На ум не приходило ничего такого, что бы она могла натворить, тем более с самого утра. Кошмар что ли какой приснился? Нечто темное стерлось с мягкой щеки довольно быстро, и парень надавил на плечо Миве, укладывая ту рядом.

— Ложись уже и дай поспать.

Если попытаться вспомнить… а что снилось ему? Буквально пару минут назад сонное послевкусие еще было свежо в памяти. Кажется, это была какая-то битва. Очень тяжелая. Половина города оказалась в руинах, часть населения и вовсе была задавлена ими, и он расхаживал среди этих останков как самый настоящий владыка устроенного хаоса, прижимая руку к боку, который закололо с новой силой. Такой реалистичный сон, что организм до сих пор не мог поверить в пробуждение и иллюзорность увиденного.

— Тойя… не уходи…

Даби не сразу смог отличить, воспоминание сна это заговорило в голове или же любимая женщина под боком. Ответ стал более ясным, когда она задрожала, утыкаясь ему в плечо. Неужели замерзла? Впрочем, определять температуру чего-либо тактильно Даби никогда не умел. Капля причуды частенько выручала, когда Мива просила согреть ее, но в этот раз тело наотрез отказалось слушаться. Как-то паршиво стало на душе, да и с чего он должен уходить? Он даже открыть глаза был не способен сейчас! К тому же сложно было представить, чтобы Мива сделала что-то, из-за чего ему пришлось бы оставить ее. В порыве злости злодей мог выдержать максимум сутки, а затем возвращался сам. Пьяный и еле стоящий на ногах, но он приходил после любой ссоры. Память подводила каждое утро, однако очаровательные попытки снять с него нетрезвого верхнюю одежду, пока он отрубался на кровати или, что забавнее, в кресле, тело запомнило отлично. Хотелось отпустить ностальгичную шутку, но вместо этого соня разве что и смог простонать.

— Хватит ныть. Не уйду.

Сквозь ломоту парень таки смог перевернуться, потянувшись к соблазнительному телу второй рукой, чтобы прижать его к себе как мягкую игрушку. На секунду почудилось, что под спиной и головой не шелковистая постель, а холодная каменная плита. Странные дремотные ощущения снова заставили два аквамарина открыться, когда уже вблизи плывущий взгляд смог разглядеть слезы на любимых глазах.

— Да что с тобой? — большой палец снова начал вытирать все лишнее с женского лица, а разговаривать шепотом оказалось куда легче, хотя и не без меньшего хрипа. — Устроила трагедию на ровном месте.

Громкий всхлип напротив заставил сделать тяжелый вздох. Страшно захотелось вдохнуть разок-другой табачный дым прямо сейчас. Кажется, нос как раз уловил запах гари. Хотелось верить, что эта женщина не устроила пожар на кухне, пока пыталась приготовить ему что-нибудь. Что ж, за попытку уже можно было похвалить.

— Иди сюда.

Слабость не позволила подтянуться самому, поэтому намек легким притягиванием за плечи заставил сделать это партнершу. Негоже быть любимым и при этом нецелованным, особенно утром. Легкий поцелуй был максимально нежным благодаря ранней слабости, немного ропотным, но не менее желанным. Короткой затяжки не хватило, поэтому губы, едва успевшие разомкнуться, прикоснулись вновь, уже более глубоким, с проталкиванием языка, заставив издать довольное мычание. Даби никогда не понимал, в чем заключалась сладость поцелуя, но также никогда не отрицал, что он вызывал ненасытность, жажду, а в этот раз, кроме того, придал металлический вкус… крови? Злодей в недоумении отольнул, дабы убедиться, и провел пальцами по губам подруги. Немного припухшие и порозовевшие от поцелуя, но без капли крови или чего-либо другого, как и его собственная обожженная губа. Мерещится всякое по утру… Ему бы просто… поспать. Еще немного. Как же он устал…

— Я люблю тебя, Тойя.

Мива едва ли не пропищала, прежде чем погладить его по волосам, с нежностью и в то же время растрепывая. Сначала пальцы зачесывали челку, затем виски и под конец заходили за ухо, где подолгу оставались на затылке. Как-то она сказала, что непослушные, пышные и отросшие волосы нравятся ей гораздо больше, чем ухоженные и подстриженные. Удачно однако, потому за ростом волос преступник уже не особо следил. А еще зацепиться за них любимой было легче, что, между прочим, не во всех ситуациях оказывалось приятно.

— Перестань называть меня по имени, — выдохнул Даби, закрывая глаза, не в силах реагировать на очередной наплыв сантиментов, — бесит.

Поглаживания, как всегда, завершились поцелуем в лоб, после чего девушка обвила руками голову любимого человека и прижала к себе. Уткнувшийся в шею нос уловил лакомый аромат духов, чего-то мятного и тонны пыли. Новый наплыв сломал последнюю преграду, сдерживающую слезы, и те полились рекой из янтарных глаз Мивы прямо по копоти на щеках. Подземные толчки в очередной раз встряхнули округу, и с бетонных обломков посыпались новые крошащиеся куски. Где-то недалеко шуршал оборванный водопровод, в небе загудела санитарная авиация, а горячее дыхание перестало ощущаться шеей еще минуту назад, и были они совсем не дома.

