where there's a will (джен)

Гарри написал первый черновик своего завещания, когда ему было четырнадцать.

Ему потребовалось столкнуться с драконом, чтобы осознать, что он мог умереть здесь, в Хогвартсе. Осознание пришло не из-за лица на затылке Квиррелла, не из-за василиска и не из-за дементоров. Даже не из-за тела Седрика, остывающего на грязной траве, и не из-за Волан-де-Морта, водящего пальцами по горящему лицу Гарри — именно из-за подготовки к первому заданию. Именно из-за полукруга взрослых, настаивавших на том, чтобы он участвовал в Турнире Трех Волшебников, а потом шептавших друг другу о смертельных исходах соревнования за его спиной. Именно из-за почти взрослых семикурсников, наклонявшихся к нему, чтобы прошептать «Мы положим цветы у Полной Дамы, Поттер», а потом злой смех, и из-за прищуреннего взгляда Гермионы, когда она смотрела на него поверх гриффиндорского стола, как будто запоминала каждую деталь, просто на всякий случай. Именно из-за молчания Рона. Именно из-за попыток драконов вырваться из своих цепей, и из-за смеха Хагрида и из-за аплодисментов, пока Гарри пытался сдержать рвоту.

В этом не было ничего нового, и это то, что не выходило у него из головы: такое уже случалось раньше. Гарри быстро учился. Он всю жизнь знал, что никого не будет рядом, чтобы его поймать, если он упадет. Хогвартс заставлял его забыть несерьезные уроки (что еда, постель и дружелюбные, нежестокие прикосновения были для всех, даже для него), но не этот. Хогвартс напоминал ему с каждым ехидным смешком, с каждым человеком, который смотрел на него мягким и добрым взглядом и думал, что подросток не слышал, когда он шептал, что Гарри может не выжить, что он одинок в этой ситуации.

От этого не было больно. Гарри подавил это чувство и продолжил оставаться начеку.

Но оно не ушло. После того, как он встретился с драконом, после того, как адреналин схлынул и даже самые восторженные доброжелатели его отпустили, Гарри сел на край своей кровати и посмотрел на мантию-невидимку, спрятанную в сундуке: ее серебристый край торчал из-под комка носков.

— Ты в порядке, друг? — спросил Рон с кровати напротив. Вечеринка внизу продолжалась, но Рон находился здесь и был странно подавленным.

— В порядке, — сказал Гарри и правда имел это в виду, по большей части. — Просто…

— Просто?..

Гарри почти решил сменить тему. Он облизал губы и бросил взгляд на свой открытый сундук и пустую клетку Букли, стоящую у подоконника:

— Маглы могут наследовать магические предметы? Если родственник-волшебник умрет, маглы смогут?..

Рон моргнул, глядя на него. Гарри потер лицо рукой:

— Неважно.

Они пошли спать, и следующим утром, когда Гермиона накладывала яйца на тарелку Гарри, Рон спросил:

— Маглы могут наследовать магические вещи? Я имею в виду, существует Статут о секретности, но он как бы не применяется к родственникам-маглам, не так ли?

Гермиона моргнула, глядя на него. Она перестала нагружать тарелку Гарри едой на достаточное время, чтобы тот ее отодвинул. Рон заметил и подцепил несколько сосисок с блюда, пополнив тарелку Гарри рядом с горой яиц Гермионы. Обычно Рон пичкал его едой после летних каникул, сразу после того как Гарри возвращался от Дурслей.

— Я не знаю, — задумчиво сказала Гермиона, глядя на Рона с нечитаемым выражением лица. — Скорее всего, это зависит от предмета и от близости родства с маглом. Сомневаюсь, что чьи-то правнуки-маглы могут унаследовать что-то вроде волшебной палочки.

— Но другие вещи, — сказал он. — Сов?

— Не думаю, что совы классифицируются как магические. Интересно, отличаются ли совы волшебников от магловских? Они тренированы, да, но мне очень любопытно, являются ли они магическими по сути?..

Гарри поковырялся вилкой в своей яичнице:

— То есть они могут?

— Я изучу этот вопрос, — пообещала Гермиона, а потом… — Тебе действительно надо что-нибудь съесть, Гарри. Вчера ты ничего не ел.

— Ты не ел вчера? — спросил Рон немного слишком резким тоном.

— Нервы, — ответил Гарри. Рон с Гермионой уставились на него — он вздохнул и наконец принялся за свои яйца с сосисками.

Хогвартс оттаял после первого задания. Коридоры больше не были такими враждебными. Может, его вид верхом на драконе, а потом то, что он ушел истекающий, но в общем целым, убедили некоторых из них, что в Гарри было то, что нужно было, чтобы быть чемпионом. Может, выветрилось связанное с этим веселье. Дадли и его друзья всегда в конце концов оставляли его (либо Гарри бегал слишком быстро, либо Петуния звала их обедать, либо у них уставали руки, либо им надоедали тихие болезненные звуки, которые издавал Гарри, когда они его били).

Рон и Гермиона исчезли перед вторым заданием, и Гарри обнаружил их скованными цепями у дна озера, их лица были искажены тусклым зеленым светом. Он не мог оставить их там. Виктор забрал Гермиону, а Седрик взял Чжоу, но никто не пришел за сестрой Флер. Гарри не мог ее оставить. В Хогвартсе помощь всегда придет к тем, кто о ней попросит (она придет в форме шляп, которые помогут двенадцатилетнему сражаться с монстром, молчащих профессоров, которые будут притворяться, что все под контролем, и Гарри, который знал, что опасность реальна, который знал, что некоторые люди не могут побеждать монстров в одиночку, который не оставит другого человека тонуть).

Когда он шел назад к Хогвартсу между Роном и Гермионой, и ученики проходили мимо них и выкрикивали поздравления и насмешки в произвольном порядке, Гарри сказал:

— Вы присмотрите за Буклей ради меня?

— Что-то не так? — спросила Гермиона.

— Нет, она в порядке. Все в порядке, — Гарри запустил руку в свои полусухие волосы. Жесткие от соли, они торчали на затылке. — Но если что-то случится, вы позаботитесь о ней ради меня?

— Гарри, — начала Гермиона своим очень осторожным тоном, — ничего не…

— Ладно, — сказал Гарри резче, чем надо было, но его грудь горела из-за озерной воды, которой он подавился, а волны адреналина оставили его нетерпеливым. — Рон?

— Эм, — сказал Рон.

— Гарри, ты так хорошо справляешься с этими заданиями. Профессор Дамблдор не позволит чему-то случиться. Тебе не надо…

— Конечно, — ответил Рон. — Всегда хотел сову.

