Страна чудес по соседству (джен)

Желтая листва, кружась в бесконечном танце ветра, пересекает полупустые улицы крошечного города. Закатное солнце окрашивает бетонные здания в ярко-оранжевый, стучась в окна, пробираясь сквозь тонкие занавески, старается коснуться каждого своими теплыми объятиями, скрасив не такой уж и хороший день. Да уж, день и правда во всех смыслах был не очень: с самого утра лил дождь, а холодный ветер только ухудшал картину. Людям, что умудрились забыть зонтик в такой неприятный четверг, приходилось сперва мокнуть, а после скрываться от крайне настойчивого ветра, что пробирался даже под самую теплую одежду и касался тёплой кожи, заставляя покрываться мурашками и неприятно поёживаться. Одним из таких людей сегодня являлся Луис, мечтательный мальчик лет двенадцати, что сперва проспал будильник, а после, совсем забыв о просмотренном прошлым вечером прогнозе погоды, забыл взять зонтик. Конечно, его постигла та же учесть, что и всех других таких же забывчивых. При возвращении со школы, пропустив ближайший автобус, ему пришлось идти пешком, а точнее, бежать до дома. Ледяные капли дождя только начинали изредка касаться разогретой земли. Вскоре легкая морось переросла в ливневый дождь, постукивающий по пожелтевшим осенним листьям, по асфальту, по закрытым окнам домов. Кроме мелодии дождя слышалось еще тяжелое дыхание, а также частый грохот шагов, разбивающих уже образовавшиеся лужи. Лукас, рукой отодвигающий каштановые намокшие слегка вьющиеся локоны подальше от глаз, старался добежать до дома как можно быстрее. Он жил буквально в паре кварталов от школы, так что бежать в любом случае пришлось бы не долго, но холодный ветер, подгоняющий мальчишку в спину, только ускорял происходящее. Взгляд темно-зеленых глаз изредка касался потёртых временем кожаных часов, стрелки которых показывали «15:37» каждый раз, когда мальчик смотрел на них. Вероятно, села батарейка.

Спустя еще пару минут беспрерывного бега и беспорядочного петляния между пёстрыми зданиями, Луис наконец увидел знакомый дом. Подбегая к зданию, а после пошарив рукой в промокших насквозь карманах коричневого кардигана, достал ключи, открывая огромную металлическую решетку, ведущую в крохотный дворик при таком же крохотном доме. Во дворе не было чего-то, что могло бы порадовать глаз. Лишь почти голое дерево многолетней яблони одиноко стояло около забора, изредка покачиваясь от ветра. Лишь взглянув на него, Луи поморщился. Яблоки всегда были кислыми, словно лимоны, а огромный ствол старого дерева всегда подставлял его, когда они играли в прятки с местными ребятами.

Наконец, развернувшись к входной двери, мальчик дрожащими от холода руками отпёр огромную деревянную дверь, распахивая её почти полностью. Быстро забежав внутрь, он закрыл дверь и снял изношенные от времени и постоянных игр кроссовки благородного коричневого цвета, которые сейчас, к сожалению, были уже не такими благородными, а скорее похожими на грязь.

Скинув обувь, следом на пол куда-то рядом полетел и кардиган, оставляя под собой мокрый след. Наконец, оставшись в точно такой же промокшей футболке, Луис отправился куда-то вглубь коридора. Здание было совсем крошечным, всего две крошечные жилые комнаты, небольшая ванная и совсем крохотная кухня. Зато как оно все выглядело.. Изумрудного цвета стены, местами изрисованные белыми фломастерами, что создавало подобие небольшой поляны с ромашками, белоснежный кафель на полу, а также пушистые серые коврики в комнатах. Нет, они изначально, конечно, были более светлыми, однако к настоящему времени они слегка сменили цвет. Кафель в ванной тоже был белым, но, по сравнению с ковриками, холодным, как душа снежной королевы! Ну, по крайней мере так в детстве говорил Луис, каждый раз зябко морщась, когда прикасался к обжигающе холодному полу и стенам ванной комнаты. Местами там все еще остались детские рисунки Луи, нарисованные маркером, который отмыть его матери так и не удалось. Зато осталась небольшая память в виде кривого-косого, а ещё, кажется, одноухого медведя, нарисованного черным маркером.

Луис быстрым шагом направился в ванную, попутно снимая белые носки, которые, кстати, тоже насквозь промокли. Шлепая босыми ногами по ледяному полу, образовывался мокрый след. Горячая кожа, прикасаясь к холодному кафелю, оставляла после себя отпечаток.

Наконец, оказавшись в крохотной ванной, в которой и развернуться-то было особо негде, Луис стянул с себя остатки намокшей одежды, так и оставляя их томиться на кафеле. Конечно, мальчик успел мысленно пообещать самому себе, что он обязательно уберёт их как только согреется, обязательно постирает и как следует высушит, но это всё потом. Касаясь крохотной бледной рукой металлического крана, настраивая поток воды, позволяя воде быть чуть ли не кипятком, он просто смотрел на образовавшийся пар. Чихнув, Луис понял, что ждать больше нечего, а после сделал шаг и оказался под горячими каплями. Воздух стал душным. Тёплое облако пара нежно обнимало со спины, пока обжигающие капли воды касались холодной, по сравнению с ними, кожи, сперва заставляя вздрагивать, а после, лишь улыбаться. Стоя вот так под горячим душем, не хотелось ничего. Хотелось просто остаться прям там, в объятиях горячей воды, что с каждой новой каплей заставляла все больше и больше расслабиться. Плечи и щеки уже успели покраснеть от такого перепада температур, когда Луис легким движением руки повернул краник, выключая воду. Уже не так сильно переживая о том, что за ним может остаться мокрый след, мальчик вышел из душа, попутно кутаясь в первое попавшееся пушистое полотенце, которое было настолько огромным, что закрывало почти все туловище мальчика.

Перепрыгнув гору ранее сброшенной мокрой одежды, Луи мельком взглянул на мокрые следы, что тянулись от самой двери к ванной, а после развернулся и сделал несколько шагов. Здание было довольно маленьким, поэтому все двери были расположены почти вплотную. Таким образом, самая дальняя дверь в темном и мокром коридоре была дверью в комнату Луиса, куда он и направился. Медленно шагая по полу, мальчик кончиками пальцев прикасался к холодным стенам. Оказавшись прямо перед дверью, он положил руку на потрескавшуюся от старости и ржавчины дверную ручку, а после с силой надавил на неё. В глаза тут же ударили яркие лучи закатного солнца, заставляя жмуриться и закрыть глаза рукой. Потребовалось пару секунд, чтобы наконец привыкнуть к столь яркому освящению, после, наконец, отодвинув ладонь, он постарался сфокусироваться на картине перед ним. Небольшая аккуратная спальня, в которой помещалось совсем ничего: небольшая кровать, застеленная любимым мягким одеялом мальчика, большой деревянный тёмный шкаф, в котором хранилась одежда, а так же крохотный столик прямо у окна, на котором лежала небольшая записка, а так же вразброс лежали какие-то школьные принадлежности: несколько разноцветных ручек с одинаковым цветом чернил, покусанный от нервов карандаш, а так же почти стертый ластик, которому, кажется, уже скоро будет три года. А главное, что посреди всего этого хаоса лежал аккуратный квадратик бумаги, на котором что-то было написано довольно красивым почерком синими чернилами, а внизу красовался какой-то рисунок.

Не желая тратить время, но также не желая расхаживать дальше по дому в не самом приличном виде, Луи направился к шкафу, открывая его. Перед ним было несколько полок со сложенной одеждой. Выбирая что-то наугад, стараясь не вывалить на себя весь шкаф, он поспешил одеться.

Потёртая временем ткань приятно касалась кожи, когда мальчик, наконец, закончив одеваться, он направился ко столу. Заинтересованно глядя в самый центр, читая про себя содержание записки, он лишь едва улыбнулся, а после скомкал несчастный листок.

«Дорогой, я сегодня снова задержусь на работе.

Приду только ближе к утру, меня не жди, ложись пораньше.

Ужин в холодильнике.

Люблю, обнимаю!»

Для того чтобы понять, кто это написал, не требовалось особо долго рассматривать почерк или искать подпись где-то внизу. Конечно, это была его матерь. Она не была плохим человеком, вот так просто оставляя ребенка одного, просто старалась дать её ребенку всё самое лучшее, точно так же, как и любая другая мать. Но, порой ради этого требовалось проводить на работе слишком много времени. В прочем, Лу уже привык к этому. Это продолжалось уже не пару месяцев, даже не пару лет. Волей — неволей, но к этому рано или поздно привыкаешь.

Сильнее сжав клочок бумаги, он кинул его куда-то внутрь стола, где виднелись точно такие же скомканные бумажки. Их там было слишком много, чтобы Луис мог сосчитать, просто заглянув внутрь. Впрочем, он никогда и не хотел знать их число. Самым старым запискам уже больше четырех лет, на них уже выцвели чернила, а цвет бумаги желтел с каждым месяцем, а самая новая бумажка была еще теплой от прикосновений аккуратных белоснежных рук мальчика.

Тяжело вздохнув, Луис аккуратно задвинул приоткрытый шкафчик, разворачиваясь спиной ко столу. За окном всё так же светило солнце, заставляя обычные каштановые волосы, которые уже успели завиться беспорядочными кудряшками, отливать едва заметным золотым оттенком.

Кинув грустный взгляд на замершую стрелку часов, которые все еще показывали « 15:37», он расстегнул ремешок, откладывая часы куда-то за спину, на стол. Последний раз взглянув в окно, мальчик отправился на кухню, но перед этим заскочил в ванную и, как он и обещал сам себе, отправил всю мокрую одежду куда-то в вязанную корзинку, где хранилась остальная грязная одежда, ожидающая своего часа для стирки.

Перейдя через высокий кухонный порог, мальчик поднял взгляд на довольно новый на вид холодильник. Обычный белый холодильник, купленный его мамой где-то пару месяцев назад. Самая новая вещь на этой кухне. Но даже так, на нем уже пестрели всеми возможными цветами многочисленные магнитики, привезенные родней из самых дальних, и, порой, самых пугающих мест.

Открыв холодильник, взгляд мальчика коснулся единственной тарелки в холодильнике, в которой, кажется, было что-то отдаленно похожее на рис. Он был заветренным. Видимо, стоит тут с самого раннего утра. А также что-то отдаленно похожее на жаренную курицу. В целом, не такой уж и плохой обед. Временами бывало и хуже. Точнее, довольно часто. Не сказать, что мать Луиса была плохим поваром, просто очень любила экспериментировать, а для более серьезных экспериментов ей просто не хватало времени. Ещё много лет назад, после смерти отца Лу, ей пришлось несладко: подрастающий ребенок, потеря кормильца, заработок стал почти втрое меньше, чем раньше. Именно после этого им и пришлось продать свой прошлый просторный дом и переехать сюда. В самую глушь, в крохотный дом, подальше от лишних глаз и дорогих счетов. Вот так, чтобы избежать горя, она решила обеспечить счастье хотя бы своему сыну, тратя почти всё свободное время на работу. Сложно сказать, что Луис был этому сильно рад: конечно, ему почти ни в чем не отказывали, однако, внимания порой сильно не хватало, особенно в детстве. Но сейчас тишина и пустота в этих стенах кажется более родной, чем звонкий смех и силуэт знакомого человека, опирающегося на кухонный дверной косяк.

