За окклюментными щитами (гет)

Примечания:

? Увидев арт одной волшебницы (https://t.me/kedrobo/26) еще в начале сентября, я решила, что точно напишу осеннюю историю про любимых Северуса и Гермиону. Больше месяца история не приходила. Но чудеса случаются — так что скорее читайте

? Эстетики к работе на канале https://t.me/lynadel_fb/49 и https://t.me/lynadel_fb/64

? Описание: Северус Снейп не любил осень. Она приносила только боль и уныние, но одна особенная девушка, теплая, как сентябрьский осенний денек и яркая, как кленовые листья, ворвалась в его жизнь и нарушила устоявшийся порядок.

---

Октябрь 2008 года. Лондон.

К середине осени все выцветает. Теряет краски, облачаясь в унылую серость, которая является отражением его состояния. Не то чтобы он против серости. Северус к ней привык.

На лужах появляется тоненькая корочка льда по утрам. Таким же льдом покрывается и его сердце, окутывая его очередным слоем. И этот лед ни сломать, ни раздавить ногой, настолько он крепкий, настолько он давний, как льды Антарктиды, под которыми спрятана целая эпоха. Но Северус благодарен ему. Он сковывает, дарит тупое онемение, позволяет пережить ту страшную ночь, не сходя с ума от вины, сожалений и непоправимых ошибок, раздирающих изнутри грудную клетку так, что там наверняка все в шрамах.

Он чуть сильнее стискивает бумажный стаканчик, в котором остывает американо с двойным эспрессо и плотнее закутывается в свой шарф, пряча подбородок и нос в теплую шерстяную ткань, подаренную ею. Она словно всегда знает, что ему не хватает тепла, обнимает нежно, прикасается теплыми пальчиками к плечам, осторожно и почти невесомо, словно боясь спугнуть его.

Ее рука теплая. Как и была рука той, что всю жизнь сидит у него в сердце осколком льда. Осознанным одиночеством, таким холодным и жутким. Его рыжеволосая девочка была такой яркой, солнечной, доброй и ласковой. Но для него со временем тепла у нее не осталось. А без ее света в его душе поселился беспросветный мрак. Впрочем, с этим другом он знаком с самого детства…

Северус делает глоток горячего горького кофе, вглядываясь в идущих мимо людей. Кутаются в шарфы, закрывают лица от капель дождя, борются с порывами ветра. Они торопятся, не обращая внимания на серый монохром, в котором было столько красоты и спокойствия. Деревья уже осыпались коричневой листвой, укрыв мокрый асфальт и раскрасив его яркими пятнами.

Он мог бы любить осень. Но октябрь однажды разделил его жизнь на «до» и «после». Северус помнил все, как будто это было вчера. Помнил то чувство ужаса от разверзшейся под ногами пропасти, в которую он упал. И в которой жил все это время. В непроглядной тьме, в своем собственном аду. И он знал, что по-другому не будет теперь, что он обречен бродить в темноте до конца жизни, закрывшись на семь печатей. Он сам выбрал для себя это, лишь изредка поднимал голову, глядя на яркий свет бурлящего счастьем мира. Он этим счастьем был обделен. Он смирился, почти смирился. А потом ему протянули руку — теплую маленькую ладонь, которая с неожиданно крепкой хваткой вцепилась в него и потянула наверх из пропасти, в тот самый мир.

Северус снова пьет кофе, неторопливо бродя по аллее. Под ногами хрустят листья, звуки улицы и моросящего по крышам дождя успокаивают, а чуткий нос улавливает влажные запахи земли и опавшей листвы, которые приносит ветер, и, может, ему чудится, но он определенно чувствует легкие аппетитные нотки потрясающих свежих сконов⁽¹⁾, сырных, кажется. В груди становится чуть теплее. От кофе ли, а, может, от воспоминаний.

— Попробуй, попробуй, Северус, — она с самоубийственной настойчивостью тычет в его лицо булкой, а он, морщась, отнекивается:

— Я не ем уличную еду, Гермиона, — Снейп недоверчиво смотрит на выпечку в ее руках, и она напускает на себя оскорбленный вид. — Противно даже представить, кто лапал это тесто.

— Это проверенное место, — заявляет она и пожимает плечами, а потом отламывает кусочек и отправляет его в рот. Жует и мычит от удовольствия, закатывая глаза. — Божееее, как это вкусно.

Снейп не может оторвать от нее взгляда, а потом открывает рот, чтобы соврать, что его не впечатляет эта сцена, но она изворачивается и засовывает кусочек скона ему в приоткрытые губы. Ее палец касается его языка, она смеется искристым смехом над его каменным лицом и по инерции одергивает руку, облизывая палец. Потом под его взглядом тушуется и заливается румянцем с тихим «ой». Намного позже Гермиона говорила, что это был их первый поцелуй.

Тепло. Ведь впервые он ощутил его в районе сердца, когда эта несносная девчонка появилась в его жизни. Несмотря на то что повод был довольно официальный и раздражительный — ему нужно было запатентовать зелье в отделе, где она работала. А она вместо того чтобы просто поставить печать, как делали несколько раз до нее ее коллеги, решила пойти по протоколу и устроила ему такую головную боль с тестированием нового зелья на всех этапах, что он первое время хотел ее придушить и тепла, конечно же, никакого к ней не чувствовал. Но тогда она впервые за много лет заставила вылезти его из ледяного панциря, который он наращивал с каждым годом. Заставила испытать хоть какие-то эмоции.

Злость, раздражение, недовольство, а потом смех.

Это случилось так неожиданно. Она снова ходила в его лаборатории со своим блокнотиком, с умным, дотошным видом, который его бесил. Поправляла очки на носу, без конца засыпая его вопросами, и лезла любопытным аккуратным носиком везде, куда не следовало. И стоило ему отвлечься, как он услышал взрыв, порывисто развернулся и увидел пылающую праведным гневом мисс Грейнджер, обтекающую слизью флоббер-червя и напоминающую Гринча из-за ее зеленого цвета. И вместо того чтобы наорать на нее за то, что полезла куда не надо, он вдруг почувствовал как в груди разрастается смех, словно лавина, которую не сдержать. И он, откинув голову, расхохотался в голос, пока тоже не получил слизью в лицо. Мисс Грейнджер не умела веселиться над собой, как он понял и, психанув, собрала остатки с себя и швырнула в него, а потом, вздернув нос, потребовала проводить ее в его ванную комнату.

Трепет. Его он испытал, когда, помогая убрать слизь флоббер-червя из ее волос, впервые заметил изящный изгиб шеи, упругие завитки каштановых волос, мягкость кожи. И даже сквозь отвратительную слизь флоббер-червя, пробивался ее головокружительный аромат. Пахла Гермиона прекрасно. Ему постоянно хотелось уткнуться носом в ее волосы и дышать ею.

К нему давно никто не прикасался. И когда Грейнджер предложила помочь убрать слизь из его волос, отмахнулся от нее. Но на нее его грозный вид впечатление не производил, поэтому она, цокнув и закатив глаза, убрала его руки и настойчиво принялась помогать. Тогда ему захотелось прикрыть глаза и отдаться на волю ее прикосновений. Это было неожиданно приятно. А когда она вышла из душа, обмотанная всего лишь полотенцем, потому что ее вещи он в этот момент очищал от слизи, у него пересохло во рту. И тогда он попытался вспомнить, когда у него была женщина в последний раз.

Возможно, это было лишь обыкновенное влечение, которое трансформировалось в прогулки после работы, во встречи в кафе в обеденный перерыв, завтраки по выходным.

Однажды они должны были встретиться в кафе в субботу, но она позвонила ему и сказала, что не сможет. По голосу он понял, что она заболела.

— Тебе нужны зелья? — поинтересовался Северус, пытаясь убедить себя, что делает это из вежливости.

— Нет, я давно не пью зелья, — отмахнулась она, — я схожу в аптеку и куплю все необходимое.

— У тебя есть температура?

— Небольшая.

— Тогда не стоит выходить, на улице прохладно. Пришли мне список, я куплю и занесу тебе.

Он принес ей лекарства, а она не хотела его впускать, попросив оставить их у порога, чтобы не заразить. Но Северус настойчиво толкнул дверь, а потом просто не смог уйти.

Забота. Мог ли он подумать, что держать ее на руках, гладить спину, перебирать волосы, чувствовать ее дыхание на своей шее окажется таким наполняющим его. После стольких лет полнейшего отсутствия хоть какой-то заботы, такие вещи казались слишком значимыми. Он полюбил заключать ее в кольцо своих рук после трудного дня, и не выпускать даже когда приходило время. Ему нравилось ощущать сквозь дрему, как она целует его утром, прежде чем начать собираться на работу в Министерство, а потом встать и обнаружить, что она приготовила для него завтрак.

Эйфория. От запаха ее кожи, от ее податливого отзывчивого тела под ним. От их бессонных ночей, долгих поцелуев вечерами перед камином, объятий. От сладкого голоса, шепчущего его имя. От ее взгляда снизу вверх и этого сводящего с ума выражения полной покорности его воле. От чертиков, пляшущих в ее глазах, когда она утаскивает его в магазине в укромный угол, чтобы страстно и многообещающе поцеловать. Оттого, что заводит его, даже не представляя, как легко у нее это получается.

Счастье. Она научила видеть его в таких мелочах. Выстраивала из счастливых моментов его новую жизнь, как по кирпичикам возводила новую стену, которая отгораживала его от прошлого. Он видел счастье. В их долгих разговорах, когда, открыв бутылку ее любимого вина, он разливал его в бокалы и рассказывал ей что-нибудь. Его речь текла беспрерывным потоком, а она завороженно слушала, едва не открывая от восторга рот, а потом выдавала что-нибудь такое, что заставляло его мозги работать в усиленном режиме. Они бесконечно спорили и препирались, и это было чертовски приятно, особенно когда она, не в силах найти аргументы, вдруг прищуривалась и начинала вести параллельную нечистую игру, которая обычно заканчивалась в спальне. Он и подумать не мог, что разговоры могут быть такими приятными, даже когда они обсуждали последние сплетни Скитер, прочитанные книги, ее работу.

А еще настоящим счастьем стало вместе проснуться в выходные и никуда не спешить. Это были потрясающие несколько месяцев, лучшие в его жизни. А потом наступил октябрь, первый октябрь с Гермионой, и Северус все испортил. Привычные для этого времени, взращиваемые всю сознательную жизнь эмоции, столкнулись с совсем новыми, неокрепшими, появившимися всего полгода назад. У них не было шансов. Они оказались растоптаны, растерзаны тем негативом, что поднялся внутри него, а он не сдержал.

Северус мог быть невыносимым, а когда он запутывался в собственных чувствах, то был невыносимым вдвойне. А он запутался. Ведь тот осколок льда, что сидел в его сердце, растаял благодаря ей. И он столкнулся с пустотой, как будто, то из чего он состоял, как личность, у него отняли. Все поменялось слишком быстро по его меркам. Он вел себя отчужденно и замкнуто, а Гермиона, дотошная, несносная гриффиндорка, никак не хотела оставить его в покое. Она допытывалась, хотела поговорить, хотела помочь, а он оттолкнул ее:

— Тебе лучше уйти, Гермиона.

Шок. Молчание. Она берет себя в руки, сглатывает и делает шаг навстречу.

— Ты же знаешь, что можешь мне сказать.

— Нет, не могу, — он уходит от нее на кухню, но она идет следом.

— Тебе нужно время? Нужна поддержка?

— Это все ошибка.

Он тут же жалеет о своих словах, которые оседают тяжестью в воздухе, липким чувством непоправимого. Он ведь даже не имел в виду то, что сказал. В этом «ошибка» было так много. Но получилось однозначно плохо. Северус бросает на нее взгляд и видит всеобъемлющее понимание. Что-то внутри него злится от этого, а что-то хочет заключить эту удивительную женщину в объятия. Он качает головой, поджав губы, протягивает к ней руку, но Гермиона разворачивается, взмахнув кудрями, и вылетает из его квартиры, даже не захватив пальто. Снова сожаление сковывает сердце, но он не догоняет ее. Просто хватает кружку, швыряет ее об стену, разрываясь от этих непонятных чувств внутри, а потом просто закрывает лицо руками, тяжело дыша.

Он все-таки ненавидит осень.

А еще два следующих дня он ненавидит себя, особенно сильно, когда натыкается на вещи Гермионы повсюду. И неожиданно больно не от воспоминаний об октябре 1981, а от собственных слов в ее адрес. Она больше не приходит, и тоска селится где-то в области груди, своей силой заглушая все остальное. А еще осознание, что пустота от отсутствия этой девчонки ощущается сильнее, чем пустота от отсутствия того куска льда в сердце, который был с ним почти тридцать лет. И Северус понимает, что все осталось позади — боль, вина, сомнения и страдания.

Почти ощутимо можно почувствовать только тоску. По Гермионе. По улыбке, смеху, ее искрящимся глазам. И пустота внутри трансформируется в цель. Именно она приводит его в их кафе возле его дома, а потом на эту аллею и дальше, по улицам между спешащими и прячущимися от непогоды людьми прямо к Министерству.

Она выходит одна, не глядя на дорогу. Что-то увлеченно ищет в своей сумочке. Пальто расстегнуто, на шее небрежно висит накинутый в спешке шарф, волосы разметались по плечам кудрявыми волнами. Северус осторожно берет ее под руку и тянет на себя. Она удивленно приоткрывает рот, оказываясь в его объятиях, потом мгновенно принимает строгий вид, упирается ладошками в грудь, желая отстраниться. Но его рука на ее талии не дает этого сделать.

— Чем могу помочь, мистер Снейп? — язвительно цедит она, вкладывая в свои слова побольше яда, прямо как он вначале их отношений. — Принесли мои вещи?

Он принимает задумчивый вид и качает головой:

— Нет, скорее пришел за своим.

— И что же это? — она пытается вспомнить, есть ли у нее с собой что-то его, но его гаденькая ухмылочка путает мысли.

— Я уже нашел. Как раз держу в руках.

Гермиона прищуривается, внимательнее всматриваясь в его глаза, словно пытаясь понять, шутит он или нет.

— Сомневаюсь, что это то, что вы ищете, мистер Снейп, — сдержанно начинает она, но он видит по пульсирующей жилке на ее шее, как сильно бьется сердце. Его девочка никогда не умела притворяться.

— Мы оба знаем, зачем я здесь, — рука Северуса поднимается к ее лицу, ложится на щеку, пальцами зарываясь в такие шелковистые кудряшки. Она замирает, проникновенно глядя на него снизу вверх своими неповторимыми темными глазами. Северус серьезно смотрит ей в лицо, глаза в глаза, так близко, что хочется поцеловать, но он шепчет: — Гермиона. Прости.

Снейп чуть опускает голову, касаясь ее лба своим, и закрывает глаза, чувствуя, как ее руки с лацканов его пальто перемещаются на плечи.

— Ты назвал меня ошибкой, — она отрывисто дышит, прикрывает веки и сглатывает.

— Нет, не тебя, — он чуть качает головой. — Я сам… Нет. Моя жизнь — сплошная ошибка, Гермиона.

Гермиона вздыхает. Пару мгновений борется с собой и решает что-то, а потом обнимает крепче, впервые так требовательно и совсем неосторожно. Он открывает глаза и чуть отстраняется, чтобы снова посмотреть ей в лицо.

— Я не какой-то там домовой эльф, Гермиона, — произносит он, стараясь звучать строго, — меня не надо спасать, хорошо? — он дожидается пока она кивнет.

Гермиона закусывает губу, но неохотно соглашается. Северус гладит ее горящую от эмоций щеку и криво улыбается.

— У меня бывают плохие дни, но это не значит, что меня нужно из этого срочно вытащить…

— Но я не могу стоять в стороне, когда любимые люди страдают…

Она осекается, оба замирают. Гермиона испуганно смотрит на него, а Северус ошарашенно смотрит в ответ. Ее щеки заливает еще более сильный румянец, а выражение лица говорит о том, что она мечтает провалиться сквозь землю. Она сболтнула лишнего. Но Северус вместо испуга снова чувствует тепло. Склоняется к ней, целуя в лоб и, желая немного помочь ей сохранить достоинство, продолжает, словно ничего не заметил:

— Я уже почти смирился, что ты не станешь стоять в стороне, — он смотрит в ее растерянное лицо.

— Ты хочешь сказать, что тебе все-таки нужна моя поддержка? — вскидывает подбородок и прищуривается.

— Мне нужна ты. Даже со своей поддержкой, будь она неладна.

Гермиона смотрит на него укоризненно, но губы растягиваются в довольной улыбке. От нее становится тепло, а пустота внутри постепенно заполняется, пока взгляд неотрывно скользит по ее чертам. Он понятия не имеет, чем заслужил эту женщину. Но упускать ее больше не собирается. Обнимает за плечи, она обвивает рукой его талию, и они вместе идут прочь от ее работы, не замечая любопытных и ошарашенных взглядов волшебников, которые впервые видят их вместе. Завтра, наверное, Скитер напишет статью. Северус усмехается — будет что обсудить за завтраком.

???

Накануне Хэллоуина они договариваются, что проведут его отдельно. Такой вариант предложил Северус, и тогда ему это казалось разумным. Гермиона собиралась на семейный ужин к Уизли, а он хотел напиться, как и всегда в этот день. Но все что он мог к концу вечера, это пялиться в огонь отрешенным взглядом, оставаясь совершенно трезвым, и думать, что Гермиона наверняка отлично проводит время в окружении заботливого семейства.