— Рон!

— Спасибо, — сказал Гарри.

Гермиона вздохнула. Они прошли на перемещающуюся лестницу и наверх. Проход, расположенный за портретом, был широко открыт. Вечеринка уже началась, и музыка выплескивалась в коридор.

— Я почитала о наследовании между волшебниками и маглами, — призналась она, — но не нашла ничего конкретного. Я буду продолжать искать.

— Спасибо, Гермиона, — тихим голосом ответил Гарри, прежде чем близнецы Уизли вышли из прохода за портретом, подбросили его в воздух и унесли в гостиную.

* * *

— Я порылась в книгах, и мне жаль, но, я думаю, маглы могут наследовать магические предметы низкого уровня, — сказала Гермиона. Гостиная была полупустая, и они сидели в уединенном темном уголке, наклонив головы друг к другу. Никто не обращал на них внимания. Они делали так с тех пор, как им было одиннадцать.

— Совы? — спросил Гарри.

Гермиона прикусила губу:

— Совы. Книги, если они не агрессивно зачарованы. Даже мантии.

— Мы никому не позволим забрать Буклю, — сказал ему Рон.

— У нас не будет выбора, — сказала Гермиона. — Маглы не могут претендовать на большую часть наследства (они даже не имеют право на галеоны и магическую недвижимость), но в чрезвычайных обстоятельствах, когда нет никаких других кровных родственников…

— Нахуй это, — сказал Рон.

— Ты знаешь, насколько важной волшебный мир считает кровь, Рон. Даже по магловским законам, если у кого-то нет завещания, а ты не кровный родственник и не родственник по браку или по усыновлению, ты не можешь ни на что претендовать.

Он нахмурился:

— Тогда что произойдет со всеми вещами? Если маглы не могут их получить и они не передадут эти вещи кому-то правда достойному, например его лучшим друзьям, тогда что случится со всем этим?

— Например, с его гринготтским сейфом? Он будет легально принадлежать Министерству. Они решат, что со всем делать, но опять, без кровных родственников или родственников по закону, они наверняка оставят все себе. Потратят, скорее всего.

— Насколько взрослым? — внезапно сказал Гарри. Гермиона и Рон посмотрели на него, и Гарри уставился на них в ответ. — Насколько взрослым я должен быть, чтобы написать завещание, Гермиона?

— Семнадцать, — ответила она. Гермиона подтащила самую толстую книгу себе на колени и быстро пролистала страницы, помеченные стикерами-закладками.

— Я спрячу их, — сказал Рон. — Я засуну все твои вещи себе под кровать, а потом тайком вывезу их из Хогвартса. Мы можем магией покрасить Буклю в черный, так что никто ее не узнает, и сказать, что все твои вещи украли.

— Украли? — спросил Гарри.

— Слизеринцы. И пока они будут заняты допросом Малфоя, мы с Гермионой вынесем всё под мантией.

Гермиона дернулась на месте и с тяжелым стуком швырнула книгу на кофейный столик перед ними:

— Вот! «Волшебнику или ведьме должно быть семнадцать зим, или это должен быть патриарх или матриарх благородного дома», — на молчание Рона и Гарри она продолжила, — как последний оставшийся в живых волшебник, ты глава семьи Поттеров, Гарри. Ты вправе написать завещание.

Гарри почувствовал что-то в животе. Это была странная смесь из облегчения и старой, кислой тревожности:

— Ты знаешь, как сделать так, чтобы оно имело силу?

— Все сделает твоя магия. Сфокусируйся на намерении и эмоциях, когда будешь его писать, и когда придет время, я научу тебя заклинанию, чтобы его запечатать.

— Я могу забрать твою «Молнию»? — спросил Рон. Гермиона шлепнула его скрученным в рулон пергаментом.

— Конечно, — ответил Гарри, и Гермиона стукнула и его. Она не поняла, что Гарри был серьезен.

* * *

За завтраком Гарри сидел, склонившись над пергаментом. Верхний левый угол был запачкан томатным соусом. Он не беспокоился из-за этого: это был черновик.

Несколько людей спросили с вежливым любопытством, что он делает. Рон ответил «это связано с Турниром», но это побудило людей сгрудиться, заглядывая друг другу через плечо, чтобы посмотреть, так что Гермиона рявкнула «домашнее задание по Зельям», когда люди слишком близко смотрели на работу Гарри, и благодаря этому их удалось спугнуть.

— Гермиона, — внезапно спросил Гарри, — какое у тебя второе имя?

— Джин, — ответила она.

Гарри что-то записал.

— А у тебя, Рон?

Уши Рона порозовели:

— Тебе обязательно знать?

— Ты хочешь мою «Молнию» или нет?

— … Билиус.

Гермиона подавилась своим тыквенным соком и пролила его себе на грудь, а Гарри начал икать от смеха. Уши Рона потемнели до томатно-красного:

— О, идите нахуй!

— Билиус.

— Я сказал «иди нахуй», Гарри!

* * *

— Формулировки не обязательно должны быть слишком точными, — сказала Гермиона, подтолкнув пергамент обратно к Гарри, когда он попытался ей его показать. — Магия сделает его юридически обязывающим, и я не думаю, что кто-то попытается искать лазейки, чтобы заполучить твои вещи. Не обижайся, Гарри, но ты не владеешь ничем достаточно серьезным, чтобы об этом волноваться.

— Мои вещи важны, — возмущенно сказал Гарри.

— Я никогда не утверждала, что это не так. Я просто имела в виду, что тебе не надо отдавать его мне на проверку. Это личное.

Она дала ему наставления о процессе засвидетельствования. Рон наблюдал. Четырнадцатилетние не могли быть легальными свидетелями, но наличие свидетелей не было обязательным, когда обязательным к исполнению документ делала магия.

Гарри прочитал заклинание. Воздух стал густым, и появился приятный запах, а потом все его тело придавило невидимым весом. У него появилось ощущение, похожее на то, как будто он упал в камин, и на то, как будто он снова застрял на дне озера. А потом оно истаяло, и Гарри смог нормально дышать.

— Ты отлично справился, Гарри, — похвалила Гермиона.

Он сглотнул, у него пересохло в горле:

— Спасибо.

Рон потыкал его:

— Лучше?

Гарри посмотрел вниз на свое заверенное завещание. Чернила на пергаменте переливались радужным в свете факелов. Если что-то случится, его вещи будут в безопасности.

— Да, — сказал он. — В разы.

* * *

Позже Гарри думал, знал ли он, что надвигалось что-то ужасное. Он думал о своей смерти в практическом и логическом плане раньше, но написать завещание едва ли за месяц до возрождения Волан-де-Морта было совершенно новым видом удачи.

