Дверь (джен)

В это сложно поверить, но однажды, вернувшись с некогда любимой бывшей работы, я обнаружил в квартире ещё одну дверь. Даже сам сначала не поверил своим глазам и незамутнённости рассудка. Посудите сами, вот дверь в прихожей, вот дверь на кухню, со стеклянным окошком, вот хиленькая дверь в совмещённый санузел, вот дверь моей комнаты, по сути единственной пригодной для житья и спанья, а вот она.

Да-да, обычная входная дверь, какая смотрит на тебя из каждого тамбура в любой уважающей себя панельке. Та самая, которую можно выбить плечом если не с первого раза, то со второго точно. Конечно, зависит от плеча хозяина: мне, наверное, и с десятого не удалось бы её взять штурмом. Каши мало ел в детстве, а в студенчестве слишком много пил.

Как у всех, обитая бордовым дерматином с рисунком в виде ромбиков, сделанным с помощью гвоздей, она встретила меня вечером и никуда не делась ни утром, ни в какой-либо другой последующий день.

Поняв, что регулярные щипки не работают, а гостья — судя по всему ко мне была обращена её наружная сторона; ну а кто будет дерматином внутри отделывать? Коты же подерут! — открывается ко мне в комнату, я загородил её крупногабаритным бабушкиным шифоньером, который был невероятно тяжёлым, зараза. Хозяйка говорила, что он «из натурального дерева», во что я беспрекословно верил особенно сейчас, с трудом передвигая его от одной стены к другой. Всё это сопровождалось диким дребезжанием старого сервиза, который я забыл вытащить и в душе сильно надеялся, что он кокнется и перестанет отравлять мне жизнь всем своим видом. Выбросить его просто так мне, как вы понимаете, не позволяла совесть, ведь на смертном одре отцовская мать, то бишь вышеупомянутая старушка, взяла с меня чуть ли не клятву, что фаянсовые тарелочки с изображённой на ней парой не то пастуха и пастушки, не то Адама и Евы в интерпретации буржуазии достанутся моим гипотетическим детям.

Я искренне надеялся, что раз стена, где угнездилось сквозное отверстие со створкой, наружная, да ещё и не на первом этаже, то и пользоваться ею никто не станет, но осторожность превыше всего. Тут и без дополнительного входа к тебе могли забраться в любое время дня и ночи, с причиной или без неё, и отправить погостить к праотцам с билетом в один конец.

Прожил я так примерно с месяц, пока вчера меня не посетила муза, конечно же, не без помощи ста грамм. Покопавшись в закромах родины, а именно в недрах стенного шкафа в прихожей, я достал порядком потрепанный мольберт. Мне показалось, что местами его даже кто-то погрыз, наверное, это была Варькина сумасшедшая кошка. Варька — моя бывшая, с которой мы в одно время съехались в квартире её предков, но потом разругались и теперь мало общались — в основном пересекались вечером в универмаге неподалёку: она за сосисками, а я за водкой. Кошка её — сущее исчадие ада, чёрт без рогов и копыт, которая жрала всё, что плохо лежало.

Холст нашёлся в тех же завалах: загрунтовав его заново, я перекрыл какие-то печальные березовые пейзажи, нарисованные во времена безоблачного студенчества.

Усевшись в кресле, я приготовился выдать что-то эдакое, но нахалка-муза куда-то слилась, оставив меня и початую бутылку водки друг напротив друга. Вот поэтому я и работаю в небольшой, нелегальной к тому же, конторе, как и все мужики, как работать, когда эта баба такая непостоянная, то бишь муза). Так-то ещё в детстве меня сдали сначала в музыкалку, но далеко я не ушёл, поэтому отправили рисовать, благо, душа к этому у меня лежала. Потом пришлось на долгое время об этом забыть: в институт я отправился на металлурга, по дороге зацепившись за двух таких же потерянных бедолаг, которые сами себя опытным путём выучили программированию и взяли меня с собой в это увлекательное путешествие в информационные технологии, потому что считали, что лучший способ что-либо запомнить, это передать свои знания следующему.

Что мне впоследствии пригодилось, потому что металлургом сейчас я мог работать, только сдавая цветмет. А ты, поди, его ещё найди.