Для него в этом году все было иначе. Бремя ошибок все еще давило на его плечи, но уже не разрушало изнутри. Ему не хотелось забыться в пьяном бреду, скорее он принял то, что случилось и, может, еще чуть-чуть простил себя. А вот одиночество нависало темной тенью и заставляло жалеть о том, что он, даже имея возможность сегодня быть с ней, так удачно эту возможность упустил.

От самоуничижительных мыслей Снейпа отвлекает стук в дверь. Он чуть хмурится и идет к выходу, открывает дверь и с удивлением видит Гермиону. На ее лице застывает неуверенная извиняющаяся улыбка, к груди она прижимает бумажный пакет, из которого торчат две бутылки, а в руках держит букетик из веточек рябины.

— Знаю-знаю, ты просил свободный вечер, но я подумала, вдруг ты тут плачешь в одиночестве и тебе нужна моя жилетка, — Гермиона кривовато улыбается собственной шутке и переминается с ноги на ногу, глядя на него. Потом, словно вспомнив про букет, торжественно протягивает его ему.

Северусу хочется рассмеяться от облегчения, что она здесь, от затопившей его нежности, от легкости, что он почувствовал, словно лишь один ее приход снял с его плеч непомерный груз. Он улыбается и притягивает ее к себе, а она с готовностью утыкается в его шею, обнимая в ответ.

Пока Гермиона рассказывает про вечер у Уизли, они располагаются у огня. Северус садится в кресло, а она по привычке на пол, рядом с ним, облокачиваясь на его ноги спиной. Протягивает ему бутылку и в ответ на его вздернутую бровь, поясняет:

— Обойдемся без бокалов, — она поднимает свою и стукает стекло об стекло, а потом делает аккуратный глоток прямо с горла.

— А ну, отдай сюда, — он вырывает у нее бутылку и отставляет на столик, куда уже убрал свою, — никогда бы не подумал про вас такое, мисс Грейнджер.

Его взгляд пригвождает ее к месту, и она пожимает плечами.

— Думала, ты захочешь расслабиться, — она отворачивается и откидывает голову на его колени, закрывая глаза. — И мне казалось, что ты и сам хотел выпить.

— Я хотел, — он протягивает руку и запускает пальцы в ее локоны, протягивая их сквозь мягкие завитки. Она жмурится от удовольствия и улыбается. — Но потом пришла ты, и я понял, что уже расслабился.

— Ага, — Гермиона оборачивается и тычет в него пальцем, сверкая глазами, — так значит, тебе все-таки нужна поддержка, как и всем нормальным людям.

Северус наклоняется и подхватывает ее, затягивая к себе на руки, обнимает, утыкаясь в ее шею, и делает глубокий вдох. Чувствует, как Гермиона прижимается к нему, крепко обнимая в ответ. Наверное, она права и ему действительно становится легче оттого, что она всячески поддерживает его. Но Северус пока не может принять этот факт. Ему не хочется думать, что он справляется не сам, а благодаря ее поддержке. Хотя как он уже убедился, никакая поддержка не способна сделать свое дело, если человек не тот. Желая поддразнить Гермиону, он улыбается ей и отвечает:

— Мне нужна ты. Даже со своей поддержкой, будь она неладна.

Она шепчет «вредина», смеется заливисто и целует крепко. И это все, что ему необходимо этой осенью.

---

1) общее название разных разновидностей британской выпечки.

Вернуться к тексту

Примечания:

✔️ Зарисовка, написанная в рамках рубрики "Писательское мастерство" на моем канале (ссылка в шапке работы) к 14 февраля.

✔️ Описание: История о том, как, порой, важно понять, что человека, который находиться рядом не переделать, о том как добиваться своего, несмотря ни на что и совершать смелые и отчаянные поступки ради собственного счастья. (пы.сы.: Автору еще хотелось показать, что не только Рон Уизли может быть в отношениях плохим).

---

Гермиона устало накинула на шею шарфик, выправила волосы, и, глядя в зеркало, попыталась привести прическу в порядок, приглаживая руками непослушные кудри. Нет, это бессмысленно. Целый день стояния за котлом не прошли даром, волосы распушились настолько, что теперь, пока их хорошенько не промоешь, они будут выглядеть не самым лучшим образом. Она вздохнула и встретилась взглядом с Северусом. Он стоял за прилавком и все это время считал что-то по книге учета. Но сейчас его темный, ничего не выражающий взгляд гипнотизировал ее через отражение.

— Что-то не так? — спросила Гермиона, оборачиваясь и борясь с желанием добавить «ну помимо моих волос». Северус хмыкнул и опустил взгляд.

— Надо еще раз все пересчитать, но кажется мы вышли на тот оборот, что хотели, — его голос звучал спокойно, но Гермиона слышала в нем едва уловимые довольные нотки.

Она восторженно запищала и пару раз даже подпрыгнула на месте.

— Дай посмотреть, — девушка нетерпеливо обежала прилавок и чуть оттолкнула его, склоняясь над книгой. Бесконечные пометки Северуса, промежуточные суммы и вот оно — число внизу, обведенное несколько раз. Тысяча сорок девять галеонов. Они сделали это! — Мерлин!

Снейп с легкой улыбкой смотрел на Гермиону, как та, все еще убирая лезущие в глаза волосы, подняла на него взгляд и ее удивительные медовые глаза блестели от слез. Это простое число, которое так ее растрогало, далось им очень нелегко. Сколько раз они были на грани банкротства? Не сосчитать и вот теперь, наконец, вышли на доход, о котором и мечтать не смели. А прошло всего три года.

Северус помнил, как Гермиона, загоревшаяся открытием собственной аптеки, пришла к нему и предложила работать на нее, аргументируя тем, что подобных зелий больше не будет ни у кого, если Снейп будет работать только с ней. Он же, давно и успешно поставлявший зелья по уже налаженной сети нескольким британским аптекам, только посмеялся и отослал Грейнджер подальше, даже не выслушав до конца. И время от времени только слушал о ней недовольные и пренебрежительные реплики аптекарей, с которыми имел дело. Не прошло и трех месяцев, как она вернулась к нему снова. Выглядела девушка усталой — создавалось ощущение, что ей катастрофически не хватает сна, еды и просто времени выдохнуть. Она казалась напряженной и зацикленной. Но тем не менее сосредоточенной и собранной. В тот вечер Гермиона предложила ему не просто работать на нее, а партнерство с хорошими процентами.

Северус до сих пор не знал, что заставило его тогда выслушать ее до конца и не прогнать. Мало кто мог работать так самоотверженно и с полным погружением в дело, как он. Мало кто был требовательным к качеству, людям, оборудованию. Это всегда было камнем преткновения в работе с другими, но, может, ее горящий взгляд, несмотря на огромные темные круги под глазами сделал свое дело, а может его интуиция, но Северус согласился.

И вот три года они работают бок о бок каждый день, практически без выходных, отдаваясь своему делу именно так, как привыкли — полностью. Партнерство давно стало равноправным, деление дохода тоже, а полтора года назад Гермиона приняла решение переименовать аптеку и теперь она называлась «S&G». И хоть и Рон, и Джордж твердили Гермионе, что в бизнесе надо доверять, но проверять, она была уверена в Северусе как в себе, распределяя между ними равные права.

За эти три года их отношения с неловких молчаний, скрипучих, отрывистых реплик и едва выдавленных фраз перешли в легкие, ненавязчивые дружеские. Причем их дружба не заключалась в бесконечной болтовне и обмене секретов, она была в другом. В комфортном молчании, внимательности, заботы и понимании друг друга без слов, стоило им только хоть немного сработаться. Ведь Гермиона настаивала принимать участие в производстве зелий, а тут важно было быть внимательной, и не только не мешать, но и облегчать работу Северуса.

— Ты понимаешь, что это значит? Да? — она прижала руки к горящим щекам.

— Да, — едва заметная улыбка чуть скривила губы Северуса. — Ты готова?

— Господи! — казалось сердце Гермионы сейчас от счастья выпрыгнет. — Это же нужно будет искать новое помещение? И людей! Нам же нужны еще люди? Конечно нужны, да, мы ведь даже сейчас едва справляемся…

Девушка засмеялась от восторга и едва удержалась, чтобы не броситься обниматься к Северусу. Уже сделала шаг, но вовремя одумалась, неловко помялась, снова с улыбкой посмотрела на книгу учета. Расширение. Они будут теперь не просто аптекой. Они будут аптечной сетью пусть пока совсем небольшой. Щеки Гермионы горели, когда она подняла взгляд на Снейпа.

— Я так рада, — хрипло прошептала она и тут же встрепенулась, переключаясь на другу тему: — Кстати, ты же придешь сегодня на ужин к Гарри? Он сказал, чтобы я тебя силой притащила, если что.

— Я не праздную подобных праздников, Гермиона, — Северус скривился и бросил перо, отворачиваясь. Даже само название — День всех влюбленных — вызывало отвращение.

— Так и мне не до праздника, — она пожала плечами, — я бы лучше еще поработала с тобой. У меня столько идей кипят. А день святого Валентина… такое себе, особенно когда… — она замялась, оборвав себя на полуслове. Незачем разбалтывать о проблемах в отношениях, тем более Северусу, который о личном ее никогда не спрашивал, даже в те моменты, когда она приходила на работу с опухшими от слез глазами. Как сегодня, например. — Но это повод собраться за одним столом. И за этим столом очень хотят видеть тебя.

— Кто, например? — хмыкнул Северус.

— Все, но особенно я и Гарри, — Гермиона улыбнулась ему спокойной теплой улыбкой. Эмоции она уже взяла под контроль, трансформировав их в бурную мозговую деятельность, которая уже рождала планы на дальнейшие действия. Она обошла стойку, застегивая свою легонькую куртку на замок и спросила в последний раз: — Придешь?

— Не знаю, — вдруг похмурев, бросил Северус и, развернувшись, скрылся в подсобке, оставив Гермиону одну. А она, зная, что пытать его дальше бесполезно выпорхнула под ледяной февральский дождь и направилась к магазину Рона и Джорджа.

* * *

Он не знал, что заставило его все-таки согласиться пойти на этот ужин. Хотя… кого Северус обманывал, конечно, он знал, что его заставило. Точнее кто.

Эта ведьма… Гермиона Грейнджер, как вечное бельмо на глазу, как неприятный зуд… была раньше. Пока он не узнал ее ближе. На это потребовались годы, но Гермиона действительно из раздражающей девушки превратилась в чуткого, терпеливого друга, с которым было приятно обсудить новую статью в Вестнике зельевара или последнюю прочитанную книгу по заклинаниям, новые реформы, потрясения в маггловском мире, погоду. Он однажды поймал себя на мысли, что с ней можно обсудить практически все что угодно и это не казалось выдавленным из себя или глупым. Она не лезла в его душу и чутко реагировала на настроение, понимая, когда его лучше не трогать. Так, медленно, но верно Гермиона сама того не подозревая приближалась к нему все ближе. Он подпускал ее.

И сам не заметил, как стал относиться к ней не просто как к другу, а с нотками покровительства и заботы. Когда он замечал, что у нее начинает болеть спина из-за долгого стояния за котлом, Северус брал ее работу на себя, стал замечать какой кофе она пьет и покупал ей именно такой. Запомнил что обычно берет на обед и заворачивал в маггловскую булочную, чтобы взять именно то, что она предпочитала. Он вдруг понял, что помнит кучу мелочей о ней, которые она рассказывала между делом в беседах за обедом. Собственное настроение отходило на второй план, когда он видел ее разбитую и расстроенную. По лицу девушки всегда было понятно спала она сегодня или снова проплакала полночи из-за этого идиота Уизли. И в такие дни он отвлекал ее. По-своему, конечно, строжась и проверяя знания или вовлекая в научную деятельность. Он не знал, что у них происходит, но изводило это Гермиону знатно.

Попыток же сближения он не предпринимал. Чужие женщины его никогда не интересовали, да и ставить под угрозу бизнес, который стал ему так дорог, он не хотел.

Дверь ему открыла Джинни Поттер в дурацком розовом миниплатье и крыльями за спиной — вероятно исполняла роль Купидона. Она лучезарно ему улыбнулась и воскликнула:

— Добро пожаловать, мистер Снейп! Мы только вас и ждем!

Северус едва сдержался чтобы не поморщиться, но вежливо кивнул и вошел. Но тут Джинни его остановила и провела к столу, на котором громоздился небольшой ящик. Он вопросительно взглянул на девушку.

— Положите в ящик валентинку, но сначала напишите в ней несколько строк, — она указала на небольшую стопку разных ярких открыточек в виде сердца, цветов и других форм, на котором активно двигались нарисованные картинки, и розовое перо. — Вы можете написать кому-то одному, а можете нескольким людям. Список гостей лежит рядом. Все на ваше усмотрение.

Она еще раз лучезарно ему улыбнулась и, решив ему не мешать, удалилась. Северус мрачно смотрел на аляпистые открытки. Да, он знал, что пожалеет об этом, но не думал, что так скоро. Пробежался глазами по списку — черт, народищу-то наприглашали. Затем потянулся за открыткой.

* * *

Джинни Поттер явно унаследовала таланты своей матери и готовила просто невероятно. Стол ломился от вкусных традиционных блюд и напитков, а гости с аппетитом и благодарностями хозяйке поглощали еду, разбавляя ее оживленными разговорами. Некоторые даже не удосуживались прожевать, к отвращению Северуса. Вообще вечер проходил неплохо, велись приятные беседы и обсуждались как какие-то совсем неважные вещи, так и предстоящие реформы. В гостях был Кингсли, поэтому министра заваливали вопросами до тех пор, пока Джинни на правах хозяйки дома не пресекла это, сказав, что он не на работе. Северус был удивлен, обнаружив, что он не единственный старый, каким он себя считал, волшебник среди этих детей. Среди приглашенных гостей был Кингсли, две незнакомые ему женщины-аврора, их представили, но он предпочел не забивать себе голову ненужной информацией, Луна со своим мужем Рольфом, Гермиона с Роном, Джордж с Анжелиной, Невилл с Ханной.

После сытного ужина, Джинни ушла подготовить десерт, а гости разбрелись по большой гостиной. Северус вел тихую беседу с Кингсли, сидя у камина. Они щедро плеснули себе огневиски разговор велся под выпивку гораздо интереснее. Небольшая компания уже собралась вокруг в гостиной и играла в плюй-камни. Северус нашел взглядом Гермиону. Она стояла у окна, глядя на темную улицу, задумчивая и одинокая. Хотелось подойти к ней и спросить, в чем дело. Хотя он и так подозревал. Как бы она ни пыталась держать улыбку на лице за ужином и непринужденно общаться со своим парнем, между ними чувствовался холодок. А ее глаза снова были слегка припухшими, что наводило на определенные мысли. На Снейпа Гермиона не смотрела, всячески игнорировала его и общалась со всеми, кроме него. Довольно демонстративно, и его это неожиданно взбесило. Захотелось подойти к ней, поднять на ноги и, схватив за подбородок, заставить посмотреть на себя. Но, конечно, он бы так никогда не сделал. Это ее право. Но он не ожидал, что она будет его стыдиться. Раньше он таких замашек за ней не замечал.

Северус сделал несколько глотков и крепкий напиток обжег горло, чуть усмиряя злость, но не настолько, чтобы он выкинул это из головы. И тут она обернулась, словно почувствовав его взгляд, и сразу посмотрела на мужчину. Пара мгновений глаза в глаза, а потом она устало улыбнулась и снова отвернулась к окну. Гермиона выглядела такой подавленной, что захотелось к ней подойти и немного отвлечь от своих мыслей, например предъявив ей претензии какие-нибудь, но он сдержался. Перевел взгляд на Рона. Тот играл в плюй-камни и не замечал, что с его девушкой что-то не так. А если и замечал, то успешно это игнорировал.

После десерта, Гарри и Джинни убрали стол, расставили кресла и подушки кругом и предложили для гостей интереснейшее, по их мнению, времяпровождение. Различные игры к 14 февраля, которые они подготовили. Северус пожалел еще раз, что решил прийти, но сбегать было уже поздно и он оказался в паре с девушкой-аврором, которую забыл, как зовут.

* * *

Когда все уселись, Джинни вскрыла ящик, в который каждый из гостей кидал валентинки, и раздала их получателям. Гермиона быстро просмотрела на наличие валентинки от Рона и поняла, что он ей не написал. Она презрительно хмыкнула, — ну и не надо. Конечно, это ее немного расстроило, но не удивило. Не проходило и дня в последние месяцы, чтобы они не ругались. Недоверие и нападки Рона уже выходили за все рамки. Ревность делала его невыносимым и сводила с ума. За последние годы плотной работы с Северусом Рон время от времени устраивал ей выговор. Он никогда не ревновал ее ни к кому, почему его переклинило на Снейпе она не знала. Хотя он и говорил ей, что она изменилась, и он не чувствует любви от нее, что это сводит его с ума, а ей плевать. А Гермиона говорила, что он все выдумывает и ему пора успокоиться. Он слишком много эмоционировал и думал о себе. Гермиона постоянно делала ему замечания, пыталась переучить, но все было бессмысленно. Она знала, что просто отмахивается от чувств Рона, но она жила аптекой и партнерством и пусть не признавала это вслух, это было для нее гораздо важнее всего остального.