Петтигрю разрезал его руку и неровным голосом произнес заклинание для ритуала возрождения. Гарри прищурился на подернутое дымкой тумана кладбище. Он не мог смотреть на бурлящий котел или, помимо этого, на Седрика. Он не мог.

«Сириус может пойти в парк», — вместо этого подумал Гарри, резко хватая ртом воздух. — «Он может стоять под почти летним солнцем столько, сколько захочет. Мантия-невидимка даст возможность Сириусу выбраться из дома».

Комок из кожи-мышц-костей визжал, пока его перекраивало, и Гарри крепко зажмурил глаза. Его шрам горел, как клеймо.

Он подумал о Роне на его «Молнии», нервничающем и восторженном на пробах квиддича в следующем году. Он подумал о том, сменит ли Хагрид рамки на фотографиях его родителей. Может, он повесит их в каком-нибудь красивом месте. У окна, например.

Волан-де-Морт стоял на своих собственных ногах впервые за тринадцать лет, и мысленная картинка фотографии его родителей, бесконечно крутящихся под брызгами осенних листьев, висящая где-то на солнечном месте в хижине Хагрида, была потеряна. Один за другим возникли Пожиратели Смерти. Они смеялись, пока Гарри дергался на земле, и животный крик рвался из его горла. Никто не придет. Не за ним. Не за Седриком.

Кладбищенская трава была мокрой от давно прошедшего дождя и была разрыта кроссовками Гарри. Но кое-что он заметил только позже, когда был в больничном крыле и смотрел на грязь, размазанную по его рукам. На нем также была кровь, засохшая в линиях его ладоней. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать, что эта кровь была его, а не Седрика.

Седрик не истекал кровью.

* * *

Гарри не помнил дни после смерти Седрика.

Он продолжал терять минуты и часы. Он был на уроке, и у него в голове возник белый шум, а когда он поднял взгляд, то увидел Большой зал, а не класс Флитвика. Рон накладывал еду на тарелку Гарри. Гарри не взял свою вилку. Гермиона настоятельно призывала его что-нибудь съесть, но выглядела напряженной, когда он откусил маленький кусочек от булочки.

— Гермиона, — хриплым голосом сказал Гарри. Он не говорил несколько часов. Рон и Гермиона смотрели на него, как будто он собирался сломаться, и отгоняли всех, кто осмеливался приближаться слишком близко с тем говорящим блеском в глазах, что было хорошо, потому что если кто-то еще спросит, что случилось с Седриком, то, как думал Гарри, он откроет рот и скажет этому человеку «отвали», а потом его просто вырвет.

— Да? — спросила Гермиона.

— Ты можешь взять его к себе? — он понизил голос. — Мое завещание. У тебя оно будет в безопасности.

— Если ты уверен, — сказала Гермиона. — Мы должны встретиться этим летом. Я поговорю с моими родителями.

— Моя мама захочет, чтобы ты первым делом погостил у нас, — сказал Рон. — Ты знаешь, какая она. Мы не оставим тебя с этими маглами надолго.

Что-то в груди Гарри расслабилось, хоть и чуть-чуть. Нора. Она все еще была здесь. Он подумал о летних днях, проведенных сидя в зарослях диких цветов, за разгномированием огорода и за играми в квиддич на заднем дворе. Даже яростно-оранжевая комната Рона со скошенным потолком и скрипящие раскладушки помогали прогнать белый шум из головы Гарри.

— Хорошо, — сказал Гарри. Он поднял вилку. Он не чувствовал вкус пюре, но съел вилку, потом другую и третью, пока все не кончилось.

* * *

Вещи Гарри выглядели неправильно на Тисовой улице. Им было здесь не место.

Гарри снилась внезапная безмолвная смерть Седрика и влажная трава, к которой он прижимался носом, пока корчился под Круциатусом. Когда Гарри проснулся весь покрытый потом и с ощущением тошноты, то первой вещью, которую он увидел, была Букля, запертая в клетке и спокойно смотрящая на него в ответ, а потом его учебник трансфигурации, брошенный на тумбочке. Гарри представил Дадли, сжимающего Буклю до синяков в своей хватке. Он вообразил дядю Вернона, сжигающего его книги, как он сделал это с его письмами из Хогвартса. Он увидел тетю Петунию в резиновых перчатках, запихивающую его мантии в мешки для мусора, чтобы выкинуть их в урну на улице.

Гарри крепко зажмурился и начал повторять «я завещаю Сириусу Блэку мою мантию-невидимку. Я завещаю Гермионе Джин Грейнджер мои школьные учебники и мою сову, Буклю. Я завещаю Рональду Билиусу Уизли мою «Молнию». Я завещаю Рубеусу Хагриду фотографии моей семьи».

Он проговорил содержание своего завещания три раза до того, как у него ослабло желание кричать и он перестал представлять дядю Вернона, разрывающего фотографии Лили и Джеймса. Гарри не заснул во второй раз.

* * *

— Сириус, — начал Гарри, — ты не знаешь, мои родители мне что-нибудь оставили? Я имею в виду, кроме сейфа в Гринготтсе.

Они могли перенести этот разговор в гостиную, но в сидении на лестнице было что-то чрезвычайно личное. Миссис Уизли все еще находилась на кухне, маниакально отмывая шкафчики. Гарри ее не винил: уборка не заставляла его чувствовать себя лучше, но если бы она это делала, если бы она расслабляла узел в его груди на достаточное время, чтобы он мог нормально дышать, он никогда бы не выпускал из рук губку.

— Ты владеешь домом в Годриковой Впадине, — сказал Сириус.

— Правда?

— Ты удивлен?

Гарри прищурился на мутно-зеленый гобелен напротив лестницы и подумал об этом. Дом (то, что должно было быть его домом детства), который принадлежал ему.

— Я знал, что мы, должно быть, где-то жили, — сказал он, — но, наверно, я всегда думал об этом месте как об… умершем вместе с ними.

— Это и произошло, в каком-то смысле. Он наполовину разрушен, но все еще принадлежит тебе.

— Жопа, — сказал Гарри.

Сириус не сделал ему замечание за ругательство. Он стукнул своим плечом о его:

— Тебе не надо ничего с этим делать. Никто у тебя его не отберет.

— Ты бы хотел его? И вообще, я хотел спросить, ты можешь владеть собственностью, пока ты в бегах? Ты можешь легально что-то унаследовать, или Министерство это у тебя заберет?

Сириус положил руку на место, где плечо Гарри переходило в шею:

— К чему это все?