— Отдыхай, родной… — дрожащая девичья кисть оглаживала уже опустившиеся лопатки и плечи, — больше не нужно просыпаться.

Примечания:

Каждый человек в мире отныне способен безошибочно найти свою вторую половинку, однако такая игра судьбе неинтересна. Встречаются случаи, когда соулмейты рождаются в разных мирах, но при этом способны созваниваться лишь в определенное время. Одного часа в сутки Даби слишком мало, чтобы быть счастливым.

Основано на асмр Ягами Ято

Жанры: соулмейты, романтика, hart/comfort, нежелательные чувства, обреченные отношения; атмосфера ночных разговоров.

…я бы хотел иметь то же самое. Получать любовь, ласку, заботу. Хоть каплю внимания и ухода. Не от кого-то, а от тебя. И я бы сказал тебе это прямо, не дари ты эту любовь другому человеку…

Сообщение было удалено

* * *

Сырые переулки встретили Даби, как всегда, холодно. Прошедшая совсем недавно изморось так или иначе ощущалась. Может, запахом, может, самой атмосферой. Вечно испытывающему неукротимый жар телу было как-то все равно, каким местом вообще могла прочувствоваться прохлада. А исходила она из самой души. Причуда, как правило, разливалась по всему телу равномерно, так что исключений не было, однако этим вечером особенно ощущалось омерзительное тепло лицом. Еще бы, размятое чужими кулаками и разогревшееся оттого кровью, следы от которой так и остались под носом, на губах и под шрамами у глаз.

«Слабое тело, несовершенная причуда», — слова отца вертелись в голове все то время, пока его избивали. Так он и сошел с поезда на станцию — с подбитым глазом и разбитым носом. Изредка ловил на себе косые взгляды пассажиров или прохожих на улицах, однако стоило ему взглянуть на них, подать знак, что он заметил, они сразу же отворачивались, будто и не видели его вовсе. Разумеется, легче притвориться, что никто не видит нуждавшегося в помощи. В этом мире ведь каждый сам за себя, верно?

Иной раз хотелось так и остаться в этом грязном переулке, просто упасть и не вставать. Невозможность замерзнуть насмерть Даби проклинал едва ли не каждый раз, проходя это место. Лучше бы так и случилось. Да, определенно. Лучше бы он и сгорел в тот день. А еще лучше, чтобы не рождался вовсе. Сколько бы раз Даби ни думал о смерти, он никогда не желал ее так сильно, как со дня, когда узнал, что его родственная душа, предначертанный судьбой человек родился в параллельном мире. Шансы на такую удачу — один к тысяче, и похоже, что Даби с самого своего рождения выиграл джек-пот по всем параметрам: что по причуде, что по любовной линии, что в целом по судьбе.

— Боже, уже почти двенадцать.

— Так поздно? Пора бы домой, а то муж заволнуется.

По улице прошла пара молодых женщин. Поблескивающие наряды выглядывали из-под теплой зимней одежды, а на лицах — тонна косметики. Наверное, шли с клуба или, что вероятнее, с корпоратива. Праздник наступал на пятки, поэтому подобный типаж прохожих был не редкостью. Очередная ночь, которую Даби должен был провести в полнейшем одиночестве под шум фейерверков и громкой музыки вперемешку со смехом на фоне. Хотя он бы предпочел просидеть грядущую ночь с телефоном под ухом.

«Почти двенадцать…»

На секунду-другую к телу прилил небольшой поток сил. Появился стимул если не для жизни, то хотя бы дойти со съемной норы. Лицо так и ныло, нос не дышал из-за скопившейся крови и, казалось, вовсе начал неметь. Уже в пыльной тесной комнате вспомнилось, что обезболивающие, обеззараживающие и бинты давно закончились, и то стало очередной причиной полить свою личную фортуну грязью. Зато на дне темно-коричневой бутылки чудаковатой формы остался виски, и злодей предпочел допить его, нежели обработать раны. Не тратя сил на раздевание, Даби просто плюхнулся лицом в кровать и следом пожалел об этом. Невнятное болезненное мычание вылилось в подушку вместе с остатками крови, пока рука шарила в заднем кармане в поиске телефона.

Темные паутинки на треснутом дисплее пересекали центральные цифры и половину всего экрана. Яркий свет заставил зажмуриться, однако сделать это левым глазом оказалось очень неприятно: наверное, заплыл. Ноль пропущенных, ноль новых сообщений. Последние частички надежды на возвращение хорошего настроения пропали, и Даби отложил телефон. Долгожданный звонок раздался, когда парень уже находился в полудреме, но то не помешало руке дернуться и ответить на вызов.

— Алло? — раздался по ту сторону линии женский голос.

— Привет, — с глухой нежностью ответил Даби и прикрыл глаза, ослабив руку так, что телефон лежал на ухе практически без всякой поддержки.

— Что-то случилось? Голос слишком грустный и слабый. Ты не заболел?

— Нет, — злодей перевернулся на спину и поменял удерживающую руку. — Просто немного устал.

— Может, отдохнешь? Поговорим завтра.