И это изматывало Гермиону. Почему Рон просто не может быть таким, каким ей нужно? Спокойным, рассудительным, оказывающим постоянную поддержку… Ей казалось, что она сможет его исправить, ей просто надо немного времени…

Но сегодня случился взрыв, когда она поделилась своей радостью. Она восторженно начала рассказывать о том, сколько изменений их ждет, сколько работы предстоит и как они рады, но Рон зло ее перебил:

— Только и слышу «мы», «нам», «Северус»… Достала. Где в твоей жизни место мне, Гермиона? Может тебе пойти тогда к своему Северусу, раз он такой прекрасный.

Она начала оправдываться, Рон злился еще больше. В итоге на праздник она пришла, едва сдерживая слезы. Эти отношения вконец ее измотали, так почему она так за них держится.

Гермиона начала читать валентинки, слабо улыбаясь пожеланиям и приятным словам. И вдруг замерла, читая следующую:

«Даже возлюбленная Валентина однажды прозрела. Очередь за тобой, Грейнджер».

Гермиона вскинула голову и посмотрела на Северуса. Его почерк она не спутала бы ни с каким другим. Он что-то активно обсуждал с Мелоди, напарницей Гарри. Гермиона чуть поджала губы — надо же как разобщался, а весь вечер сидел словно бука. Гермиона прочитала записку несколько раз и спрятала в карман. Поймала тяжелый взгляд Рона, но не попыталась его удержать.

Начались игры, большинство из которых Гермиона пропустила, позволяя друзьям веселиться и наблюдая за ними. Обидно было что Рон вроде бы получал удовольствия от общения со всеми. Ну вот почему она не может так абстрагироваться от всего? Вместо этого она переживает и злится. И то что Рон ведет себя не так как нужно… если бы он извинился, сказал что все понял и просто выслушал ее, все было бы гораздо проще.

— Гермиона, а теперь вы с Роном, — вдруг вырвал ее голос Джинни из своих мыслей.

— Что? — она растерянно осмотрела друзей.

Джинни сунула ей под нос бумагу с вопросами.

— Мы играем в Идеальную пару, с добрым утром, — она засмеялась. — Твоя очередь.

— Это даже не честно, Гермиона про всех все всегда знает, — улыбнулся ей Гарри.

— Но Рон то нет, — усмехнулся Джордж, — я не удивлюсь если он даже день рождения ее позабыл.

— Эй, 19 сентября он, — Рон толкнул брата в плечо, — я, по-твоему, вообще орангутанг что ли…

— О-о, смотрите какие слова он знает, — поддела Анжелина, и все засмеялись.

— Раз уж ты отвлеклась на своих мозгошмыгов, напомню, что лидируем мы с Рольфом, — Луна задумчиво смотрела куда-то поверх ее головы, вероятно на мозгошмыгов, и наматывала прядь волос на палец.

Гермиона посмотрела на Рона, а потом опустила взгляд на листок.

— В какой день день недели Рон появился на свет? — она хмыкнула. — Суббота. Весил он почти девять фунтов. Лучшим школьным другом всегда был Гарри. Всю жизнь болеет за Пушки Педдл. Любимое блюдо — мамин лимонный пирог. Напиток — крепкий чай с бергамотом и ложкой меда. Любимое занятие — играть в квиддич с Гарри. Любимая песня — Рон их не слушает. Любимый фильм — ни у одного фильма нет шанса стать любимым, потому что Рон засыпает через десять минут после начала. Любимое место — Нора. Самое крутое путешествие — Египет в 13 лет.

Она с улыбкой подняла взгляд на Рона, он тоже слегка улыбался, и его взгляд потеплел.

— Почему я даже не удивлен, — сказал он, покачав головой, и потянулся за листочком. — Теперь моя очередь. Та-а-к, в какой день недели ты родилась? — Рон почесал затылок и нахмурился. — Милая, думаю ты простишь мне незнание этой информации. Но уверен весила ты не больше четырех фунтов, ты же девочка…

Джинни расхохоталась, перебив Рона, Гермиона подхихикивала тоже, как и другие девушки. Он понял, что сказал глупость.

— Что, четыре фунта много? — растерянно спросил он и посмеиваться начали даже мужчины. — Ладно вам, иду дальше. — Кончики ушей у Рона немного покраснели. — Лучшим другом всегда была библиотека, — он усмехнулся, взглянув на Гермиону. Она попыталась сделать вид, что это ее не задело. — Ни за какие команды ты не болела. Любимое блюдо — все, что готовит моя мама, я помню, как ты облизывала пальцы, — Рон довольно улыбался с видом знатока. Гермиона слабо улыбнулась в ответ. Ошибка. — Напиток кофе. Любимое занятие читать. Песня… хм. Не знаю, ты много чего слушаешь. Фильм… Сложно выбрать один, ты много разных пересматриваешь. Любимое место твоя аптека. Самое крутое путешествие — наша поездка в Австралию.

Рон довольно взглянул на Гермиону.

— Ну что?

Она сдержанно улыбнулась, надеясь, что получилось хотя бы не натянуто. Ошибки, сплошные ошибки. Она кивнула.

— Вполне неплохо, — соврала она, почему-то не желая всем демонстрировать, что ее собственный парень ничего о ней не знает, и Рон снова толкнул Джорда, самодовольно заявив:

— Понял!

— Так! Сейчас я подсчитаю баллы, и нас ждет последняя игра, Валентинка своими руками, — объявила Джинни. — Я приготовила для вас инструменты, магией пользовать нельзя. Только ручками, ребята. Пойдемте сюда…

Пока Джинни рассказывала, что нужно делать, Гермиона заметила, что Снейп встал и двинулся к выходу. Она поймала его взгляд, и ей показалось, что подуло арктической стужей. Она вскочила и пошла следом за ним. Поймала его уже у выхода.

— Куда ты? — спросила Гермиона, и он замер. Потом медленно обернулся, встречаясь с ней взглядом. Он был крайне недоволен. — Все настолько скучно?

— Дело не в скуке, просто надоело смотреть цирк, в котором ты выступаешь дрессированной зверушкой.

Гермиона нахмурилась.

— Это звучит крайне неуважительно, Северус!

Он чуть скривился и сделал шаг к ней, нависая над Гермионой. Она сложила руки на груди в защитном жесте и вскинула подбородок, встречая его взгляд. Они даже не заметили, как близко друг к другу находятся их лица.

— Неуважительно позволять относиться к тебе так, как это делает он.

— Это… — она хотела сказать, что это его не касается, но не успела, потому что за спиной возник Рон и зло усмехнулся:

— Господи, ты даже на людях не можешь оторваться от него, да? — зло процедил он. — И после этого ты будешь мне еще что-то доказывать, Гермиона?

Она порывисто обернулась.

— Рон, давай об этом поговорим наедине…

Лицо Рона покраснело от злости. Он ткнул в сторону Северуса пальцем.

— Почему мы должны говорить наедине? Ведь он часть наших отношений!

— Не неси ерунду, — Гермиона отчаянно краснела, она не хотела, чтобы Снейп знал о предположениях Рона и подумал, что это правда…

Это ведь не так.

Да?

— О, конечно, это я несу ерунду, зато ты всегда говоришь все правильно. Я только закончил говорить о тебе, хотел помириться, а ты тут провожаешь своего любовничка…

Снейп усмехнулся и покачал головой.

— Вам смешно, Северус? — было видно, что Рон сдерживается из последних сил чтобы не кинуться на Снейпа. Тот же уже не смотрел на него, он снова опустил взгляд на Гермиону. В его глазах было так много и одновременно ничего. Потом Северус взглянул на Рона и издевательски произнес.

— Да, меня это веселит, Рональд. И раз уж я привык поправлять тот бред, что вы несете, то… Она родилась в среду, болела вместе с отцом за Ливерпуль. Слушает Майкла Джексона на повторе, до дыр засмотрела Гордость и Предубеждение. Любимое место родительский дом, а самое запомнившееся путешествие было во французские Альпы в детстве. Любит кофе с молоком без сахара, молоко обязательно подогреть, желательно до пенки, а за печенье Бена готова душу продать, особенно когда удается урвать с тройным шоколадом и только из печи.

Он закончил спокойно перечислять все это, а Гермиона, как и Рон, стояла словно громом пораженная. Она пыталась посмотреть на Северуса, поймать его взгляд, но он смотрел только на Уизли с издевательской улыбкой. А Рон готов был взорваться. Потом Снейп хмыкнул и, развернувшись, ушел, не взглянув на Гермиону. Едва за ним закрылась дверь раздался крик.

* * *

Что на него нашло… Северус сжимал зубы, глядя на яркое пламя в камине. Эта сцена… провокация. Зачем он это сделал, зачем показал свою заинтересованность, осведомленность.

Чертова Грейнджер. Эта молодая женщина вконец его запутала. Он сильнее сжал стакан с огневиски, а потом резко опрокинул в себя. Черт!

Снейп не мог успокоиться с самого ее ухода из аптеки. Раскрасневшаяся, взъерошенная, такая красивая и светящаяся счастьем. Она выглядела идеально в тот момент, настолько идеально, что ему захотелось… ему много чего хотелось сделать в последнее время в отношении нее. Грейнджер плохо влияла на его самоконтроль. И сегодняшний вечер тому подтверждение. Он подлил масла в и без того яркое пламя. Переживал, конечно, за Гермиону, но понимал, что Рональд при стольких свидетелях не сможет ей навредить, поэтому ушел.

Даже не взглянул на нее, это было выше его сил. Боялся увидеть в ее глазах отвращение, возмущение. Мерлин, завтра ему потребуется вся его выдержка, чтобы вести себя непринужденно. Северус встал и прошел к столику, где стояла наполовину опустошенная бутылка. Снова щедро плеснул себе в стакан и присел на корточки перед камином, чтобы подбросить дров, но тут раздался стук в дверь, неуверенный, тихий. Ему даже показалось, что воображение сыграло с ним злую шутку.

Северус неспеша двинулся к двери, проверил заклинанием наличие гостей. За дверью действительно кто-то стоял. Отставив стакан и удобнее перехватив палочку, он открыл ее.

На пороге стояла до нитки промокшая Гермиона. С кончика ее острого носа стекали прозрачные капли дождя, губы посинели от холода, она казалась слишком бледной. Гермиона протянула ему валентинку в виде сердечка.

— Игра не начнется пока кто-то не сделает ход. Вот он мой. Это тебе, — стуча зубами, сказала Гермиона, и Северус протянул руку, беря мокрую открытку.

«Я двигалась в темноте, а потом увидела свет. Ты стал моим маяком», — гласила надпись, нацарапанная чернилами. Сердце забилось чаще — это было весьма прямолинейно.

— Мне можно войти? — спросила Гермиона спокойно, и он вскинул бровь.

— Нет, — отрезал Северус.

С ее волос тоже стекала вода, тело била мелкая дрожь — она слишком перемерзла, но он не собирался ее впускать. Это грозило катастрофой. Если она войдет пути назад не будет.

— Я рассталась с Роном.

— Поздравляю.

— Ты рад?

— Мне все равно.

— Я так и думала, — она закусила губу и попробовала еще раз: — Можно войти?

— Все еще нет.

— Северус!

— Гермиона?

— Я замерзла.

— Так иди домой.

Молчание, нарушаемое лишь ветром и звуком дождя, барабанящим по крышам, повисло на пару секунд. Гермиона поджала губы и мятежно посмотрела на него, сверкнула глазами. Потом оттолкнула его и шагнула в дом. Северус хмыкнул и захлопнул дверь. Что ж, кто он такой чтобы идти против судьбы, если она сама ломится в его дом. Гермиона порывисто обернулась. С нее продолжала течь вода прямо на пол.

— Рон считает… Рон сказал…

— Я знаю, что думает Рональд Узли и это мне нисколько не интересно.

— Он думает, что между нами что-то есть, — все равно закончила Гермиона.

— Мне все еще плевать. А вот что думаешь ты?

— Ты же знаешь…

— Нет, — отрезал он, перебив девушку, затем приблизился к ней вплотную, так, что их одежда соприкоснулась. — Почему ты здесь Гермиона?

— Я так старалась вечно его переделать, так измучила его, — голос Гермионы задрожал, — хотела, чтобы он стал взрослее, умнее, сдержаннее, понимал меня лучше… Я пыталась вылепить из него тебя, Северус. Но поняла это только сегодня. И я подумала, что может ты…

Она неосознанно подалась вперед, но Северус сделал шаг назад и хмыкнул.

— Гермиона, я не буду заниматься с тобой утешительным сексом. Так что если ты здесь за этим, то выметайся.

Гермиона выдохнула и ссутулилась, словно не в состоянии

— А утешительный чай и сухая одежда для меня найдутся?

Северус пару мгновений сверлил ее взглядом, а потом кивнул. Помог стянуть промокшую куртку, принес полотенце и отправил в душ. Пока Гермиона мылась, приготовил ей свою рубашку и штаны, а сам отправился заваривать чай.

Когда она вошла, на ходу поправляя его одежду, в которой так мило утонула, Северус засмотрелся на девушку. Ей шла его рубашка, а мысль что на ней нет белья, даже натолкнула его на вариант утешительного секса. Тем более в штанах неожиданно стало тесно. Черт.

— Не могу согреться, — пробурчала Гермиона, забиваясь в угол его дивана, она подобрала ноги под себя и обняла подушку, потом потянулась к чаю. — Если я заболею это не пойдет нам на пользу. Завтра я уже хотела заняться поиском нового помещения и подсчетами.

— Перестань хоть на вечер думать об аптеке, — отмахнулся Северус.

Он нахмурился, когда увидел дрожь, прошедшую по ее телу, потянулся за пледом и расправив его, укутал в него Гермиону. Она потерлась щекой о мягкую синтетическую ткань и прикрыла глаза.

— Какого черта ты решила гулять под дождем в феврале?

— Я думала.

— В тепле тебе не думается?

— Иногда надо создать иллюзию последнего дня, чтобы принять правильное решение.

— И какое же решение ты приняла?

— Я ведь здесь, — Гермиона смущенно улыбнулась, глядя в его напряженное лицо. — Знаешь, нужно много смелости, чтобы говорить с тобой об этом, и твое выражение лица не добавляет ее… — Гермиона скинула плед, убрала чашку с чаем и на четвереньках подползла к Северусу, оказавшись близко-близко. Чувствовала запах его парфюма, огневиски и табака. Гермиона закусила губу, а потом сказала: — Дальше снова твой ход. Каким он будет?

Он смотрел на ее горящие румянцем щеки, блестящие глаза, растрепанные волосы, потрясающий вид на небольшую грудь, которая открывалась в вырезе рубашки, когда она стояла так как сейчас.

Северус отставил стакан, протянул руку и дотронулся до горячей кожи. Гермиона выдохнула взволнованно и подалась вперед, когда он потянул ее на себя. Их губы соприкоснулись в пылком, восхитительном поцелуе, пославшем сердце в галоп. Она упала в объятия Северуса, он целовал ее, гладил по волосам и улыбался ей в губы.

Гермиона прижалась щекой к его груди, чувствуя себя невероятно спокойно и привычно в объятиях Северуса, так, словно всю жизни в них была. Ее губы растянулись в мечтательной улыбке.

Он сделал правильный ход, и они сыграют чертовски крутую партию.

Они снова встречаются в дешевом потрепанном пригородном мотеле. Каждый раз один и тот же номер, словно он всегда пустует и ждет, когда его займут для того, чтобы в очередной раз решить чью-то судьбу. В комнате пахнет сигаретами, несвежим бельем и выпивкой. Но он не обращает на это внимание, стоит у окна, курит, глядя на поблескивающую мокрую парковку в свете тусклого уличного фонаря, который то и дело мигает, погружая улицу в еще более зловещую атмосферу. Его спина держится прямо, широкие плечи расправлены, голова немного откинута, поза расслабленная. Так и не скажешь, что этот человек готов к прыжку, словно дикий зверь, способный разорвать любого в клочья. Также и мысли не возникнет, что этим человеком можно управлять.

Его кадык дергается, когда он выдыхает густой дым уже не первой сигареты подряд. Кривая ухмылка искажает тонкие губы — она опять будет нюхать его волосы и говорить, что он слишком много курит. Нужно поскорее разделаться с делами, потому что прямо сейчас ему нестерпимо хочется ее увидеть. Она будет удивлена, если он явится посреди недели. Но вряд ли будет против.

Дверь комнаты тихо приоткрывается и в нее проскальзывает темная фигура, облаченная в длинное пальто и фетровую шляпу, низко надвинутую на глаза.

— Мистер Снейп? — откашлявшись, зовет мужской голос, когда спустя несколько секунд Северус так и не оборачивается.

Он неторопливо тушит сигарету о подоконник, бросает ее в окно и тянется за следующей, подкуривает и, не глядя на своего собеседника, разворачивается и садится в кресло. Тот снова откашливается и располагается напротив, настороженно за ним наблюдая. Свет не включают — не принято. На госте помимо шляпы, скрывающей лицо, еще наброшены чары отвлечения внимания. Мощные. Ох уж эти невыразимцы, вечно окружают себя аурой таинственности. Чтобы никто вдруг не догадался из какого они отдела. Только порой это работало в обратную сторону и красным флагом помечало представителей Отдела тайн. Для определенных людей, конечно, способных замечать магический фон.