Гарри не упоминал о завещании никому другому. Взрослые подумают, что это нездоровая попытка привлечь внимание, а его одноклассники не поймут. Но он посмотрел на Сириуса, который однажды уже все потерял, и сказал:

— Я написал завещание.

— Блять, — вырвалось у Сириуса. — Гарри.

— Я оставил тебе мою мантию-невидимку, — сказал Гарри, потому что он думал, что это заставит Сириуса улыбнуться, вспомнить его собственные приключения под мантией с его отцом, подумать обо всех способах, как он снова сможет ей воспользоваться, но его крестный нахмурился на него.

— Я не хочу твою мантию невидимку, Гарри, — рука Сириуса все еще была у него на плече. Она сжалась, и Гарри обмяк под прикосновением, как будто горячая широкая рука его крестного заставила его испытать тепловой удар. — Я хочу, чтобы ты был в безопасности. И живым.

Гарри сглотнул:

— Министерство может помешать тебе получить собственность? Если я оставлю мантию-невидимку тебе, а потом они ее заберут…

— Мы не позволим чему-то с тобой случиться, Гарри.

— Я никогда не был в Годриковой Впадине, но мысль о том, что она будет в их руках, просто… я не могу с этим смириться, Сириус.

Сириус вздохнул и отпустил Гарри. На кухне миссис Уизли уронила кастрюлю на пол, и звук отразился вверх по лестнице.

— Я не знаю, — сказал мужчина, — но, может, другие знают. Я поспрашиваю.

— Не говори им. Пожалуйста. Они не поймут.

Его крестный запустил руку себе в волосы. Они были чистыми и свежеподстриженными, волнами обрамляли его лицо, но в этот момент он выглядел гораздо старше тридцати пяти. Сириус понимал Гарри так, как его не понимал никто другой.

— Я не скажу, — пообещал он.

* * *

Фото оригинального Ордена было запрятано в его сундук, но Гарри не мог выбросить его из головы. Сияющие улыбками люди, которые скоро окажутся предателями, или их запытают до безумия, или убьют в их собственных домах…

Гарри подумал о всех людях, которые сейчас улыбались и болтали в столовой внизу. Он подумал о боггарте миссис Уизли, превратившегося в мертвое распластанное тело Рона, близнецов, мистера Уизли, Гарри.

Его тело было тяжелым и напряженным — чувствовалось, как будто снова было второе задание, как будто его тащило на глубину Черного озера, его легкие наполнялись солоноватой озерной водой.

* * *

В поезде Гермиона попыталась отдать его завещание назад.

— Оставь его у себя, — сказал ей Гарри.

— Но Гарри…

— Если что-то случится, они могут залезть в мои вещи. Они могут даже притвориться, что его не существовало. Тебе нужно держать его у себя, чтобы ты могла показать его нужному человеку, если они попытаются забрать себе мои вещи.

— Может, что-то вроде Гринготтса... — начала Гермиона.

Гарри прекрасно видел, как в их купе Джинни, Невилл и Полумна с любопытством глядели на свернутый пергамент в руке Гермионы.

— Я тебе доверяю, — прервал ее он.

Гермиона засунула завещание обратно в боковой отсек своего сундука и наложила на него несколько защитных и скрывающих заклинаний. Гарри восторженно смотрел. От вида его завещания что-то в его груди одновременно сжалось и разжалось, и он не знал почему.

* * *

За гриффиндорским столом вокруг Гарри было кольцо, четкая окружность пространства, которую рисковали пересечь только Рон и Гермиона. Джинни и Невилл с почти вызывающим видом иногда садились на стул рядом с ним, и Гарри было интересно, когда сесть за стол, чтобы позавтракать, стало актом храбрости или неповиновения.

* * *

Гарри,

Я поговорил с остальными и не думаю, что кто-то в моей ситуации может получать собственность — по крайней мере, не через официальные каналы. Министерство, скорее всего, конфискует и спрячет вещи где-нибудь в своих подземных кроличьих норах (я клянусь, вещи попадают туда и больше не возвращаются). Тебе будет лучше отдать мантию кому-то еще. Может быть, твоим друзьям? Что касается ГВ, я могу предложить Римуса?

Прости. Ты не должен был принимать такие решения.

Нюхалз.

* * *

Первое завещание, он понял, было кучей ошибок. Гарри был таким глупым: он должен был знать, что не было ни единого шанса, что Министерство прочитает «Моему крестному, Сириусу Блэку», а потом радостно все передаст сбежавшему преступнику. Или хуже, они признают Гарри невменяемым за то, что тот указал осужденного массового убийцу в своем завещании, и весь документ, следовательно, будет признан недействительным. Может, они сделают это в любом случае: большая часть волшебного мира уже думала, что он либо психически неуравновешен, либо лжет, либо и то, и другое.

Гарри показал письмо Рону и Гермионе. К их чести, они выглядели только слегка удивленными тем, что он рассказал взрослому о своем завещании.

В этом году сам Гарри немного разговаривал с Роном и Гермионой. Каждый раз, когда он садился поговорить с ними, с кем угодно, узел в его груди сжимался крепче и крепче, пока не рвался со щелчком, как резинка, рикошетом причиняя боль всем вокруг.

Однако сейчас у подростка не было такого чувства. Гарри подумал, что это могло быть из-за завещания: разговоры о нем немного заглушали шум в его голове. Иногда он навязчиво повторял содержание, когда был на нервах.

— Мне нужно пересмотреть старое завещание и составить новую версию, — сказал Гарри. — Сейчас оно мне нужно больше, чем когда-либо, раз Волан-де-Морт вернулся, но Министерство все равно в конце концов может закрыть на него глаза. Когда дело касается меня, их, кажется, не волнуют законы.

Глаза Рона метнулись к бинтам на руке Гарри, и в его взгляде появилось что-то жесткое:

— Мы стащим твои вещи. Помнишь тот старый план? Мы скажем им, что это сделали слизеринцы.

— Они в это не поверят, — сказала Гермиона.

— Ладно. Мы скажем, что младшекурсники из фанклуба Гарри все украли. Знаешь, как реликвию.

— Тем не менее, Гарри, ты все равно должен пытаться, — сказала Гермиона.

— Оставь запасной план нам, — согласился Рон.

Гарри провел вечер в работе над черновиком своего второго завещания. Это было сложнее, чем он думал, разделять важные вещи между Роном и Гермионой. Он не хотел отдавать все только одному из них, но опять, Гермиона ненавидела квиддич, и Гарри не хотел думать о том, что она сделает с Картой Мародеров как староста факультета и, неизбежно, староста школы.

