Воспоминание (гет)

«Спешит, спешит, спешит машина

С красным крестом,

Глуши, глуши, глуши сигналы

Время менять

Меня, меня, меня на лица

Счастливых людей,

Пообещай, что я не стану

Воспоминанием» ©

Немного Нервно — Воспоминание

Он точно уже не помнил, когда именно все началось. Возможно, в первые несколько лет после окончания этой нелепой и бессмысленной войны, возможно еще во время Битвы в Министерстве, возможно, после Ососбняка Малфоев. Теперь это не имело ни малейшего значения. Факт свершился, и ему оставалось лишь бороться с последствиями.

О, он боролся! Несчастный, вздумавший хоть на секунду усомниться в упрямстве Северуса Снейпа и в его моральном кодексе, тотчас утратил бы свой язык, а то и жизнь. Зависит от того, в насколько скверном расположении духа пребывал бы вечно мрачный зельевар.

Годы после Битвы за Хогвартс и последующая за ними кутерьма несколько смягчили крутой нрав Снейпа, но окружающие все равно предпочитали лишний раз не сталкиваться с ним в темных коридорах и не переходить ему дорожку. Не то что бы Директор стал более сговорчивым или более доброжелательным. Только одному человеку было под силу стереть кривую ухмылку с его вечно недовольной мины, однако человек этот сегодня был хоть и рядом, но ужасно далеко…

В битве между судьбой и обстоятельствами впервые в жизни Снейп осознавал перспективы собственного проигрыша, но упрямство и ярость не давали ему так просто сдаться. Да и, признаться, сдаваться шпион не умел. Он плелся домой по пропахшему прелой листвой и дымом осеннему парку, пускал в небо сигаретные кольца, слушал, как под ногами шуршат листья и так хотел, чтобы дома его ждал хотя бы проблеск надежды. Впервые за три года он ощущал, как усталость свинцовой тяжестью давит ему на плечи.И если бы алкоголь сумел помочь ему забыться, он бы с радостью воспользовался его услугами. Однако спиртные напитки не влияли на него еще со времен Первой войны. Да и, признаться, ему не хотелось забывать.

Через год после Битвы за Хогвартс, когда Британия едва сумела, барахтаясь, встать на ноги, они, как и ожидалось, попали под Закон о браке. Снейп мог бы бросить все, продать свою лачугу и улететь на Гоа, она сама могла бы отправиться вершить законодательство в Австралии, но они оба остались дома. И что-то в глазах будущей Главы Отдела По Защите Магических Рас заставило Снейпа согласиться на брак, навязанный им Министерством. И долгом.

«Кто, если не мы, Северус?» — любила повторять его жена и уносилась вершить правосудие. И он соглашался, потому что в глубине души был таким же, связанным долгом, моральным кодексом и верой в то, что он тоже способен на подвиг. А может, ему тоже хотелось счастья? Он устал искать смысл в их обоюдной боли.

Они с Гермионой были счастливы. Настолько, насколько это вообще возможно в жизни морально и физически искалеченных людей. Они не верили в любовь, но, кажется, именно ее они отыскали друг в друге. Ведь чем еще, если не любовью, можно было объяснить короткие вспышки осознания, вспыхивающие в глазах Гермионы на несколько часов?

Конечно, он не знал, когда у его жены начались провалы в памяти. И это не имело значения. Порой она замирала, всматриваясь в пустоту, порой путала даты и имена, порой теряла ключи от дома, или долго кружила по Лондону, перепутав точки Аппарации. Она помнила всех своих друзей, все даты и заклинания, хоть новые, хоть выученные в годы учебы, она помнила всё, кроме него. Снейп списывал всё на стресс, на пережитые травмы, на прошлое, но циник внутри него был слишком далек от мысли, что его так называемая любовь поможет им всё пережить. Потому он таскал жену по врачам, морщился, когда в него летел первый, попавшийся ей под руку предмет, и она визгливо осведомлялась, что же, все-таки, ее Профессор забыл у нее в квартире, и куда подевался ее жених, Рон Уизли? И обручальное кольцо на ее левой руке делу не помогало. Проходили недели, и Гермиона, вдруг, будила его на рассвете, одаривая любовью и вниманием ту часть его тела, о которой не принято говорить вслух и в приличном обществе. И смотрела в глаза абсолютно ясным взглядом.