Доставая из холодильника еду, он взял из ближайшего шкафа вилку, а после плюхнулся на рядом стоящий стул. Комната была небольшой: всё находилось настолько рядом, что даже поворачиваться особо не было нужды. Наконец, отковырнув от слипшегося риса немного, он положил еду в рот. Не сказать, что это было сильно вкусно, но жаловаться он и не мог. Остатки вчерашнего ужина были неплохими, особенно мясо.

Пережевывая раз за разом почти безвкусный рис, а после заедая его небольшими кусочками курицы, Луис и не заметил, как всё съел.

За окном уже почти стемнело, лишь несколько последних закатных лучей еще едва касались земли, словно прощаясь. Все еще зеленая, хоть и пожухлая редкими холодами трава казалась золотой в свете последних объятий заката. Но уже спустя пару минут, даже этот теплый свет растворился в темноте ночи. Небо ещё было светлым, хоть и виднелся силуэт луны. Тарелка давно была помыта, а сам Луис, не найдя себе занятия интереснее, лежал на кровати, прижавшись к стене и читал какой-то роман. Яркая зеленая обложка и незамысловатое название, по идее это должен был быть какой-то фэнтезийный роман, но по итогу оказалось чуть ли не сказкой для детей. Луис на эти мысли тяжело вздохнул, но книгу читать не перестал. До полуночи еще несколько часов, а ложиться спать сейчас — это скучно, и вообще, он не ребенок, чтобы ложиться спать так рано! По крайней мере, он так думал. На деле же он уснул спустя где-то страниц тридцать. Конечно, это тоже потребовало времени, однако до полуночи все равно было далеко.

За окном стало совсем темно, лишь слабый свет луны едва заметно освещал комнату. На небе миллионы звезд, тысячи созвездий и бесконечное количество судеб. По крайне мере так считал Луис, который почти каждую ночь выбирался тайком на улицу, лишь бы еще раз посмотреть на небо. Нет, он почти ничего не знал о космосе, и, тем более о созвездиях. Но это не мешало ему мечтать время от времени, просто смотря вверх на миллионы блестящих звезд. И что, что после таких тайных прогулок на утро на его руках, ногах, да и в целом почти любом неприкрытом месте виднелись созвездия укусов комаров. Его мама никогда не узнает правду! Как, опять же, думал Луис.

Эта ночь ничем не отличалась от остальных таких же. Вот только времени сейчас гораздо больше, чем раньше. Рассвет еще не скоро, но его мама уже однозначно вернулась домой. А всему вина этой книжки, с которой в обнимку он проснулся пару минут назад.

Сейчас же он, укрываясь своим любимым покрывалом, старался незаметно выползти в приоткрытое окно. На улице уже не лето, с каждым днем все холоднее и холоднее, и как раньше, просто выползти в обычной пижаме уже точно не получится: он замерзнет уже через пару минут. Поэтому на помощь шло покрывало! И что, что утром ему приходилось оттряхивать его от грязи? Это не такие уж и большие жертвы для ребенка, который любит мечтать.

Наконец выбравшись в окно, слегка зацепившись покрывалом за близрастущий куст, он тихо, словно стараясь не потревожить лишние неспящие души, хотя кто ж в такое время кроме него не спал? Он на цыпочках, под тихое, едва заметное шуршание травы под ногами, крался к забору. Там должна быть та самая огромная дыра, в которую, он как обычно пролезет и окажется в волшебном месте! И ничего, что он пока пытался пролезть, пару раз споткнулся, получил несколько синяков на коленях и разбил ладошки. Цель оправдывает средства!

Пробираясь дальше от дома, поудобнее устраиваясь на небольшом холмике чуть позади дома, он взглядом рассматривал соседский дом. Он был почти таким же маленьким, разве что совсем немного больше, чем его. Он никогда не видел людей там, но здание выглядело вполне жилым, порой ночами там даже горел свет! Местная шпана часто рассказывала байки про то, что там, наверное, живут призраки. Но Луис, сказать по правде, мало в это верил. Скорее там живут люди, который очень не любят гулять. Или просто уходят по делам в то время, когда рядом никого нет. Ведь так?

Наконец, поудобнее устроившись, он прижал к груди колени, сильнее закутываясь в покрывало. Сегодня холоднее, чем обычно. Но даже если он простынет, его это всем не пугало. Ведь сейчас он с неимоверным счастьем в глазах рассматривал звезды. Столько планет, столько миров, столько неразгаданных загадок! Как много судеб зашифрованы в этих незамысловатых переливающихся точках? Как много умерших людей глядят на мир оттуда? А сколько животных? Наверняка, его любимый папа прямо сейчас смотрит оттуда и ругается, что он не спит в такое время, так еще и мерзнет!

Посильнее съеживаясь, мальчик глубоко вздохнул, а после выдохнул. Из рта показался небольшой клубок пара. Конечно, совсем скоро станет еще холоднее и, наверное, придется опять на многие месяцы отложить такое любимое занятие.. А что, если зимой совсем другие звезды светят? Другие люди смотрят оттуда, а небо переливается совсем не так, а как-то иначе?

Он обязан это узнать! Все равно темнеть будет рано. Настолько рано, что еще до маминого прихода звезды будут сиять так же ярко, как и сейчас.

Однако совсем скоро, наверное, должен будет наступить рассвет, а это значит, что ему стоит поторопиться вернуться домой. Пробираясь столь же тихо тем же самым путем, волоча на себе пушистое покрывало, мальчик просунулся в открытое окно, а после, оказавшись внутри, закрыл его. Главное было сделать это настолько тихо, чтобы мама, спящая в соседней комнате это не услышала! В прочем, скорее всего она заметила. В комнате было холодно так же, как на улице. Только из комнаты не открывался настолько красивый вид на тысячи звезд. Конечно, из окна тоже можно было посмотреть, однако, там все совсем не так! Не тот ракурс, не те звезды, да и вообще никакой романтики и свежего ночного воздуха, пропахшего тишиной, мечтами людей, а также сладкими снами. Именно такими, какие любил Луис.

Слегка стряхнув покрывало, он сильнее обмотался им, образуя что-то похожее на кокон, лег на кровать, укрываясь еще одним, но уже более теплым одеялом, а после уснул. Уснул так сладко, что и не заметил, как воздух из не до конца закрытого окна стал покачивать сначала шторы, а после и без того растрепанные кудряшки мальчика.

Сегодня, как и обычно, ему не приснилось никаких снов. Но спалось однозначно слаще и комфортнее, чем раньше. Именно в этом и заключается магия звезд, полуночной тиши и дыры в заборе. И пусть это не то, ради чего он обычно сбегал из дома ночами, но, несомненно, иногда это являлось неплохим таким плюсом. Это переросло в привычку. Некоторые ночами любят, просыпаясь, пить воду или горячее молоко, кто-то любит умываться, а кто-то как Луис, любит гулять, рассматривая созвездия. И пусть он о них не знал совсем ничего, это не мешало ему мечтать.

Проснулся Луис только тогда, когда солнечные лучи уже не просто нежно постукивали в окно, а уже ворвались в комнату, как к себе домой.

Это означало лишь то, что он, скорее всего, проспал уже добрую половину уроков. А это значит, что если он прямо сейчас, даже если самым быстрым своим бегом побежит в школу, ему придется объясняться, чем же он таким был занят, что пропустил такую важную, по мнению суровой учительницы по математике, контрольную, и такую неважную, по личному, порой не самому скромному мнению Луиса, суету. Особенно после того, как она накричала на него в прошлый раз за точки на полях листка, которые Луис заботливо называл крохотными звездами. Таким образом, не то, чтобы сильно поборовшись со своими внутренними мыслями, взвесив все «за», которых, кстати, почти не было, а так же огромное количество «против», он решил пропустить сегодняшний день. И ведь знает же, что завтра будет слезно клясться той же самой учительнице в том, что он заболел из-за недавнего дождя и правда хотел прийти, но не смог. И пусть и она, и он сам понимали, что это далеко не так, но смириться в любом случае придется обоим.

Сейчас же, потянувшись в полный рост в своей кровати, Луис глубоко вздохнул, устремив свой взгляд на содержимое комнаты. Всё точно так же, как и раньше: тот же самый бардак на столе, почти такая же бумажка по центру. Вот только одно «но». Посреди комнаты виднелись крошки земли. Точно. Луис ведь стряхивал покрывало...

Мысленно молясь всем богам на то, чтобы мама не заметила это недоразумение посреди комнаты, а так же уже придумывая тысячу и одну отмазку, почему вдруг посреди его комнаты могла оказаться самая настоящая земля, Луис поднялся с кровати и направился ко столу. Всё то же самое содержание. Вот только в углу записки на этот раз виднелся нарисованный наспех, не самый красивый, а также достаточно кривой кот. Однако эта записка, точно такая же, как и все предыдущие, была безжалостно сжата в кулаках и отброшена в тот же самый ящик. Еще раз, по привычке, бросая сонный взгляд на окно, которое теперь, кстати, было закрыто, мальчик вздохнул и направился в сторону ванной. Непослушные кудри лезли в лицо, а на все попытки убрать их куда подальше, они, кажется, начинали лезть в лицо с еще большей силой. Наконец, добравшись до ванной, столкнувшись перед этим лбом со стенами лишь пару раз, Луис включил свет и направил взгляд в зеркало. Ну, конечно, что еще он ожидал? Заспанные зеленые глаза, воронье гнездо на голове, след от слюны на подбородке, а

ещё небольшое красное пятно на лбу, которое все еще болит от недавнего свидания со стеной.

Холодная вода, которой слабые после сна белоснежные руки умывали лицо, не сильно помогла исправить внешний вид, однако вполне себе помогла проснуться, если встреча со стеной не сделала это еще раньше.

Толком даже не вытерев лицо, он просто смахнул оставшиеся капли воды резким движением руки. И если кожа еще могла от этого немного высохнуть, то ресницы и брови так и продолжили оставаться мокрыми.

Этот день ничем не будет отличаться от других — и даже сам Луис это понимал. Единственная разница была разве что в прогуле уроков, за что, он, конечно же, получит вечером нагоняй от мамы, если она придет сегодня чуть раньше, чем прошлым вечером. Вернее, даже ночью.