— Нет, — раздалось в этот раз тверже и быстрее. — Я… хотел поговорить сегодня.

— Что-то важное?

— Нет… — почти скорбно ответил парень. — Просто… узнать как дела.

— А-а, вот оно что, — голос девушки заметно повеселел. — Ну, ничего особенного на самом деле. Бывало и интереснее.

— Расскажи.

Пленительно отозвался Даби. Ему нравилось представлять, как во время таких непринужденных разговоров Мива накручивала локон на палец и игриво зажимала телефон плечом, возможно, разглядывая новый маникюр или как раз нанося его во время разговора, как обычно делают девушки в фильмах. Нравилось думать, что только этот звонок и разделял их встречу.

— Брось, такую нудятину никому не интересно будет слушать.

— Пожалуйста.

— Даби… точно все хорошо?

Пальцы таки решились прикоснуться к кровоточащей переносице и потереть ее, едва ли не придавливая через нее носоглотку, чтобы не выдать болезненное шипение.

— Не могу перестать волноваться.

— О чем же?

— О тебе. Странно, да? Когда кто-то вроде меня переживает о подобных вещах.

В воздухе повисла неопределенная пауза.

— Ты что, пьян?

Алкоголь наконец начал оказывать свой чудотворный эффект, и под ним Даби гораздо яснее представлял, как выглядят эмоции на лице Мивы, пока они вот так разговаривают. Он буквально видел, с каким интригующим добродушием она улыбнулась и как озвученное ею предположение заставило ее развеселеть, словно он преподнес приглашающую к распитию такую же коричневую бутылку, которую она бы тут же приняла.

— Я устал… — Даби снова потер переносицу, но на этот раз все позывы к проявлению боли остались внутри, и он продолжил раньше, чем Мива вновь попыталась убедить его лечь спать. — Устал от того, что тебя нет рядом. Что я не могу быть рядом.

— Я знаю… Но так уж нам «повезло». Ничего не поделать.

— Я бы хотел быть к тебе ближе. Настолько, насколько это вообще возможно.

— Знаю. Я бы тоже предпочла быть с тобой. Вместе нам было бы проще. Звонки и сообщения ничего не компенсируют, но у нас есть хотя бы такой способ связи, и это уже очень многое, — ее голос смягчился, стал лелеющим, каким жалеют тех, кто небезразличен.

Снова перевернуться на бок получилось только с новой порцией немой боли, потому что всю ее по вечерам заглушала лишь обида на весь мир. Через грязное окно прорезался лунный свет. То ли от ноющих ран, то ли от глотка крепкого алкоголя, но какой бы сильной ни была усталость, Даби не мог позволить себе уснуть. На глаза попалась еще одна бутылка — на подоконнике. Должно быть, под вчерашний разговор он забыл о ней. Она-то и стала стимулом встать и открыть окно, чтобы усесться у него, свесив одну ногу наружу. Под окнами как раз прошла пара молодых людей — девушка, бережно обхватившая руку парня. Одна из тех парочек, которые Даби ненавидел. Презирал за их большую долю удачи, чем досталась ему.

— Я переживаю, потому что мир — ужасное место, наполненное ненавистью. Наполненное людьми, которые любят чужие страдания и не хотят видеть никого счастливым, а я ничего не могу с ними сделать. Они не хотят видеть, как другие люди счастливы и наслаждаются жизнью. Почему?

— Может, потому, что сами несчастны?

В горле встал тугой ком. Даби никогда не думал об этом, да и сейчас слабо мог представить, что в мире мог бы существовать хоть один человек несчастнее него. Мива как-то сказала, что у каждого свой порог счастья и несчастья, что для каждого это совершенно разные границы. Люди воспринимают одинаковые вещи по-разному и поэтому существует такое неравное разграничение даже при равных условиях. Даби так и не смог представить ни одной ситуации, описывающей это. Именно по этой причине он многое обдумывал с тех пор, пока не пришел к простому и крайне странному для старого себя выводу:

— Я устал ненавидеть…

— Что?

Взгляд ярко-голубых глаз проводил влюбленных до поворота, и Даби только тогда смог закрыть их, прислонившись виском к оконной раме.

— Я сегодня подрался. Парни из какой-то банды нарвались.

— Как подрался?! — в голосе слышалось больше возмущение, чем наигранное беспокойство, какое изображала соседка при разговоре с подругами. — Ты цел?

— Я, — Даби тяжело сглотнул слюну, — не смог им ответить.

Свободная от телефона полусгоревшая рука, на которой поблескивали совсем свежие скобы, все еще тряслась, стоило посмотреть на нее. Огонь, который по обыкновению возникал в ней, обжигал еще до того, как успевал появиться. Но сейчас, когда ладонь медленно начинала синеть ярким светом, словно она прикоснулась с люминесцентному порошку, он был разве что теплым и излучал не агрессию, гнев или что-то еще, что обычно помогало разжечь его.

— Странно, да? Я просто подумал, что хочу быть уютным пламенем, как если бы ты сидела у камина. Прямо напротив тебя. Хочу быть как пламя, которое сейчас в моей ладони, — злодей горько усмехнулся. — Будь ты рядом, ты могла бы даже прикоснуться к нему и не обжечься.