Тусовались мы на каком-то ныне заброшенном заводе вместе со столовавшимися там с товаром челночниками, поэтому для простоты называли работу складом. Очень удобно, и объяснять никому не нужно, кем работаешь, сами додумают.

Подперев рукой подбородок, я с тоской наблюдал, как сгущались сумерки, запуская свои тёмные руки во все углы и с удовольствием там шарясь. Э-эх!

То ли от алкоголя, то ли ещё от чего мне вдруг почудилось, что комната как-то изменилась, словно вместе с тьмой ко мне пробралось что-то ещё или, наоборот, я переместился в какое-то другое место, оказавшись там теперь непрошеным гостем.

Что-то копошилось за спиной, кряхтя и неразборчиво бормоча, а я сидел, вжавшись в спинку кресла, и боялся пошевелиться, как старый сумасшедший. Да и видок у меня был подходящий: волосы отросли длиннее положенного и теперь торчали во все стороны, напоминая чем-то воронье гнездо, замызганные пятнами жира и красок штаны-спортивки, растянутая фуфайка, поверх всего небрежно накинут старый плюшевый плед, ниспадающий с плеч подобно плащу. Ни дать ни взять принц-бомж. И Муза тогда у меня самая подходящая получается — принцесса с ублюдочным характером, как ей там моча в голову ударит, так и бесится да хуевертит.

— Апчхи-иии! — громко чихнул я, напугавшись сам. И так мне вдруг стало весело, что, глотнув ещё водки и посмеиваясь над своими детскими страхами, я встал и включил свет. Комната как комната, точно моя. Ну кто ещё в этом свинарнике жить — то будет?

Окинув взглядом поле боя, я уткнулся в дверь, точнее, в шкаф, за которым она пульсировала, словно живая. Вот оно что! Вот она виновница всех моих бед!

Минут с десять мы пялились друг на друга: я на неё, а она, я уверен, даже из-за деревянной стенки на меня. Мне стало её как-то жалко — алкоголь часто превращал меня в сентиментальную нюню, — поэтому пил я исключительно дома, чтобы не позориться и не делать глупости, как сейчас например.

В общем, чертыхаясь, я этот треклятый тарелочкин дом отодвинул к часу ночи, на радость всех соседей, живущих подо мной, потому что скрип и визг стояли нереальные, как если бы я вдруг решил играть на скрипке, возомнив себя великим скрипачом, хотя до этого ни разу не держал её в руках. Недовольные соседи пару раз ударили по батарее, разбудив кого-то ещё, кто с силой продубасил по трубе какое-то подобие государственного гимна, и всё стихло. Гимн у нас мог исполнить только мерзкий старикашка, вроде ветеран, как он говорил, но мне слабо верилось, что в шестьдесят с хвостиком он мог там с кем-то воевать, кроме стакана и дивана, но с ним никто не хотел связываться. Уж очень он всех уже достал, чуть что — и участкового вызывает, в лучшем случае.

На холсте дверь вышла не такой уж и страшной, вполне обычной и симпатичной, а вот я уже был свински пьян, посему заснул где-то между коридором и туалетом. Как не сложно догадаться — проспал, утром собирался пулей, одной рукой брился, второй — держал кружку с заранее приготовленным на опохмел бульоном, который полагалось выпить ещё вчера, но не срослось. Что-что, а удовлетворять базовые потребности бабушка научила меня на пять с плюсом. А то приходилось бы сейчас ютиться в однушке с Варькой и её безумной кошатиной. Собрав волосы завалявшейся денежной резинкой, я наспех ополоснулся, чтобы не вонять, как завсегдатай обезьянника, натянул первое, выпавшее из шкафа, помчался на работу.

Уже на «складе» вспомнил кое-что, отчего волосы на голове зашевелились от ужаса. Собираясь, я краем глаза заметил, что картина исчезла с мольберта, но впопыхах не придал этому значения. А означать это могло одно: поскольку в пресловутого Буку, живущего под кроватью, я не верил лет с пяти, кто-то или что-то вчера посетило меня оттуда.

Меня прошиб холодный пот от мысли, что так можно быть ограбленным, если не убитым. Времена-то вон, какие пошли. Может, эта дверь — происки криминальных авторитетов, которые так избавляются от одиноких собственников квартир под покровом ночи? Скажете, бред? А я бы поверил. Недавно в соседнем отделе рассказывали свежие сплетни, как в больничку местную привезли мужика, которого кто-то живьем закопал, а стоило тому домой вернуться, как его снова повязали и отправили на тот свет уже окончательно. А такой район раньше тихий был, ночью можно было ребёнком, одному идти через промзону и муха бы не обидела.