Он жил ради этих моментов.

— Я нагло использую и тебя, и твое расположение, — вздыхала после Гермиона, устроившись у него на груди. Он кривился в ухмылке.

— Прикажешь отвезти тебя в Отделение для душевнобольных и оставить там на полном попечении? То-то Министерство будет радо тому, что единственная ведьма, способная хоть как-то повлиять на законодательство, рехнулась.

Гермиона фыркала сквозь слезы.

— Северус, как мы можем так жить? Я помню всё, я помню, какой была, но я не знаю, кем являюсь, и совсем не помню тебя. Почему ты со мной живешь?

— Потому что я твой муж, а ты моя жена. А если бы это было не так, это бы ничего не изменило.

Он никогда не признавался ей в любви открыто, но она знала, что он любит. Отчаянно, преданно, нежно, горько, отдаваясь без остатка и принимая ее всю до последнего вздоха. Так, как умел только он.

— Я бы попросила любить меня, если бы мы верили в любовь, но вместо этого я попрошу не забывать. Не делай меня всего лишь воспоминанием, — просила Гермиона, улетая на очередную диагностику, или ложась в Лечебницу, чтобы стать подопытным кроликом для следующего подающего надежды зелья, или покидая дом, чтобы вершить правосудие и даже не помнить, что у нее есть муж.

А Снейп молчал и перед каждой вынужденной разлукой дарил ей азалии, как символ страсти и печали. Пессимист по натуре, он знал, что в этой жизни его надежды им хватит на двоих. Потому смотрел в небо, пока ее самолет не растает в вышине, и ждал. Ждал все эти три года, ждал каждый день, месяц, неделю и час, чтобы она вошла в дом и сказала: «Здравствуй, Северус».

Он скучал по ней безумно. По ее острому уму, по саркастическому взгляду на жизнь, по несмелым мечтам, о которых она шептала ему в тишине спальни, по безумным амбициям, которые она воплощала каждый день в Министерстве. Он скучал по ее пирогам, которые она пекла, если ей случалось захандрить по осени, по зельям, которые она помогала ему варить, по одному на двоих роману, который они начали, но так и не закончили читать. Он скучал по их жизни, которая у них могла бы быть. Он ждал ее домой, а она все никак не приходила. Его жена. Его шальная ведьма. Его уверенная в себе Гермиона Снейп.

Он вошел в пустой дом, приласкал выбежавшего навстречу кота, снял ботинки, повесил на крючок пальто и застыл в коридоре, встревоженный то ли звуком, то ли запахом, то ли предчувствием чего-то. Былые инстинкты так просто не обманешь, как бы ему не хотелось поверить в возможное счастье. Снейп вытащил палочку и осторожно двинулся вдоль стены.

Он хотел провести этот вечер, забывшись в компании старого Огденского и хорошей книги, и забыть обо всем. Сегодня его жена была во французской клинике, а он слишком отчаялся, потому мог позволить себе этот приступ малодушия, однако, что-то его насторожило.

В доме пахло лимонным пирогом, к которому Снейп питал особую слабость, глинтвейном и розмарином. Воздух подернулся рябью, когда он вошел в освещенный мерцанием свечей зал, его чуткий нос уловил запах ее духов, тот самый, который она так любила в их единственный счастливый год после свадьбы. Пелена спала и жена шагнула ему навстречу, и осознанность, сияющая в ее глазах, сказала Северусу гораздо больше ненужных слов.

— Здравствуй, Северус, мой муж.

Она улыбалась ему, когда он заключил ее в объятья, чтобы никогда больше не отпускать.

Он дождался.