Маленький голубой огонек, скорее играющий в руке, нежели пытающийся судорожно ужалить воздух, погас, когда Даби сжал его в кулак. Ком в горле заставлял голос понижаться, набирать в грудь дополнительный глоток воздуха и, в конце концов, просто дрожать.

— Я устал чувствовать себя плохим парнем. Я больше не хочу этого, я хочу смотреть на светлую сторону, хочу видеть себя в каком-нибудь позитивном свете, пока я не лишился этой возможности насовсем. Почему бы мне не быть как это пламя, что не умеет сжигать? Пламя, которое просто заставляет людей улыбаться и чувствовать тепло, уют… счастье. Я устал оттого, что люди издеваются над другими. Устал оттого, как они относятся. Потому что никто такого не заслуживает. Ни я, ни ты…

Дышать становилось все труднее оттого, как подступающие слезы и вместе с ними жжение в глазах начинали душить, и практически для каждого второго слова Даби был необходим дополнительный вдох.

— Ты… заслуживаешь поцелуй в лоб… и теплые объятия. Потому что… они нужны мне так же сильно.

— Я вернулся!

Раздался фоновый мужской голос на том конце провода, из-за которого Даби рефлекторно отдернул телефон от уха так, словно впервые обжегся. Скопившиеся в груди чувства были готовы разорвать ее, а сдержать их с закрытыми глазами и тщетной попыткой ровно дышать всегда было крайне сложно. Но был в этом и какой-то прогресс. Например, в прошлый раз злодей не выдержал этих искусственных семейных разговоров и просто сбросил звонок. Конечно, кому будет приятно знать, что у любимой девушки по ту сторону Вселенной продолжалась мирная жизнь и не было никакого резона отказываться от нее из-за того, с кем она никогда не сможет быть вместе. Или, например, слушать о неблагодарном отношении какого-то подонка к ней, которому даже не врезать.

— Прости, — послышалось из трубки громким шепотом, заставив Даби снова приложить телефон к уху.

— До завтра?

— Нет-нет! Я вышла на балкон, нам больше не помешают, — в телефоне послышался скрип закрывающейся двери. — Ты ведь… рассказывал что-то важное.

— Ничего особенного… Просто желания, которые никогда не сбудутся.

— Послушай, — пара глухих выдохов раздались как сигнал, что Мива усаживалась поудобнее. — Я не хочу говорить тебе банальные вещи вроде «я все равно рядом» или «все будет хорошо», потому что уже завтра они снова не будут ничего значить. То, что мы с тобой разделены, пока другие наслаждаются близостью, ничего не значит, слышишь? Ты — причина, по которой я улыбаюсь каждую ночь, и причина, почему я хочу сделать за свою жизнь столько, сколько смогу: добрых дел, значимых вещей. У меня есть силы на это, потому что я верю, что в следующей жизни нам с тобой повезет гораздо больше. Они есть, потому что я знаю, что ты будешь гордиться мной, где бы ты ни был. Потому что у меня есть чувство, что все это я делаю для тебя.

Глаза неистово бегали от интерьера темной комнатушки до окон соседнего здания, где в очередной раз соседка привела в дом нового мужика, с которым прямо сейчас собиралась провести бурную ночь. Глаза защипало с новой силой и, кажется, струйка кровавой слезы снова выступила под одним из шрамов на лице. Эмоции, которые, казалось, давно выгорели, продолжали душить Даби каждый вечер и стучаться затылком в попытке угомонить их.

— Сколько же чувств ты продолжаешь дарить мне… столько, что я осознал, что не могу так больше жить. Ты дала мне надежду на нечто несуществующее, и это пламя тому доказательство. Прошлый я ни за что не потратил бы время, чтобы создать такое. Он бы даже не попытался.

— И поэтому я горжусь тобой, — а сомневаться в искренности этих слов не было никакой необходимости хотя бы из-за сдавленного всхлипа, который у Мивы не получилось приглушить до конца, как бы она ни старалась. — Ты сильно изменился, я даже по голосу слышу. Когда мы созвонились впервые, ты был грубым засранцем.

— Я надеялся, ты пошлешь меня, — улыбнулся парень сквозь дрожь и получил то же самое в ответ.

— Я была готова принять тебя любым. Но то, что ты растешь над собой, сильно радует меня. Как после этого я могу уступить тебе, а?

Игривые провокации заставили его усмехнуться и почувствовать, что завтра, когда он проснется и вспомнит об этом разговоре, у него будут силы прожить хотя бы еще один гребанный день.

— Я хочу быть всем для тебя, — телефон прижался к уху плотнее, надавливаемый уже обеими ладонями. — Знаю, что не могу, но… может, я смогу изменить этот мир и сделать его местом поярче. Прежде, чем мы увидимся.

— И это замечательно. Живи так, как посчитаешь нужным; так, как захочешь ты сам. Не думай, что ты чем-то обязан мне или кому-то другому. Ты сильнее, чем думаешь. Может, однажды ты бы смог окружить себя дорогими тебе людьми, завести семью, например.

— Ты… о чем это? — улыбка перестала держаться на искренних эмоциях.