Северус никогда не пытался раскрыть этого человека, из раза враз указывающего ему пальцем на того, в ком они больше не нуждались. Он знал, что когда-нибудь будет следующим, тем, в ком отпадет необходимость.

Но сейчас его голову занимали другие мысли. Обычно они встречались не больше пяти раз в год, но в последнее время это уже третья их встреча за два месяца. И это его начинает настораживать. Черт, что-то происходит, а он так легкомысленно не уследил, что именно. Хотя-я…

— Слушаю, — низкий грудной баритон негромко дает добро говорить. Удивительно, что он их исполнитель, но эти ребята до чертиков его боятся.

— Срочный заказ, — неуверенно и мягко, словно извиняясь, говорит мужчина в шляпе, достает из-под плаща тонкую папку с грифом «Совершенно секретно» и протягивает ее через стол, оставляя со стороны Северуса.

— Как быстро, — задумчиво произносит Снейп, не вынимая сигареты изо рта, которая тлеющим ярким огоньком выделяется в темноте. Он поправляет манжеты рубашки, потирая запястья по старой тюремной привычке, и пододвигает папку еще ближе. — А как же ваше главное кредо — «мы не привлекаем внимание»?

— Нынче обстоятельства складываются непредсказуемо, и мы вынуждены оказать влияние на ситуацию. Это последний заказ на ближайшее время. Обещаю. Но он чрезвычайно важный. Внутри все подробности.

Северус вскидывает бровь, презрительно ухмыляется, тушит сигарету и берет в руки папку. Открывает ее, всматриваясь в фотографию, и сжимает зубы, отчего желваки начинают ходить на его лице. Это… крайне неожиданно.

Заместитель министра магии…

Вся магическая Британия будет на ушах стоять, если она погибнет. Назначенные выборы пройдут не по плану, что будет определенным людям на руку… Потому что магглорожденной не место на посту министра. Даже в двадцать первом веке. Так вот в чем дело. Пазлы медленно складываются один к одному, и картина уже четче вырисовывается в его голове.

Невыразимец замечает заминку и уточняет:

— Проблемы с заказом?

Северус вскидывает голову, его темные глаза пронзают собеседника тяжелым ледяным взглядом, тонкие губы чуть приподнимаются в уголках.

— Никаких проблем.

* * *

Тишину небольшой уютной гостиной нарушает только мерный стук старинных часов, а тьму рассеивает тусклый лунный свет, пробивающийся через незашторенное окно. Северус сидит в кресле и курит. Снова. Много. Так, что горький вкус никотина въедается во вкусовые рецепторы, отравляя их. Огонек его сигареты тускло мерцает во тьме, время позднее. Уже как пару часов перевалило за полночь, а ее все нет. Мелькает мысль, что, может, не ему одному поступил заказ на нее и кто-то оказался проворнее, пока сам Северус тянет сигару за сигарой? От этой мысли он непроизвольно дергается.

В этот же момент в замке неторопливо поворачивается ключ, и Северус замирает. Дверь открывается, негромко стучат каблуки. Она не включает свет, бросает ключи на комод, поворачивается к двери, чтобы запереть ее. Но он уже близко, неслышно приближается к ней и когда она оборачивается, закрывает ей рот ладонью и с силой пригвождает к двери. Видит, как она пугается, ее глаза расширяются, а тихий протест срывается сквозь сжатые губы. Тонкие пальцы девушки цепляются за его рубашку, и Северус склоняется к ней, касаясь кончиком носа ее щеки. Ведет им по мягкой коже к ушку, захватывает мочку зубами.

— Ты долго.

Рыкает на нее, чувствуя, как вместе с теплой радостью видеть ее внутри поднимаются страх и раздражение. Но как же она пахнет, сладкий запах пиона окутывает его, привнося немного облегчения. Кудряшки щекочут его лицо, пока он дышит ею полной грудью. Ее большие глаза распахнуты, медовый воск сверкает буйством чувств и эмоций, зрачки расширяются, и страсть вспыхивает от грубых действий Северуса и радости увидеть его. Она выразительно смотрит на Снейпа, хочет что-то сказать, но он не дает ей вымолвить и слова.

Пусть молчит. Лучше пусть молчит. Не сейчас.

На смену руке тут же приходят губы, они захватывают ее уста в жестком поцелуе, страстном, моментально воспламеняющем все самые низменные желания. По ее телу бегут мурашки от прикосновений шершавых пальцев, от глубокого, такого вкусного поцелуя. Она привстает на цыпочки, прижимается, прогибаясь в пояснице, тянется к нему навстречу. Ладошки скользят по широким плечам, зарываются в волосы, пуская дрожь по позвоночнику Северуса.

Он жадно сминает ее грудь через ткань, кусает нижнюю губу, тут же проводит языком, дергает блузку. Верхняя пуговица с треском отлетает, а его пальцы, наконец, добираются до мягкого полушария. Она стонет, желая быть еще ближе и цепляясь за него как за спасательный круг. Северус снова глубоко толкается ей в рот, пока его рука оглаживает открывшуюся грудь, палец задевает сосок, и Гермиона дергается, изгибается в его руках, пока он играет с ним, дразнит.

Северус упирается коленом в стену между ее ног, чем она тут же пользуется, начиная тереться промежностью о его бедро, пока он оттягивает ее голову, наматывая волосы на руку, снова проникает языком и ласкает, заставляя дрожать от возбуждения. Ее дыхание становится чаще, срываясь на короткие стоны, и он наслаждается этими звуками.

Проводит рукой по ее телу вниз, порывисто дергает юбку, и его рука скользит ей в трусики. Они мешают, поэтому Северус тянет их и усмехается, когда слышит жалобный треск ткани. Он вводит в нее палец, ощущая, какая она горячая, припухшая и мокрая. Он улыбается сквозь короткий стон, ноги едва не подкашиваются от сводящего судорогой спазма внизу живота, когда она сжимает его палец внутренними мышцами.

— Гермиона… — шипит сквозь зубы, начиная создавать характерные движения, которые она тут же подхватывает движением бедер.

Черт, лишь от того, как она отдается ему можно кончить в штаны. Северус поднимает голову, наблюдая за ее лицом, напитываясь ее эмоциями. Только из-за них он чувствует себя живым. Она крепко жмурится, то кусая губы, то открывая их в тихих стонах удовольствия.

— Северус! Я… боже…

— Хорошо? — хрипло рычит в ухо.

Ее утверждение тонет в протяжном стоне удовольствия, который сопровождает охвативший ее оргазм. Она содрогается в его руках, сжимая бедра и его руку, пока он крепко прижимает ее к своему телу. Она обвивает его шею, утыкается в сильное плечо. Северус целует чуть влажный висок, снова смотрит в лицо, когда Гермиона откидывает голову и, все еще не открывая глаза, тяжело дышит через нос, приходя в себя.

Впивает затуманенный взгляд довольной кошки и снова двигает бедрами, насаживаясь на его пальцы, которые Северус и не подумал вытащить, наслаждаясь пульсацией ее стенок.

— Останься, — просит Гермиона, ласково перебирая его волосы на затылке. Надавливает на шею, вынуждая приблизить лицо, и выдыхает в губы: — Пожалуйста.

— Нет, — как всегда, отказ, он почти никогда не ночует у нее, после первых разов в самом начале их отношений, когда Северус позволял себе такую вольность этого больше не повторялось. — У меня дела.

— Ясно, — Гермиона упирается в его плечи, теперь отталкивая от себя. Он отступает, наблюдая, как она совершенно растрепанная пытается привести себя в порядок, и буднично интересуется: — Зачем зашел?

Она обходит его и идет в гардеробную, бросив попытки выглядеть прилично, и на ходу снимая сбившуюся не пойми как одежду. Северус следует за ней, останавливается в дверях и наблюдает за тем, как она раздевается.

— Узнать, что ты в порядке.

— И как? — звучит ядовито.

Он игнорирует язвительность ее тона, потому что знает, что ее всегда задевает отказ и потом его маленькая девочка становится стервой. Впрочем, Северус знает, стоит ему подойти к ней, приласкать, она снова станет послушной и податливой. Но такая Гермиона ему тоже нравилась. Только эта раздраженно вздернутая бровь чего стоит.

— Можешь уехать к родителям?

— Что? — она даже замирает от удивления, так и оставшись со снятой юбкой в руках. — Это невозможно, ты же знаешь, Северус. У меня выборы на носу. А у нас теперь и так людей не хватает. И поддержки. После того как у Скотта случился сердечный приступ, а Майклсон заболел драконьей оспой, на нашей стороне начались волнения. И мое положение как никогда шаткое, и ты говоришь мне уехать сейчас? Я вкалывала ради этого момента десять лет.

Ее возмущению нет предела, кажется, еще немного и она закатит глаза, покрутив пальцем у виска в его адрес. Северус усмехается. Что ж, это была лишь попытка, он не надеялся на согласие. Но тогда это все усложняет. Гермиона цокает, качая головой и всем видом показывая, что он сказал неимоверную глупость. За это хочется дать ей по заднице пару шлепков. Она без стеснения снимает лифчик и бросает всю одежду в корзину для белья. Хватает одну из его рубашек, которые прикарманила и теперь носит как домашнюю одежду, и совершенно голая проходит в душ.

Северус провожает ее цепким жадным взглядом, потом идет следом. Она лукаво смотрит на него.

— Присоединишься? Тебе наверняка нужна помощь в одном деле, — улыбается так похотливо, что эрекция становится почти болезненной.

— Ты знаешь, что я не просил бы уехать просто так, Гермиона, — складывает руки на груди, стараясь казаться грозным. На нее это не действует. Она проходит в душ и, не закрывая матовую стеклянную дверь, включает воду.

— Пусть хоть конец света наступит, я должна сделать все, чтобы выиграть, Северус. Все! — привычно задирает нос.

Упрямая девчонка. Всегда такой была. И ему это нравилось. Ее целеустремленность, несгибаемость, стремление довести дело до намеченной цели.

Но сейчас это действительно грозило стать концом света. Для него.

— Что мне сделать, чтобы ты хотя бы согласилась подумать?

Так громко и нахально хмыкает, набирая мыло в ладошку, что у него возникает почти непреодолимое желание проучить ее. Скользит по телу взглядом, наблюдая, как Гермиона намыливается и чувствует непреодолимое влечение к этой женщине.

— Я так долго к этому шла, что, боюсь, ничего.

Гермиона оборачивается через плечо, бросая на него коварный взгляд. Внутри переливающегося янтаря ее глаз дьяволы жгут костры, когда она замечает, как он скользит по ней взглядом полным похоти и желания.

— Хотя-я… Кое-что ты можешь сделать…

Гермиона оборачивается к нему всем телом, продолжая разносить пену и мыло по телу соблазнительными недвусмысленными движениями. Струйки воды красиво стекают по ее телу, унося ароматную пену. Северус с участившимся дыханием наблюдает, как она медленно опускается на колени. Не отрывает от него горящих глаз, заводит руки за спину и, немного откинув голову, открывает рот и высовывает язык. При этом взгляд у нее победительницы. Он чертыхается. Дьяволица. Сжав зубы, чтобы вернуть себе ускользающий самоконтроль, Северус решительно отталкивается от стены и тянется к ремню.

* * *

Ему бы с ней остаться. Растянуться на постели рядом, расслабиться, обнять ее покрепче, выдохнуть, но нет покоя его душе, на которую накинуты цепи. Не может он себе такого позволить. Разморенный горячей водой, сексом и томными поцелуями, он неспешно спускается по лестнице маггловской девятиэтажки, на верхнем этаже которой и живет Грейнджер. Прикуривает сигарету, эхо его шагов разносится в тишине подъезда, где-то за дверью на его движение начинает лаять псина.

Ему нужно подумать… Обычно у него есть пара дней на выполнение задания, а в текущем случае пара дней, чтобы спасти Гермиону и желательно самому не сдохнуть.

Северус спускается, выходит на улицу и полной грудью вдыхает утренний влажный воздух. Город тих как никогда, вдалеке начинает светлеть небосвод. Незаметно подкрадывается рассвет.

Тем оглушительнее вдруг над ним разносится взрыв. Здание сотрясается от ударной волны, сверху летят обломки, вокруг начинают орать сигнализации машин, которые не могут перекрыть рев адского пламени.

Он даже не раздумывает. Бросается назад. В глубине души он безошибочно знает, чья квартира была целью. Внутри просыпается ледяная тьма, охватывающая все его существо и мешающее даже вдох сделать. Но верить в то, что Гермионы больше нет, он отказывается. На третьем этаже с недоверием и огромным облегчением сталкивается с ней.

Живая.

В одном халатике, с его мантией в руках, которую он забыл, а она побежала отдать, зная, что ему придется вернуться, как только поймет.

Гермиона смотрит на него широко раскрытыми глазами, испуганная и маленькая. Северус в два шага оказывается рядом с ней и за мгновение до наложенного антиаппариционного барьера увлекает их в удушающее перемещение.

* * *

Он не успевает даже подумать, куда им лучше убраться оттуда. Неосознанно приводит в самое безопасное место — свой дом. Но не при таких обстоятельствах он хотел это сделать. Не когда все еще обвешан магическими кандалами.

Гермиона ничего не понимает. Он, собственно, тоже. Только знает, что кто-то не захотел ждать исполнения его заказа. А может, они следили за ним и поняли, что он ушел, а Грейнджер жива. И тогда…

Нет, что-то не сходится. Бомбы уже были заложены раньше. Это дело не быстрое, незаметно не подложишь, а заказ он получил только сегодня ночью. Значит, это еще один игрок?

Или про них узнали и решили убрать обоих одним ударом, да только промахнулись… Мысли уводят его все дальше, но он обрывает их и смотрит на хрупкую девушку посреди его полупустой гостиной.

Гермиона дрожит, обнимая себя и кутаясь в тонкий халатик. Ее взлохмаченные волосы собраны в пучок, из которого привычно торчит ее палочка — эта ее привычка всегда умиляла Северуса. Он следит, как Гермиона с удивлением осматривается. Гостиная еще не обставлена толком, здесь стоит большой стол из темного дерева, придвинутый к стене и заставленный реагентами и каким-то сухостоем. Большое кресло, рядом с торшером и куча книг, расположенных прямо на полу.

Северус рад, что она не заваливает его сейчас миллионом вопросов, которые наверняка крутятся в ее восхитительной головке. Пока она молча ходит по его дому, он достает палочку и усиливает магическую защиту.

Его жилье выглядит необычно. Небольшой дом, в минималистичном, даже аскетичном стиле, очень темный из-за выбранной отделки и почти полного отсутствия окон. Окно здесь только одно — панорамное, в пол, открывающее вид на бушующее Северное море. В темный интерьер гармонично вписывается небольшое количество его вещей, в основном это книги.

Пока он проходит к мини-бару и наливает себе выпить, Гермиона медленно обходит совмещенную небольшую кухню-гостиную и кабинет, заглядывает в спальню, а затем возвращается к нему.

— Знаешь, аскетизм в интерьере выбирают обычно люди творческие, которые не хотят, чтобы бы что-то извне отвлекало их от внутреннего, — ее голос слегка дрожит, когда она подходит к Северусу и забирает у него из рук бокал. Залпом опрокидывает в себя виски, морщится, прикрываясь рукой, которая слегка дрожит. — Но тебя сложно назвать творческим человеком. Скорее, ты создал эту крепость, как место, где можно укрыться, но так занят, что не успел придать ему индивидуальности, — Гермиона замирает, наклонив голову, и в упор смотрит в спокойные темные глаза с интересом ее изучающие. — А может, ты просто не решил какую мебель купить, да, Северус?

Его губы кривит усмешка.

— Я просто не успел заняться обстановкой, а ты явно хотела спросить не это, Гермиона.

Она выдыхает и качает головой.

— Ты прав. Что происходит?

— А ты как думаешь?

— Ты попросил меня уехать. А буквально через два часа после этого мою квартиру взрывают. Это же была моя квартира?

Он кивает, не произнося ни слова.

— Ты приводишь меня к себе, хотя прежде ни разу этого не делал. Мне грозит опасность?

Снова кивает.

Гермиона протяжно выдыхает, прячет лицо в руках и садится на высокий барный стул. Так проходят несколько мгновений, затем она поднимает голову. Ее щеки горят алым румянцем, в глазах отражаются сотня мыслей в секунду.

— Это связано с выборами. Кто-то не хочет допускать магглорожденную до управления страной… — закусывает губу, размышляя. — Я всегда знала, что будет трудно. Мне и было трудно. Только за последние месяцы несколько человек, которые обещали поддержку — предали. А двое влиятельных сэров из моей команды мертвы.

Глаза Гермионы блестят нездоровым блеском. Она впервые задумывается о своей предвыборной кампании с этой стороны. Теперь и Северус понимает, что некоторые из тех, кто попадал под ранний заказ, напрямую были связаны с Гермионой. Значит, все-таки политика. Он слишком долго обманывался и собственными руками на протяжении последних месяцев разваливал успех любимой женщины.

Но кто за этим стоит? Почему Отдел тайн вдруг оказывается замешан с этим, если они всегда придерживались стратегии невмешательства? Он действует по собственной инициативе или в заговоре с кем-то? Северус хмурится. Одни вопросы и ответов нет.

— Я все понимаю, всякие методы бывают, но убийство… В голове не укладывается, — полушепотом заканчивает Гермиона, а потом неожиданно резко вскакивает со стула. — Мне надо в Министерство.