— Ты хочешь мои книги? — спросил он Гермиону. — В прошлый раз я отдал их тебе не подумав, потому что мне не нравилась идея, что Дурсли их всех сожгут, но нет никакого смысла в том, чтобы у тебя были две копии всего.

— Почему бы тебе не пожертвовать их Хогвартсу? — спросила Гермиона.

Гарри кивнул и записал эту мысль. Затем остановился. Поднял на них взгляд.

— Моя мантия-невидимка, — медленно начал он. — Нет ни единого шанса, что я могу отдать ее двум людям, не так ли?

Гермиона пожевала нижнюю губу:

— Я не думаю, что можешь.

— Не используй ее, чтобы прокрадываться в раздевалку девочек, — сказал Гарри Рону. — Или чтобы напиваться в «Трех метлах».

Рон подумал об этом секунду, но Гермиона прервала:

— Ну, он это не сделает, не так ли? Он не сможет.

— Я бы смог, — вызывающе сказал Рон.

— Ты получишь мантию-невидимку, если Гарри умрет, — было странно слышать вещь, о которой они раньше избегали говорить прямо так много времени. Последние двенадцать месяцев. — Сомневаюсь, что ты захочешь за кем-то подглядывать, когда твой лучший друг мертв.

— Может, он справляется с горем тем, что ведет себя как безнравственный тип, — сказал Гарри, пытаясь разрядить обстановку.

Но Рон не улыбнулся. У него было выражение лица, которое Гарри видел, когда тот возвращался с наказаний, когда их однокурсники начинали повторять статьи из «Пророка», когда Гарри просыпался с криком посреди ночи, весь мокрый от пота, и видел Рона, пристально смотрящего на него с кровати напротив.

— Завещай мне карту, — сказал Рон. — Завещай мантию Гермионе.

— Мы ее поделим, — пообещала Гермиона, и ее глаза были заметно влажными. Рон и Гарри притворились, что этого не видели. — Будем беречь друг друга.

Гарри кивнул и записал это. Оставшуюся часть завещания было так же тяжело написать. Он сжал кулаки. В его забинтованной руке пульсировала боль. Гарри хотел, чтобы он мог просто отдать все Сириусу.

Подросток закончил завещание следующей ночью, и у него было достаточно времени, чтобы магически его запечатать под спокойными и пристальными взглядами Рона и Гермионы, прежде чем ему было пора идти в кабинет Амбридж для наказания.

* * *

— Я заметила, Гарри, — сказала Гермиона за завтраком, — ты всегда такой напряженный, как магловская заводная игрушка, а тут еще уменьшившийся аппетит и потеря веса, социальная самоизоляция, панические атаки…

— Ты рассказал ей? — прошипел Гарри Рону. Ему удавалось держать некоторые другие вещи от них в секрете, например произвольное кровотечение из носа, которое случилось у него на прошлой неделе в библиотеке, но Рон несколько раз видел его панические атаки. Как и Невилл. — Я тебе доверял!

Рон поднял руки в жесте «сдаюсь», и Гермиона с нажимом сказала:

— Не говоря уже о вспышках гнева.

— Да, это очень странно. Не то чтобы есть что-то, из-за чего я могу злиться.

— Усилившийся сарказм — это знак? — тихим голосом спросил Рон Гермиону.

Она его проигнорировала.

— Это все физические симптомы стресса, Гарри. Я беспокоюсь.

— Мне не надо, чтобы ты говорила мне, что у меня стресс, — резко вставая, сказал Гарри. Его тарелка осталась нетронутой. — Думаю, я и сам об этом догадался, спасибо.

Несколько дней спустя Гарри в спешке заглатывал свой ужин. В эти дни у него было мало времени, и его домашние задания накапливались. Подготовка к СОВам вызывала стресс у всех пятикурсников, и ни у кого из них не было наказаний, которые длились с пяти до полуночи каждый второй вечер, в добавок к ведению нелегальных уроков по ЗОТИ. Ему нужно было это время, чтобы поскорее справиться со всей домашней работой.

Гарри не дошел до библиотеки. В конечном итоге он оказался в туалет на коленях с приступами рвоты. Он едва заметил, как Рон вошел и закрыл дверь в туалет. Он резко дернулся, когда Рон коснулся его спины.

— Это всего лишь я, друг, — пробормотал Рон.

Гарри открыл рот, чтобы что-то сказать, но его желудок скрутило, и он снова наклонился над унитазом, давясь. Его друг круговыми движениями гладил лопатки Гарри, так же как он делал, когда им было двенадцать и Гарри рвало готовкой миссис Уизли после неделей жизни на водопроводной воде и консервированном супе.

Гарри попытался выдавить «прости», но оно вылетело искаженным и более отчаянным, чем ему бы хотелось.

— Не переживай из-за этого, — сказал Рон. — Это первый раз, когда тебя рвет?

Он посмотрел на него, ища ответ в его выражении лица, и Гарри прочистил горло и сказал:

— Было ощущение тошноты, но это первый раз, когда меня действительно вырвало.

— Что-то еще?

Гарри пожал плечами. Плитка туалета была холодной и жесткой под его костлявыми коленями. Рядом хотя бы не было Плаксы Миртл, визжащей на них с высоты. У него был мерзкий привкус во рту и слишком много слюны, скапливающейся под языком, как тревожный звоночек. Гарри сгорбил спину, и его снова вырвало. В этот раз это была просто желчь.

— Головные боли, — в конце концов сказал он в тишину. Его горло болело. Рон продолжал размеренно гладить его спину. Когда Гарри был ребенком и болел и тетя Петуния запирала его в туалете, пока заботилась о более здоровом Дадли наверху, он мечтал об этом, о ком-то, сидящем рядом с ним, терпеливо гладящем его спину, пока его тошнило.

— И?

— Боли в груди. Головокружения, иногда. Носовые кровотечения, раз или два.

— Черт.

Злость было вынести легче, чем тревогу, и под всем этим таящиеся здесь, как плесень, страх и боль. Гарри плюнул в унитаз и сказал:

— Скоро они осознают, что Волан-де-Морт действительно вернулся. Тогда они увидят.

Гарри дрожал, и он не знал, было ли это из-за холода ванной, или из-за изнеможения от того, что его рвало, или из-за лихорадки. Рон ничего не сказал, но и не ушел. Он продолжил гладить спину Гарри, пока тот не встал, прополоскал рот и отправился на наказание.

* * *

Гарри перенаправил свою тревогу и злость в ОД. Это дало ему подобие ощущения контроля. Это наконец-то дало ему возможность чувствовать, как будто он делал что-то продуктивное, а не просто сидел ровно в ожидании того, когда Волан-де-Морт его схватит.