— Даби… — Мива замялась. — Ты же понимаешь, что в этой жизни НАС быть не может? Ты не должен отдавать всего себя девушке, которую никогда не сможешь увидеть.

Слова, которые прежде звучали лишь в его голове, врезались в сердце настолько ярким и болезненным чувством, что Даби на миг даже показалось, будто в него в самом деле воткнули иголку. Мива никогда прежде так не говорила…

— Что стряслось?

— У каждого из нас свой мир, и мы не должны ставить в его центр то, что ему не принадлежит.

— Это тебе Сейши так сказал?

Что еще мог сказать парень, которому, в отличие от Даби, посчастливилось быть рядом с Мивой? Ему ни разу не удавалось поговорить с этим придурком, но периодических рассказов Мивы вполне хватало, чтобы пропитаться к этому человеку ненавистью. Если не брать во внимание ту ее часть, которую Даби испытывал за чистую случайность Сейши повстречать Миву, ее все равно было немало. И самым крупным, центральным куском этой каменной вражды являлось то, что Даби был полностью уверен в том, что Сейши ее не любил. Будь у злодея шанс, хотя бы минутка побыть рядом с Мивой, он бы не отошел от нее ни на шаг. Сейши же с самого начала не видел необходимости проводить время вместе; не видел нужды делиться чувствами; не считал важным оказывать лишнее внимание. Он просто существовал где-то рядом. И от такого безразличия Мива испытывала невыносимую боль. Но еще больнее было Даби, как минимум, по той причине, что сколько бы он ни уговаривал Миву закончить все это, она отказывалась уходить оттуда, где ей было плохо.

— Это все равно правда.

— Нет, это гребанная ложь сукиного сына!

— Даби…

— Что может знать человек, который ни разу в жизни не любил?! Скажи мне, — гнев перекрыл теплые чувства, и от этого Даби просто соскочил с подоконника, принявшись метаться по комнате и жестикулировать свободной рукой. — А ты не скажешь. Потому что, в отличие от него, ты знаешь, что это такое.

— Это не… — голос Мивы стал тяжелым, едва сдерживающим слезы, однако она считала необходимым даже через это ответить хоть как-нибудь.

— Господи, я люблю тебя… — переметнулся тон от крика до шепота. — Я люблю тебя и хочу, чтобы ты чувствовала это. Ты никогда не поймешь, сколько значишь для меня, но я хочу, чтобы ты чувствовала эту любовь, потому что она настоящая. Она настоящая, милая.

Шрамированная улыбка растянулась с болью по сшитым уголкам губ. Даби остановился у окна, а свободная рука уперлась в подоконник. Голова злодея низко склонилась к нему, пока он судорожно пытался набрать в легкие воздух, а слова так и рвались наружу на одном дыхании, и зачерпнув кивком кислород, он по новой выпрямился и продолжил:

— И ты никогда не должна слушать тех, кто говорит тебе, что это не так. Они не понимают искренности слов, идущих из самых потаенных глубин души. Они не понимают, что даже если мы разделены невозможными границами, мы найдем способ встретиться снова, мы найдем способ воссоединить наши сердца, найдем способ обнять друг друга, когда меньше всего ожидаем, но больше всего нуждаемся в этом. Вот, во что я верю. Верю всем своим сердцем. Я никогда не откажусь от тебя. Что бы ни случилось. Я лишь хочу обнять тебя… хоть раз… хочу тебя… навсегда.

Гудеж в голове не сразу позволил расслышать длинные гудки сброшенного звонка. Она что, просто так сбросила вызов?! С грязной руганью на губах Даби оторвал телефон от уха и взглянул на время.

«1:02»

Уже как две минуты он говорил в пустоту: время снова закончилось раньше, чем ему требовалось на разговор. Все-таки часа в сутки было непомерно мало. Слишком недостаточно, чтобы утолить всю необходимость высказаться и получить что-то в ответ. Слишком мало быть с тем, кого так любила душа.

Примечания:

Однажды в мире причуд появляется настоящий Купидон, и с тех пор найти вторую половинку мог каждый. Стопроцентная гарантия повысила уровень рождаемости и заключенных браков, почти полностью искоренив разводы и повлияв даже на уровень преступности, из-за чего распалась знаменитая Лига, и только Даби остался не у дел, пока однажды на станции в шаге от несущегося поезда долгожданная удача не вырисовывает на его руке заветное имя.

Жанры: соулмейты, hart/comfort, обреченные отношения, отношения наполовину, ожидание; атмосфера ночных станций.

Заведомо узнать о своей второй половинке, ее заветное имя, место встречи. Чудесно звучит, не так ли? Сколько бы проблем это могло решить, сколько судеб спасти, сколько счастья принести в мир. Сколько люди бы отдали за такую способность? Рано или поздно все… Появление причуд само по себе было невероятным феноменом. Они обрушились на мир, как цунами, будто суперспособности, которые хотел бы иметь каждый, ожили из какой-то чудесной книжки. Но причуда, способная предсказать имя суженого, смогла удивить и без того удивительный мир.