— Нет.

Здесь Снейп непреклонен, и Гермиона, прищуриваясь, враждебно смотрит на него.

— Ты не можешь мне указывать. И останавливать меня тоже.

— Хочешь проверить?

Ее бровь взлетает вверх, Гермиона возмущенно открывает рот, чтобы выразить все, что думает о Северусе и его попытках лезть в ее жизнь, но он перебивает ее:

— Они сейчас думают, что ты мертва. Так будь умнее и воспользуйся этим.

— Что ты имеешь в виду?

— Нужно понять, кто за этим стоит. И сделать это можно только если они поверят, что тебя действительно больше нет. Тебе нужно выдохнуть и дать себе время обдумать дальнейшие шаги, а не подставляться, ведь мы понятия не имеем, кто за этим стоит.

Гермиона замолкает, переваривая его слова. Понимает, что он прав, но, когда вспоминает, сколько всего поставлено на кон, качает головой.

— Северус…

— Иди спать, — Северус подходит к ней, заполняя собой ее личное пространство. — Я все улажу, и мы придумаем дальнейший план действий.

— Ты? — Гермиона с удивлением поднимает на него глаза. — Как ты можешь что-то уладить, ты же…

Она замолкает, не договаривая. Но между ними повисает невысказанное: ты же бывший Пожиратель, заключенный, ты далек от политики, не связан с этим, не имеешь влияния, ты вообще не имеешь отношение к Министерству.

— Доверься мне, — Снейп кладет руки ей на плечи и притягивает к себе.

Она с сомнением смотрит на него. Довериться, когда привыкла всю жизнь полагаться лишь на себя сложно. И она поджимает губы.

— Я не смогу уснуть сейчас.

— Уверена? — Северус вскидывает бровь и оглаживает девушку по голове. — Пойдем.

Он ведет Гермиону к темной двери рядом с камином и, толкнув ее, они оказываются в такой же темной аскетичной спальне. Большая кровать, стеллаж с редкими книгами и причудливые светильники, — все, что есть в этой комнате. Гермиона с удивлением осматривается, осторожно приближается к стеклянной стене и замирает, глядя на рассвет, занимающийся над горизонтом. Некоторое время они молчат, потом Гермиона подходит к постели, проводит рукой по черной мягкой ткани и растягивается на простынях, сладко вздыхая. Не отрывая взгляда от Северуса, хлопает рукой по кровати рядом с собой. Он чуть приподнимает уголки губ, в его глазах отражается тепло и забота, которые окутывают Гермиону. А потом он растягивается в полный рост рядом с ней, обняв ее и прижав к себе. Она льнет к нему, спрятав нос у него под ухом, и втягивает носом запах мужчины. Родной, любимый.

— Оно того стоило, — тихо шепчет она, целует пульсирующую жилку.

— Что?

— Если бы я знала, что моей квартире нужно сгореть дотла, чтобы я, наконец, оказалась в твоем доме, постели и объятиях, то я бы сама спалила ее еще пару лет назад.

Он тихо смеется, пряча лицо в ее волосах, прикрывает глаза, прижав к себе крепче, а потом выдыхает:

— Спи.

* * *

Насыщенные оранжевые лучи скользят по обнаженным ногам Гермионы, восходящее солнце ласкает ее кожу, согревает. Северус не хочет уходить, но воронка событий затягивает его, раскручивается все сильнее и подсказывает, как все не просто на ринге политических интриг.

Он мог остался в стороне, если бы не втянули ее, если бы не решили избавиться от него. Хотя она была втянута в это с самого начала, а он играл в слепца, отказываясь верить в то, что и она когда-нибудь станет для них помехой, что и он окажется списанным, словно старый инвентарь.

Северус скуривает сигарету за сигаретой, желая обрести хоть какое-то подобие покоя перед тем, как уйти, но проигрывает сам себе, своим эмоциям, связанным с ней.

Его удивительная, добрая девочка. Ее протекция помогла ему пережить первый год после выхода из тюрьмы. Именно тогда он заключил сделку с главой Отдела тайн, где в обмен на его освобождение, он должен был отработать на них семь лет, никто не заботился о том, как отреагирует общество на внезапный выход из тюрьмы Пожирателя смерти. Северус столкнулся в то время с несколькими покушениями на себя, у него не было средств к существованию, не было плана. Он понял, что должен будет делать грязную работу для правительства, но, когда и как, никто его не посвящал в это. Что делать все остальное время он тоже не знал. И Северус жил в Паучьем тупике в бедности, грязи и тонул в алкоголе. Первый заказ застал его в отвратительном состоянии, и он сам едва не погиб, исполняя его. Тогда он понял, что его душа не стоила и кната. Мелькнула мысль, что возможно ему лучше было остаться в Азкабане. Но пути назад не было. На семь лет он был скован обетом. Снова. Хотя в ту ночь думал, что не выживет.

В таком состоянии его и нашла Гермиона. Раненного, грязного, истекающего кровью, в собственной блевотине валяющимся на полу. Она в то время занималась тюремной реформой, работала в Аврорате, в подразделении связанным с Азкабаном. Много общалась с заключенными, следила за соблюдением новых поправок, курировала тех, кого выпускали, проверяла их палочки. Вот и его пришла проверить. Отправила в Мунго, а потом взяла под особый контроль. Северус усмехается, вспоминая дотошность Гермионы и ее невосприимчивость к его колкостям. А потом их закружило: совместные приемы, обеды, работа с реформой, первый поцелуй, недоверие, что это может быть правдой, первый секс, первое утро вместе, хрупкая душевная близость.

Ради нее… нет, рядом с ней ему хотелось быть достойным. Он снова начал нормально питаться, одеваться, вопрос с деньгами решил, расчехлив тайники своих бывших дружков-Пожирателей, которые прятали семейное имущество впопыхах в конце, перед тем как их брало министерство. Правда, решил, что обязательно вернет назад, как только встанет на ноги.

И ему удалось стать лучше, сильнее и достойнее… Он больше не чувствовал себя ничтожеством. Гермиона гордилась им и поддерживала. Прошлое больше не имело значения. Он был бы счастлив. Если бы не одно «но».

Обещание, прожигающее черную, беспросветную дыру у него в груди.

Он проговаривает слова Непреложного обета снова и снова, медленно, с расстановкой, вычленяя каждое слово, взвешивая, оценивая, анализируя.

Северус знает клятву наизусть, длиной с целый пергамент, словно очередное эссе Грейнджер.

С кучей «если», с огромным перечислением «должен».

Обещание, весом с целую планету, словно Атлант переложил ее вес на его плечи. Связанный, обязанный, скованный, под каблуком у отвратительных мира сего, от разыгрывающих свои карты параллельно с текущим порядком. Устанавливающие этот порядок.

Снова скользит взглядом по рассыпанным по подушке волосам Гермионы. Как он мог позволить себе быть с ней? Полноценно и открыто, подставив ее под удар, приклеив собственноручно мишень ей на лоб. Поэтому до сих пор никто не знал о них.

Он не ожидал, что мишень ей приклеит ее политическая карьера.

Он должен это исправить, обойти клятву, спасти Гермиону… Проговаривает снова и снова. Выдыхает дым, замирает. Что если…

— …и обещаю, что не буду искать, не причиню вреда, чтобы избежать выполнения заказа или освобождения от данной клятвы…

Тушит сигарету в пепельнице и резко встает. Нужно поговорить с главой Отдела тайн.

Проходит к кровати, где Гермиона спит, свернувшись клубочком и, склонившись, целует ее в макушку, всматривается в безмятежное, красивое лицо. Лицо женщины, которую полюбил всем своим прогнившим сердцем. Теплой и долгожданной, как осеннее солнце, сладкой, словно горячий шоколад, светлой и проникающий в самую его суть и рассеивающей мрак.

Никто и никогда, так грамотно составляя целую страницу обещаний, не мог подумать, что у него, Северуса Снейпа, убийцы и бывшего Пожирателя смерти может быть тот, кого он захочет защитить даже ценой собственной жизни.

* * *

Самое безопасное место?

Как бы не так, черт подери!

От очередного сокрушительного удара по защите его дома, строение содрогается. Не успевает он даже выйти из дома, как понимает, что у них гости.

Понимает, что испытывает досаду оттого, что они разбудили Гермиону.

— Северус, это они? — голос напряжен, она на взводе.

Нервничает.

Но Северус удивительно спокоен. Он защитит ее, даже если придется перебить все министерство. Он не знает, про кого она говорит. Боится ли, что пришли за ней, закончить дело? Или имеет в виду что-то другое?

Хотя ему очевидно, что пришли за ним. Значит, все-таки они узнали про них, узнали, что они встречаются. Также знали, что он не убьет ее, что пойдет после встречи проверить. Только не учли, что Северус теперь никогда не оставался у нее. Просчитались с этим, только поэтому Гермиона и он все еще топчут эту бренную землю.

Интересно, что его так быстро списали со счетов. Вряд ли подобрали замену, скорее поняли, что он представляет потенциальную опасность из-за связи с той, кого предстояло убрать. Он стал ненадежным.

— Кто-то очень хочет видеть меня, — Снейп подходит к ней, обхватывает ее руку, замершую с волшебной палочкой, и смотрит в глаза: — Но они не в курсе, кто еще здесь со мной…

— Не-е-е-т, ну уж нет, — она понимает, к чему он клонит и решительно мотает головой, отступая. — Я не оставлю тебя.

— Когда тебя не будет рядом, я смогу действовать свободнее, — говорит вкрадчиво, взглядом пытаясь успокоить, но разве эта упрямая ведьма хоть когда-нибудь его слушает?

Она наклоняет голову чуть задумчиво, потом снова приближается, ее теплая ладонь ложится на его щеку, поглаживая выступающую скулу.

— Я чувствую, что происходит что-то, чего я не знаю… Почему меня хотели убить? И почему теперь пришли за тобой? Северус?

Он смотрит в ее задумчивые глаза и чуть морщится. Набирает в грудь побольше воздуха, открывает рот, чтобы признаться, но не успевает. Пространство взрывается очередным громом и огнем. Северус придерживает Гермиону, чтобы она не упала — землю под ногами трясет.

И вдруг все затихает. Защита спадает, теперь слышны лишь голоса авроров отрывистые, нервно переговаривающиеся.

Северус и Гермиона одновременно оборачиваются к двери и вскидывают палочки, готовясь в бою. Они ждут фееричного захода, выбитой двери, адского пламени, но дверь открывается спокойно и в гостиную Северуса входит…

— Кингсли? — Гермиона от облегчения выдыхает и опускает палочку. Она хочет сделать шаг навстречу своему наставнику, но Северус ее останавливает, даже не глядя, просто выставляет руку и не дает ей пройти дальше.

В глазах Бруствера Снейп замечает промелькнувшее удивление и досаду, это длится какую-то долю секунды, этого практически нет, но Северус считывает моментальные изменения.

— Гермиона! — восклицает он и раскидывает руки, ожидая ее в объятия, но, обратив внимание на руку Северуса, досадно цокает. — Мне нужно с тобой поговорить, но сначала… Снейп, ты арестован за попытку убийства заместителя министра магии, сложи палочку и сдайся без сопротивления, иначе в противном случае, будешь уничтожен, как особо опасный преступник, затеявший государственный переворот.

Гермиона вскидывается.

— Что? Нет, Кингсли, это не так…

— С каких пор арест совершает министр магии самолично. Где же аврор Поттер? Другие авроры?

— Опусти палочку, Снейп! — жестко говорит Кингсли, сверля Северуса холодным взглядом.

— Нет, Кингсли, подожди…

— Опусти палочку, иначе я буду вынужден тебя убить.

— Что? — взвизгивает Гермиона. — Да что происходит…

Она на всякий случай встает перед Северусом, уверенная, что в нее не полетит непростительное. Наивная. Северус раздраженно выдыхает. Придется же оттолкнуть, глупая женщина. Кингсли вдруг опускает палочку, глядя на Гермиону.

— Не думал, что ты будешь защищать убийцу…

— Мы уже обсуждали это, — Гермиона делает акцент на предпоследнем слове и многозначительно смотрит на наставника, но он со злой ухмылкой качает головой.

— А о том, что именно он убил Скотта и Майклсона, мы с тобой говорили?

Северус слышит, как у нее перехватывает дыхание. В шоке она резко разворачивается, бросая неверящий взгляд на Северуса и неосознанно качает головой. Северус в страхе замирает, не в силах что-то сказать.

— Нет, — шепчет она, потом с надеждой спрашивает: — Нет же, Северус?

Тяжело сглатывает. Он или она? Оба.

Он не отрицает, она видит по любимому лицу вину.

В глазах мелькает боль, она делает резкий вдох от охватившего понимания. Закрывает рот рукой, он ждет, когда она попятится от него, отшатнется. Но Гермиона удивляет его — не отходит и оборачивается к Кингсли, стараясь справиться с эмоциями.

— Я… хочу во всем разобраться по закону. Убери авроров, Северус пройдет в Министерство, и мы все обсудим…

Кингсли переводит взгляд на Снейпа, и тот понимает, что по закону никому не интересно. Он пытается вскинуть палочку, выставить щит, но понимает, что не может. И тогда становится ясно как день, что это не Кингсли Бруствер.

Догадка мелькает моментальной вспышкой. Он отталкивает Гермиону с силой, так, что она отлетает к столу с зельями, прежде чем в нее попадет красный луч. Сам отшатывается и выставляет щит, от летящих проклятий авроров. Снова уворачивается от теперь зеленого, Гермиона тоже больше не тратит время на разговоры, понимая, что здесь что-то не то и без сомнения выбирая за кого она сражается.

Если Северус останется жив и захочет когда-либо вызвать патронуса, он определенно обратится в воспоминаниях к этому странному моменту, к гуще битвы, где она встает на его сторону. Он бы хотел поумиляться этому факту еще немного, но летящие в него проклятия сильно отвлекают от приятных мыслей. Северус чувствует, как клятва Неприложного обета стягивает его руку разгоряченной проволокой, впивается в кожу и медленно ползет куда-то в сторону сердца, забирает силы, убивает, потому что он встает против того, кому ее давал.

Отбив очередную атаку, Снейп чувствует слабость, а мысли эхом звучат в голове.

— Северус! — испуганно.

Слышит, как сквозь толщу воды, а затем медленно оседает на пол, а Гермиона в ярости и страхе с защиты переходит в нападение. Но их слишком много. Она отбивает проклятия авроров, которые оттесняют ее к стене, пока Кингсли направляется к Северусу.

Снейп пытается дышать и не потерять сознание, хотя понимает, что это не за горами, если он не изменит что-то, если не договорится с магией…

…и обещаю, что не буду искать, не причиню вреда, чтобы избежать выполнения заказа или освобождения от данной клятвы…

Какая непосильная ноша. Неправильно. Нет. Он не пытается идти против клятвы, не спасает себя, он защищает ее. Северус чувствует, как становится чуть легче дышать.

Перед глазами мелькают десятки вспышек, с которыми Гермиона бьется одна. Северус медленно выдыхает.

…не трону того, кто не будет назван, возьму под защиту того, на кого будет указано, не посмею ослушаться прямого приказа…

Северус чувствует, как кто-то берет его за подбородок, перед глазами все расплывается, но он видит очертания Бруствера, который склоняется к нему.

— Убей ее, — не слышит, скорее приказ проникает в самую суть, в его магию, схватывает его, окутывает и подчиняет. Прямой приказ того, кому вверил свою магию и душу, придавливает безысходностью.

Снейп поднимается, Кингсли, вскидывает руку, заставляя остальных авроров, а их было с полудюжины, перестать сражаться. Гермиона удивленно осматривается, все еще не отпускает палочку, она вспотела от насыщенного боя, ей непросто. Мокрые волоски прилипли к вискам и шее. Она смотрит на него с мимолетным облегчением, но когда он делает несколько шагов к ней, легкая улыбка, приподнявшая уголки ее губ слетает с лица. Она пятится, пока он наступает.

— Северус! Северус, пожалуйста, — старается говорить спокойно, но беспокойство пробивается в ее тоне истеричными нотками.

Он наступает, сильный, безжалостный, решительный. Гермиона упирается в стену, отходить некуда и опускает палочку, закусывая нижнюю губу. Смотрит в его остекленевшие глаза, смаргивает слезы. В пределах вытянутой руки лежит небольшой нож, которым Северус обрезал черенки трав, она бросает на него взгляд, но не тянется к оружию.

— Я не буду с тобой драться, — обреченно шепчет она, он поднимает палочку, от страха у нее подкашиваются ноги, она заикается, но выпаливает: — я люблю и прощаю тебя!

Зажмуривается, но тут же слышит:

— Прикрой меня.

Она широко распахивает глаза, вскидывает палочку, но не понимает, что ей нужно делать. Черное древко Северуса вдруг падает к ее ногам, а сам он растворяется в черной дымке. Чтобы в следующий момент возникнуть прямо за спиной Кингсли. Резкий удар и нож, на который косилась Гермиона входит в шею Бруствера. Помещение взрывается какофоний заклятий, но Гермиона уже наготове, она выставляет щит, закрывая Северуса от ярких вспышек.

Она не хочет смотреть в его сторону, но, прежде чем отвести взгляд, кидает последний и видит, как Снейп голыми руками вырывает гортань врага, заливая пол хлынувшей кровью из рухнувшего к ногам тела.

