Плохая примета (джен)

Гарриет Доу шагнула на палубу одной ногой. Затем второй, с нечаянного размаху ударив каблуком покачивающиеся доски.

Скрип.

Так и начнётся самая перспективная и многообещающая экспедиция в Окмонте за последний десяток лет: со скрипом палубных досок, переругиванием моряков, сухим кашлем капитана Сандерса и гулким требовательным басом Альберта Трогмортона. Морякам не хватало рома и банок с консервами, Сандерсу — сухого, не тронутого надоедливым дождём табака, а Трогмортону-младшему — достойного поведения первых и расторопности второго.

Гарриет вдохнула ледяной воздух — попыталась вдохнуть заложенным от соли и промозглости носом — и нервно потёрла лоб, не почувствовав собственного прикосновения. Ладони как отрезало въевшимся в кожу холодом — опустить бы в море и осознать: оно тёплое…

…если промокнуть и промёрзнуть до жёсткого нутра костей, море согреет. Если из-под ног вдруг с предательской дрожью уйдёт земля, море подхватит и сбережёт. Если захочется спать на тоскливом берегу, удушливо пахнущем мёртвой рыбой — море укроет своей волной.

Если долго глядеть в колышущуюся за бортом «Титании» бездну, может показаться, что всё это — одно из многих-многих, повторяющихся всё чаще сновидений…

— Отставить! — несмолкающей трубой гудел Альберт кому-то в лицо.

Ветер вырывал из пальцев последние частицы тепла: ещё секунда — и вытянет кровь из тела. Гарриет спрятала руки в карманы неумолимо сыреющего пальто. Вместительные карманы, плотные: в правом карты, записи и часы на цепочке, а в левом…

В левом почему-то нет очков.

Новых очков, целых, без тонкой, но невозможно раздражающей трещины на правой линзе, совсем незаметной, пока дождевая вода струится по ней, застилая взгляд. Стоит только войти в каюту и протереть очки, раздражение вернётся заново и не даст сосредоточиться ни на чём, кроме проклятой трещины; если же начать что-нибудь читать, так и вовсе зарябит в глазах…

Без очков нельзя.

Непривычно.

Неправильно.

«Может, вернуться за ними?»

(Необъяснимо, но — как предчувствие какое-то)

С экспедицией с самого утра что-то было не так: обычно сдержанная и тихая штаб-квартира полнилась гвалтом и суетой, разгорающейся с новой силой каждый раз, когда младший Трогмортон с каменной настойчивостью принимался торопить учёных. Гарриет, проснувшаяся отчего-то совершенно разбитой, по кускам собирала в себе чудом выжившую в бессонном тумане сосредоточенность — и ей это даже почти удалось… но очки с прочными целыми стёклами так и остались погребены под кипами бумажных заметок.

Прибытие на борт «Титании» должно было означать долгожданное начало великого события, но матросы так и не успокаивались без лишнего ящика рома, просоленные швартовные концы как будто к пирсу прикипели, а капитан Сандерс надсадно кашлял, сгибаясь в поясе, как поломанная кукла: того и гляди совсем потеряет голос, выкашляет его за борт с гноем напополам…

Плохая примета, сказал бы какой-нибудь суеверный местный.

Под рёбрами валом поднялась вдруг иррациональная тревога: нет-нет-нет, никуда Гарриет без очков своих не поедет и не пойдёт, это всё совсем не просто так; да вся команда никоим образом к экспедиции не готова, если даже капитан…

…наконец-то призвал к порядку?

Гарриет не заметила даже, как матросы перестали горланить и спорить, разойдясь по своим законным местам, а Сандерс, отложив куда-то свою трубку, принялся наставлять о чём-то своего старшего помощника.

— Профессор Доу, вы готовы? — с въедливой учтивостью осведомился как из ниоткуда возникший перед глазами Альберт.

Гарриет в последний раз взглянула на мрачную серость пристани.

— Готова, мистер Трогмортон.

Пора отплывать — впереди ждало грандиозное исследование, к которому они все так кропотливо готовились. А ещё там, впереди, ждало море. Соль и ветер, манящее тепло древних глубин, раскрывающих, как во сне, бескрайние покровительственные объятия.

А очки…

Дались ей эти очки.

Чтобы увидеть нечто действительно важное, они ей вовсе и не понадобятся.