Человек, которому досталась роль Купидона, не растерялся, когда пришло время проявиться его «изюминке». Всего один контракт с компанией-монополистом — и он, и вся его семья на много поколений вперед были обеспечены до конца своих жизней. Услуги по «нахождению идеальной пары» стали не просто новой модной тенденцией. Количество зарегистрированных браков с тех пор неизменно росло, в то время как статистика разводов начала резко падать. Точная, как программа компьютера, причуда прекрасно определяла наиболее подходящего по всем личностных характеристикам человека. Вместе с этим начал падать уровень преступности, и то ознаменовало начало золотых времен.

«Любовь спасет мир»

Какой лозунг подошел бы лучше?

И все же… Купидон во плоти тоже был смертен. Похороны творца любви оплакивал весь мир, и возвращаться к реальности, к трудностям отношений, неправильным выборам и всему сопутствующему было крайне сложно. Однако в скором времени по всем новостям и социальным сетям прошла сенсация: имена суженных все еще мог узнать каждый и теперь абсолютно бесплатно. Каждый день отмечались факты появления вырисовывающихся чьим-то невидимым пером имен на руках, и в скором времени этот феномен также стал нормой, как и сам факт существования причуд.

«Да пошли вы все… Никто мне не нужен.»

Думал Даби об одном… а чувствовал совершенно другое. Кривить недовольную рожу при виде целующихся; «случайно» толкать их, если те решили вдруг пообниматься посреди улицы; испортить настроение тем, у кого прямо на глазах вырисовалось имя — у злодея вроде него просто не могло быть другой реакции на происходящее. Тошно — единственное верное описание его чувств к самой концепции любви. Теория Роберта Стернберга описывает совершенную любовь как сумму близости, страсти и обязательств. О ней Даби услышал от одного профессора, который в отчаянии выпивал рядом с ним в подпольном баре.

— Вы и правда в это верите?

— Дело не в вере, друг мой, — он едва попадал пальцами по оправе очков, чтобы поправить их, — теперь это наука. А ты?

— М? — делая очередной глоток виски, Даби краем глаза глянул на мужчину.

— Ты веришь? — профессор повернулся. — Веришь, что однажды у тебя на руке появится имя?

Злодей мельком окинул свое предплечье, немного отклонив полупустой бокал с виски, и тут же допил его содержимое залпом, звонко стукнув им о лакированное дерево.

— Я верю только в то, что это нужно заслужить…

«Кровью и слезами, да?»

Так какого черта у этого недоученого появилось имя на руке прямо на глазах у Даби?! Неужели он еще недостаточно настрадался? «Имя появляется только в самый тяжелый момент жизни»? Брехня! Абсолютная и бесповоротная. Сколько он думал об этом по ночам, сколько молил судьбу сжалиться над ним, сколько пьяным плакал в перекрестках. Невозможно… Сколько бы он ни поливал грязью влюбленные парочки, сколько бы ни говорил, что ему и одному хорошо, сам он в это никогда не верил. И совсем недавно ясно понял для себя одно — он был влюблен в саму мысль о том, что кто-то однажды появится в его жизни и вытащит из всей этой кучи дерьма одним своим существованием. Даби и сам не заметил, как возложил на это все надежды, как на единственное спасение, и это было вполне оправдано. Именно по этой причине распалась Лига. Из-за того, что Шигараки слишком сильно повезло…

— Пожалуйста… — повторял Даби из раза в раз сквозь зубы и дорожки крови под глазами, пока растирал большим пальцем предплечье. — Пожалуйста…

Яркость желания мести, зажженная Пятном, угасла точно так же, как и появилась. Снова то состояние до Лиги, снова один и снова никому не нужен. Порой казалось, что лучше бы злодей вообще не знал о феномене «Купидона». Да, так было бы лучше. Не было бы столько бессмысленных ожиданий и поисков. Пустое одиночество, раздирающее сердце по ночам, было бы предпочтительнее. А теперь оно разрывалось вдвойне из-за таких же пустых надежд. Даби часто задыхался из-за этого по ночам. От кошмаров о прошлом, от кровавых слез, от собственных мыслей. От слишком яркого воображения тепла чужого тела, согревающего для него постель перед сном, и от лжи остаткам совести о счетах с жизнью. Имя на руке нытика-профессора стало последним шагом к этому решению.

Затуманенные лишней бутылкой алкоголя голубые глаза кое-как нашли путь к маленькой станции, на которой Даби обычно доезжал до Токио. По пути он обшарпал плащ о все стены, какие только попались, запинался о всякий мусор и едва волочил ноги, не в силах даже поднять голову.

«Не могу больше… Нет тебя, и ничего с этим не поделать.»