Кое-как, наврав с три короба про звонившего соседа, которого я якобы заливаю, отпросился с работы, провожаемый тяжёлым взглядом начальника, не верящего ни одному моему слову. С другой стороны, я бы на его месте тоже не поверил бы про дверь, ещё бы и санитаров вызвал для надежности. Ну белочка приходила, ну с кем не бывает.

Смотрю я на водворенный, на место шкаф и думаю: я взрослый мужик, разменявший третий десяток, похоронивший единственного близкого мне родственника после рано умершей матери — бабулю, который не верил до недавнего времени ни во что паранормальное, боюсь Буку, который существует разве что в детских пугалках, рассказываемых у костра в деревне. Зато больше суток жить вместе с загадочным порталом, да ещё и спать вместе с ним, не блокируя его, ни капли.

Вечерело. На улице темнело быстро, как и положено осенью, ранние вечера с прохладцей, загоняющие людей в их панельные норы. А мне тем временем хотелось куда-то убежать.

Тьма снова забралась ко мне на предпоследний этаж. Её длинные гибкие щупальца проползли у меня под ногами, привычно стремясь попасть в укромные углы комнаты, чтобы полакомиться моими страхами и нервозностью. С лицом всё понимающей и всепрощающей богини Канон я вышел в коридор, походу зажигая свет в квартире. Повезло, что сегодня его не отключили, и не придётся снова сидеть со свечами. Тьма отступила, выдворенная за пределы моего обиталища. На этом наше соседство на сегодня закончилось, потому что спать, вестимо, я буду на кухне и с ночником, как маленький перепуганный мальчишка.

Сегодня я не рисовал и вообще подумывал о том, чтобы избавиться от всех орудий художника и зажить жизнью обывателя — днем работать, ночью спать. Завтра, наверное, позвоню отцу и мачехе, попрошусь пожить у них недельку-две, мол, соскучился, пустите блудного сына.

Свет мигнул, но не погас, за окном завыла собака, которой тоже было страшно ночевать совсем одинёшенькой в темноте. А жемчужина моей кухни и причина ежедневного мигания света и выбивания пробок, радостно булькая, вскипятила мне воды для чая, чтобы скоротать эту ночь. Чувствую, что такими темпами вся моя зарплата скоро будет уходить на оплату счетов за электричество.

С громким хлопком в коридоре перегорела лампа, и за окошком без того густая, как деревенская сметана, темнота сгустилась в бесформенный силуэт или какую-то тучку и стала злобно пялиться на меня, не в силах отпереть запертую на щеколду дверь. М-да, ссать сегодня придётся в раковину.

— Не пущу, даже не надейся, — показав ей средний палец, я продолжил прихлебывать чай и заедать его вареньем из стеклянной розетки.

Так и прошла моя ночь, спал я плохо, урывками, всё время снилось, что кто-то чёрный стоит посреди моей комнаты вместо меня вчерашнего и смотрит на дверь за сервантом. Чёрный человек временами хмурился и что-то бубнил, но не буянил. Потом во сне с громким хлопком погасла лампа в коридоре, и гость направился туда, пощёлкал выключателем, но свет и не думал загораться снова. Тогда он, словно зная мою квартиру, как свои пять пальцев, вернулся обратно и достал из-под кровати коробку с хозяйственными мелочами, где я хранил запасные «прозрачные груши». Так уж я их называл в школе, когда на слабо засунул её себе в рот в компании одноклассников; помнится, бабушка не знала, куда себя деть в больнице от стыда, где все смотрели на меня как на круглого идиота. Чудо, что я не прокусил лампочку и не порезался. Проверив целостность пружины, он принёс из комнаты стул и, забравшись на него, сначала выкрутил почерневшую лампочку, а потом заменил на новую.

Оглянувшись на светлый прямоугольник в кухонной двери, он, было, подёргал ручку, но услышал чей-то голос, явно не желающий, чтобы он в ту кухню попал, вернулся в комнату.