Ни гнев матери, ни настойчивые упреки учителей, и даже не гора домашней работы, которая обязательно будет маячить перед глазами ближайшее время, ничто из этого не могло заставить Лу больше не вставать глубокой ночью, лишь бы только еще раз увидеть величественное сияние звезд. Так близко, но так далеко.

Сколько же сейчас времени? Как много он спал? Сказать было сложно. Батарейка в наручных часах изжила себя, а настенных часов в этом доме вовсе не было. Единственное, что хоть чем-то было похоже на часы — будильник в комнате матери, однако заходить туда Луис порой остерегался. Нет, ему не то, чтобы запрещали это делать, вовсе нет, просто обычно делать ему там было особо нечего. Однако сейчас любопытство было явно сильнее, чем чувство стыда, поэтому, переборов себя, Луис с загадочным блеском в глазах оглянулся через плечо. Нужна комната была буквально в нескольких шагах. Добраться можно было буквально за секунду, но мальчик медлил, всё еще взвешивая зачем-то «за» и «против». Такая уж привычка, появившаяся еще в раннем детстве: сначала думать, потом еще раз думать, а уже потом решать, стоит ли сделать что-либо.

Наконец, дойдя крохотными шажками до комнаты, он аккуратно положил руку на дверную ручку, всё еще сомневаясь. Но после с силой надавил и толкнул дверь вперед, заставляя раскрыться.

Эта комната выглядела еще хуже, чем его: тут не было так много ярких пестрящих цветов, было совсем крошечное окно, которое всегда было зашторено огромной тяжелой тканью, которая не пропускала свет. Лу не знал, является ли это нечто шторой и используется ли это «нечто» по назначению или же это просто первый попавшийся кусок ткани, который внешне сильно напоминает старое зимнее одеяло. Однако, суть дела оставалось такой же: в комнате темно, хоть глаз выколи. А тьма, как известно, позволяет детскому воображению играть самыми яркими красками. Пожалуй, это была одна из множества причин, почему мальчик так сильно не хотел тут появляться, ведь кто знает, кто в этой темноте может ждать тебя? Однако, что сделано, то сделано.

Ориентируясь в комнате по тусклому свету, попавшему в комнату через открытую дверь, а также по памяти, Лу наконец нашел что-то, похожее на прикроватную тумбочку. Долго лазить рукой не пришлось, потому что самый большой объект — это и есть будильник, на котором обязательно должно быть время! Однако сейчас появлялась новая проблема, о которой Луис забыл побеспокоиться: полная темнота. Того света, что просачивался в комнату через дверь совсем не хватало, чтобы разглядеть хоть что-то, а тем более стрелку часов. Крепче прижимая к себе холодный металлический предмет, Лу с недоверием посмотрел на зашторенное окно. Ничего ведь не случится, так ведь? Он лишь едва отодвинет ткань, чтобы только увидеть время, а потом вернет всё на своё место и уйдет восвояси. Ведь так?

Прокравшись наконец к ткани, Луис, одной рукой всё еще придерживая будильник, второй рукой пытался оттянуть ткань от окна. Её вес в целом соответствовал ожиданиям мальчика: она была тяжелой, как будто старое зимнее покрывало, но только еще и постиранное, чтобы поднять было прям совсем сложно. Однако сделать это получилось. Оттянув слегка конец одеяла, яркий солнечный свет пролился в комнату, наконец освещая многомесячную тьму, заставляя черно-белый будильник в руках мальчика неожиданно стать зеленым, а цвет его рук — наконец, бежевым. Успев лишь кинуть короткий взгляд на часы, на которых было «17:00», Лу тут же широко раскрыл глаза, громко вскрикнув. Тяжелая штора, которую он с трудом поддерживал в руках, упала на пол с характерным звуком, позволяя солнцу осветить всю картину комнаты. Это совсем не то, что он помнил в детстве, когда с радостными глазами забегал к маме и будил её по выходным. Это совсем не то, что он представлял себе, когда видел лицо матери в последнее время.

Комната была почти пустой. Лишь небольшая двухместная кровать, застеленная плотным одеялом бордового цвета, а также одна огромная подушка, из которой местами торчали белые перья. Эта подушка осталась от папы — единственное, что пришло в голову Лу. А вторым, на что упал взгляд мальчишки был небольшой шкаф. Точнее, совсем крошечный. Даже меньше, чем шкаф в его комнате. Как только вещи взрослой девушки могли поместиться в нечто подобное — загадка. Однако, практически не придав этому значение, Лу прошелся взглядом по стенам. Они такие же белые, какими были и до ремонта. В целом, всё в этой комнате выглядело так, как будто ремонта и не было. Словно тут никто и не жил. По углам виднелись огромные паутины, пауки в которых, по нескромному мнению мальчика, были однозначно больше спичечного коробка!

Открывшаяся картина на комнату матери заставляла Луиса напрячься, чтобы вспомнить, как же выглядела эта комната раньше. А лучше, еще раньше, в другом доме, когда отец мальчика был еще жив и никто не смел предположить, в какие смешные крайности иногда умеет вдаваться судьба. Совсем давно, когда трава была зеленее, семьи были счастливее, а голубое море было чуть более прозрачным, Луис жил совсем по-другому, а спальня матери выглядела цветной и яркой. Лу помнил, что там были полосатые зеленые обои, которые каждый раз переливались от солнечного света, попадающего в комнату через огромные окна, которые почти всегда были открыты. Свежий воздух полезен — так всегда говорил отец мальчика.

Огромные шкафы, на которых были наклеены многочисленные наклейки, прикреплены какие-то детские рисунки Луиса, а также пару-тройку записок из серии «что надо купить в магазине». Со шкафов всегда свисали ветки какого-нибудь огромного цветка, которые каждый раз пугали мальчика, напоминая ему лапы чудовищ из тех самых страшилок по телевизору, которые показывали поздно-поздно, чтобы такие как он никогда их не увидели, а он все равно увидел. И пугался всего. Порой, даже самого себя боялся, точнее отражения в зеркале. Как же долго пришлось его родителям объяснять, что зеркало никак не связано с потусторонним миром...

Каждый раз, заходя в родительскую комнату в старом доме, Луис чувствовал тепло. Даже не столько от солнечных лучей, сколько от улыбок людей, которые его окружают. Это было такое важное место в его жизни, что в тот период было сложно представить, что ждет его потом. А ничего хорошего и не ждало.

После смерти отца Луиса родительская комната постепенно стала называться маминой, а сама мама стала проводить там всё меньше и меньше времени. Со временем многие растения стали терять прошлую красоту от недостатка внимания, полива, а также солнечного света. Именно так, уже в то время начала появляться привычка зашторивать все окна.

Со временем пришлось и переехать. Почему? Луис этого не понимал, да и сейчас особо не понимает. Но те самые пугающие растения пришлось забрать с собой. Они так и жили в комнате матери с тех самых пор, как они переехали. Первое время даже эта комната выглядела довольно светлой. Множество цветных картин и фотографий на стенах, где-то местами были совместные фотографии семьи, многих родственников на которых, честно говоря, Луис и не знал. Но спрашивать особо не спешил.

Примерно в то же время и были первые мечты и обещания его матери о том, как в одном углу она обязательно поставит самый мягкий в мире диван, а в другом какой-то огромный цветок, с огромными-огромными листьями, название которого Луис так и не запомнил. Однако обещания его мама любила исполнять, поэтому особо по этому поводу и не переживал. В то время в комнате висели белоснежные шторы со смешным рисунком вишни. Почему смешным? Он был размытым, порой очень кривым, что временами был похож не на вишню. То клубника, то помидоры...

Однако, чуть позднее, освоившись на месте, у малыша Лу началась школа, новые одноклассники, горы домашних заданий и первая любовь — любовь к звездам, а у его мамы — долгая работа допоздна, огромные кипы бумаги на дом, которые она пол ночи заполняла то на кухне, то в зале, а после того, как увидела, что до утра не спит не только она — только у себя в комнате. После первого такого случая Луис и увидел у себя на столе небольшую записку. Сначала там звучали только извинения и пожелания хорошего дня в школе, такие записки появлялись крайне редко, но со временем участились, а после и вовсе стали чем-то вроде традиции.

Сейчас же Луис находил их у себя на столе каждый день. И не выбрасывал, как, наверное, стоило бы делать, а хранил в далеком-далеком шкафчике, как память о минувших днях. Возможно, однажды, повзрослев, он решит убраться в этом самом шкафчике. И именно тогда он впервые сосчитает, сколько же дней он одинок. Сколько же дней он практически не видел маму, а также ел разогретый, порой подгоревший рис в микроволновке.

Но прямо сейчас, стоя посреди полупустой, пыльной, а главное — монохромной комнаты, Лу лишь тяжело вздохнул. Он обязательно подумает об этом позже, он обязательно спросит маму, а сейчас, главная проблема — упавшее одеяло. Его вес был явно больше того, который мог бы поднять мальчик. Да и по размерам одеяло было раза в четыре больше. Однако, не может же он просто так уйти из комнаты, бросив его посреди комнаты. Или может?

Пожалуй, сейчас ничего другого и не оставалось. Отбросив огромное полотно подальше, Луис поторопился выйти из комнаты. Опущенные глаза, слегка дрожащие ресницы и нахмуренные брови — выглядит точь-в-точь, как нашкодивший кот.

В прочем, он был нашкодившим котом еще тогда, когда стряхнул холодную землю с одеяла этой ночью. Так что, смотреть в глаза матери он однозначно не сможет еще некоторое время. По крайней мере, скорее всего они и не увидятся. Его мать тот еще трудоголик, особенно после смерти отца. Так что порой пропадала на работе даже в выходные дни, такие как завтра, например.

Последний раз кинув виноватый взгляд куда-то вглубь уже освященной комнаты, Лу тихо прикрыл дверь, создавая видимость, мол, всё так и было. И это совсем не он только что сорвал воображаемую штору. Нет-нет, как вы могли такое подумать?

Отходя спиной к стене, Лу потер глаза. Этот день не задался с самого начала, а тут еще и это. Несмотря на то, что его мать не была против присутствия мальчика в своей комнате, но последние несколько лет это переросло скорее в вежливость, нежели в правдивое дружелюбие и гостеприимство. И это понимали все в этом доме: и мать, и сын, и даже тот самый подгоревший рис в холодильнике.

Кстати о рисе. Он ведь почти ничего не ел уже как семнадцать часов! Ну, может слегка больше, но это особо ничего и не меняет. Проспав пол дня в кровати, а после потратив еще пол дня на размышления, сейчас он готов был съесть что угодно, будь то подгоревший рис, сырой бетон или всё та же земля в комнате.

Направляясь в кухню, Лу еще раз умудрился споткнуться о высокий порог, каждый раз удивляясь тому, кто вообще придумал, что он должен тут стоять.

Наконец оказавшись на крохотной кухне, он открыл холодильник, не особо надеясь увидеть хоть что-то отдаленно похожее на еду, однако сегодня, видимо, повезло. Не вчерашний ужин и ладно. Особенно если учитывать, что вчерашним ужином был позавчерашний ужин.

