Беллатрикс (джен)

— Это уже третья палочка, Белс. — Андромеда спрыгнула со стола, перекинула косу за спину. — Может, хватит?

— Анди! — Нарцисса нахмурилась, оторвавшись от книги.

— Всё нормально, Цисс, — мотнула головой Беллатрикс. — Действительно — продолжим завтра.

Она улыбалась — устало. Уверенно — для сестер. Они не должны видеть, что ей страшно. Обидно — почти до дрожи. Но она же старшая.

И всё равно — обидно. Ей уже пятнадцать, а она всё никак не может взять магию под контроль, сменила больше двадцати волшебных палочек за всё время — и это не считая трех уничтоженных сегодня.

— Ты просто не нашла ещё свою палочку, Беллатрикс. — Опираясь на косяк, стоял дядя Альфард, улыбаясь. — А сейчас пора ужинать — всем троим. А то сестрица Вал с меня голову снимет. А ваша мать ей в этом деле поможет — уверяя, что то удивительное благо, как для дочерей рода Блэк.

* * *

Благороднейший и Древнейший — какая патетика. Темнейший — под стать фамилии, с гордостью. Беллатрикс хочется истерически смеяться над этим. Под понимающе-обеспокоенным взглядом сестер она лишь сильнее выпрямляет спину, перекидывает назад гриву черных волос.

Завтра ее свадьба, а магия беснуется под кожей, и до сих пор нет проводника, способного выдержать это буйство. Она почти смирилась, почти-почти, учится жить на пределе, без палочки — всю жизнь учится, пусть успехи и скромны до нового витка истерики.

— Может, сходим на кухню? Воды? — негромко спрашивает Нарцисса, взмахом широкого рукава будто старается ее прикрыть.

Беллатрикс благодарно улыбается самыми кончиками губ, на миг наклоняется, прислоняется лбом ко лбу Цисс. А затем она вновь сильная, вновь старшая. И только кивает Андромеде, всё понявшей и молча принесшей запотевший бокал. И пусть от кристалликов льда в воде сводит зубы — она вкуснейшая в ее жизни.

Беллатрикс улыбается Темному Лорду — политика рода требует от нее преданности его идеалам, и она не разочарует их. Благосклонно принимает руку старшего Лестрейнджа, но не позволяет себя задвинуть на полшага назад — только наравне. И пусть она невеста — она дочь Благороднейшего и Древнейшего рода Блэк. Равная; и даже тетя Вальбурга благосклонно прикрывает глаза на ее демарш.

Право. Сила. Воля.

И только сестры обеспокоенно переглядываются.

* * *

Беллатрикс чувствует, как всё сильнее и сильнее разум захватывает безумство магии, проводник для которой она так и не нашла. До сих пор не нашла — ей тридцать скоро.

В госпитале Святого Мунго медведьмы поглядывают на нее с жалостью, а она привычно — уже привычно! — игнорирует все их взгляды. Она ступает гордо, неторопливо, пусть в разуме раненой птицей бьется уже известный диагноз ночных болей и кровотечения.

Выкидыш. Уже пятый.

Магия жжет, беспрерывно жжет, и хочется неконтролируемыми волнами раскидываться той во все стороны. Сжечь кого-то — почему больно только ей?!

У камина она на миг замирает. Но затем сыплет порох, выходит в напрочь маггловском доме. Оглядывается высокомерно — ох уж эти привычки.

— Белла? — хмурится Андромеда, выглянув с кухни. — Что случилось? — обнимает, нежно, невесомо, и как же Беллатрикс хочется осесть в ее объятиях.

Она лишь прижимается крепко-крепко, даже не замечает, в какой момент они садятся на диван — так и не расцепившись. Беллатрикс не плачет, молчит, только вздрагивает, а Анди гладит и гладит ее по волосам, нежно-нежно. Как никогда не гладила мать; но они трое были друг у друга, и им повезло.

— Позвать Цисси? — шепчет и только невесомо целует, когда Беллатрикс отрицательно мотает головой. — Всё хорошо, Белс, всё хорошо…

Беллатрикс уходит из напрочь маггловского дома Тонкс только под вечер, успев и поужинать вишневым пирогом, и наиграться с маленькой Нимфой — дочерью Анди. Пусть боги — магия — не позволяют ей иметь детей, она переживет. Главное, что сестрам в этом плане повезло.

Она — старшая.

* * *

Она убивает без жалости. Вся жалость умерла после седьмого выкидыша, тогда же она запретила Рудольфусу даже заходить в ее спальню.

Хватит.

В чужой смерти магия будто находит избавление, и пусть она всё также меняет по волшебной палочке раз в месяц — уже не так жжет, и от этого легче. Беллатрикс бездумно кидается в каждую схватку, колдует до потери сил, до трещин по древку — их всё равно не избежать. Она почти упивается и только с сестрами вспоминает, каково это — быть другой. Не Безумной Сучкой.

Нимфа и Драко — два солнышка, столь разные, что умиления на них не хватает. И пусть Беллатрикс боится навещать их слишком часто, играть слишком долго — вдруг безумие причинит малышам вред?! Всё равно — ее любимые малыши. Лучшие.

Смерть Темного Лорда — лишь равнодушное распитие бутылки вина. Для нее это не меняет ничего — совсем. Абсолютно. Она больна, с рождения больна — о этот проклятый род Блэк!

Капающий слюной, почти исходящий пеной Барти с планом нападения на Лонгботтомов — пускай. Ее хватает лишь на составления письма сестрам, последнюю проверку давно составленного завещания.

Беллатрикс — стрела. И да будет так.

Парочка авроров умирает быстро, добыча оказалась до обидного скучной. Но в доме ребенок, совсем малыш — годик всего, не больше, пухленький такой…

Лестрейнджи о чём-то спорят сзади с Барти, что-то ревет где-то там же — пожар? Беллатрикс смотрит на малыша и не может оторвать взгляда. Боится даже прикоснуться к нему и всё же берет на руки, укачивает, когда тот, раскряхтевшись, готов вот-вот заплакать.

Она не оглядывается, ей достаточно и отражения в пошедшем трещинами оконном стекле.

Впервые — она не знает. Не уверена.

Малыш хватает ее выбившуюся из небрежной косы прядь, тянет, что-то старательно той рассказывает; Беллатрикс плохо знает детский язык, но верит, что может ему научиться. Ведь Нимфу и Драко она как-то всё же понимала.

Магия под кожей будто задумалась, замерла. Впервые на ее памяти — так.

Беллатрикс возвращает малыша в кроватку, ласково укрывает одеяльцем. И оборачивается к мужчинам.

Она решила.