Что было потом, я не узнал — проснулся. Я всегда встаю без будильника, потому что лучший будильник — это наш сосед с гимном и с чёртовой радиолой, которая этот гимн проигрывает, не удивлюсь, если с винила. У нас в детстве в деревне, где раньше у бабушки был дом, тоже была такая на ножках, ловившая волны невесть откуда и игравшая какую-то какофонию вперемежку с помехами.

На работе пришлось написать объяснительную, и так было ясно, что если получка будет не макаронная — хотя, нас не обижали, честно скажу, — то получу я значительно меньше остальных. Ну и ладно, в конце концов, и не из такого говна выплывали, пойду снова полы в морге мыть да жмуриков таскать. Да-да, именно этот человек боится спать без света, как бы парадоксально это ни было.

В обед я выбежал на улицу и из автомата, потратив мелочь, позвонил своим старикам и напросился в гости, они вроде даже были рады. Или мне так показалось.

Домой я вернулся в приподнятом настроении и так, наверное, и лёг бы спать, если бы на автомате не щёлкнул переключателем в прихожей, тут же озарившейся светом поменянной лампочки. Тут меня прошиб озноб второй раз за два дня. От греха подальше я снова щёлкнул переключателем и сайгаком пронёсся в ванную. Там, сидя на краю чугунной ванны, я пытался переварить связь сна и реальности. Уже и неясно мне, кто ввернул новую грушу, будь то Бука, Чёрный человек да хоть сам Дьявол, чёрт его дери!

Раздался стук, потом второй, громче и требовательнее, потом третий, четвертый, пятый, право слово, совсем бессовестные люди пошли, тарабанят и тарабанят на ночь глядя, неужели неясно, может, меня и дома ещё нет?

Я вышел из уборной, огляделся, прислушался и хотел уже ответить, что иду, как осёкся на полуслове.

В нашем доме ходила давняя байка, в которую верил и стар и млад: говорили, что есть в нашем городе (да-да, конкретно в нашем, ни в чьём другом) одно злое, любящее пакостить людям существо, удачно замаскировавшееся под дедульку-работника социальных служб. Приходит оно в любое время дня и ночи и стучит в дверь, и не дай бог, ты ему откроешь или посмотришь в глазок, он принесёт в твой дом несчастья, болезни и смерть. Я в это верил, разве что в детстве, а бабуля моя ,хоть и состояла в партии, принимала байку за чистую монету, как вы могли догадаться, глазок у нас был заколочен, звонок отсутствовал, как и у всех остальных в панельке. И все мы друг другу стучали и сообщали кто мы, называя себя. И я бы и сегодня не поверил, но лампочка как бы намекала, что нет ничего невозможного.

Минуты тянулись так, словно я стоял перед дверью целую вечность, но вскоре послышалось шарканье и вскоре новые удары, но уже в соседскую дверь. Ох блин! Вот не повезло кому-то. Я-то заветы бабушки помнил, да и просто боялся нехороших людей, поэтому дверь не открывал, а в соседнюю квартиру недавно переехали новые жильцы, молодожены с годовалой дочкой. Уж не знаю, какими правдами и неправдами Савелич — предыдущий жилец — им эту квартиру втюхал, наверное, просто дёшево, но «Слушать вашу ересь и хуйню я не стану!» — категорично отрезал глава семьи и спустя два громких поворота ключа в замке распахнул свою дверь, громко ударив ею о стену и рявкнул в пустоту:

— Я тебе дам хулиганить, озорник херов!

В тамбуре наверняка никого не будет, он осмотрится по сторонам и с чувством захлопнет дверь, впустив к себе недоброжелательного посетителя. Возможно, как и в дворовых россказнях, спустя годы он вспомнит этот день и поймёт, что кровь близких на его руках, но будет уже поздно.

Колени внезапно стали мягкими, как пластилин, и я осел на пол, чувствуя, как бешено, стучит по ребрам сердце, отдаваясь в голове тяжёлым гулом. Пронесло.

Конечно же, теперь не стоило допускать и мысли о том, чтобы переночевать не дома, зато можно было позвать к себе кого-то.

Сказано — сделано.

Один звонок и через полчаса в гостях у меня Варька в пальто поверх тонкого халатика, завершали образ высокие сапоги на маленьком каблучке и бигуди. Хорошо, что она в соседнем подъезде живёт. Не успев войти в квартиру, едва переступив порог, она сморщила курносый носик и недовольно спросила:

— Чем воняет у тебя так, Устин Акимович?

