Наконец-таки озвученный вопрос (джен)

Мысли путались, голова гудела, хаос из мыслей пьяно танцевал. Хотелось встать, резко вытянуть вперёд руки и махнуть ладонями со всей силы, прогоняя наваждение, но сил не было даже пошевелиться. Более того, казалось — страшно представить, если так было на самом деле, — что моргнуть и единожды даже невозможно. Абсолютно ничего не допустимо.

Ты мог только лежать. На кровати. И бояться. Чёрных рук из темноты.

Но этого не могло быть! Это невозможно! Так думалось. Поначалу.

А темнота тем временем продолжала сглаживать углы комнаты, постепенно уменьшая расстояние между собой и Ангелом в центре комнаты. Ангелом, который почему-то отдыхал после трудового распорядка не в небесном общежитии, а просто где-то. Да и какой это отдых, если даже нет ни малейшей возможности задать этой самой темноте вопрос?

Плавными и грациозными шагами продолжая приближаться к воздушному детёнышу, она словно танцевала свой исключительный танец — как тот самый хаос — из боли, страха и отчаяния, смятения, уныния и раскаяния.

Но погодите, а Ангел-то тут при чём? Какой отношения эти слова имели к нему, белоснежно-чистому и непорочному?..

Возмутиться дальше — конечно, мысленно — не позволил резкий электрический разряд по всему телу. Подобно остро заточенной иголке, он будто бы нарочно задевал каждый нерв, а страх в ответ лишь сильнее огненным шаром разгорался в животе. Хотелось не просто кричать — бежать! Но Ангел даже дышал словно по заранее отработанному сценарию, где абсолютно исключалась любая самостоятельность.

Янтарь, огни и небесное святилище, помогите! Что происходит и как такое возможно?! Он, белоснежный сын не менее белого, как жасмин по весне, отца, справедлив в своих помыслах и решениях, честен перед трудом и долгом и свят богоугодным начинаниям. И он просто не мог попасть в объятья Тьмы! Это невозможно! Или?..

Тяжелый вздох невозможен — а лава тем временем своими горячими руками всё сильнее сжимала грудь, однако на уровне астральной оболочки он не мог не прозвучать. Протягивая свои длинные щупальца в самые глубины чистейшего сердца, Хаос оказался не удовлетворён, вытащив на приглушённый свет страх — липкий, холодный, а какими же ядовитыми от своего льда струями он растекался по нутру от двух огней. Тьма успела, кружась во всё своём великолепии, подойти к кровати вплотную, чужеродными для Ангела воздушными струями обдавая его лицо. И он искренне её боялся. Более того, дрожал — если бы мог! А она обнимала всё плотнее, своей нежностью заставляя мутиться и так неровное сознание.

Но всё кончилось так же внезапно, как и началось. Потому что Хаос был величественен, страх — всепоглощающ, и они похоронили под собой далеко не одну чистейшую душу. Но оставалась сила, перед которой и они будут трепетать, как последние остатки разумного. И эта сила...

* * *

— Гога, друг мой сердешный! Как я рад тебя видеть!

— Замолчи, дьявольское отродье! Я по важному делу, а не чаи всякие с володушками распивать, — и как красота любого момента: — И я тебе не Гога!

"Дьявольское отродье", эротично развалившись в собственноручно сделанном троне высотою с двух слонов и шириною в половину кита проигнорировал абсолютно недружелюбный тон, с которым к нему пожаловали в гости, и продолжил миловидно улыбаться, махая ручкой. Кожаны под сводами пещеры что-то защебетали на своём летучем, но никаких действий не предприняли, так и продолжив оставаться очень, однако, гармоничной частью интерьера в доме демона.

Тяжёлая поступь звучала грозно, да так что аж барельефы на каменных стенах нервно попискивали от возмущения. Но возмущение Его Светлейшества это нисколько не останавливало. Наоборот, направляло вперёд, надавать — словесно, конечно же, — по первое число этому выродку! И да, за заточенные в стенах души — потому что для него это, понимаете ли, эстетически красиво! — когда-нибудь он точно ответит.

— Как ты посмел совратить ещё одного юного ангела? Да как ты смеешь?!..

— Ой, Гоша, не заводись. Я невиннее зимнего чуда в начале мая, потому фу обвинять меня в таких нехороших поступках. И вообще, — сев поровнее и поправив за спиной подушку, он вымолвил ну совсем провокационно, сложив ладони лодочкой: — Я девушек люблю.