В холодильнике стояла тарелка, накрытая пищевой пленкой. Внизу проглядывалось что-то желтое. Под предательское урчание живота, Луис нетерпеливо стянул кусок целлофана с тарелки. Лу увидел там жаренную картошку и что-то, отдаленно напоминающее мясо. В целом, как бы не менялись крупы или сорта картофеля, каждый раз в тарелке находилось мясо. И в основном, кстати, это была курица. Не то, чтобы Луис совсем не умел готовить, просто в большинстве случаев такой жест — оставить еду, чтобы ребенок мог подкрепиться ею позже — был жестом любви матери Луи.

Легким движением руки доставая холодную, словно лед, тарелку, мальчик свободной рукой быстрым движением снял целлофан. Сделав уверенный шаг назад, мальчик с громким звуком захлопнул дверцу холодильника. Мама ругала его каждый раз, когда он так делал, ведь это однозначно вредит технике, а деньги на покупку нового холодильника надо было еще где-то взять. Но сколько бы раз родительница не поднимала эту тему, сколько бы раз Луис не извинялся и не обещал исправиться, ничего в целом не менялось, а вскоре и вовсе переросло в некую привычку. Зато, так сразу понятно, что холодильник плотно и надежно закрыт.

Поставив тарелку на стол, мальчик развернулся в противоположную сторону, намереваясь сделать чай.

Крохотные белоснежные руки потянулись к серебристому старому чайнику, который был куплен, кажется, примерно во время переезда. Но с тех пор он служил верой и правдой уже вон сколько лет! И пусть внешне он стал чуть хуже выглядеть, однако своего функционала от этого не терял.

С силой открыв крышку, мальчик поднес ее к крану, который открыл второй рукой. Вода, журча, начала наполнять емкость. Вскоре уровень воды был чуть выше уже едва видневшийся черты снаружи чайника, а это означало, что воду пора выключить.

Поставив чайник на нагреватель, Луис облокотился спиной к столешнице, прикрывая глаза. В голову лезло множество мыслей, которые отгонять с каждым разом становилось все сложнее и сложнее, тем более, для двенадцатилетнего мальчика. Розовые очки, которые с таким трудом надевала на мальчика его мама, сейчас скользили с переносицы, с каждым мгновением все больше и больше грозясь разбиться о ледяной пол с громким характерным звуком. И самое страшное, что в этой ситуации всем будет далеко не о том, как же жалко очки.

Что-то однозначно поменялось в этой семье со времен смерти отца Луиса, однако, что-то поменялось и после. И как бы ребенок не пытался понять, в чем именно заключаются эти изменения и чем они вызваны, для ребенка, чей мозг не был озадачен множеством взрослых проблем, нищетой, потерей кормильца, а также задолженностей, задолженностей и еще раз задолженностей, было крайне сложно сообразить что к чему. Пусть он и не был дураком, так что некоторые мысли все еще навязчиво всплывали перед глазами, требуя долгого обдумывания, однако, времени для этого обдумывания требовалось гораздо больше, чем взрослому, которому все стало бы кристально ясно еще и при первом взгляде на эту семью.

Череду мыслей прервал щелчок чайника, означающий, что вода закипела. Пусть этот звук он и слышал довольно часто, однако сейчас он лишь вздрогнул, с опаской смотря на источник звука, а после тихонько хихикнув собственной задумчивости.

Посуды в их доме было не так уж и много: гостей они практически никогда не звали, а для двух( вернее, одного) проживающих людей за глаза хватало четырех кружек и всего нескольких тарелок. Со столовыми приборами было все так же грустно: три большие ложки, две чайные ложки, четыре вилки, а также пара стальных палочек одиноко лежали в выдвижном кухонном ящике, почти никогда не используемые хозяевами.

Приподнявшись на носках, лишь бы кончики пальцев нащупали на верхней полке кружку, мальчик закрыл глаза и потянулся руками. Вскоре кружку все-таки достать удалось, не без проблем, конечно. И таковой проблемой была как раз рука, которая сейчас не столько болела, сколько ныла в знак протеста верхним полкам.

Наконец, с осторожностью приземлив обыкновенную белую кружку, на которой изнутри виднелся след от когда-то выпитого кофе, Луис поднял увесистый чайник с горячей водой, отливая часть в кружку. Следующий этап приготовления чая — найти сам чай. В доме уже многие годы не было заварника, а заваривать чай самостоятельно только лишь на себя однажды стало слишком скучным занятием. Таким образом, пусть в шкафах кое-где ещё и виднелись остатки былой роскоши в виде наполовину использованного небольшого целлофанового пакета, наполненного высушенными листьями черного чая с примесями каких-то ягод и цветов, однако, им никто больше не пользовался. Уже многие годы первой ассоциацией Луиса с чаем был белый бумажный пакет, наполненный порошком, чем-то напоминающим чай. На вид это был всё тот же напиток, однако вкус был совсем не тем. Словно в какой-то момент букет цветов повял, а радуга вкусов, начинающаяся со сладости, а заканчивающаяся едва уловимым кислым привкусом, рассеялась, оставляя после себя лишь влажность после дождя.

Лёгким движением руки взяв первый попавшийся пакетик из небольшой картонной коробки, разукрашенной в желто-красные цвета, Луис погрузил его в кипяток. Вместо незабываемого сладкого запаха от свежезаваренного дорогого чая, сейчас в помещении были едва уловимые нотки обычного, простого, горького черного чая.

Жидкость стала постепенно желтеть, а после темнеть. Чай готов. Луис тут же вынул уже использованный пакет, а после откинул его куда-то в сторону раковины, где покоились уже несколько таких же.

Подняв кружку с чаем со стола, мальчик повернулся и поставил её на обеденный стол, где уже стояла тарелка с картошкой и курицей. В целом, типичный завтрак Луиса: одиночество, горький чай, а также холодая вчерашняя еда, любезно приготовленная единственным родителем.

На вкус картошка оказалась недосоленной, а курица и вовсе сухой, и, честно сказать, почти подгорелой. Но Луиса всю жизнь учили не жаловаться на еду, особенно, если её тебе кто-то приготовил.

Долго смаковать вкус еды, запивая горячим горьким чаем не пришлось, всего через каких-то пятнадцать минут неспешного поедания, тарелка опустела, а на дне кружки виднелось совсем немного чая, который мальчик выпил залпом.

Мальчик встал из-за стола, направляясь помыть грязную посуду. Однако, закончив это делать, заметил, что за окном уже виднеется закат. А значит, совсем скоро стемнеет. Буквально через минут двадцать огненное солнце сбежит за горизонт, оставляя после себя еще пару минут ярко-оранжевые следы на небе, которые вскоре исчезнут, заменяясь тёмным одеялом ночи.

А до тех пор, пока это не случилось, Луис направился обратно в комнату, намереваясь, пока светло, найти покрывало потеплее и фонарик, чтобы более удачно выползти этой ночью. И, желательно, не оставить после себя следов, как было прошлой ночью.

И вот так, открывая, а после с громким стуком захлопывая многие шкафы, первоначально в поисках одеяла, а после, что оказалось сильно сложнее, фонарика, Луис и потратил долгие два часа, по истечению которых яркий свет за окном сменился тьмой, а солнечный свет — лунным. Время близилось к полуночи с каждой минутой, а мальчик тем временем все гадал, придёт ли его мама сегодня, или, как обычно, появится глубокой-глубокой ночью, а пропадет ранним-ранним утром, оставляя после себя лишь почти безвкусную пищу, а так же листок с всё той же незамысловатой надписью.

Однако, коротая время за чтением очередной книжки в жанре фантастики, мальчик заметил, что время уже не просто шло, а прям бежало, а за окном уже давно не полночь, а, кажется, около двух часов ночи и матери дома всё еще нет. И не ясно, появится ли. А значит, время действовать!Пробираясь в приоткрытое окно, таща на спине большое, но тем не менее, не самое теплое

, из всех возможных, одеяло, Луис шёл по всё тому же известному маршруту — едва заметной тропе вдоль забора, где его ждёт всё та же огромная щель, через которую он вновь должен пробраться! Однако, кажется, сегодня всё идет совсем не так, как должно было бы идти. Ведь сегодня оголенную коленку обожгла крапива, которая, кажется, никогда тут и не росла?

Едва слышно прошипев, не желая будить лишние любопытные и крайне недовольные глаза из-за зашторенных окон соседей, Луис продолжил пробираться вдоль забора, наконец оказавшись рядом с щелью. Но и тут всё прошло не так гладко, как хотелось бы: пробраться-то он смог, однако, бедное одеяло пострадало, образовывая новую дырку.

Но вот он, двенадцатилетний мечтатель, который прямо сейчас, стоя за собственным забором, с перекинутым через плечо порванным одеялом, смотрел на звезды.

Забравшись на свой любимый холм, с которого, по его словам, открывался «лучший вид», мальчик укутался одеялом по крепче, сжимая в руках фонарик, и мир, кажется, замер.

Слышалось тихое пение сверчков, едва уловимая песня листвы на ветру, а также, кажется, само сияние звезд издавало звук. Такой особенный, и по-своему очаровательный. Кажется, что сами звезды между собой шепчутся о чем-то своем, рассказывают свои истории, и живут своей, далекой от людской, жизнью.

Но стоило опустить взгляд с неба на землю, как картина поменялась, но осталась такой же завораживающей: Свет в ближайших домах давно потух, лишь изредка встречались залитые ярким желтым светом приоткрытые окна. Интересно, чем же занимаются там люди? Учатся, работают, ужинают? Какова жизнь у других людей? Быть может, их жизнь такая же, как у Луиса? Или всё совсем не так? Быть может, за закрытыми занавесками прячутся короли и королевы, что проводят очередной красивый бал? Быть может, там прячется огнедышащий дракон, способный разнести всё и вся одним лишь чихом?

Однако, словно выпав из собственных раздумий и мечтаний, Луис резко вздрогнул. Тихое перешептывание звезд стало совсем другим. Словно шёпот. Бормотание столь тихое и неразборчивое, что мальчику пришлось вслушиваться несколько долгих минут, чтобы наконец понять, что так и есть, это тихий шёпот, зовущий именно Луиса. Такой сладкий голос, наполненный всеми сладостями этого мира, но по-прежнему остающийся сладким, а не приторным, такой тихий и нежный, будто боящийся напугать. Это был не просто шёпот, не обычный звук. Это словно мягкое любовное поглаживание материнской руки. Такое, какое уже долгое время не помнил Луис.

Приподнимаясь с холодной земли, всё еще не спуская с плеч дырявое одеяло, мальчик огляделся. Всё казалось точно таким же: тёмные окна ближайших домов, тихое пение сверчков, и всё так же чешущаяся от крапивы нога. Но что-то было не так. Звёзды.