Грядет война. Им надо было столько всего выучить: атакующую магию, защитные заклинания, как не терять контроль в чрезвычайных ситуациях, как смотреть тому, что может быть твоей смертью, в лицо и продолжать идти вперед.

ОД практиковал чары Помех, освещая тренировочный зал вспышками красного и золотого, когда Гарри раздумывал о том, чтобы научить их тому, как создавать завещание. Некоторым из них было семнадцать, или они приближались к этому возрасту. Если он учит их, как защищать себя, разве он не должен научить их и тому, как защищать их собственность?

Деннис вскинул руку в воздух, чтобы замедлить Гарри, едва не ударив Джорджа в лицо. Его глаза были распахнуты, а хватка на палочке слабой, как будто никто раньше не вырывал ее у него из рук, и Гарри знал, что он никогда не поднимет этот вопрос с ОД. Они были в опасности, но они не были Гарри: над ними не нависла та же непосредственная угроза. Кто-нибудь их защитит. И если Гарри должен был быть тем человеком, должен был лично обеспечить то, что никто из этих детей не будет вынужден написать завещание, все еще учась в школе, тогда так тому и быть.

* * *

Гарри, — сказала Полумна, — на тебе кровь, ты это знаешь?

Гарри посмотрел вниз. Кровь с его руки, засунутой в карман штанов, насквозь пропитала бинты. На его серых штанах было все увеличивающееся темное пятно, понял он, и его рубашка также была покрыта пятнами. Все это выглядело бы безобидным (как будто Гарри немного пролил на себя суп за обедом или у него протекла чернильница в кармане), если бы пятна не были красными.

Гарри вытащил руку из кармана. Бинты (полоски старой футболки) были насквозь мокрыми. Полумна пошарилась в своей сумке и вытащила фиолетовую бандану. Она передала ему ее с легкой улыбкой.

— Ты уверена? — спросил Гарри.

— О, да. У меня много повязок на голову.

Гарри развязал бинты. Порезы слабо кровоточили, кровь больше не сворачивалась, как было раньше, когда он только начал ходить на эти наказания. Он не мог увидеть слова под всей этой кровью. Гарри обернул бандану вокруг ладони и завязал ее в узел.

Полумна пробормотала несколько чистящих заклинаний, и пятна выцвели до коричневого.

— Я использую их против пятен от грязи, — сказала она. — Видимо, они не настолько эффективны против крови.

— Спасибо, — поблагодарил Гарри. Он не засовывал руку в карман и держал ее подальше от тела, чтобы кровь снова не протекла на одежду. — О чем ты говорила до этого, про поедающих лица медведей из Австралии?

— Хищные коалы, — безмятежно сказала Полумна. Она потянулась и взяла его за здоровую руку, сплетя их пальцы вместе. Ее рука была маленькой и сухой, и Гарри держался за нее крепче, чем должен бы был, как будто хватался за край парты во время наказания у Амбридж. — Они не просто едят лица, Гарри: они сжирают всю твою голову.

* * *

После двенадцати месяцев Кровавого пера и шепотков за спиной, преследующих Гарри, когда он проходил по коридорам Хогвартса, двенадцати месяцев, когда волшебный мир, засунул пальцы в уши и притворялся, что у них нет войны на пороге, Министерство проснулось, чтобы обнаружить Волан-де-Морта стоящего перед ними, целого, ужасающего и очень даже живого.

Гарри не мог насладиться видом того, как у Фаджа отпала челюсть. Он облокотился на стену, трясясь так сильно, что ему едва удавалось держаться на ногах. Он чувствовал, как будто если он сделает одно неправильное движение, то навсегда рассыплется на миллион кусочков, и его больше нельзя будет починить.

Гарри взял портключ в кабинет Дамблдора, и он не мог думать, он дрожал и кричал громче, чем когда-либо в своей жизни. Он хотел, чтобы все это прекратилось, с него было достаточно, он не хотел в этом участвовать, он больше не хотел быть «Мальчиком, который выжил», он больше никогда не хотел быть в таком положении, видеть своих друзей и семью в смертельной опасности или корчиться на каменном полу, бессловесным от боли и желая, чтобы кто-нибудь сжалился и убил его…

А потом Дамблдор усадил Гарри и рассказал ему о пророчестве. Затапливающее горе сжалось в плотный узел, который осел за его грудной клеткой. Все, что осталось, это потеря и тупое осознание, что это, эта боль, это горе и вся эта война, было выжжено в нем и было такой же неотъемлемой его частью, как и его шрам. Отсюда нельзя было выбраться. Никакого подсвеченного знака выхода. Не для Гарри.

* * *

Сейчас, когда «Пророк» верил, что Волан-де-Морт вернулся, они были совершенно иначе зациклены на Гарри. Они называли его «одинокий голос правды». Они восхваляли его, говоря такие вещи, как «его считали неуравновешенным, однако он никогда не колебался в своей истории», но Гарри едва это замечал. В начале года мысль, что когда-нибудь все поймут, что он был прав, давала ему силы двигаться дальше. Но сейчас он не чувствовал себя оправданным. Только уставшим.

Рон и Гермиона злились сильнее Гарри. Их праведные тирады в его поддержку о «Пророке» и Министерстве ценились бы сильнее, если бы не доносились с кроватей в больничном крыле.

Гарри не рассказал им о пророчестве. Он никому не рассказал.

* * *

В начале их шестого курса, Гермиона затянула их в пустой коридор.

— Я думала, — сказала она, — о твоем завещании.

Гарри напрягся:

— Я не избавлюсь от него, Гермиона. Мне плевать, что люди могут подумать, что это нездорово.

— Это не то, что я имела в виду, Гарри. Я помогла тебе его создать, не так ли?

— Не надо снова на нас ощетиниваться, друг, — сказал Рон. — Мы знаем, насколько тяжелым для тебя был последний год, но то, что ты нас оттолкнул, сделало все только хуже.

Гарри резко выдохнул:

— Прости.

— Все в порядке, — сказала она, одарив его более слабой улыбкой. — Я просто… я хочу его написать. Завещание, я имею в виду.

— Что?

— Я тоже, — поддержал ее Рон. — У меня немного вещей, и большая их часть в любом случае отошла бы моей семье, но…

— Сами-Знаете-Кто вернулся, и нам надо быть реалистами, — сказала Гермиона. — Нам скоро будет семнадцать.

Гарри бросил взгляд в окно. Лето только начала перетекать в осень, земли были пропитаны солнцем, и множество растений еще цвели. Все выглядело так, как выглядело каждый сентябрь. Мир не выглядел так, как будто был на грани войны.