Зубы сводило от гнева и страстного желания разодрать эту тварь на части. Ну да, конечно. Будь Его Светлейшество юн и беспечен, может быть, и купился бы на такое сладострастное враньё, но он в небесной канцелярии служил, работал и жил уже очень давно, и на таких выскочек успел насмотреться с лихвой. Чёрная, мрачная сущность, мерзостная до непристойного и отвратительная в своей сути до дрожи, а как она — в смысле, обладатели такой натуры — любят очернять всё белое. Всё ангельское сообщество считало, что они, демоны, ограничивались людскими душами, но Он знал — чем глубже Тьма, тем опаснее противник. И он поклялся, что избавится от всякой твари, посмевшей посягнуть на светлый образ юных светлых работников.

Замерев в паре метров, Его Светлейшество притормозил, сурово рассматривая в упор своего собеседника. Он поклялся и клятву свою соблюдал. Нет, он никого не убивал, ангельским рукам не за чем мараться в крови этих мерзостных созданий. Просто на суде Уединения — территория между Ангелами и Демонами — предоставлял доказательства того, что демоны ангелов совращали и растлевали. Как он умудрялся найти такую информацию, секрет, укрытый серебристыми от своего возраста крыльями, однако всё сказанное было правдой, и злодеи несли за свои деяния страшнейшее наказание. Вот только с этим...

Поймав кинутую в него подушку, Он нервно задёргал бровями под уморительный смех с трона с присловьями: "Ой, Жора, ты такой смешной!" Давность злодеяний этого последнего в доброте существа исчислялась веками. И каждый небесный раз Его Светлейшество рассказывал о них на суде. И каждый раз Его Светлейшество пытался вытянуть из лап Тьмы тех несчастных, что в них угодили. И каждый раз ему это удавалось. Но!..

Сердце в груди невольно сжалось. Да, он вырывал их из жадных лап, выхаживал и возвращал к жизни, но никого из них так и не смог вернуть в то состояние, в котором они находились во время попадания в объятия чёрных лап. В такие моменты привкус ртути на языке отравлял всё сильнее, иначе что можно ощущать при всё более усиливающемся осознание своей беспомощности?..

— Зачем?

Яд капал из каждой буквы, но Светлейшество вдруг понял, что очень устал из раза в раз приходить в эту обитель, гневаться, смущаться от этого смеха и понимать, что ещё одного ангела он спасти не смог. Пройдёт совсем немного, и небесное дитя преклонит колено, поблагодарит всех, сложит на рабочий стол свои полномочия и возможности и уйдёт жить в мир смертных, этим самым смертным. Немыслимо!

— Вау, Георгий Иваныч! Вы наконец-таки спросили, не прошло и тысячелетия! А то все ваши обычные вопросы — уже такая тавтология, что аж зубы сводит.

Шутливо пофыркав в сторону, демон встал, вытянув губы трубочкой, поправил штаны, рубашку и бабочку на шее и развязной походкой от бедра пошёл в сторону стоявшего с подушкой. В порыве снова приземлиться на трон подушка остановлена не была. Отходить с пути тоже не было смысла, всё-таки в чужом доме, да и этот ушлый малый ни разу за развратом застукан со светлыми не был.

Мягко положив руку на плечо Его Светлейшества и кокетливо подмигнув на уничтожающий взгляд в ответ, демон медленно проследовал за спину гостя, нагнулся с противоположной стороны и прошептал на ухо: "Скажи мне, друг сердешный, что для тебя желаннее всего?.."

Дыхание перехватило, ярость острыми корнями рвалась наружу. Паршивец, да как он...

Паршивец тем временем ловко вынырнул из-за спины, встал напротив, взял руку Светлейшества в позе верного услужника — разве что они так услужливо не прогибались в спине. Прищуренные глаза играли коварством, но нужно было держаться. Однако где угроза? Да и этот вопрос...

— Хватит пудрить мозги! Отвечай!

— А я уже ответил. Точнее, ты сам ответил на свой вопрос. Или же что внутри тебя так яростно бьётся наружу? — и демон с придыханием добавил: — А я тебе говорил, и не раз, что очень люблю женщин. Ах, как же они прекрасны, а возможность видеть их красоту и изящество и вовсе сводят меня с ума!

И мягко приложил свободную ладонь к ангельской груди, в которой гнев и раздражение порождали ту, чья сила обыденна для Тьмы, но так чужда для Света. И ведь, чёрт возьми, как же она была обезоруживающей и одурманивающей, раз за возможность встретиться с ней вновь могла прийти не просто мысль, а реальный порыв отказаться от всего. И, кто знает, быть может, и Его Светлейшество когда-нибудь согласится сходить с ней на свидание? Впрочем, зачем свидание, если у них уже много лет совместной жизни? Иначе он бы не приходил. Иначе он бы не видел. Иначе... Впрочем, об этом стоило подумать потом.

* * *

Но всё кончилось так же внезапно, как и началось. Потому что Хаос был величественен, страх — всепоглощающ, и они похоронили под собой далеко не одну чистейшую душу. Но оставалась сила, перед которой и они будут трепетать, как последние остатки разумного.

И эта сила: Злость. И право на неё.