Я принюхался, отчасти пошмыгав носом. Дом пах домом, как обычно, хотя, наверное, для моей бывшей он пах смесью затхлости, пыли, водки с пивом, масляных красок и клубничным вареньем.

— Холостяцкой жизнью.

-Да, нет, больницей какой-то.

-А-аа, — с пониманием протянул я, — «этот» приходил сегодня, так что не стой в дверях, не соблазняй разных сущностей зайти ко мне на чай.

Мигом она впорхнула в прихожую, захлопнула дверь и принялась с проклятиями раскручивать бигуди, выпуская огненные кудряшки. Я внутренне содрогнулся, наблюдая за тем, как она раздевается, холодно же, осень на улице.

Не став больше стеснять гостью своим присутствием, я удалился, раскочегаривать свою жемчужину.

«Интересно», — подумал я — « а Варька считает ночь многообещающей раз так вырядилась?»

Зайдя на кухню, я замер на мгновение. На столе стояла банка с вареньем, чашки и розетки, хотя я точно помнил, что убрал их утром.

-Что стоишь, иди, показывай мне свой чудо прибор. Все бабки у подъезда про него только и говорят.

— С чего бы?

-Как с чего? Думаешь, только у тебя пробки вышибает?

Я повертел головой в поисках расхозяйничевшегося посетителя, но кухня была пуста. Сопровождаемый старушечьим бурчанием Варьки по поводу «холостяцкой жизни», я привычным движением сполоснул фаянсовый чайник в горошек водой из-под крана и поставил на стол дожидаться кипятка, за то время слазив в шкаф, висящий на стене около окна и достав красную жестянку в точно такой же горох, что и посуда, с надписью «Соль»,я отправил ее к остальным.

— Соль?

— Да, соль.

Краем глаза, возясь около плиты, разогревая хлеб на маленькой чёрненькой сковородке, я отметил как рыжеволосая постоянно вертела головой, то кивая, то покачивая ею из стороны в сторону, словно бы с кем-то общалась. Но, честно говоря, я привык. Она и не такие фортели выкидывала в бытность нашей совместной жизни. Чего стоит одна история как она спасла кого-то застрявшего в мусоропроводе (кого она объяснить не утрудилась) в час ночи, а потом ещё притащила этот черный ком волосьев и перьев домой, чтобы «напоить молочком и утешить», помнится, именно так она и сказала.

Со свистом чайник щёлкнул, оповещая меня, что закончил. Молодец какой, солнце моё ненаглядное.

-Правда что ли?

Уйдя в свои мысли, я и не заметил, как по привычке принялся рассуждать вслух.

— Заведи себе кого-нибудь уже, хоть хомяка.

Пропустив мимо ушей её слова, я слегка ошпарил внутренности заварочного чайника кипятком, наклоняя его в разные стороны, чтобы прогреть стенки как следует, потом вылил воду в раковину, набрал две с горкой ложки чайных листьев из жестянки и закинул в чайник, немедля ни секунды залив их бурлящей жидкостью. Вот и всё, закончилось таинство заваривания, теперь надо подождать с десяток минут и можно разливать по чашкам.

Ловко извлекая из шкафа с полотенцами красивые салфетки, я как фокусник, желающий понравится зрителю, разложил их на столе, придав кухне уютную атмосферу.

-Эй, — окликнула меня гостья, — ты, где так чай научился заваривать?

— М? — я задумался. И, правда, никто меня этому не учил, бабушка так вообще заваривала чай старым советским способом, один раз в неделю, а после доливая в темную жижу горячую воду. Под конец жизни она стала очень экономной.

— В телевизоре подсмотрел, наверное, — соврал я.

Почему-то мне не хотелось даже своей бывшей говорить, где и при каких обстоятельствах я научился заваривать чай. Тому была причина.

Варя человек необычный, что чисто внешне, что по характеру. В первые встретились мы, будучи студентами -второкурсниками. В тот вечер у нас намертво забился мусоропровод и я, кляня соседей, отправился выбрасывать мусор на улицу. Напротив дома стояли баки под навесом. Была зима, холодно ужасно, стоило только выйти из подъезда, как от мороза защипало глаза и в носу. Кутая лицо в шарф побелевшими руками, потому что перчатки я взять, не додумался, краем глаза заметил что-то тёмное метнувшееся откуда-то сбоку. Порядком испугавшись, я, перепрыгивая сугробы, помчался к помойке. Сейчас или никогда. Но до цели я не добежал. Нечто запрыгнуло мне на спину с громким рычанием и принялось рвать когтями меховую шапку. Я упал в снег, ведь лежачего не бьют. Оно продолжало бить меня лапами, издавая при этом угрожающие звуки.