Звёзд на небе больше не было. Лишь темнота. Даже луна, что освящала мрак в такое время, словно пропала. Всё стало слишком тёмным, словно по щелчку пальцев. Луис так и не понял, в какой момент всё изменилось и было ли оно вообще? Или это просто очередной сон?

Но шёпот продолжался. Он стал настойчивее, и, кажется, громче. Словно он был готов разбудить весь мир, лишь бы Луис услышал его. Лишь бы один Луис услышал и внемлил ему.

Оставшиеся окна потухли. Всё так же, в один момент, прямо на глазах, будто сговорившись. Осталась лишь темнота, да холод поздней осени, от которого едва ли спасало старое порванное одеяло.

Но в тот момент, когда Луис сделал шаг в сторону своего дома, окна соседнего, казалось бы, заброшенного дома, вдруг зажглись. А что, если легенды, что там обитают призраки — это вовсе не вранье? И именно поэтому соседские ребята так боялись именно этого дома? Ведь тут, кажется, впервые за всё время, что жил Луис, зажглись окна. И это был не просто свет, резко появившийся за занавесками. Там виднелись черные тени! Кто-то, кажется, с рогами, а кто-то с длинными-длинными когтями! Хотелось подойти поближе, посмотреть на бал нежити в соседских окнах, полюбоваться красивыми силуэтами нелюдей, а после, тихо поджав хвост, сбежать домой. Но что, если мама узнает? А если они заметят?

Ноги, пока Луис задумался и гадал, стоит ли поддаваться детскому любопытству, словно по-отдельности от разума и здравого смысла, стали шагать в сторону соседского дома. Совсем скоро старый деревянный забор оказался прямо перед лицом невысокого Луиса. Что находится за ним он примерно понимал, точно такой же двор, наверное, малость заросший, он ведь видел его с того самого холма сотни раз, пока выходил ночами погулять. Но сейчас казалось, что за забором что-то большее, очередные нелюди, танцующие под какие-то свои, беззвучные для мальчика, песни. Сейчас шёпот сильно изменился. Он стал еще громче, будто звали его из самого дома. Сладкий нежный голос превратился чуть ли не в плач, громкую мольбу. Его имя звучало так необычно и неправильно. Сколько минут он уже слышит это? Это реальность или он просто уснул под деревом, как это иногда бывало?

Соседский деревянный забор казался крепостью. Огромной стеной, за которой таилось что-то, что так сильно нуждалось в Луисе. Что-то, чего сам Луис так сильно желал, но одновременно и боялся.

Любопытство взяло верх.

Мальчик прошёл вдоль забора, водя руками вдоль и поперек. Забор казался на удивление целым, а дерево, словно оно было живым. Словно именно оно ждало Луиса, такого смелого и крайне мечтательного мальчика. Казалось, что оно словно кот, подставляло руки под «поглаживания» Луиса. Что сперва показалось крайне странным, но одновременно и чертовски милым.

Вот! Вот оно! Сквозь кромешную тьму, совсем позабыв про брошенный подле дерева фонарик, Луис нашел расщелину. Достаточную, чтобы через нее можно было пролезть, но недостаточную, чтобы сделать это с легкостью и не рискую порвать одежду, одеяло или вовсе не исцарапать собственно тело.

Глубоко вздохнув, Луис зажмурился, вытянул руки вперед, и, стараясь не дышать, стал пытаться пробраться внутрь. Торчащие щепки царапали руки, ребра и оголенные икры, что шло врознь с прошлыми минутами наедине с забором. Кажется, что где-то на животе оказалась кровоточащая царапина, кровь из которой стекала достаточно быстро, заставляя согреться продрогшую на морозе детскую кожу, но окрашивая одежду в ярко-красный, который, очевидно, со временем, станет тёмно-бордовым.

Наконец, оказавшись за чертой забора, Луис выдохнул, но открывать глаза не решался. Что-то казалось совсем не таким. Будто... стало холоднее. Но тише. Из дома, в котором сейчас происходило что-то, что объяснить двенадцатилетний Луис совсем не в силах, не звучало ни звука.

Вдоль и поперек детского тела пробежали мурашки, а руки неуверенно скрестились на груди, пытаясь собрать остатки тепла. Где же одеяло, которое он с таким трудом тащил за собой? В какой момент оно соскочило с детских плечей, оставляя мальчика дрожать на морозе? А что, если оно зацепилось за забор?

С легким сомнением отстранив одну руку от груди, Луис попробовал провести ею по земле за своей спиной, надеясь почувствовать мягкую ткань. Ну, или хотя бы жесткий забор, который минутами ранее исцарапал ему живот. Но под его руками было что-то холодное и обжигающее. Что-то, что таяло под прикосновениями, но заставляло дрожать при одной мысли. Что-то похожее на.. снег?

Тут же раскрыв глаза в испуге, Луис шокировано выдохнул. Горячий воздух превратился в пар, который на мгновение окутал лицо мальчика, а после устремился ввысь, тут же растворяясь. Учащенное сердцебиение, которое отдавалось по всему телу, особенно сильно стуча в уши и шею, словно всё его тело сейчас пульсировало. Сжимающиеся руки на плечах, а также горящая кровью рана на животе.

Это не двор.

Это НЕ ГОРОД.

Оглянувшись, Луис понял, что он сидит скрючившись на снегу, а вокруг него густой тёмный лес. И нет даже намека на деревянный забор или небольшой соседский дом, от которого минуты назад исходил свет. Но голос не утихал, а звучал всё громче. Сейчас его имя казалось чем-то чужим. Будто и не он вовсе Луис. И будто бы его тут быть не должно.

Голос был вовсе не мольбой. Всё тепло исчезло, оставив после себя лишь холод, пробирающий до костей. Тот самый холод, который сковывал Луиса прямо сейчас, заставляя обреченно всхлипывать. Тот самый холод, который обжигал Луису ладони, как только он касался снега.

Это не мольба. Это было чем-то похожим на ругательство, скорее проклятие. Его имя звучало неправильно, но настолько часто, что уже и вовсе потеряло смысл. Тембр голоса нельзя было сравнить с чем-то обыденным, что можно было бы встретить хотя бы дважды в жизни. Луис предполагал, что именно таким тембром его отец проклинал судьбу, которая заставила его умереть, бросить свою жену и ребенка, обрекая их на вечные долги и неразделенную любовь с человеком, которого больше никогда и не будет. Именно этот тон. Обреченный, злой, почти ревущий, проклинающий.

Но сейчас это был чужой голос. Чей он? Мужчины или женщины? Ребенка или старика? Почему он кажется таким знакомым, но в то же время неправильным? Он звучит снаружи или изнутри разума Луиса? Не спятил ли он? Не спит ли он?

Приподнявшись с земли, Луис отряхнулся от прилившего снега. На одежде мальчика остался мокрый след, который заставлял ещё сильнее съеживаться и потирать холодную кожу бледными ладонями. Кожу жгло неимоверно. Хотелось поскорее домой, под тёплое одеяло, вернуться к тому горькому и почти безвкусному чаю. Хотелось в тепло. Хотелось домой, пусть он и не был, таким как прежде.

Но выхода больше нет. Больше нет того забора за спиной. Больше нет соседского, да и своего, если честно, дома, тоже. Больше нет ничего. А значит, нужно сделать хоть что-то, лишь бы проснуться, лишь бы навсегда не оставаться в объятиях неизвестного леса, ведомый лишь именем, которое вновь и вновь произносит сумасшедшее подсознание. Имя, которое, возможно, ему даже и не принадлежало.

Голос звучал отовсюду. И спереди, и сзади, и над Луисом, и по сторонам. Куда идти? Лес манил своей неизвестностью, но тем же и пугал. Хотелось убежать куда подальше, скрываясь за тысячами темных стволов спящих деревьев, потеряться настолько, что выход покажется сам. Но при этом хотелось свернуться калачиком на ледяной земле, поджать ноги под себя, заплакать, выплескивая все нерассказанные тревоги, не озвученные мысли и переживания, согревая горячими слезами ледяные щеки, а после уснуть. Прям тут, посреди чужого леса. Посреди зимы. Луис

, недолго думая, принял решение просто бежать куда глаза глядят. Плевать куда, вперед. Нет смысла в том, куда он прибежит. Лишь бы в тепло. Лишь бы не окоченеть в неизвестном лесу. Лишь бы еще раз увидеть маму дома, лишь бы еще раз испить горячего, но практически безвкусного чая.

Дыхание сбилось слишком быстро. Из приоткрытого рта вылетали облака пара, согревая на мгновение щеки и шею, а после пропадая, заставляя щеки с новой силой холодеть с каждой секундой. Сердце билось неимоверно быстро. Под ногами хрустел снег. Пейзаж перед глазами не менялся. Всё тот же лес, всё те же протоптанные самим Луисом следы. Словно петля, из которой выбраться не суждено. Это конец. Дальше этого пути нет. И никогда не будет. Единственный выход из которой — смерть, вследствие которой ты навсегда останешься запечатанным тут духом, вновь обреченным на бесконечные блуждания меж ветвей ледяного леса. И, наконец, спустя многие века заключения, окажешься на том же балу нежити, в том же соседском доме, заставляя таких же любопытных детей теряться среди миллионов одинаковых деревьев.

Время шло. Ноги сковывал холод. Дышать было больше нечем. Горло жгло неимоверно. Кажется, каждый вдох приносил Луису сильнейшую боль, опаляя красное горло ледяным воздухом вновь и вновь, пока этот воздух не станет проклятым. Детское тело стало слишком холодным, слишком слабым, слишком усталым. Всё было слишком. Но самое страшное, что оно было слишком близким к смерти.

Ноги подкосились. Бледные колени едва коснулись обжигающего снега. Перед глазами тёмная пелена. Резкая слабость. И, наконец, вместо обжигающего снега, которое Луис был готов встретить даже лицом..

Ощущение падения.

Глаза не слушались, поднять такие тяжелые веки казалось чем-то слишком сложным. Усталость после часовой беготни по кругу давала о себе знать. Тело слишком измотано. Хотелось просто заснуть. Заснуть и не проснуться. Рана на животе стала болеть сильнее, вновь начиная кровоточить, обжигая ледяную кожу живота горячей кровью, пачкая бледную футболку Луиса все больше и больше с каждой секундой.. А чей-то голос, вновь ставший лишь шёпотом, всё таким же сладким, каким он был изначально, таким тихим и таким родным, опалял ледяное ухо горячим дыханием, вновь заставляя мурашкам пробежать вдоль позвонка Луиса.

Ещё мгновение. Послышался всплеск воды.

Тело Луиса погрузилось под воду.

Мальчик с трудом открыл глаза, стараясь подавить в себе инстинктивный резкий вдох, желая вкусить совсем чу-чуть кислорода. Тёплого воздуха, который обогрел бы согревшего мечтателя.