— …обещаю, что не применю магию, чтобы отнять жизнь или нанести смертельный вред здоровью, — проговаривает Северус одну из строчек клятвы и ехидно посмеивается в наступившей тишине — заклятия больше не летели. — Сюрприз, ублюдок, добро пожаловать в собственную ловушку.

Он бросает остатки плоти в кровяную лужу, наблюдая, как Бруствер медленно меняет облик и принимает вид старца и смотрит на собственные, измазанные кровью, руки. А потом в него врезается ее хрупкое тело, и Северус со всей силы обнимает ее.

— Я прикончу тебя, Снейп! — глухо произносит она в его шею, а он тихо посмеивается, не забывая бросить настороженный взгляд на опешивших авроров.

— Минуту назад ты говорила другое.

— Забудь!

— Никогда.

Она отстраняется, а он смотрит ей в лицо, нежно гладит по щеке. Гермиона смотрит на него большими понимающими глазами, и в них читаются сотни вопросов.

— Поговорим чуть позже. Нам нужно найти Кингсли…

* * *

Бруствер нашелся дома, убитый, видимо, еще несколько месяцев назад. Северус отметил, что это сделали без него, все же, опасались, что он раньше времени поймет о готовящемся перевороте и захвате власти. Что ж, после убийства действующего министра об этом догадаться было бы нетрудно.

Да и в его положении нетрудно было, просто он совсем отстранился от заданий, не хотел думать о них лишний раз, вот и упустил важное, что Кингсли и всю его кампанию, направленную на то, чтобы продвинуть новые реформы и нового министра, который бы стал лицом новой магической Британии, медленно разваливали. И едва не убили Гермиону.

Он понял, что ее оставили напоследок, только потому, что она была окружена слишком многими влиятельными людьми, подменить ее как Кингсли они бы не смогли, у нее было много близких друзей, которые сразу бы заметили что-то неладное. А министр жил один, мало с кем общался в последние годы и был идеальной мишенью. И так к власти пришел начальник Отдела тайн, Северус до сих пор не знает, как его зовут. Да и не хочет знать. Пусть с этим разбирается теперь Поттер.

Главное, что Гермиона цела, переворот предотвращен, а магическая Британия обрела нового министра. Собственно, формально, она пока не министр, а лишь выполняет обязанности, но все понимают, что после очередного спасения страны вопрос о том, кто будет новым министром магии, не стоит. Осталось лишь уладить всякие бюрократические моменты.

Поэтому в день выборов Северус стоит позади Гермионы, выполняя роль сопровождающего и охранника, угрюмо посматривает на толпу и с предвкушением на задницу Гермионы, которая с трибуны вещает о какой-то новой эре. Он эту речь только за сегодняшний день слышал раз десять, пока она репетировала ее за завтраком, в душе, пока собиралась, хорошо, что во время секса не зачитывала клятвы магическому сообществу.

Ей предстоит нелегкий путь и борьба с многовековыми устоями традиционного магического общества, но он пообещал, что будет на ее стороне. Всегда будет рядом.

— … и так как я хочу быть честной с вами с самых первых минут своего правления, должна пояснить, что слухи и домыслы Ежедневного пророка в этот раз оказались верными…

Северус навостряет уши, это что-то новенькое, этой части он не помнит.

— Поэтому представляю вам моего будущего супруга — Северуса Снейпа.

Северус едва не закашливается от попавшего не туда воздуха. Что за удивительный день? Еще с утра она не была министром, а он точно не был будущим супругом. Сумасшедшая женщина. Он подходит к ней, деликатно приобняв за талию и держа лицо, в которое впиваются сотни глаз. В повисшей оглушительной тишине, Гермиона продолжает вещать с трибуны как ни в чем не бывало.

— …Ибо каждый имеет право на ошибки, но я не хочу, чтобы вы думали, что прошлое определяет кого-либо. Меня, Северуса Снейпа, кого-то из вас или нашу страну…

«Заливает, как соловей», — думает Северус, и вдруг чувствует разрастающуюся неимоверную гордость за свою девочку. Из нее вышла бы отличная слизеринка. Гибкая, хитрая, остроумная, умеющая выворачивать все события так, чтобы ей это было на руку.

Пока Северус умиляется слизеринской хваткой своей, как оказывается, будущей супруги, Гермиона речь свою заканчивает и с теплой улыбкой обводит замершую толпу. Мгновение все еще стоит тишина, а потом раздаются отдельные хлопки, люди начинают переговариваться и галдеть, кто-то выкрикивает слова поддержки, с задних рядов слышится свист, щелкают камерами фотографы.

С ослепительной улыбкой она поворачивается к Северусу и ласково приказывает:

— Поцелуй меня.

Он усмехается, в черных глазах мелькает искра веселья, и он привлекает ее к себе, склонившись к сладким губам. Остановился в миллиметре, низко проворковав:

— Как скажите, госпожа министр.

И целует ее так крепко, так непозволительно вольно, чтобы журналисты «Пророка» завтра напечатали разгромную статью о непозволительной порочности и возмутительном поведении, а у Гермионы Грейнджер подкосились ноги.

Примечания:

?Когда маленькая зарисовка написалась ради пары важных фраз, которые в нужный момент должен услышать каждый.

?Работа написана в рамках проекта Писательское мастерство по теме Магия весны — https://t.me/lynadel_fb/1413

?Значения у упомянутых цветов есть разные, в интернете можно найти несколько вариаций, здесь были использованы те, которые понравились и подошли данной истории

?ПБ всегда к вашим правкам открыта)

---

Вечерний воздух в середине весны все еще ощущается слишком прохладным для ее тонкой парадной мантии, полупрозрачным серебром растекшейся по изящным плечам. Гермиона подавляет желание обнять себя, зная, что это не добавит ей очков. Поэтому она благодарит водителя экипажа, что подвез ее к воротам Малфой-мэнора и, поправив прическу, уверенно направляется к гостеприимно раскрытым воротам родового поместья.

Там ведьму встречают одетые в смокинги хостесы, которые с безупречной вежливостью приветствуют ее и желают хорошего вечера, параллельно рассказывая, как ей пройти к торжеству. Гермиона ступает на красную ковровую дорожку, устилающую путь в огромный шикарный дом, который сейчас светится тысячами огней, что в опускающихся сумерках выглядит особенно эффектно. Она продвигается вперед, идя навстречу музыке и средоточию света. Вокруг царит волшебная красота — по обочинам светятся неяркие огни, расставлены вазоны с цветами, среди которых искрами вьются звездочки, подсвечивая живые цветы и играя с их окрасом. Прохладный воздух пестрит разнообразием ароматов, и Гермиона улыбается про себя, отмечая, что заставить цвести сад, едва только кончилась зима, могут только Малфои.

Гермиона чуть прихватывает платье и поднимается по лестнице к распахнутым настежь дверям особняка и встречается взглядом с Люциусом и Нарциссой. Стуча каблуками по мрамору, подходит к ним и улыбается:

— Добрый вечер, мистер и миссис Малфой! Благодарю вас за приглашение.

Они с Нарциссой кивают друг другу, а Люциус склоняется к руке девушки для поцелуя.

— Вы один из главных виновников этого торжества, так что без вас оно было бы неполноценным, — улыбка Люциуса идеальна, как и весь его образ. Он жестом указывает на стоящие рядом вазы. — Выберите себе цветок, мисс Грейнджер.

— Зачем? — интересуется она, осматривая десятки цветов в восхищении их красотой.

— Иначе магия не сработает, — загадочно улыбается Нарцисса, с внимательным интересом наблюдая за девушкой. — Мы же не хотим, чтобы вы остались без морока в этот карнавальный вечер.

— Цветы заколдованы? — восхищенно спрашивает она, поднимая взгляд на хозяев и те кивают. Гермиона обводит взглядом пестроту лепестков, не в силах определиться. — Какая красивая магия.

— О, у вас еще будет возможность в этом убедиться, — заговорщически прищуривается Малфой, наблюдая, как ее рука замирает над белоснежной лилией. — Очень подходящий вам выбор.

— Белая лилия — символ чистоты и искренности, — Нарцисса подходит к ней, доставая цветок из вазы и крутя его в руках, — действительно, отражает вас, мисс Грейнджер, но… — она возвращает цветок на место и тянется к другому. — Позвольте предложить вам этот.

Женщина аккуратно достает василек, который своей нежной синевой удивительно подходит ее серебристому наряду и каштановым кудрям, лежащим на плечах.

— Его значение — деликатность, изящество и верность, — Нарцисса протягивает Гермионе цветок, и та принимает его с благодарностью, соглашаясь с ее выбором и не отрывая взгляда от лица собеседницы. — Именно благодаря этим вашим качествам мы с вами сейчас на крупнейшем благотворительном вечере последних лет.

— Благодарю, миссис Малфой, — щеки Гермионы становятся чуть пунцовыми от похвалы, и она поспешно крепит цветок к мантии, чтобы не задерживать хозяев дома.

— Хорошего вечера, мисс Грейнджер!

Вежливо попрощавшись, Гермиона проходит в богато украшенный холл, с огромным зеркалом сбоку от входа, оплетенного цветами. Она приближается к нему, чтобы оценить свой внешний вид. Сегодня она выглядела неотразимо — серебристое платье с длинным подолом делало ее фигуру еще изящнее, подчеркивая бедра. Платье имело открытый верх, который скромно прикрывался полупрозрачной тканью парадной мантии. Прическу в этот вечер она собрала в высокую косу, выпустив несколько локонов спадать по обе стороны лица. Теперь его скрывала маска в тон ее наряду, но с синеватым отливом. А когда Гермиона шевелила руками или шла, вокруг нее начинали кружиться и осыпаться лепестки выбранного растения, которые, не долетая до пола, растворялись, чтобы появиться вновь.

Довольная магией, Гермиона направляется в зал, где уже собралось огромное количество народу. Люциус был прав, это один из крупнейших благотворительных вечеров за последние годы. Здесь присутствовали представители дружественных Отделов международного магического сотрудничества из Франции и Ирландии, и даже прибыли члены МАКУСА и это означало безоговорочный успех ее проекта, раз он вышел на международный уровень. Гермиона почти год занималась продвижением реформы, которая бы позволила бы установить контроль за фантастическими тварями, тем самым уменьшив браконьерство, которое постепенно приводило к полному уничтожению вида. Ее проект охотно поддержали, решив начать с контроля и создания реестра, а затем в идеале хотели прийти к выделению ареалов обитания животных, которые бы находились под охраной. Но упиралось все в одно — золотые галеоны.

Ужиная однажды с Джинни и Малфоем, которые вот уже как пару лет были вместе, Гермиона в очередной раз делилась с ними подробностями реформы, сокрушаясь, что все продвигается не так быстро, как оно бы того хотела. И тогда Драко сказал:

— Мой отец всегда говорил, что если хочешь собрать с людей деньги, дай им ночь веселья, вседозволенность и море алкоголя… Так что, Грейнджер, если хочешь, чтобы твой проект не заглох, ищи не тех, кто даст тебе денег, а тех, кто приведет толстосумов и заставит их дать тебе денег.

— И как мне это сделать? — обескураженно переводила она взгляд с Джинни на Драко.

— Хочешь, я попрошу отца обратить внимание на твой проект… Только ничего не могу обещать. Если его не заинтересует, то даже мои просьбы ничего не смогут сделать.

Гермиона была признательна Драко. Она ждала какого-то известия, но едва не потеряла дар речи, когда через пару дней сам Люциус Малфой вошел в ее маленький кабинет с порога спрашивая:

— Насколько много галеонов вам нужно?

И когда она озвучила сумму, втайне опасаясь, что он скажет — «невозможно», Люциус усмехнулся.

— Отлично, — кивнул он, — не люблю распыляться на всякую мелочь.

И вот, пару месяцев подготовки, вовлеченности семьи Малфой, несколько статей в газетах, проспонсированных Люциусом командировок, и она стояла почти у своей цели.

Гермиона осматривает полный зал народу, наблюдая, как все общаются между собой, то и дело подходят к шведскому столу, и много пьют. Лица волшебников были скрыты масками, Гермиона не могла узнать ни одного из них. Когда ей казалось, что прическа того или другого волшебника кого-то ей напоминает, эти мысли сразу заводили ее в тупик, и она быстро переключалась. Опознавательными знаками были лишь цветы.

Так вот о какой вседозволенности говорил Люциус. Магия здесь отлично позволяла сохранить инкогнито, а так как подобные мероприятия проходили в Малфой-мэноре не впервые, то завсегдатаи уже знали о возможности сбросить оковы собственной личности и расслабиться. А алкоголь, привлекательные особы, чуть приглушенный свет, танцы только способствовали этому.

Гермиона выказывала переживания о том, что люди за удовольствием забудут о цели своего визита, но Люциус убедил ее в том, что никто ни о чем не забудет и прямо в этот момент она становится свидетелем того, как крупный мужчина в деловом костюме выписывает чек и бросает его в плавающую волшебную сферу, где уже находилось несколько подобных листочков и золотых галеонов.

Захватив у пробегающего мимо официанта бокал с шампанским, она пьет и ходит между людей, наслаждаясь приближающимся успехом. Несколько раз ее приглашали на танец, а после последнего они с ее собеседником отходят от остальных, ближе к колонне и еще долго общаются о ее реформе. Гермионе безумно интересно слушать честное мнение о собственном проекте, и ей понятны некоторые сомнения собеседника, которые она очень охотно развеивает, бросаясь в защиту и объяснения. Прошло не менее получаса, когда наконец мужчина рассмеялся и, взяв руку Гермионы в свою, склонился и поцеловал.

— Мерлин! Теперь я точно уверен, что вы абсолютно гениальны, мисс Грейнджер…

Воздух застревает в горле, когда она понимает, что ее раскрыли.

— Но откуда?

— Как я узнал вас? Поверьте, никто с таким пылом не стал бы защищать этот проект и доносить столько мелочей. Вы совершенно очаровательны, и ради вас я с радостью увеличу сумму пожертвования.

Гермиона смеется от восторга.

— Благодарю! Но… раз уж вам известно мое имя, может, вы представитесь в ответ?

— О, пусть это останется маленькой тайной.

Она может различить его улыбку, привлекательный голос и красивые длинные пальцы, вырисовывающие нули на чеке, который тут же отправляется в волшебную сферу.

— Подарите мне еще один танец?

— С удовольствием!

Она проводит в его компании еще несколько танцев, пока на одном из последних па, Гермиона едва не утыкается носом в чью-то грудь, обтянутую темной тканью.

— Простите, — бормочет та, но незнакомец придерживает ее под локоть и совсем не злится.

— Окажете мне честь в следующем танце?

Испытывая гамму непонятных чувств Гермиона, бросает на мага долгий взгляд, а потом возвращается к своему кавалеру, чтобы закончить с ним танец. Она едва успевает сделать пару глотков лимонада, решив, что алкоголя на сегодня достаточно, когда незнакомец возникает рядом, молча протягивая руку.

Ее ладонь тонет в его, а Гермиона испытывает странное ощущение внутри. Легкий трепет, волнение, а может, даже тревогу. Он обнимает ее, подушечки его пальцев проходятся по тонкой ткани ее серебристого платья и кожа покрывается волнительными мурашками. Гермиона головы не поднимает, смотрит куда-то в район его воротника, где красуется простая, но дорогая застежка для мантии.

— Вы напряжены, — неожиданно замечает он, и она неловко улыбается.

— Простите, наверное, я немного устала.

— Хотите отдохнуть?

— О нет, не переживайте, — отмахивается она, — мне нравится танцевать с вами.

Гермиона не врет. Этот мужчина вызывает странную реакцию, ее тело вытягивается по струнке, но самым необычным образом откликается на близость. Гермиона ярко чувствует прикосновение его пальцев на спине, шершавость его ладони, в которой лежит ее рука, грудью она иногда касается его груди, а локоны на виске шевелятся от его дыхания.

Мурашки не поддаются объяснению и логике. Они появляются неожиданно и там, где их совсем не ждешь. Например, вот так, в объятиях незнакомца, который обнимает бережно в тот момент, когда весь мир перестает существовать и в зале, кроме них, по ощущениям больше никого нет. Вокруг них кружится магия, искрит, обнимает лепестками и светом. Она чувствуется покалыванием на кончиках пальцев. И в какой-то момент дыхание прерывается от эмоций и она приоткрывает губы, чтобы подарить своему бешеному сердцу недостающий глоток воздуха.

Тем не менее несмотря на ее заверения, стоит музыке сойти на нет, незнакомец ведет ее в сторону шведского стола и, налив лимонад, протягивает Гермионе. Она благодарит его, принимая стакан, и они замолкают на время, что она пьет. Он тенью возвышается над ней, и Гермиона видит в нем что-то знакомое, но оно тут же ускользает от нее, отводимое чарами.

— Не хотите пройтись на свежем воздухе? — мужчина нарушает их затянувшееся молчание, и Гермиона неуверенно пожимает плечами. Между ними чувствуется необъяснимое напряжение, и она не уверена, что уходить из зала хорошая идея.

— С удовольствием! — вопреки здравому смыслу соглашается ведьма, и он предлагает ей руку, чтобы Гермиона не потерялась в толпе.

Едва они выходят во двор, где открывается вид на величественный зеленый лабиринт, девушка сразу начинает дрожать. После танцев разгоряченное тело встречает холодный воздух не слишком приятно по ощущениям. На плечи тут же опускается его мантия. Тяжелая ткань окутывает ее теплом и… запахом, который чары отвести не в силах. Таким знакомым, щемящим запахом, от которого почему-то образуется ком в горле.