Слева послышался отдаленный гул приближавшегося поезда. Свет от его фар проехался по яркой полосе перед ногами Даби, предупреждающей о том, что дальше заходить опасно. Тудум-тудум. Реборды железных колес били в такт ноющего сердца. Тудум-тудум. Звук становился громче, а ритм, казалось, ускорялся с каждым новым ударом. Тудум-тудум. Тудум-тудум. Уже совсем близко…

«Прости…»

Всего один шаг отделял Даби от покоя, от любви и долгожданной встречи. Быть может, там им суждено встретиться? Едва волочащаяся нога уже поднялась, чтобы переступить полосу, как в руке кольнуло с такой силой, что злодей пошатнулся назад, когда вместе с принесенным собой ветром средние вагоны остановились прямо перед ним. Мимо забегали люди кто туда, кто обратно, а рука злодея ныла с такой силой, что он был готов упасть прямо в этой толпе. Только бы это были не расшатанные скобы…

Голубые глаза забегали по больному месту. Алкоголь давал о себе знать, поэтому сосредоточиться было невероятно трудно, и то удалось сделать лишь благодаря порыву бешенства из-за неудачи. На предплечье показались какие-то бугорки. Нет, это оказались выпирающие полосы. Тонкие, аккуратные, будто написанные каллиграфическим почерком. Даби провел рукой по этому месту несколько раз, даже поднес ближе к плывущим глазам, чтобы разглядеть, и когда он смог, голова разнылась так, что можно было бы рубить топором, но и на это теперь было плевать. Имя. На давно сожженной руке появилось имя. Поверить было сложно так сильно, что в самом сердце кольнуло чересчур больно. Казалось, оно остановилось, но уже через секунду начало биться с бешеной скоростью, что невозможно было устоять на месте. Адреналин мигом отрезвил сознание, и Даби отошел подальше, к стене.

«Нет… быть не может.»

В реальность происходящего не верилось долгие несколько минут, и уже показалось, что не поверится еще ближайшие дни, но сомнения закончились, как только он провел по тонким полосам еще раз. Принять шанс найти кого-то своего оказалось легче легкого. Воздушное чувство в груди мигом одарило предвкушением вдохновения и счастья, на котором Даби понесся домой. Всю дорогу хотелось и кричать, и петь, и танцевать, но позволить себе он мог лишь улыбку и быстрый темп ходьбы. Сдерживаемая ухмылка сквозь боль от скоб на уголках губ сохранялась вплоть до кровати, где только тогда он смог заметить, что имя вырисовалось в обожженной области — его было не различить. Ни под светом голубого огня, ни под неоном уличной вывески прямо под его окном. Ни на ощупь, ни через бумагу и грифель.

— Ну и плевать… — прошипел он и прижал к себе руку. — Ты есть. Это самое главное.

Хотя досада от неразличимого имени ясно давала понять, что найти друг друга будет сложнее, чем должно быть. Пять дней. Ровно через столько, на том же самом месте, как правило, люди встречались со своей второй половинкой. Никто так и не мог объяснить, почему встреча всегда происходила ровно через пять дней. Но эта закономерность никого никогда не подводила. Ни раньше, ни позже.

— Скоро встретимся, — с улыбкой на лице шептал Даби перед сном, рассматривая имя. — Подожди немножко.

Но эти пять дней нужно было еще продержаться. Даби так и не смог уснуть и прокрутился в кровати до самого утра. Он и забыл, насколько отвратительным могло быть ожидание. Но за эти часы он многое успел обдумать. Например, что он будет делать, когда найдет ее? Или, скорее, что сделает она? Лицо у него было не самого благоприятного вида, но с этим уже ничего нельзя поделать. Ради роковых встреч люди объезжали весь мир, так неужели из-за одной только внешности его суженная откажется от него? Хотелось верить, что нет, и нежелание обдумывать эту вероятность превратилось в слепое доверие.

Следующее, о чем преступник подумал, было его имя. На руках вырисовывалось настоящее, которое было дано матерью при рождении. Бывало, что даже из-за этого люди проходили мимо своих половинок: перепутали в роддоме, по ошибке сменили на новое в течение жизни, да даже банальная амнезия. Паршиво, однако тоже ничего не поделать. Родному душой человеку придется рассказать больше, чем хотелось бы, но и это ничего. А вот необходимость привести этого человека к себе домой насторожила Даби куда больше. Разумеется, родное поместье отпало сразу же, но и потрепанный старый мотель без лицензии, где Даби скрывался последнюю неделю, был вариантом не лучше.

«Что-нибудь придумаем. Обязательно.»

Вместе все нипочем — на это все неприятные детали он и скинул. За бессонную ночь Даби вспомнились те множественные встречи, которые он видел лично. Как правило, новоиспеченные возлюбленные приходили на место встречи с подарками. Что там обычно дарят девушкам? Встретить с цветами? Банально, да и переполняет неловкостью. Конфеты? А вдруг не любит сладкое? Или на диете? Весь следующий день был потрачен на брождения по блошиному рынку. Местный хлам мог хотя бы подкинуть идею, но помимо него, как ни странно, там продавались и антикварные вещи. У лавочки с бижутерией он проторчал добрые полчаса, показавшиеся вечностью. Как вообще можно было выбрать что-то особенное из одной сплошной блестящей кучи?

И все же нашлась одна вещь, зацепившая взгляд, когда Даби был готов отчаяться. Кованая синяя роза. Совершенно очевидно, что какая-нибудь подделка, но была она настолько красивой, что после нее все остальные украшения казались поросшими травой. Такой подарок точно никогда не увянет. Неподдельным и искренним счастьем озарилось лицо юноши, и он купил розу с наверняка дешевым камнем в сердцевине, сунул ее за пазуху и быстро вышел на улицу, чтобы не рассмеяться в голос от внезапной боли в глазах. Дешевую розу он провертел в руках всю следующую ночь и лишил себя сна уже вторую — потом вместе проспят хоть всю неделю.