Погружаясь ближе ко дну, Луис увидел, что над поверхностью воды были далеко не заснеженные кроны деревьев, что будто с насмешкой смотрели бы на него сверху-вниз, обрекая мальчика на ещё многочасовые погони в лабиринте снега, бесконечных деревьев и, кажется, смерти. Наверху было солнце. Именно такое, каким Луис его всего помнил. Большое, яркое и наверняка теплое! Однако, вода все еще оставалась ледяной, а кровь на животе и не думала останавливаться, пачкая прозрачное, словно стеклышко, озеро бордовой кровью Лу.

Собрав остатки сил, Луис предпринял попытки всплыть. Точнее, на плавание это было мало похоже, скорее на неумелые попытки в вальс, при которых ты спотыкаешься и падаешь каждые два шага, да так неудачно, что наверняка сломал бы себе руку или нос. Но это вода. Тут всё совсем не так. И, честно сказать, это оказалось на удивление полезно.

Луис греб руками, как видел, это делают другие. Тело уже начало неметь. Сил становилось все меньше, а желание сдаться все росло и росло с каждым мгновением. Но вот, еще совсем немного! Поверхность воды совсем близко. Но, как кажется Луису, сил у него настолько не хватит. Да и кровь, кажется, смогла окрасить всю воду в бордовый, превращая это озеро в место битвы. В место битвы Луиса с самим собой.

Оказавшись над водой, Луис вдохнул. Наконец-то. Спустя несколько мучительных минут. Наконец-то тёплый воздух, которым Луис поперхнулся. Спустя столько времени его горла коснулось что-то теплое и ласкающее, что-то сладкое и сухое. Что-то невероятно приятное. Тёплый воздух.

Ноги Луиса не касались дна, насколько он примерно прикидывает, под ним как минимум сотня метров. Однако, стоило ему посмотреть вниз, как оказалось, что он всего по колено в воде. И вода всё такая же кристально чистая, какой была изначально. И не было тут никакого тонущего Луиса, который молил всех богов о прощении. И не было тут никакой борьбы с самим собой. И будто в этой луже вовсе невозможно утонуть даже младенцу, кем Лу, однозначно, не являлся.

Однако, оглядевшись вокруг, оказалось, что это тоже лес. Только далеко не засыпанный огромной толщей снега, а обычный, летний лес, от которого доносятся звуки сверчков, пение птиц, и, как обычно, шёпот. Среди деревьев все так же виднеются протоптанные тропинки, вдоль которых растут какие-то специфичные растения, которые назвать человеческими язык не повернется.

Однако, среди деревьев виднелась тропа. Слегка заросшая, пыльная, но тропа.

Выбравшись из водоема, Луис, будучи в мокрой, прилипающей к коже одежде, с огромным кровяным пятном на животе, раной, продолжающей кровить, а так же будучи исцарапанным, Луис принял решение пройтись вглубь тропы, желая отыскать там либо выход, либо смерть, либо, наконец, ответы на свои вопросы, которых к этому моменту стало слишком много, чтобы голова двенадцатилетнего мальчика могла это с легкостью вынести.

И Луис начал свой путь.

Неуверенно шагая под огромными кронами зеленых деревьев, мальчик осматривался вокруг. Одинаковый пейзаж. Ничего не меняется. Шёпот не меняется. Лишь пение птиц, сейчас чем-то напоминающее молитву, меняло свой источник. То слева, то справа, а после и вовсе казалось, что птицы чирикают прямо из грудной клетки мальчика, поселившись там глубоко-глубоко, свив свое гнездо, выкармливая своё потомство сердцем Луиса. Сердцем, от которого сейчас, казалось, совсем не было толка.

Но тропа не кончалась. Ни одного цветка, растения или гриба, который был бы известен Луису. Ни одного насекомого. Лишь одинаковые деревья, да одинаковое пение птиц. Тропа тоже не менялась.

Перейдя на бег, Луис, прижимая одну руку к животу, а второй придерживая мокрые волосы, которые сейчас как никогда мешали, надеялся найти хоть что-то. Луис надеялся найти выход.

Но выход нашёл его сам. Столь неожиданно. Такого финала не ожидал ни Луис, ни дремучий лес, и, кажется, не сама вселенная. Всё вокруг в один момент изменилось настолько, что предыдущий пейзаж стал казаться сказкой. Вечностью, в которую хотелось вернуться. Вечностью, от которой Луис теперь был зависим. Потому что теперь, вместо обычного зеленого леса перед глазами была пустыня. А если ещё точнее, песчаная буря, которая с каждым мгновением окутывала Луиса в свои объятия, заставляя вдыхать и кашлять таким противным песком, заставляя задыхаться и щурить глаза, надеясь увидеть хоть что-то. Хоть какой-то выход.

Но следующим, что почувствовал Луис был далеко не свет, который по рассказам, всегда ждёт тебя в конце тоннеля.

Глухой стук удара. На мгновение перед глазами Луиса предстал образ, который вновь тихо шептал его имя. Так, как это никогда и никто больше не делал.

Этот силуэт был каким-то неживым. Тело скрыто белоснежной мантией, огромный капюшон на голове, позволяющий увидеть лишь губы. Губы, которые вновь и вновь произносили имя Луиса.

Скрещенные в молитве руки кровоточили. Но это была не свежая кровь, она казалась высохшей давным-давно, она была буквально черной. Но всё еще лилась. Лилась отовсюду. С его губ, с его запястий, из-под мантии. Казалось, что всё вокруг в один момент окрасится его кровью. Но белоснежная ткань так и оставалась белой. Оставалась до самого последнего момента, даже когда Луис, переборов слабость в теле, напряг глаза и попытался уловить встречный взгляд, которого так и не последовало.

Воздух наполнился металлическим запахом. В последний миг взглянув на неизвестный силуэт, Луис заметил, что губы изогнулись, будто в сожалении, словно сейчас вместо имени Луиса прозвучит что-то трогательное, что-то отдаленно похожее на просьбу о прощении, но этого не последовало. Мимолетное сожаление пропало с губ почти сразу же, сменяясь всё той же мантрой. «Луис... Луис... Луис...». А после, самым последним, что увидел Луис, как с его красивых очерченных губ полилась кровь. Всё такая же черная. Она лилась была везде, кажется, даже внутри его рта было что-то сильно кровоточащее.

Тело Луиса упало.

Сильнейшая боль, словно от падения с многоэтажного жилого дома. Жжение глаз и горла. Из краев глаз скатились единичные слезы, которых, казалось бы, уже не осталось в этом маленьком и хрупком теле. Руки начало неприятно щипать земля вперемешку с песком. Мокрые волосы прилипали к лицу, а затылок неприятно болел так сильно, что Луис предположил, что если его глаза не откроются — он умер. Последнее ощущение — теплота крови, которая вновь разливалась по животу, согревая то, что от него осталось.

Следующим, что почувствовал Луис, когда его дыхание пришло в норму — мягкая кровать. Огромная слабость в теле. А также чертовски сильная боль в животе. Словно он не просто поцарапался, а его проткнули насквозь чем-то острым и длинным. Будь это мачете или катана Луис бы не удивился, а лишь со слабостью бы произнес, как он счастлив узнать эту новость.

Сил осталось совсем мало, хотелось вновь погрузиться в объятия Морфея, будто бы сейчас он не лежал на мягкой кровати, которую он узнал бы даже с закрытыми глазами и без рук, а был все еще посреди пустыни, пробежав пару сотен метров. Но силы найти пришлось. С трудом открыв глаза, мальчик взглянул вниз: он был укрыт одеялом, отбросив которое, он заметил бордовое пятно на футболке, а на руках и ногах — огромные царапины. Губы пересохли от леденящего холода, а кожа на пальцах, которыми он касался снега, и вовсе стала облазить. В горле неприятно щипало, а глаза, кажется, были красными и раздраженными.

Это был не сон.

И тяжесть тела, кажется, является главным доказательством.

Спать хотелось неимоверно, Луис пробыл в кровати, кажется, совсем недолго, потому что даже подушка, которая должна была намокнуть от мокрых волос, все еще оставалась сухой. А одеяло, которое, кажется, должно было напитаться кровью Лу, было сухим, чистым, и, кажется, нетронутым со вчерашнего вечера, словно его накинули на сонное тело мальчика не несколько часов назад, а буквально только что.

Луис предпринял первые попытки встать с кровати. Сперва заболела голова, настолько сильно, что, кажется, можно было потерять сознание. Следом, когда ступни наконец коснулись холодного пола, а Лу, зажмурившись, попытался перенести свой вес с торса на ноги, он столкнулся со следующей, вполне ожидаемой проблемой: колени стали подкашиваться, а тело, будто совсем не понимая, что такое «стоять», почти мгновенной поддалось вперед, практически падая на пол. Благо, с реакцией у Луиса всё было сильно лучше, чем с физической подготовкой, поэтому от падения и неизбежного столкновения лица с холодной поверхностью спасли руки.

Следующие две попытки были также провальными, словно ноги перестали подчиняться и делать совершенно обыденные действия. Но в четвертый раз всё наконец пошло по плану. И встать с пола получилось.

Живот жгло всё сильнее и сильнее на протяжении каждой попытки, а после, когда положение тела Луи стало вертикальным, кровь полилась снова, вновь пачкая и так уже бордовую футболку.

Прислонив руку к животу, надеясь хоть как-то остановить непрекращающееся кровотечение, Луис понял, что это практически бесполезно. Быстрым движением рук сняв с себя футболку, которая сейчас была похожа на кровавое месиво, чем, в прочем, и являлась, он направился в ванную.

Едва босые ноги коснулись холодного белого кафеля в ванной комнате, взгляд мальчика тут же забегал по стенам в поисках зеркала. Наконец, встретившись с самим собой глазами, Луис опустил взгляд, осматривая огромное кровавое пятно на собственном животе. По идее, там должна была быть всего лишь царапина, полученная от какой-то щепки в соседском заборе. Но почему тогда сейчас весь живот был залит кровью? Словно он всю ночь беспощадно воевал, натыкаясь на многочисленные ножи и мечи? Помимо новой ярко-красной крови, виднелась уже давно застывшая, которая стала даже не бордовой, а уже чёрной.

Луис принял решение попытаться смыть застывшую кровь с живота, а заодно и волосы промыть от неизвестной воды, в которую, он был уверен, что упал этой ночью. Такое не может присниться настолько правдоподобно. Настолько, что рана из сна появится в реальной жизни. Ведь так?

Ближайшие минут двадцать он провел в объятиях горячей воды, обволакивающей всё тело. Засохшая кровь не хотела отмываться, а при любой попытке отодрать её — рана вновь открывалась, а кожа живота покрывалась новым слоем крови. Волосы, на удивление, промылись более удачно. Но всё время, пока Луис был в душе, раны на теле беспощадно ссадили и щипали. Ощущение, будто царапины и правда были нанесены не деревом, тем более не щепками какого-то там забора, а сейчас он не просто мылся, а был невероятным героем из сказок, который вытерпел пятнадцать ножевых и остался в живых. Что, конечно, было далеко не так.