-Мымра! Мымра, что ты делаешь?! Отпусти человека!

Раздалось откуда-то сверху и вскоре тяжесть, давившая мне на шею, исчезла. Я вскочил и принялся озираться по сторонам. Рядом стояла тоненькая девушка в домашнем халате и резиновых сапогах на босу ногу, в руках у неё извивалась чёрная кошка. Видимо, вышеупомянутая Мымра.

Я открыл рот, намереваясь высказать хозяйке чудовища все, что я о ней думаю, но осекся на полуслове. Было что-то знакомое в её образе. Как будто я где-то уже видел эту сцену. Такой же снег, такой же мигающий свет фонарей, такая же рыжеволосая полураздетая девушка. Но чего-то, точнее кого-то здесь не хватало. В голове всплыло воспоминание событий, произошедших, когда я в детстве упал в колодец во дворе дома. Да, он до сих пор стоял там же, надежно заколоченный листом жести.

Я тогда приехал пожить у бабушки после смерти мамы и через какое-то время из любопытства полез осматривать кладезь, в поисках приключений, не иначе. Куда и свалился, разбив голову. Схватились меня не сразу, только, когда отец вечером приехал в сопровождении своей знакомой, ставшей впоследствии моей мачехой.

Но, заметим, что моя история и история, рассказанная родственниками, разительно отличалась. С их слов, я несколько часов пролежал в беспамятстве, от чего они боялись, что врачи меня не вернут. Я же чётко помнил, как вылез из колодца, отчего-то закрытого, но с небольшим лазом сбоку, откуда я маленький с лёгкостью выбрался. На улице была зима. Свет высоких фонарей тускло освещал улицы, припорошенные снегом. По одним из них на ограде, выкрашенной в зеленый цвет, сидели двое. Она — в тоненьком халатике с копной рыжих непослушных волос и босыми ногами. И оно — высокое, ростом где-то в половину фонарного столба, васильково-серого цвета существо, внешне похожее на блоху с человеческим лицом. Вместо передних лапок множество длинных человеческих рук, лишённых кожи и мяса. Сейчас я бы точно испугался, увидев такое, но в детстве всё неправильное воспринимается как-то иначе, по-доброму.

-Тётенька, — окликнул я незнакомку, — скажите, как мне отсюда выйти?

Она повернула ко мне голову, казалось, она только сейчас обнаружила моё существование в этом мире, лицо её исказила гримаса удивления. Возможно, она даже была шокирована мной.

— Паша, ты, что здесь делаешь? — спросил Блоха.

Вы думаете, я испугался? Конечно же, нет. Подумаешь, выбрался из колодца, куда упал летом, в зиму, где непонятно что или кто знает моё имя.

— — Я домой хочу,- канючил я, надеясь, что эти двое мне помогут.

Снежинки, падавшие с неба, припорошили мои волосы и плечи, но мне совсем не было холодно. Страшно мне тоже не было.

-Ты откуда?! Тебе нельзя здесь быть! — закричала «тётенька»

-Из колодца, — ответил я и разрыдался. Всё, что накопилось в последнее время, вылилось в этом плаче. -Не кричите на меня, тётенька, у меня мама умерла недавно, не кричите! — захлёбываясь слезами, причитал я.

-Ну-ну, не плачь, — Блоха похлопал меня по плечу одной из своих рук, — лучше скажи, как ты сюда попал?

Я, продолжая плакать, показал пальцем на колодец, совсем не понимая, почему они такие непонятливые.

Девушка тем временем подошла к нему и принялась рассматривать и наконец, нашла лаз.

— Вот оно! Теперь ты можешь пойти домой. — Она наклонилась ко мне и стряхнула с макушки снег, — Не грусти. Это больно, но, я верю, ты справишься.

Отчего-то мне вдруг захотелось поделиться с этими двумя своей сокровенной тайной. Я поманил их рукой к себе.