От грядущего счастья в голову приходили грандиозные планы, достойные Вселенной, отчего невыспавшийся Даби к утру напоминал ожившую фреску сюрреалиста — через всю челюсть от уха до уха проходил кривой шрам, а его изможденное лицо походило на маску долго смотревшего на уходящее за горизонт солнце. Да, теперь никто не посмел бы сказать, будто он пустоголовый наркоман, не способный на нормальные человеческие чувства. Теперь он тоже счастливчик, пусть со шрамами, пусть один и без денег, зато по-настоящему. А главное, его жизнь уже никогда не будет прежней — каким бы ни было это «теперь», оно уже не то и никогда им не будет.

«Я тебя еще не знаю… но уже люблю. Люблю за то, что ты где-то есть.»

Вот так и носился с этими мечтами по городу привязанный к высоковольтной линии истощенный током мечтатель. Письмо, однако, само выбрало его своим новым узником — сказать обо всем, через что ему пришлось пройти в ожиданиях, он будет не в состоянии. Поэтому Даби осталось лишь записать каждую переживаемую секунду, пока эта секунда не превратилась в неделю и ему не пришлось ждать еще больше. Такие письма пишут влюбленные школьники и подкидывают в ящики со сменкой, убегая из школы и заливаясь краской.

Пятый день близился к своему концу — день встречи, которой Даби ждал шесть долгих лет. День, с которого начнется самое лучшее время. День настоящей свободы. Он приготовился сделать все правильно: прихватил письмо, которое скорее всего никогда не отдаст, откопал мужские духи, зловоние которых пришлось немного перебить, и на кой-то черт обмотал кованую розу синей лентой. Вечер пятого дня, и время, когда до сих пор неизвестное, но уже любимое имя вырисовалось на его руке, вот-вот подступит.

Вдалеке послышался гул приближающегося поезда. Даби пошел по перрону к посадочной зоне, где уже стоял пассажир. Девушка в ярко-красном пальто искоса задела его взглядом и покрепче перехватилась за дипломат. Узкая платформа была почти пустой: всего два или три человека с озабоченным видом расхаживали по той стороне, двое встретились на середине, коротко кивнули друг другу и разошлись, и только белокурая девушка в красном пальто напоминала Даби о том, что не каждый человек балуется чем-то незаконным, как те люди. Или как он.

— Кого-то ждете? — спросила девушка, и Даби не сразу понял, что смотрела она на него и на одинокую розу.

— Да, — сказал он, пряча цветок в другой руке. — Жду…

Нет, он не собирался объяснять, кого он ждал.

— Поздравляю, — с грустной улыбкой ответила незнакомка. Извинилась и пошла прочь.

Минуту назад показался поезд, который как раз должен был увезти Даби на ту сторону жизни, незнакомка в красном пальто заскочила в него сквозь нахлынувшую наружу толпу и растворилась в ней. Не было ни одной девушки, на которой не остановился бы взгляд голубых глаз. Как ее узнать? Наверное, она тоже будет кого-то искать. Только кого? Может быть, того самого урода на перроне? Кто знает, может быть это и будет судьба. Это может случиться, если Даби вздумается вдруг повернуть голову. Или… Или не повернуть. Что он скажет ей, когда она придет к нему? Улыбнется? Расскажет анекдот про обезьян?

Главное, чтобы его не сбили с ног. Толпа людей, как и пять дней назад, вывалилась сплошным человеческим комом и разбежалась как стая тараканов по щелям, и уже через минуту ни людей, ни поезда на платформе не осталось, только ночные гуляки. Только Даби и его одинокая синяя роза. Да и та до сих пор дрожала в руке, словно соглашаясь, что все уже кончено. Через несколько минут вокруг совсем не останется ничего живого. И вообще ничего не будет. Все исчезнет, кроме этих трех слов в письме, прижатом к сердцу, во внутреннем кармане плаща. А потом они с розой окажутся там, где находилась вся его жизнь — в заднице. То, что он видел на улицах, читал в газетах и видел в новостях, было не правилом, а исключением. Этому правилу как-то удавалось выжить и умереть именно на его руке.

Он прождал на перроне следующие три часа в одиночестве и был совершенно не виноват в том, каким выбрала его судьба. Может, с ней произошло что-то страшное, из-за чего она не смогла прийти? Или что еще хуже — увидела его раньше и ушла навсегда? Скорее всего, так оно и было. Она не пришла, и теперь они должны были расстаться навсегда. Он не хотел этого. Сейчас Даби уже почти не помнил, когда в последний раз был близок с женщиной. Он знал только, что это было такое сильное, жгучее и полное страха чувство, какого он никогда раньше не испытывал. Страх одиночества — с него и начались все его муки. Было еще чувство вины, которое вскоре начало перерастать в ненависть. К самому себе, к обстоятельствам, ко всему, в чем его заставляли себя обвинить. Вот как сейчас — вместе со смертью проносятся несколько оставшихся минут. Тудум-тудум. Тудум-тудум.