Ведьма пытается убедить себя, что после выпитого, она путается, ошибается. Но всегда остается шанс… которого она до чертиков боится.

Она внимательно смотрит на мужчину, пытаясь отыскать в нем знакомые черты, но образ неизменно ускользает. Незнакомец (незнакомец ли?) ведет ее по мощеным дорожкам и может показаться, что ее персона ему совсем не интересна. Он не поддерживает разговор, не старается развеселить или рассмешить, как это делал ее предыдущий кавалер. Но Гермионе нет до этого дела. Она идет за ним, вдыхает запах дорогого когда-то человека от мантии и путается в мыслях не хуже, чем в восприятии этого мужчины.

— Я не могу перестать восхищаться вами и тем, как быстро вы добились большого успеха в своем деле, мисс Грейнджер!

Гермиона тяжело выныривает из сумбура мыслей, слыша свою фамилию. В очередной раз. Но как догадался он, если они не обмолвились и несколькими словами о цели данного мероприятия. Она ничем не могла себя выдать.

Она натянуто улыбается, пытаясь отшутиться.

— О, кажется, вы ошиблись…

Гермиона резко останавливается, едва не врезаясь в него, когда мужчина замирает и оборачивается к ней.

— Мы оба знаем, что я не ошибаюсь.

Она сглатывает, снова ощутив мурашки от его слов.

— Хм… И чем я себя выдала?

— Ничем, — говорит он, и уголок его губ чуть приподнимается: — Просто я создал эти чары, и на меня они не действуют.

В момент, когда ее осеняет, кто мог создать чары в доме Люциуса Малфоя, они медленно рассеиваются. Ноги слабеют, когда она видит перед собой Северуса Снейпа собственной персоной. Неотразимого в своем дорогом парадном костюме, с самыми проникновенными темными глазами и с этой саркастичной ухмылкой на губах, от которой и без того ослабевшие ноги готовы подкоситься.

И первое, что она делает, когда первый ступор спадает, разворачивается на каблуках и почти бежит от него прочь.

— Мисс Грейнджер…

— Никаких «мисс Грейнджер»! Не смейте говорить со мной! — кричит в темноту ночи и ускоряется, слыша его широкие шаги позади.

— Постойте, прошу…

— Нет!

Ей хочется зажать уши, чтобы не слышать его голос вновь, но в голове все равно звучат совсем другие, жестокие слова.

…вон отсюда…

…вы переоцениваете свою значимость для этого места и для меня…

…носитесь со своим Поттером и Уизли, а мне ваша забота не сдалась…

…уйдите уже наконец…

Она помнит, как в только что закрывшуюся за ней дверь полетела банка с ингредиентами, разбившаяся вдребезги, совсем как ее сердце.

Гермиона так торопится, что запутывается в подоле платья и его длинной мантии, и коротко вскрикивает, полетев вперед, но Северус не дает ей упасть. Ловит за руку и рывком притягивает к себе, заставив уткнуться носом в широкую грудь. Он обхватывает ее хрупкие плечи, не дает отстраниться, пока она тяжело дышит, справляясь с гневом и обидой.

— Отпустите, — голос звучит глухо, потому что она под силой его принудительных объятий прижата к знакомому сюртуку.

— Теперь никогда.

— Теперь? — возмущается Гермиона. — Поздно теперь. Вы свой выбор сделали.

Она чувствует, как он склоняет голову к ее уху и обнимает второй рукой. Тело предательски слабеет, а ведьма против воли ощущает покой, защищенность и надежность. Мозг в ужасе мечется в черепной коробке, напоминая о том, что случилось три года назад, но проигрывает, когда его бархатный голос негромко звучит в самое ухо:

— Простите меня.

Они молчат. Только глухие удары двух сердец можно услышать в этот момент, потому что ничего другого они не замечают — только себя. Гермиона немного успокаивается — первый шок и истерика проходят. Она все еще в гневе, но уже держит себя в руках. Северус это чувствует, поэтому немного разжимает объятия, давая ей немного отстраниться, чтобы взглянуть на него.

— Вы прогнали меня! — слова звучат с детской обидой, проявляясь слезами в глазах.

— Я знаю.

— Вы так жестоко это сделали, будто я совершенно ничего… не значила для вас.

— Мне нет оправдания, Гермиона.

— Вы бросили в меня банку…

— Не в вас, а в дверь. Я злился. Разве не вы говорили, что я имею право на чувства?

Она шмыгает носом, быстро смаргивая вновь набежавшие слезы. Говорила, конечно. Но…

— Вы прогнали меня, — снова настырно повторяет, на этот раз не сглатывая слезы, а позволяя им пролиться.

Его прохладные пальцы касаются ее щеки, нежно вытирая прозрачные капли.

— Гермиона, — почти нежно произносит он. — Если вам станет легче, я признаюсь, что почти сразу об этом пожалел.

— И тем не менее ждали три года, чтобы извиниться? — ее взгляд и голос полны укора.

— Вы застряли… — поясняет Северус, продолжая поглаживать ее по щеке и глядя темными глазами в самую ее суть. — Вы пришли ко мне подмастерьем на лето. Но мы не успели оглянуться, как прошел год после окончания Хогвартса. А вы все продолжали приходить в мою захудалую лавку, тратя свою жизнь на сомнительное занятие и бесперспективного мага. Но вам нужно было двигаться дальше.

— И поэтому вы меня прогнали? Но почему так жестоко?

— Чтобы вы не пришли больше. Я же знаю, какой вы можете быть настырной. Я видел вашу нездоровую привязанность.

— Так вот в чем моя вина? — вскидывается Гермиона, краснея. — Все это из-за моей привязанности?

— Скорее, из-за моей… — усмехается Снейп, — я тогда впервые захотел вас коснуться.

Она почти не дышит от этих слов.

— Почему не коснулись?

— Это болото утянуло бы обоих.

— Да, я слышала. Вы же хотели для меня лучшее, — не сдерживается от ехидства Гермиона.

— Не только. Я так же был не уверен в себе, — Северус хмурнеет, и его пальцы замирают на ее веснушках. — Вы были одной из немногих людей в моей жизни, проявившей тепло и хорошее отношение несмотря ни на что. А после войны так и вовсе единственным…

— А Гарри? — хмурится Гермиона, и Северус закатывает глаза.

— Единственным, кого я был в состоянии при этом выносить. Моя реакция на вас могла быть просто желанием этим теплом напитаться. Я боялся, что интерес пропадет через время, как только я получу желаемое, и на другом уровне отношений, все закончилось бы максимально грязно и отвратительно.

— А теперь что-то изменилось? — она прищуривается, обводя взглядом его лицо.

— Определенно. Очень давно. Но я каждый раз пытался найти повод не вмешиваться в вашу жизнь, — вопросов в ее взгляде не становится меньше, и Северус вздыхает: — Мне непросто было решиться заговорить с вами, Гермиона, особенно после всего, что было сделано. Но я вспомнил, как однажды вы сказали, что каждый из нас должен ошибаться, чтобы создать что-то новое, что на ошибки тоже нужна смелость…

— У меня действительно язык без костей, — бормочет она под нос, и он тихо смеется, вспоминая, как пенял ее за излишнюю разговорчивость. — Но мне всегда казалось, что вы меня вообще не слушаете.

Она неотрывно смотрит в его глаза, видя там небывалую теплоту, и больше не цепляется за обиду, которая растворяется в других чувствах.

— Всегда слушал.

Гермиона качает головой, как будто ей сложно поверить в происходящее, отворачивается и долгим взглядом смотрит на светящийся в темноте дом, и огни отражаются в ее радужках. Она плотнее закутывается в его мантию и ей в этот момент спокойно и хорошо, даже несмотря на переворачивающий всю ее жизнь разговор.

— Это вы настояли на помощи мистера Малфоя? — интересуется она, зная, что Северус являлся для семьи большим другом.

— Скорее, я посоветовал ему не списывать вас со счетов, когда Драко поведал ему о вашем проекте. Но смею вас заверить, Люциуса вы заинтересовали самостоятельно.

Гермиона замолкает, задумчиво поглаживая ткань его мантии, и натыкается на цветок. Опускает голову и с удивлением рассматривает его.

— Это… акация? — она поднимает на него взгляд, и Северус кивает. — Вам тоже цветок выбирала Нарцисса?

— У нее небывалый талант одним лишь выбором растения ткнуть тебя носом в собственные ошибки, — Северус криво усмехается, протягивая руку и проводя пальцами по лепесткам.

— Он это означает — ошибки?

— Цветок сожаления и признания этих ошибок, — печальная улыбка растягивает его губы, пока он наблюдает за тем, как девушка поглаживает цветок.

Она вздыхает и поднимает на него взгляд, смотря прямо в глаза.

— Худшее, что вы можете сделать сейчас, Северус, позвать меня обратно в свою жизнь, а потом снова засомневаться в нас обоих, — серьезно говорит Гермиона. Когда Северус хочет что-то сказать в ответ, она останавливает его жестом. — Ничего не говорите! Мне не нужны никакие обещания и заверения в обратном. Решение я уже приняла. Возможно, я пожалею о нем когда-нибудь, но я не могу позволить себе идти путем разума, когда довериться просит именно сердце.

Между ними повисает молчание, нарушаемое лишь бешеным биением сердца. Взгляды прикованы друг к другу и в них гораздо больше, чем в любых подобранных в этот момент словах.

— Покажите… — хрипло просит Гермиона. — Как вам захотелось меня коснуться впервые?

Северус чуть приподнимает уголки губ, его пальцы скользят по ее щеке, захватывают кудрявый локон и убирают за ухо.

— Вот так.

Затем подушечки пальцев продолжают путь по нежной коже шеи, минуя бьющуюся жилку, и проходятся по ключицам.

— И так.

Пальцами обхватывает подбородок, приподнимает его, не отводя взгляда от ее глаз. Смотрит глубоко, в самую душу, чтобы узнать, может ли сделать то, чего так хотят оба. Убеждается в этом и склоняет голову, чтобы легко коснуться губ девушки. Вздох вырывается из ее рта, когда она приоткрывает его, чтобы ответить на его поцелуй. Северус обнимает ее и чувствует не останавливающуюся дрожь то ли от эмоций, то ли от холода.

Слегка отстраняется от Гермионы и целует в уголок губ.

— Давайте зайдем в поместье, — предлагает он, не желая, чтобы она переохладилась.

— Я не хочу туда, — она упрямо качает головой. — Давайте сбежим отсюда?

— Знаю одну прекрасную точку аппарации, — усмехается Северус и, взяв ее за руку, утягивает за собой. Вскоре раздается легкий хлопок, и в саду остаются лишь деревья.

На крыльце Нарцисса потягивает шампанское и смотрит на лабиринт задумчивым взглядом.

— Мисс Грейнджер нужно научиться прощать людей не так быстро.

— О, дорогая, у тебя будет возможность преподать ей пару уроков в этой области, — хмыкает Люциус, обнимая жену и целуя ее в висок. — Я думал, ты порадуешься за этого змея.

— Я рада за него, но это не мешает мне сочувствовать его избраннице.

— Ты слишком строга к нему.

— Скорее, я знаю его как облупленного, — Нарцисса вздыхает и смотрит на мужа, — И слишком его люблю, чтобы признать, насколько он может быть невыносимым, — Люциус медленно уводит ее в сторону дома, и они неторопливо направляются на свет. — Северус может быть своим злейшим врагом, что и подтверждают последние три года его тоски по мисс Грейнджер.

— Тогда будем надеяться, что ее терпение сродни Черному озеру, такое же бездонное.

— Звучит как тост.

— Ты права, дорогая! — Люциус открыл перед супругой дверь, впуская ее в тепло залы, где продолжалась ночь веселья, радости и исполнения самых заветных желаний.

Примечания:

Не бечено вот от слова совсем, но ПБ открыта. Работа написана к движу Писательское мастерство по теме Самайн.

Единственная ночь, когда их пути снова пересекутся.

---

Тонкий серп луны висел в небе, освещая слабым мерцанием дорогу к дому на холме. Он стоял на отшибе, отгородившись от всего мира стеной леса и выстроенной дистанцией. Люди поглядывали на него, шептались между собой, снижая голос, показывали пальцами и не пускали детей играть в той стороне.

Ночь замерла холодной изморосью в ожидании Самайна, не слышалось и ветерка, деревья не шелестели между собой, тишину нарушал лишь треск веток под ногами людей, что покинули свои теплые дома. Им хорошо были известны традиции ночи, они вереницей тянулись к жарким кострам, приносили свои дары — подношения духам, и складывали их на гранитный алтарь, выжидая момент, когда можно будет провести ритуал.

С противоположного холма странный дом тоже можно было увидеть, но никто не смотрел в ту сторону, специально отводя глаза. Они знали, что увидеть можно всякую чертовщину. Не боялись смотреть туда только дети.

— Мам, там радуга, — обескураженно произнесла девочка лет пяти, показывая пальцем в сторону дома, на что ее родительница старательно не глядя туда, резко отвернула ребенка и указала на костер, переключая внимание.

Костры пылали высоко, освещая широкой полосой багряного света окрестности и в их мерцании время словно замирало. Тени, что отбрасывало пламя, вытягивались и кружили по земле, превращаясь в причудливые формы.

Люди знали, что сегодня смогут увидеть близких. Страшились этого и страстно желали прикоснуться к чему-то таинственному, что открылось им в последние годы.

* * *

Гермиона смотрела на яркие деревенские костры, что жители уже разожгли на противоположном холме. С каждым годом людей становится все больше, они верят сильнее, — слухи разносятся быстро. Они стали замечать. Это не слишком безопасно, может привлечь нежелательное внимание мракоборцев, но сегодня она не собиралась отступать.

Поглядывая на деревенский костер, ведьма неторопливо зажигала свечи по одной и выставляла их на подоконники, в комнате было очень тепло, камин прогорел и там сейчас тлели угли, рассеивая по комнате мягкий свет. В полумраке можно было разглядеть небольшой творческий хаос, на первый взгляд казалось, что тяжелые древние фолианты, книги и свитки были брошены как попало, но если приглядеться, то становилось понятно, что здесь царил свой выверенный порядок.

Закончив расставлять зажженые свечи по подоконнику, Гермиона неторопливо прошла к массивной входной двери, распахнула ее, шагнув на крыльцо, и вытянула руку с палочкой, направляя защитное заклинание вверх. Оно яркой радужной вспышкой растеклось в виде купола и замерцало едва заметно, когда сияние стихло.

Ведьма окинула взглядом свою землю и вдохнула полной грудью холодную сырость осеннего леса, мха и прелых листьев. Невесомый ветер подхватил дым от костров и добавил его аромат в этот природный букет запахов. В воздухе отчетливо чувствовалась зима, ее свежесть, близость и оттого неумолимая погибель золотого времени года.

Вернувшись в теплый дом, Гермиона подошла к дубовому столу, на котором устроила алтарь, и сняв одно из подвешенных к потолку растений, положила его на глиняную чашу. Она подожгла и тут же затушила скрутку из полыни, шалфея и розмарина, позволив ароматным травам и смолистому дыму тлеть, усиливая запах и защиту. Оставив у алтаря свечи и подношения, что приготовила заранее, Гермиона взяла в руки чашу с зельем, которое готовила несколько суток до этого. Сейчас там не хватало лишь нескольких ингредиентов, которые она добавит совсем скоро, когда закончит все приготовления к самому главному в сегодняшней ночи.

Поставив чашу рядом с камином, она свернула половичок, открыв взору начертанный белой краской круг со сложными символами и узорами. Сосредоточенно расставила в нужных местах свечи, внутрь круга перенесла чашу и серебряный атам.

Все было почти готово и Гермиона позволила себе выдохнуть впервые за этот вечер. Руки слегка дрожали, она сильно волновалась. Поводов было много, начиная с того, получится ли в этот раз, заканчивая тем, что за все это придется платить. Но сейчас она решила об этом не думать. Все завтра.

Ведьма распустила волосы до этого собранные в косу, и они упали кудрявыми локонами на спину. Скинула мантию, оставшись в легком белом платье и ступила в круг, что в эту ночь, когда граница между миром живых и миром мертвых сотреться, будет беречь ее до нужного момента, пока она будет беззащитна. В этот круг не сможет войти никто, кроме того, кого она сама позовет.

Гермиона медленно опустилась на свое место в круге, поджав под себя ноги и сделала глубокий вдох. Ритуал начинался.

Она поставила чашу перед собой и приступила к завершающей стадии. Взяла щепотку исопа, потерла между собой, ощущая силу земли, впитавшуюся в растение. Исоп подходил для очищения, перетерев его в пальцах, она бросила его в зелье, оно почернело. Добавила шалфей для защиты и зверобой для усиления — приобрело бурый оттенок. Следующим ингредиентом была кровь, которую Гермиона бережно вылила из небольшого фиала, со сжавшимся сердцем отметив, что там осталось от силы на два раза.