Выходя из душа, он мельком заглянул обратно в комнату, чтобы взять свежую и сухую одежду, прекрасно понимая, что она тоже, вероятнее всего, пропитается кровью. Поэтому выбирать долго не пришлось, а взял он первое попавшееся. Даже не взглянув на рабочий стол, на котором, по идее, должна была лежать очередная записка от его мамы, которая бы не изменяла своим традициям и обязательно бы пожелала хорошего дня, а внизу пририсовала какой-нибудь рисунок, Луис сразу же направился в сторону кухни. Во-первых, потому что там был чайник и можно было согреться, во-вторых, потому что там же была и аптечка, а значит и бинты тоже.

Короткие коридоры, кажется, впервые спасли жизнь Луису. Потому что ради того, чтобы попасть на кухню, сейчас ему потребовалось всего лишь сделать пару шагов, а следом, плюхнувшись на ближайший стул, потянуться к нижней полке.

В доме не было аптечки в принятом ее понимании: не было многочисленных мазей, таблеток, шприцов и тысяч лекарств. Были лишь бинты, да пластыри. Конечно, кровоточащую рану обычным пластырем особо не заклеишь, поэтому, приподняв футболку, Луис принялся обматывать живот бинтом, который тут же начал напитываться кровью, образуя яркое красное пятно посреди белоснежной ткани.

Однако, как только торс был достаточно туго перевязан, мальчик тут же поднялся и включил чайник. Спать хотелось неимоверно. Сонливость накатывала с каждым мгновением, особенно после горячего душа. Но желание выпить воды, тем более горячей, сейчас было сильнее всего на свете. Даже сильнее бессонной ночи.

Как только чайник издал характерный щелчок, Луис, поднимаясь, схватил вчерашнюю вымытую кружку со столешницы. Благо, он забыл вернуть ее на место, в шкаф.

Наливая горячую жидкость в кружку, Луис тут же притянул руки поближе к себе, а после стал старательно дуть на воду, от которой шёл пар. Пить хотелось, хотелось горячего, но обжечь горло, чтобы потом еще пару дней ходить, практически не чувствуя вкуса еды, очень не хотелось.

Наконец, прикоснувшись губами к краю кружки, мальчик сделал осторожный маленький глоток, позволяя горячей жидкости обволакивать и согревать горло, которое пару часов назад успело порядком пострадать от ледяного лесного ветра.

Сделав второй глоток, который был порядком больше и увереннее первого, Лу отложил кружку подальше от себя, куда-то на стол, а после, едва слышно зевнув, направился в свою комнату, намереваясь хоть немного поспать.

Кое-как дойдя до кровати, Луис тут же лег, закрывая глаза. Сон придет совсем скоро, он был уверен в этом, как ни в чем другом. Это даже не сон, а что-то похожее на смерть. Когда ты настолько сильно устал, что восемь часов сна напоминают смерть. Такую сладкую, такую приятную, но при этом, к сожалению, не продолжительную.

Мгновение. Тьма окутывает тело, позволяя мальчику пасть в объятия Морфея, сладко засыпая. Позволяет увидеть перед глазами звезды, услышать пение птиц и увидеть самые-самые красивые сны. Позволяет отдохнуть лишь на мгновение, почти сразу же вырывая своими когтистыми лапами из мира грёз. Вырывая таким известным, но таким чужим голосом. Голосом, который вновь и вновь шепчет имя Луиса.

Мальчик просыпается не сразу, сперва даже не поняв, что происходит. Но как только осознание добегает до сознания, будто фитиль, что наконец догорел, Луис тут же вскакивает на кровати тяжело дыша. Голоса продолжают звучать. Теперь он не один. И никогда больше не будет. Шёпот звучит отовсюду, но при этом оставаясь настолько близко, что чужое дыхание, кажется, вот-вот коснется детской кожи, заставляя вздрагивать и кричать как можно громче. Кричать, в попытке перекричать чужой голос. Кричать в попытке освободиться.

Вместе с голосом появляется неимоверное желание вновь окунуться во всё то, что Луис пережил вчера. То, из чего он лишь чудом сумел выбраться живым. И не факт, что сможет вновь избежать наказания за любопытство во второй раз.

С трудом собирая остатки сознания, Луис противится всеми силами. Откидываясь спиной к спине, он подтягивает руками валяющуюся книгу, которую когда-то ранее оставил тут, совсем не позаботившись о её состоянии. Всё то же фэнтэзи, которое он пару днями посчитал скучным.

Остальные часы до рассвета проходят относительно спокойно. С каждым часом шёпот становился всё тише и тише, а после перерос в что-то настолько тихое и неразборчивое, что, в целом, на этом можно было бы и не обращать внимание, а просто заснуть.

Однако, история повторилась. С каждой попыткой заснуть, голоса становились громче и навязчивее, словно подтверждая, что они теперь тоже часть Луиса. И никуда больше от этого не уйдешь. Единственный выход — вновь окунуться в пучину безумия, вновь потерять себя, рискуя всем, а в особенности, рискуя своей жизнью.

Но раны на животе всё еще открыты. А нежелание умереть с каждым мгновением всё сильнее и сильнее.

В голове Луиса происходит сама настоящая борьба разума и чужого, тихого, но настолько кровожадного шёпота, что хочется зарыдать и уткнуться в подушку, лишь бы его никогда больше не слышать. Как жаль, что это не поможет, не помогало и вряд ли когда-нибудь сможет помочь.

Вот так Луис и провел несколько дней: засыпая максимум на час, а после просыпаясь от чужого голоса. Терпение мальчика геометрически падало с каждым днём, а мешки под глазами напоминали звездное небо: такие же темные и непонятные.

И вот, наконец, спустя всего пару дней, недосып стал настолько сильным, а желание умереть, кажется, единственное, которое могло ассоциироваться у Луиса с соседским двором, наконец, превысило всю разумность, что оставалась в нём. И тогда, будучи на грани, он принял решение отправиться вновь в волшебный мир, который в прошлый раз оставил на нем слишком много ранений, слишком много страха и боли. Но сейчас другого выхода больше не существовало. Теперь есть только двенадцатилетний Луис и волшебный мир по соседству. Остальных вещей, забот и людей отныне не существовало.

И пусть это будет последняя ночь его жизни. Но он решился. Эти страдания были невыносимыми.

И вот, наконец, глубокая ночь. Ночь, когда Луис решился встретиться лицом к лицу с тем, что он видел в прошлый раз. И даже если этой ночью он встретит смерть, это будет лучше, чем жить той же жизнью.

Пробираясь в приоткрытое окно, забывая даже про одеяло, от которого в прошлый раз совсем не было смысла, Луис был более уверенным, чем когда-либо. Эта ночь станет ключевой в его истории. И он сам это прекрасно понимал.

Уверенные шаги вдоль чужого забора, легкие прикосновения к древесине соседского забора, потухшие окна... Всё было точно так же, как и в прошлый раз. Но сейчас не было звезд. Не было такого загадочного мерцания, не было песен сверчков. Была лишь гробовая тишина недосказанности, нарушить которую не осмеливались даже голоса. Голоса, которые так настойчиво преследовали его последние дни, сейчас лишь тихо сопровождали его. Он был уверен, что они рядом. Они всегда рядом.

Наконец, нащупав слабыми, такими уставшими после долгих бессонных ночей, руками щель, ту самую щель, через которую он в прошлый раз попал в волшебный мир, Луис зажмурился. Зажмурился до боли. Но полез.

В этот раз ни одной новой царапины на детском хрупком теле не появилось. Не было ни холодного снега под ногами, ни ощущения падения. Температура почти не изменилось, разве что стало чуточку теплее. Никакого ветра, яркого солнца, которое обязательно бы слепило глаза или холодного озера. Лишь тишина, что с каждым мгновением всё сильнее давила на разум. Луису на мгновение показалось, что даже непрекращающиеся голоса были лучше, чем тишина. Тогда он был не один.

Одиночество пугало.

Кое-как разомкнув глаза, под гнетом страха, Луис тяжело выдохнул. Темно. Темно, прохладно и тихо. Словно он сейчас в гробу под метрами земли. Словно его похоронили. Словно про него совсем забыли.

Поднимаясь с пола, Луис заметил, что под ногами совсем не земля, а деревянный пол, почему-то кажущийся знакомым. Словно он видел его почти каждый день, но никак не может вспомнить, где именно.

Руки блуждали вокруг, в попытке найти хоть что-то, за что можно было бы ухватиться. Хоть одну подсказку, что это за место. Для гроба тут слишком много места, поэтому этот вариант Лу отсёк сразу же. Но что тогда? Так темно и так тихо. Даже шёпота нет, который преследовал его каждый чертов день с момента волшебной ночи. Именно так Луис решил назвать день своего первого знакомства с соседским забором. Жаль только, что календарика не было, чтобы обвести этот день каким-нибудь ярким маркером, пометив каким-нибудь смешным названием. Так, чтобы это запомнилось до конца жизни. Хотя, в прочем, Луис и не сомневался, что это точно запомнится. И точно до конца жизни.

Наконец, найдя хоть что-то, Луис подошёл ближе, стараясь увидеть предмет в кромешной темноте. Однако, зрение подводило его. Единственное, на что он мог надеяться — осязание. Вот, что значит почувствовать себя слепым — ориентироваться в кромешной темноте, используя лишь руки, да слух. Но если еще и шума нет, значит, приходит использовать только руки.

Осторожно оглаживая поверхность перед собой, Луис неожиданно чихнул. Пыль. Тут очень пыльно. Похоже на полки, полные пыли, которые, кажется, не протирали десятилетиями, настолько толстый слой пыли лежал. Ещё немного и из этой пыли можно будет шить одежду.

Оглаживая поверхность еще пару минут, до Лу дошло. Это не просто полки. На полках рядами стояли книги. Такие же пыльные, грязные и потертые. Похоже, это библиотека. Настолько старая, что, кажется, ей не пользовались уже очень много лет. Названия книг давно стерлись, а лакированное покрытие некоторых книг уже не такое гладкое и скользящее. Ориентироваться стало еще сложнее, потому что кроме факта того, что это библиотека — больше ничего не ясно.

Медленными шагами продвигаясь вперед, всё так же придерживая рукой стеллажи с книгами, Луис петлял. Это очень похоже на многочисленные коридоры библиотеки, однако выхода тут, похоже, нет. Лишь тьма, тишина, да пыль, которая, кажется, скоро сама эволюционирует и создаст собственный мир. Мир, скрытый соседским забором.

Ещё немного.

Шаг за шагом продвигаясь среди бесчисленных поворотов библиотеки, будто кружась в бесконечном вальсе с голосами в голове, которые все еще предательски молчали. Но у этого танца были свои правила. Лу балансировал как мог, вновь и вновь шагая вглубь таинственной библиотеки. Ещё шаг. Луис запнулся.