— Вы и не должны были делать этот выбор, — сказал Гарри.

— Ты тоже не должен был, — сказал Рон громче, чем Гарри ожидал. — Тебе было четырнадцать — мы почти совершеннолетние.

Гарри вспомнил, как это чувствовалось в прошлом году, когда все с ним сюсюкались. Он не мог быть таким человеком.

Гарри взъерошил волосы и сказал:

— Как я могу помочь?

* * *

За завтраком Рон возил яйца по тарелке. Гарри потыкал его тупым краем ножа и спросил:

— Все в порядке?

Гермиона посмотрела на них поверх своей овсянки, нахмурив брови, когда увидела, что Рон играл со своей яичницей, а не быстро закидывал ее себе в рот.

— Да, просто… — начал Рон, поведя плечами, — разве похороны не должны быть очень, знаешь, дорогими?

Гермиона отложила свою ложку:

— Вообще-то, да. Я тоже об этом думала.

— Я завещал мой гринготтский сейф мистеру и миссис Уизли, — сказал Гарри. — Ну, большую его часть. Я оставил немного и Римусу.

— Друг, — сказал Рон.

— Если с тобой что-то случится, по идее, твоя семья получит твои деньги, — пожал плечами Гарри, внезапно увлеченный своим полусъеденным завтраком. — Я просто обеспечиваю то, чтобы и моя получила.

— Ребята, не устраивайте мне большие шикарные похороны, — легкомысленным тоном сказал Рон. — Если я умру, просто выройте очень большую яму на заднем дворе.

— Я воткну рядом с ней самую большую палку, которую смогу найти.

Симус, широко улыбаясь, скользнул на место рядом с Гарри:

— Почему Рон умирает? Снова заработал наказание у Снейпа?

Гермиона не взяла свою ложку снова. Она больше не выглядела голодной. Рон, однако, вернулся к тому, чтобы жадно глотать свой завтрак.

Гарри улыбнулся Симусу, не показывая зубы:

— Что-то в этом духе.

* * *

По дороге на Трансфигурацию, шагая между Роном и подавленной Гермионой, Гарри проверил, чтобы коридор был по большей части пустым и сказал:

— Скорее всего, у нас все равно будут совместные.

— Что? — спросил Рон.

Не то чтобы Гарри снова хотел поднимать эту тему, но он не мог выбросить ее из головы. При всем при том, что Гарри держался подальше от того бурного хаоса, чем были взаимоотношения Гермионы, Рона и Лаванды, здесь ему надо было вмешаться.

— Совместные похороны, — сказал Гарри. — Думаешь, если что-то с тобой случится, я не буду рядом с тобой, убитым в тот же момент?

— Совместные похороны, — произнес Рон, медленно проговаривая слова.

— Я тоже буду прямо рядом с вами, — поддержала Гермиона. Кажется, к ее лицу немного вернулась краска. — Мы падем вместе.

— Совместные похороны, — снова сказал Рон и решительно кивнул. — Хорошо. Будут совместные.

* * *

— Твою мать! — воскликнул Джимми Пикс. Все в раздевалке затихли. — Рон, что случилось?

Рон в спешке натянул свою рубашку, но они все успели заметить толстые линии, обвивающие его предплечья и плечи. Некоторые шрамы были светлыми, но другие темными и ярко-розовыми. У Гарри подвело живот. Он узнал эти раны от атаки на Министерство в прошлом году.

— Ничего, — пробормотал Рон.

Ричи Кути уставился на него, оценивая по-новому:

— Выглядит как достаточно серьезное ничего. Ты проиграл в драке с гигантским кальмаром?

— Оставьте его в покое, — прервал Гарри своим лучшим капитанским голосом. Обычно это работало, когда они были в воздухе, но здесь они просто его не заметили.

— Это было… — Ричи понизил голос. — Они у тебя из-за Пожирателей смерти?

Рон пожал плечами:

— Что-то в этом духе.

Младшие мальчики посмотрели на него новыми глазами, полными трепета, и Рон выглядел так, как будто разрывался между чувством удовольствия от внимания и ощущением тошноты.

Новость достаточно быстро разнеслась по Хогвартсу. Этим вечером Рон плюхнулся в кресло рядом с Гарри и уставился в пляшущее пламя.

— Люди продолжают подходить ко мне, — начал Рон, — и спрашивают о шрамах. Некоторые из них даже хотят их увидеть. Когда Лаванда увидела их в первый раз, то начала вести себя так странно: начала ворковать и все такое, — он потер грудь рукой и поморщился, как будто раны все еще были свежими и болели. — Это так, черт возьми, странно. Та ночь, скорее всего, была самой страшной за всю мою жизнь, но люди продолжают пытаться говорить со мной о ней, как будто это был просто матч по квиддичу. Как будто мне… — Рон остановился, а потом посмотрел на Гарри. Он осознал, с кем разговаривал, и продолжил, — как будто мне до сих пор не снятся кошмары.

— Да, — согласился Гарри. — Это отстой, не так ли?

Рон посмотрел на него с пониманием и сказал:

— Это так.

* * *

Завещание не имело значения во время войны. Если они умрут, все их вещи будут потеряны, или сожжены, или украдены. В любом случае, Гарри было все равно. Ему не будут снова нужны его книги или мантии. Букля была мертва. И он бы отдал это все (его метлу, его мантию-невидимку, даже разрушенный дом в Годриковой Впадине, его почти что дом детства), если бы люди, которых он любил, были бы в безопасности.

Однако иногда это помогало — составлять его в голове. Им было тяжело придумывать планы с тем малым количеством информации, которое у них было, но по этому вопросу Гарри мог принять решение, хоть никто и не последует его посмертным указаниям. Сидеть в предрассветном лесу, перебирая содержание своего завещания — это успокаивало. Он не знал, было ли это напоминание о людях и вещах, которые у него все еще имелись, или напоминание, что все может быть в порядке, даже если Гарри не доживет до этого момента.

* * *

— Ты не знаешь, каково это, — сказал Рон, сжимая в кулаке свою рубашку, крестраж лежал большой шишкой выше кулака на несколько сантиметров, прямо поверх его сердца. — Твоя семья…

— Моя семья здесь, — выпалил Гарри. Он сделал резкий вдох, потом еще один и запустил руку в колтуны в отросших волосах. — Блять! Я тоже до ужаса боюсь за всех, но я слишком занят тем, что боюсь…

— За нас, — слабым голосом закончила Гермиона.

— За то, как это закончить.

— Ну, прямо сейчас у тебя не очень хорошо получается, — сказал Рон.

Высокие слова Гарри повисли между ними: «Моя семья здесь»; «моя семья здесь»; «моя семья здесь».