А потом взяла атам и яростно разрезала себе ладонь, сжав кулак и сдавив до ярких всполохов боли. Свечи в комнате полыхнули с силой, пламя затрещало, а потом все стихло. Гермиона протянула руки к прозрачному идеальному зелью и осушила чашу несколькими глотками. В голове поселился уже знакомый туман, сбивающий с мысли, но она моргнула несколько раз, тряхнула головой и начала читать заклинание. Ветер за окном завыл, ударяя в окна, шелестя ветвями деревьев и звеня висевшими на крыльце амулетами. В доме не было сквозняка, но свечи нервно задергались, будто ощущая присутствие чего-то неизведанного и незримого.

Гермиона не останавливалась. Она чувствовала эту силу в себе. Самайн не просто был праздником, не просто стирал границы между миром живых и мертвых, он еще и наполнял ее небывалой силой. Она была на пике своих возможностей и прилагала все усилия, чтобы достичь желаемого. Закончив заклинание, ведьма начинала читать его снова и так по кругу. Она чувствовала, как вокруг нее появляются и исчезают духи, она ощущала их давление, злобу, осуждение, знала, что они хотят добраться до нее, наказать. Но не могут. Она ждала лишь одного, искала его. Он задерживался. Не приходил, Гермиона начинала нервничать.

Его не было слишком долго. Что-то не так.

Неожиданно все стихло. Ветер и любые остальные звуки словно выключили.

Она вздрогнула, когда в оглушительной тишине услышала за дверью треск сухой ветки под чьим-то ботинком. Гермиона открыла глаза и поняла, что свечи едва горят, они тухнут, будто кто-то их задувает. Кто-то из другого мира. Кто-то, кто давно покоился в земле.

Он здесь.

Дверь медленно со скрипом открылась. Гермиона не оборачивалась, от волнения и пережитого выброса магии ее была дрожь. Она выпрямилась, замерев в ожидании и покрывшись волной мурашек, и он сказал:

— Привет, родная.

* * *

Тремя годами ранее.

Он ушел от нее осенью, почти сразу после ее дня рождения. Вчера она еще засыпала в его объятиях, а утром ее разбудил Люциус Малфой, который узнал все гораздо раньше. У них с Северусом была договоренность, последний не хотел, чтобы Гермиона нашла его мертвого, не хотел, чтобы ей пришлось думать о похоронах. Поэтому это взял на себя его друг, позволив его жене прожить свою боль, не отвлекаясь на мирские задачи.

Почти пять лет они вместе оттягивали неизбежное. Северусу после укуса змеи поставили неутешительный прогноз на будущее, но Гермиона не знала, что такое смирение, когда дело касалось тех, кого она любит. И это были лучшие пять лет в их жизни. Тем сложнее для Гермионы оказалось принять реальность, когда она осталась здесь, и от Северуса ее отделяли шесть футов сырой земли. Рядом были все, родные, друзья, знакомые и даже враги. Но это не имело совершенно никакого значения.

Вернувшись домой, она с острой новизной узнала новые уровни боли от потери. Она была во всем: в тягучей нескончаемой тишине и пустоте, которая селилась не только снаружи, но и заползала внутрь, отодвигая все, до чего могла дотянуться; в тяжелом дыхании, когда воздух казалось наполнялся свинцом, а на грудь ложилась бетонная плита; в потухших красках и приглушенных звуках.

Гермионе советовали уехать из дома, где все напоминает о муже. Но это для нее было смерти подобно, они вместе выбрали этот дом когда-то, делали тут ремонт, споря о том, как они видят ту или иную часть своего жилища. Она иногда сидела в гостиной у камина и фантазировала, что он в лаборатории или сейчас загремит посудой на кухне, а потом выйдет к ней с большой чашкой кофе и бутербродами, потому что она снова забыла поесть. Как бы недовольно хмурился, если бы понял, что она снова из любопытства залезла в книги, которые он запретил ей читать.

Там, где было раньше счастье, осталась лишь пустота. И худшее в этой потере было не то, что она была как выбивающий землю из-под ног мощный удар, а то, что внутри зрело ожидание. Ожидание того, чего больше никогда не будет.

Гермионе казалось несправедливым, что им дали так мало времени, забрали так рано. И однажды, в одной из книг Северуса, тех самых, что он запретил ей читать, ведьма нашла надежду.

* * *

Гермиона обернулась, встречаясь взглядом с темными и такими проницательными глазами Северуса Снейпа, снова не веря, что этот миг действительно настал. А в следующий момент уже была в его крепких объятиях. И как только его руки сжались вокруг нее, все встало на свои места.

Целый год, растянувшийся в бесконечность. Но теперь он снова рядом, пусть их пути и пересеклись лишь на сутки. Северус привычно зарылся носом в ее волосы, она слышала его дыхание, его силу и эти крепкие объятия обещали, что ничего отныне не будет ее беспокоить, пока она в кольце его рук. Гермиона безумно соскучилась по нему с прошлого Самайна. Одной ночи в году для встречи было так ничтожно мало.

Конечно, она пыталась проводить этот ритуал и в другие ночи, но ничего не происходило, он просто не работал, сколько бы сил она не прикладывала. Она трижды израсходовала главный ингредиент зелья — его кровь. Она могла продлить их встречи еще на три года, если бы не ее нетерпение и желание новой встречи. Теперь остатки его крови еще лишь на пару ритуалов заставляли Гермиону нервничать.

— Вместо того чтобы почитать мертвых ты их снова тревожишь? — с такой родной, привычной издевкой в голосе произнес Северус, и Гермиона хохотнула ему в грудь, благодарная, что он так просто умеет вытянуть ее из нахлынувшего шквала эмоций.

— Что же мне остается делать, если по-другому мертвые не могут найти ко мне дорогу, — поддразнила она, поднимая голову и тепло улыбаясь мужчине.

Гермиона бегала глазами по его лицу, вспоминая каждую черточку. Он казался одновременно знакомым и чужим. Он изменился. Что-то в нем недоставало, но было и новое во взгляде и даже движениях. Это сложно заметить незнакомому человеку, но от Гермионе не могло скрыться. Но одно осталось до боли знакомым — в его глазах сквозила та же тоска, что терзала и ее весь год.

Она встала на цыпочки и потянулась к нему за поцелуем, а Северус лишь обняв крепче, склонился, давая ей то, что она хочет. Прошло много времени, прежде чем Северус взял ее за плечи и отодвинул от себя, внимательно рассматривая лицо жены, взгляд его помрачнел, когда пальцами он подцепил несколько седых прядей.

— Тебе не идет на пользу использование этой магии. Ты отнимаешь годы своей жизни, отдавая мне лишь ночь. Это черная магия, и она берет свое.

— Я использую ее во благо и никому не врежу, — как заученную мантру произнесла Гермиона.

— Ты вредишь себе.

Гермиона высвободилась из рук Северуса и сделала шаг назад, сдвинув брови. Она знала цену этих встреч, никогда не страдала тугостью ума и разобраться с условиями ритуала была способна. И даже адаптировать его, потому что ритуал предполагал жертву, а она не согласилась на подобные условия и изменила его так, чтобы не вредить никому, кроме себя. И она не хотела тратить драгоценные часы на препирательства и споры, но уже слишком хорошо знала своего мужа, чтобы понять, что если он начал давить, то не отступит.

— Гермиона, — Северус строго, по профессорки свел брови и наклонил голову, что ж, впечатление это действительно производило, но уже не такое сильное, по крайней мере на нее. — Другие тоже пострадали.

Гермиона прищурилась. Нет, никто кроме нее, внутри все поднялось бунтующей волной, но она выдохнула и поняла, что придется поговорить.

— Ты про старика, у которого остановилось сердце в прошлый Самайн? И про двух пропавших? — Северус кивнул, и она пожала плечами. — Это не моих рук дело. Они пострадали не из-за меня. Это старость, Северус, и плохие люди. У полиции есть подозреваемые, объявленные в розыск. Я узнала подробности, как только услышала об этом.

— Эти люди убиты чем-то очень злым, что ты привела сюда сама того не подозревая, и я скажу тебе, где их тела, чтобы ты могла убедиться. Заклинание манит все потустороннее, несмотря на меры предосторожности. И с каждым годом становится все явственнее эта тропа, тоньше граница, и скорее всего, в ближайшие годы возникнет аномалия.

Гермиона, которая начала лихорадочно соображать, как ей исправить это и защитить людей текущей ночью, вдруг зацепилась за последнее слово, но виду не подала. Северусу не понравится ход ее мысли. Да и все это нужно было досконально изучить, прежде чем делать поспешные выводы.

— Люди стали говорить, что видят духов, — хмурилась Гермиона, — я понимала, что скорее всего мое заклинание позволило даже магглам увидеть их. Но из того, что говорили в деревне, я поняла одно — они все видели родных. Никто не говорил про зло…

Она осеклась. Возможно, никто не говорил про зло, потому что не мог. К кому пришло что-то недружелюбное погибли. Из-за нее.

Гермиона вздрогнула, когда без ветра зазвенели амулеты, висевшие по периметру дома, — ее защита от незваных гостей, когда она вне круга. Северус обернулся, на оставшуюся открытой дверь и вгляделся в кого-то.

— Они там? — спросила Гермиона, и он кивнул. — Но почему… я специально добавляю твою кровь, чтобы действовать как можно точнее.

— С каждым разом ритуал вытягивает разные души, которые с трудом, но могут отыскать того, кто их сюда затянул. К тебе возвращаются те, кто уже знает путь и те, кого ты привлекла в этот раз. И не все они доброжелательны.

— Значит, в следующий раз надо проводить ритуал в другом месте, — сказала она себе под нос, отходя к столу, где лежала палочка. Взяв древко, она сжала его в руке, соображая, каким заклинанием попробовать защитить деревню. Но что-то в молчании Северуса ее напрягло. Оно было слишком красноречивым.

Гермиона вскинула голову, и он подошел к ней, протянув руку и погладив по щеке. Он натянуто улыбнулся, скрывая собственные чувства.

— Другого раза не будет, — ласково сказал мужчина, и она покачала головой, не желая соглашаться с его словами.

В голове царил хаос, слишком много информации за несколько минут. Все не так как она ожидала, не так как хотела. Ведьма подняла полные слез глаза на мужа и тот с грустной улыбкой вытер сбежавшую единственную слезинку. — Пора все же попрощаться, Гермиона. Пока ты держишься за ушедших, лишаешь жизни себя. Мне ли не знать, о чем я говорю.

Северус притянул хрупкую ведьму к себе и крепко сжал в объятиях. Ему не было покоя на той стороне, пока он знал, что его жена, талантливая ведьма превратившаяся в отшельника, все больше раздвигала границы магии и в скором времени грозила этим навлечь на себя огромные проблемы, которые поставят крест на ее дальнейшей счастливой жизни. Как бы ему не хотелось вечность держать ее в объятиях, быть рядом, все же Северус понимал, ее время еще не пришло.

— О, господа, что за столпотворение. Позвольте пройти, — донесся до него раздраженный и надменный голос Люциуса. Он задержался, но все же пришел, хотя долго отказывался как он выражался «иметь дело с этой курчавой занозой, которой легче дать там сгинуть, чем вытащить».

Гермиона ощетинилась, словно кошка, мгновенно отстранившись.

— А он что здесь делает? — враждебно спросила она, глядя на Малфоя, одетого с иголочки и так чужеродно смотревшегося в проеме их дома, которому Гермиона позволила за последние три года немного одичать, превратив его поистине в ведьмовскую хижину.

— Добрый вечер, вдовствующая миссис Снейп, — уколол Люциус, чуть приподняв уголки губ в издевательской улыбке. — Или уже можно называть вас мисс Грейнджер?

— Отправляйся в ад, Малфой, — прошипела Гермиона крепче сжимая палочку. Эта ночь пошла совсем не по плану, и она была зла, расстроена и полна досады.

— Всему свое время, — оскалился Люциус, от которого ее враждебность отлетала как от стенки горох. Гермиона скривилась и отвернулась.

Северус подал Малфою знак подождать и положил руки на плечи жены, притянув ее спиной к своей груди. Он склонился к ее уху и прошептал.

— Позволь ему помочь тебе.

— Поверить не могу, что ты обратился к этому змею.

— Он единственный, после меня, кто не отправляется восвояси, когда ты гонишь… Без помощи ты не исправишь ситуацию.

Гермиона вздохнула и сникла, будто сдалась. Она откинулась назад, прижимаясь к его груди сильнее и подняла голову, чувствуя его губы на своем виске. Вдалеке начали хаотично вспыхивать деревенские костры, словно факелы, амулеты звенели не переставая. Образы душ, вытянутых с того света замелькали жадно заглядывая в окна, проявляясь, теперь и она их видела, а они ее тем более.

— Я не готова прощаться, — едва слышно сказала Гермиона.

— Мы никогда не будем готовы, нам не хватило жизни и после смерти не наступит миг, когда мы поймем, что время пришло. Эту связь нужно разрывать силой.

— И этой силой ты наделил Малфоя?

Северус усмехнулся.

— Я думал о Поттере, но если ты убьешь главу Аврората, тебе никто за это спасибо не скажет.

— А за Люциуса скажут?

Северус пожал плечами, и Гермиона грустно улыбнулась.

— Нам пора, — едким голосом напомнил Малфой и Северус отстранился. — Мои люди уже подтирают деревенским память и останутся с ними до конца ночи в качестве охраны. Но тебя в этом доме уже не защитить от призраков, — словно в подтверждение его словам усилился звон амулетов и замерцало защитное поле. — Да и если сюда нагрянет Министерство, то всплывет столько, что тебе хватит на отдельный угол в Азкабане.

Гермиона покачала головой, выглянув из-за плеча Северуса. Какой мерзкий человек. Люциус издевательски улыбнулся и небрежно взмахнул палочкой, захлопнув дверь и напустив мороку вокруг, чтобы скрыть их.

— Нам действительно пора. Они разорвут тебя, если прорвутся внутрь.

— Еще пять минут, — отрезала Гермиона, и Малфой цокнул языком.

— Северус! — одновременно воскликнули они, каждый со своим посылом, Гермиона умоляюще, Люциус устало. Но взгляд Снейпа будто обратился внутрь себя — он прислушивался в моменте к чему-то.

— Всего времени мира не хватит, чтобы попрощаться, но растягивать ритуал, усиливая каждого духа за этой дверью верх безрассудства, — отчеканил Малфой, презрительно морщась и делая несколько шагов к Гермионе.

— Тебе ли не понять меня, Малфой? Ты тоже делал это, ты тоже вызывал Нарциссу…

— Всего один раз…

— Потому что ты слабак.

— А ты такая сильная и умная, что теперь каждый Самайн будешь играть в прятки со злыми духами. И я с удовольствием бы посмотрел на этот чертов цирк, но вот беда, обещал твоему мужу…

— Я с радостью освобожу тебя от обещания!

— Хватит, — глубокий баритон заставил обоих посмотреть на его обладателя. — Вам нужно уходить.

Гермиона вскинула взгляд.

— А что будет с тобой?

— Я останусь здесь на некоторое время, чтобы сбить их с твоего следа, они не сразу поймут, что тебя здесь нет…

— Почему? — Гермиона сдвинула брови.

Люциус достал что-то из-под мантии, и она произнесла:

— Ты с ума сошел, если думаешь, что я это надену?

— Серьезно? — вскинул бровь Северус, глядя на маску пожирателя в руках друга. Тот небрежно пожал плечами.

— Не то чтобы у меня была коллекция масок… Вот ваз у меня много, а к маскам я не питаю слабостей.

Уголок его губ дернулся в ехидной усмешке, но вдруг свечи полностью погасли, огонь в камине тоже будто кто-то сбавил и комната погрузилась во тьму, а вокруг начала расползаться изморозь. Люциус преодолел расстояние между ними и без всяких слов приложил маску к лицу Гермионы.

Удивительно, но она совсем не ощущалась на лице, не мешала обзору. Гермиона больше не спорила с Люциусом, ощутив, что время отмеряет им с Северусом последние секунды.

Она повевернулась к нему, вцепилась в мантию одной рукой, второй поддела маску, приподняв ее. Гемиона встала на цыпочки и поцеловала мужа с горечью и досадой.

— Мы еще увидимся? — тихо спросила ведьма, чувствуя, как ком в горле мешает говорить. Северус провел костяшками пальцев по ее щеке таким привычным жестом и заверил.

— Увидимся, — а потом добавил: — На другой стороне. Когда придет твое время.

Люцуис схватил ее цепкими пальцами повыше локтя, и Гермиона вздрогнула. Она оказывается так отвыкла от живого тепла человеческого прикосновения. Она бросила последний страдальческий взгляд на мужа, когда защита дома рухнула и в тот же миг Малфой снова опустил ее маску. И очень вовремя, потому что бесчисленное множество духов прибывали в это место, пойманные в ловушку магии и жадные до крови.

Каждый шаг сквозь бестелесную толпу давался Гермионе с трудом и если бы не Люциус, тащивший ее словно на буксире, вряд ли бы она смогла покинуть этот дом. На Малфоя они не обращали внимания, не проявляли ни млейшего интереса, но ее искали. И только магическая вещица Люциуса, его маска позволяли ей остаться незамеченной, но надолго ли, Гермиона не знала.

Когда они вышли на крыльцо, она позволила себе обернуться — Северус стоял посреди комнаты, возвышаясь над снующими призраками, заполнившими пространство, и неотрывно смотрел ей вслед. Их взгляды встретились, он поднял руку и приложил два пальца к губам.

В следующий миг неумолимая сила аппарации и хватки Люциуса выдернула Гермиону из ее дома и унесла за сотни миль от Северуса.