И следующим, что он почувствовал, был далеко не деревянный пол библиотеки или очередной стеллаж с книгами. Под ним был песок. Разгоряченный песок и крайне высокая температура. Но не было яркого солнца, которое однозначно жгло бы глаза. Именно так, как было в прошлый раз.

Открыв глаза, Луис удивился. Тут темно, но не настолько, чтобы ничего не видеть. Кажется, сейчас ночь. Ночь в пустыне. Перед глазами лишь песок, освящаемый лунным светом. Больше ничего.

Поворачиваясь на спину, а после поднимаясь на ноги, Луис кидает одинокий взгляд на небо. Звёзд по-прежнему нет. Зато луна... она слишком близко. Будто бы смотря прямо на тебя, она подбирается к земле всё ближе и ближе, всё ярче и ярче освящая волшебный мир.

Шёпот вновь звучит. Так тихо, будто извиняясь. Это не похоже не на угрозу, не на молитву. Словно тихое пение, словно извинение, словно... последние слова.

Залитая лунным светом пустыня, бледный силуэт маленького мечтателя, тёмный силуэт вдали. Такое красивое зрелище.

Сквозь чужой шёпот, Луис слышит шаги по песку. Оборачиваясь, он встречается с фигурой человека в мантии. Белоснежная мантия, огромный силуэт, черная кровь, стекающая со всех открытых участков. Это не их первая встреча. Это существо сложно перепутать с кем-то ещё. Именно он, тот, кого Луис в последний раз видел перед тем, как проснулся той ночью на своей кровати. Именно он должен знать ответы на все интересующие вопросы.

Чем ближе фигура подходила к Луису медленными, но уверенными шагами, тем страшнее становилось. Кажется, что его губы совсем не двигаются, лишь время от времени кривятся в гримасе жалости, а может, боли. Кажется, что ничего хорошего эта встреча не предвещает. Но бежать некуда. Вокруг только лишь песок. Бесконечные просторы пустыни, за которыми ничего нет.

Тело жаждет убежать, скрыться куда подальше от таинственного существа в мантии, но ноги совсем не слушаются. Луис стоит посреди лунной пустыни, словно статуя, не отводя глаз всматриваясь в чужое лицо, прикрытое капюшоном белоснежной мантии. Голоса становятся всё громче с каждым мгновением, заставляя Луиса вздрагивать после каждого шага. Губы начинают шевелиться, будто произнося какую-то сложную огромную речь, но из них не выходит ни звука, лишь черная вязкая жидкость, что капает со всего его тела.

Последний шаг. Их тела находятся в метре друг от друга. Луис дрожит, не зная куда себя деть. Страх сковал тело, а слезы медленно скапливаются в глазах ребенка. Человек в мантии, напротив, стоит уверенно. От него исходит не привычное человеческое тепло, а необъяснимый холод, который словно заменяет кислород.

Ещё шаг.

Время замерло.

Следующие моменты останутся пропитанными болью, обидой, страхом, а главное, освобождением для Луиса на многие годы.

Руки человека в мантии вытягиваются, медленно поднимаясь вверх. Воздуха в легких больше не хватает. Словно кто-то с силой душит, сдавливая горло, а после, наконец, сжимает настолько сильно, что слышится хруст. В момент хруста слезы из глаз льются беспрерывным потоком, медленно становясь такими же черными, как чужая кровь. Глаза закатываются вверх, а губы изгибаются в попытке в последний раз глотнуть хоть немного воздуха. Но всё тщетно. Чужая рука всё так же поднимается вверх, а хватка на горле всё сильнее и сильнее. Пока, наконец, Луис не теряет сознание и всё, что от него осталось. Закрывая глаза, Луис больше никогда не проснется человеком.

Судьба, чей голос услышал Луис в знаменательную ночь, а так же от чьей руки он погиб, наконец забрал своё. Единожды увидевший магию волшебного мира не должен продолжать жить с обычными людьми. Не каждый способен найти запретную дверь. И не каждый способен её открыть. Но если так случилось, этот человек несёт огромную опасность всем, кто обитал в этом месте. Луис был как раз из тех, кого считали опасными.

Вспышка.

Яркий свет.

Сильный Холод.

Тело парализовал страх.

Ноги горят от прикосновения к снегу. Ощущения всё те же, что и той же ночью пару дней назад. Словно всё повторяется вновь. Нет никакого калейдоскопа воспоминаний, что мерцали бы перед глазами. Лишь холод, тьма, да тысячи деревьев вокруг. Луис держит глаза закрытыми, но он знает, что это так. Не секунды не колеблясь, он мог бы без проблем показать даже с закрытыми глазами ту самую тропу, по которой он недавно бежал. Всё слишком знакомое. Всё слишком отвратительно пугающее.

С осторожностью прикасаясь руками к лицу, Луис вздрагивает. Нет того тепла, которое обычно исходит от тел живых людей. Нет ни холода от замёрзших щек. Нет ничего. Словно и его нет вовсе. Ощущения такие же, как от попыток догнать собственную тень. То есть, никакие. Он чувствует себя глупо.

Открывая глаза, взгляд Луиса скользит наверх. Всё то же. Всё тот же лес, всё та же тропа. Только сейчас идет снег, который, падая, должен обжигать детскую кожу, заставляя щеки и нос краснеть. Но нет. Снег идёт сквозь Луиса. Словно его не существует.

Он и сам стал тенью, которую пытался поймать.

Взгляд медленно скользнул к рукам. Они дрожали. Но не от холода, который должен был чувствовать Луис, но который почему-то был слишком сложным чувством сейчас. Лу дрожал от страха. Страха быть навечно запертым в чужом лесу, навечно быть одиноким и забытым. Возможно, именно таким, каким после смерти стал отец юного мечтателя.

Руки дрожали, но они не были чем-то знакомым. Это не руки живого мальчика двенадцати лет по имени Луис. Это руки его тени, темные, просвечивающие. Тень, что всегда была рядом, сейчас поглотила его целиком, не оставив ничего от прежнего Луиса.

Прежнего Луиса уже не было.

Глубоко вздохнув, гробовую тишину нарушил тихий всхлип. Луи не плакал. Плакать было нечем. Ещё мгновение, ещё один всхлип. Последнее, о чем он мечтал еще при жизни — всхлипывать во время снега, стоя посреди чужого зацикленного леса, не имея пути к спасению. А что, если способ сбежать всё же есть? А что, если это лишь магия, как в сказках, которую каждый раз разрушали сильные и могучие рыцари? А что, если это лишь сон...?

Луис тут же бросился в лес, по всё той же протоптанной тропе. Раз за разом нарочно падая в пушистые сугробы, так же как было в прошлый раз. Но ничего не менялось. Снег под телом мальчика не хрустел и не приминался, сохраняя свою форму. Словно даже ему плевать на Лу.

Раз за разом вновь вскакивая на ноги, вновь и вновь пытаясь упасть именно так, как было в прошлый раз, сделать всё в точности так же, пробежать еще пару метров, Луис с каждым разом терял надежду. Ничего не менялось. И уже никогда не поменяется. И это знал даже он сам, но ничего не мог поделать. Если существует шанс, пусть он и небольшой, что ему невероятно сильно впервые в жизни повезет, то всё равно стоит попытаться вновь. А затем снова и снова, пока это не сработает.

Время шло. Луис раз за разом пытался сделать хоть что-то, что помогло бы разорвать цикл внутри этого крошечного заснеженного леса, но всё было тщетно. Сколько времени прошло? Час? Два? Сутки? Год? Слишком много для вечности. Слишком мало для мгновения.

В очередной раз, открывая глаза, намереваясь увидеть кроны заснеженных деревьев, но не встречая их, Луис не на шутку испугался. Слишком яркий свет для морозного леса. Слишком тепло. Никакого снега... Это был сон?

Приподнимаясь на локтях, он тут же оглянулся. Это была огромная комната, с большой роскошной люстрой по центру, а также десятками тенями. Кажется, они все такие же, как сам Луис. Всё так же угодили в лапы Судьбы, а после погибли от его рук.

Все тени шумно перешептывались, веселились, танцевали. И тут до детского мозга Луиса наконец дошло. Тени. Те самые тени, которых он видел ночью в соседских окнах. Те самые рогато-хвостатые существа, что устраивали пир ночью, после которой Лу стали преследовать голоса. Были ли это их голоса? Вряд ли. Они сильно другие, совсем не человеческие, моментами хриплые, грубые, а временами и сильно высокие, словно бьющийся хрусталь.

Сотни гостей наполняли зал. Такие разные лица, которых Луис никогда не встречал и, если честно, надеялся никогда не встретить. Но среди них было что-то знакомое. Одна фигура, несколько выше самого мальчика, что стояла у соседнего окна, вдумчиво вглядываясь в занавеску, но не решаясь её открыть. В нём было что-то знакомое, что-то тёплое и такое родное. Что-то, что Луис потерял несколько лет назад, но видел во снах почти каждый день. Лицо его отца. Тело его отца. Это однозначно он. Но заметил ли он Луиса? И желал бы вновь увидеть собственного сына?

Первый неуверенный шаг.

Люстра на мгновение потухла, погружая зал во мрак. Часть теней пропала.

Луис искренне хотел увидеть хотя бы улыбку от родителя, которого он не видел уже многие годы. Услышать хотя бы пару слов в свою сторону. В последний раз взглянуть в столь родные глаза, пусть они оба уже утеряли свои тела.

Второй шаг. Уже более уверенный.

Люстра вновь потухла. Послышались крики, отдаленно напоминающие крики детей и женщин. Помещение погрузилось в хаос. Тьма забрала с собой часть теней.

Когда свет вернулся, Луис тут же встретился глазами со своим отцом. Он угадал. Это однозначно его отец. Слабая улыбка, что с каждым мгновением всё шире расцветала на чужом лице лишь подтверждала это. Такой тёплый взгляд, словно тёплые объятия посреди зимы. В его глазах виднелась такая сильная любовь. Словно время, проведенное порознь лишь укрепило их взаимоотношения. Но стоило обоим сделать шаг навстречу…

Свет потух в третий раз. И больше не зажегся.

Всех теней поглотил мрак, возвращая туда, где им и место. Вторая смерть, которую пережил Луис всего лишь за двенадцать лет. И, похоже, последняя. Дальше не было ни холода, ни света. Лишь мрак, да тишина.

Тени растворились среди звезд, позволяя новым теням занять их место, испытав всё тот же цикл, через который когда-то прошел Луис. Следовало ли лезть в тот раз за соседский забор в поисках приключений? Возможно. Жалеет ли Луис? Разве что о том, что он не рассказал ничего матери.

И теперь, будучи одним из миллионов звезд, что наблюдают за этим миром, Луис всё так же мерцает на небосводе по ночам, заставляя таких же любопытных детей встретиться с самим Судьбой, пополняя их ряды.