— Моя мама, — начал Рон, и рука, сжимавшая рубашку, сместилась вниз, пока не оказалась прижатой к сердцу. — Вся моя чертова семья члены «Ордена». Они там, сражаются, а мы просто живем в лагере на природе…

Глаза Рона затуманились и расфокусировались, и его губы продолжали двигаться, и Гермиона крикнула ему:

— Сними медальон, Рон! Сними его.

Гарри осознал, что, по сути, сказал «вы моя семья», и никто из них не сказал это в ответ. Шла война: это было такой мелкой озабоченностью, это почти отвержение, но она осталась в груди Гарри, прорастая, как мох, в его ребрах.

Гарри сказал ему идти. Рон стянул медальон и бросил его в Гермиону. Он остановился, затем вытащил скомканный свиток пергамента со дна своего рюкзака и пихнул ей и его, прежде чем выскочить из палатки и быстро пойти в черный лес.

Гермиона швырнула оба предмета на землю и погналась за ним. Оставленный в одиночестве, Гарри поднял их. Медальон был теплым, как будто лежал на летнем солнце. Он развернул пергамент. Первой строчкой было «Последняя воля Рональда Б. Уизли».

Гарри внимательно просмотрел пергамент. Большая часть указанных людей были Уизли (Рон завещал свою коллекцию карточек от шоколадных лягушек Чарли, а любые оставшиеся деньги мистеру и миссис Уизли), но он нашел в нем и свое имя тоже.

«Я завещаю Гарри Дж. Поттеру мой делюминатор, чтобы он мог дарить ему свет, когда меня нет рядом, и напоминать ему продолжать идти вперед даже в темные времена».

Гарри сел на пол прямо здесь, в центре палатки, крепко сжимая в руках крестраж и завещание Рона. Крики Гермионы, чтобы Рон вернулся, эхом раздавались среди деревьев и доносились сквозь тонкую ткань палатки.

* * *

Гарри почти утонул, и Рон его спас. Они уничтожили медальон, и Гермиона почти уничтожила Рона, и позже тем утром, когда они вместе сидели на раскладушках, его друг прочистил горло и сказал:

— У вас все еще осталось мое завещание?

— Немного помятое, но да.

— Хорошо, — они снова замолчали. Гермиона приглядывала за округой у входа в палатку, снова вписывая Рона в ее собственное завещание. Гарри не осознавал, что она была достаточно в ярости, чтобы его вычеркнуть. — То, что я сказал…

— Это был не ты.

Рон тряхнул головой:

— Не важно. Ты сказал, что мы твоя семья и что ты боишься за нас, а я потом просто ушел. Я даже точно не осознал, что ты сказал, пока уже не оставил вас.

Гарри поиграл с украденной волшебной палочкой, крутя ее между пальцами. Энергия, которую она излучала, не была злонамеренной, но не была и доброй:

— Все в порядке.

— Нет, послушай… Я до смерти боялся за вас обоих все время, пока меня не было. И это было хуже, чем раньше, когда я волновался за всех остальных, потому что, ну… мое место здесь, приглядывать за вами обоими.

— С твоей семьей, — сказала Гермиона от входа в палатку, и они оба вздрогнули. Она скрестила руки на груди, но ее взгляд был нежным и мягким. — С нами.

Рон прочистил горло:

— Да. С семьей.

* * *

Шок оставил его онемевшим, и Гарри не был уверен почему: он готовился умереть с тех пор, как ему было четырнадцать.

Тогда быть реалистичным по поводу возможности его смерти было тяжело, но знание с холодной уверенностью, что он умрет до рассвета, было абсолютно другой вещью. Пока Гарри шел сквозь лес, он снова и снова повторял свое завещание, пока оно не стало ощущаться монотонной колыбельной.

Гарри умер, а затем снова встал и закончил все это. Рон и Гермиона были покрыты грязью и выглядели почти дикими, проталкиваясь сквозь толпу, чтобы добраться до него. Они врезались друг в друга, хватаясь за одежду скорее в мертвой хватке, чем в объятии. Затем все последовали их примеру, Джинни, Невилл, Полумна, Макгонагалл, Кингсли: все врезались друг в друга, кричали и хватались за людей, которые были рядом, плача от истощения и почти болезненного чувства облегчения после всего этого.

Потрепанное завещание Гарри осталось спрятанным в бездонную сумку Гермионы, ненужным и неиспользованным.

* * *

Последняя воля Гарри Джеймса Поттера.

Я завещаю Рональду Билиусу Уизли мою «Молнию», все памятные вещи, связанные с квиддичем, которыми я обладаю на момент смерти, и карту Мародеров «Площадь Гриммо, 12», чтобы тот распоряжался ими по своему усмотрению.

Я завещаю Гермионе Джин Грейнджер мои книги и мою сову, Буклю, в надежде, что она будет заботиться о ней вместо меня. Если Гермиона Джин Грейнджер не желает или не имеет возможности заботиться о моей сове, тогда она должна перейти Рону Билиусу Уизли. мою мантию-невидимку, в надежде, что она защитит как ее саму, так и ее друзей.

Рубеусу Хагриду я возвращаю фотографии моих родителей, в благодарность за то, что он подарил мне маленький кусочек моей семьи, которого иначе у меня никогда бы не было, и в надежде, что он повесит их в рамках где-нибудь в красивом месте.

Я завещаю моему крестному, Сириусу Блэку, мою мантию-невидимку, чтобы он мог снова увидеть солнце.

Я завещаю Римусу Джону Люпину коттедж Поттеров в Годриковой Впадине. Управление и изменение имущества оставляю на его усмотрение. Я также оставляю ему «Площадь Гриммо, 12», чтобы он делал с этим местом все, что пожелает.

Я жертвую мои учебники и мантии Школе Чародейства и Волшебства Хогвартс.

Я завещаю Эдварду Римусу Люпину карту Мародеров и коттедж Поттеров в Годриковой Впадине, место, которое должно было быть гостеприимным домом для меня и для Люпинов. Управление или изменение имущества оставляю на его усмотрение.

Точное разделение гринготтского сейфа должно быть таким: четверть суммы Римусу Джону Люпину Эдварду Римусу Люпину; три четверти суммы Артуру и Молли Уизли; четверть суммы Артуру и Молли Уизли; четверть суммы Рональду Билиусу Уизли; четверть суммы Гермионе Джин Грейнджер. Если Рональд Билиус Уизли будет убит в течение 6 месяцев после моей кончины, деньги из моего сейфа должны быть использованы, чтобы оплатить все похоронные расходы.

Подписано: Гарри Джеймс Поттер.