— Что такое? Ты хочешь что-то мне сказать?

Я помялся, мне было очень совестно перед всеми, особенно, перед бабушкой, разбитой горем, но ведь я дал обещание, что никому не скажу.

-Мне очень стыдно, — начал я, шаркая ногой по снегу и выламывая себе пальцы, — но я сказал неправду, на самом деле я знаю, кто проник к нам в дом в тот день. Это не Чёрный человек.

Незнакомцы встрепенулись и замерли, ожидая продолжения.

Выкручивая себе пальцы, я задумался ненадолго.

— Но я, правда, обещал никому не говорить.

— Тогда, может, скажешь мне? На ушко? — спросила красивая девушка, наклонившись ещё ближе и взяв мои руки в свои. Её ладони были тёплыми, а от неё самой пахло сухоцветами, как от бабушки.

Я кивнул и, встав на цыпочки, прошептал тихонько имя, мучавшее меня так долго. А потом развернулся и втиснулся в ставший уже и меньше лаз.

Проснулся я в больнице в окружении близких. Сколько бы я не рассказывал и эту историю, никто мне не верил. Да, и девушку, которой я поведал свой секрет, я больше не видел.

В комнате что-то с грохотом упало.

«Ну, началось»,- только подумал я, как Варька подорвалась ,будто ей вожжа под мантию попала и помчалась на звук.

— Ой, блин! — звонко воскликнула девушка, когда я подбежал к ней со спины.- У тебя крысы дома, ты в курсе?

Звонко хлопнув себя по лбу ладонью, я с облегчением обрадовался, что двери она не заметила.

-Давай, я тебе Мымру принесу?

Мымрой звали её кошку, что грызла всё плохо лежащее и свела нас в тот зимний вечер, атаковав мою несчастную шапку. На самом деле, как рассказывала, однажды, после бурной ночи Варька, она подобрала пищащий блохастый комок на улице, когда возвращалась с прогулки на санках с намерением назвать его Муркой. Но стоило их бабушке взять его за шкирку и придирчиво осмотреть, как она вынесла неоспоримый вердикт — Мымра.

И не прогадала, кошка своему имени соответствовала процентов на двести.

Но сейчас я был готов приютить хоть черта лысого, только бы не одному коротать вечера в своей берлоге.

Я развёл руками, мол, неси, как-нибудь потеснюсь, накормлю.

Это была моя первая тактическая ошибка из вереницы, потянувшейся за ней.

Не знаю на что надеялась Варя, но, как вы можете предположить,мы просто попили чай, поговорили о былом и скоротали ночь,сидя друг напротив друга за столом. Всё чин чинарём, никаких пошлостей.

Утром она вихрем пронеслась по квартире, собрала все бигуди и вылетела вон — собираться на свою загадочную работу, о которой она вчера мельком упомянула. Глядя на её сапоги на босу ногу и тончайший халатик под пальто, я гнал от себя непристойные мысли о характере её труда.

Я же отправился на работу, как обычно. День был абсолютно ничем не примечателен, поэтому я его не запомнил.

Зато вечер выдался богатым на события. Начать хотя бы со шпаны, которая преследовала меня от метро до дома, к несчастью, именно сегодня не горел ни один фонарь на улице, а в близлежащих домах ни одно окно. Веерное отключение, мать его. Поняв, что так просто они от меня не отвяжутся, я побежал. А они за мной. До подъезда мне не хватило пару минут, как меня схватили и повалили на асфальт лицом вниз. Чьи-то руки с цепкими пальцами тут же принялись обшаривать мою одежду и карманы на предмет наличия денег. Что же, им не повезло точно так же, как и мне. Денег у меня не было. Разозлённые подростки, это я понял по их ещё звонким не сломавшимся голосам, от души отлупили меня ногами, и казалось, ушли, оставив в покое. Но я рано радовался. Стоило мне подняться на ноги, и опасливо озираясь, двинуться к подъезду, как затылок мне пронзила острая боль. Я качнулся, стараясь ухватиться за что-то и удержать равновесие, но тщетно. Лёжа на земле, я слышал удаляющиеся шаги , видел пятно крови, расползающееся из-под моей щеки, и очень хотел, чтобы сейчас зажглись фонари, кто-нибудь бы вышел выбросить мусор и заметил меня.

Никто не выходил, а сознание медленно погружалось во тьму.