SCP Антиобъект (джен)

— Груз прошел внешний периметр. До нас доберутся минут через двадцать. Прием... — донеслось из рации Берендса.

— Принял, — нехотя ответил охранник и убрал зажиренный пончиком палец с кнопки. Его смена давно закончилась, однако новые обстоятельства все еще держали на вахте.

Посмотрев на часы и приметив время прибытия, Федор принялся наращивать на себе слои теплых вещей: специальный флисовый костюм сел на термобелье и шерстяной свитер, поверх — мембранные штаны и куртка с ярким шевроном на груди. Лицо Федя прикрыл утеплителем шеи, меховая шапка из искусственной чебурашки — под двойной капюшон. Ну и, конечно же, валенки! Ибо адекватной альтернативы им в нашем Заполярье нет и не будет.

Ему предстояло выйти наружу, в этот эпицентр собачьего холода и под сонной луной открывать внешние ворота в бункер. Довольно трудоемкий процесс, учитывая количество засовов и принимая во внимание тот факт, что все они обычно находились в обледенелом состоянии. Еще бы! Термометр прямо-таки орал во всю глотку своей алой полосой: "За бортом минус пятьдесят восемь, мужик!

— Федя, мля, шевели булчатами. Они проехали второй КПП. Прием... — через пятнадцать минут эфирного молчания нетерпеливо заворчала рация.

— Заткнись, Мельник, сам слышу, — пыхтел Берендс, сколупливая наледь с последнего замка.

Мощный двигатель транспортника в двести шестьдесят пять лошадиных сил уже ревел за кордоном.

— Что ты возишься? — нервничал Мельник.

— Может, поднимешь жопу и подсобишь, — процедил Федор, наваливаясь своим немалым весом на упрямый рычаг, который ни в какую не желал поддаваться.

— У нас особый груз, Федя! Такие редко сюда залетают. Доктор Фартунов вчера кипятком ссал от радости и возбуждения.

— Чего в нем особенного? — как Дон Кихот, Берендс снова и снова боролся со своей ветряной мельницей.

— А я по чем знаю! Но его сопровождает лично генерал Шмелевский.

— Тот, что шишкарь шишкарей нашего участка?

— Он самый.

Как только чертов рычаг услышал эту фамилию — пронзительно скрипнул и самовольно сдался.

— Готово, Мельник. Твой черед.

Механическая часть системы контроля входа/выхода была разблокирована. Теперь оставалось открыть двери с помощью электронных кодов из центральной, чем и занимался сейчас Юра Мельник.

Спустя минуту над головой Федора Берендса красная лампа сменила цвет на зеленый, и огромные ворота с громким противным скрипом начали расползаться в стороны. В лицо ударил обжигающий ветер, забрасывая в глаза острые снежные крупины. Температура в тамбуре резко упала, отчего охранник невольно съежился и теперь казался похожим на большой ком. Какого же неимоверного труда ему стоило вытянуться по стойке смирно и приложить руку к виску, отдавая честь въезжавшему КамАЗу-6350 со "шмелём" внутри. Выдержка!

Проехав вглубь третьего сектора несколько десятков метров, продукт отечественного автопрома ударил по тормозам и остановился. Из машины с водительского сидения выскочил невысокий чернявый парень в форме сержанта и сунул под нос Берендсу какие-то документы. Парень стоял в демисезонной куртенке иностранного производства и, по всей видимости, охреневал от холода. "Не местный. Только перевели, значит", — смекнул охранник.

У вас когда-нибудь замерзали сопли в носу? Так, чтобы в ледышку? А Федя уже насмотрелся, но веселить его это не переставало. Вот и сейчас, приметив состояние водилы, Берендс тихо хихикнул в кулак.

Да-а… за Полярным Кругом зима вытягивает жилы, заставляет тело и мозг из последних сил напрягаться от ошалевшего холода, приспосабливаться к запредельным морозам. Не всем это удаётся. Стекла очков сержанта от дыхания быстро обмерзли. Он снял их, наспех протер и снова водрузил на горбатый нос. Но после сей манипуляции парень стал видеть лишь чуть больше, чем ни хрена.

Подавляя зевоту, Федор бегло пробежался по содержанию и, не вникая в суть, подписал то, чего от него требовали. Такая долгожданная его закорючка принесла неимоверное облегчение: чернявый одним чудесным рывком забрался в кабину и, стуча зубами, вдавил педаль газа. Дизельный двигатель затарахтел сильнее, сдвигая тяжелую махину с места.

— Мельник, закрывай быстрей, жрать охота. Прием... — сообщил Берендс, как только грузовик проехал внутрь и скрылся в тоннеле засекреченного участка Российского Фонда SCP.

— Принял. Закрываю. Ожидай смену. Конец связи.

* * *

Переминаясь с ноги на ногу и слегка приплясывая, в светлом холле первого блока у стола щемилась густо размалеванная девица.

— Мне надо пи-пи, — заваливаясь на его поверхность, она дыхнула в лицо оформлявшему ее сотруднику Фонда с гордой фамилией "Король" на бейдже. Сильный перегар прямым джебом ударил в нос, но мужчина никак не среагировал, сосредоточенно продолжая заполнять анкету нового, только что прибывшего объекта.

— ФИО: Грановская Радислава Сергеевна, так? — отмахиваясь от нее, спросил сотрудник.

— Та-а-ак, — мурлыкнула Рада и как можно эротичнее, но до смешного неумело сбросила ватную телогрейку с плеч, оставшись в пестром, но застиранном до псивости декольтированном свитере, вытянутой от постоянных одергиваний черной юбченке, колготках с большой пробоиной под коленом и высоких лакированных сапогах.

— Дата рождения: 04.04.1994. Место рождения: Тесницкое, Тульская обл. Так? — не поднимая глаз, продолжал допрашивать Король.

— Так, котик, так. Ну мне о-очень надо, — протянула девица и, кое-как прицелившись пальцем, попала им в уголок анкеты, медленно потащив на себя.

— Пол: женский; цвет кожи: ...

Тут сотрудник Фонда сделал кляксу на выезжавшем из-под пера бланке.

— Я ЩАС ЛОПНУ! — зычно рыкнул нетрезвый объект и с распростертыми руками нагло плюхнулся на стол перед мужчиной, накрыв грудью всю его писанину.

Концентрация Короля тут же пропала.

— Ох, да ради бога, отведите ее! Зина! — поправляя галстук и выдергивая из под растекшегося тела помятые листы, выковыривая между женских грудей гелевую ручку, мужчина не выдержал и позвал в помощь увесистую и строгую Зинаиду.

Обессиленно свесив конечности, объект-Рада затянула пьяную песню.

— ЗИНА! — перейдя на фальцет, взвизгнул Король. На истеричные крики прибежала не молодая, но еще очень бойкая сотрудница Фонда Зинаида Александровна — крепкая брюнетка с цепким взглядом и цепкими руками.

— Эту вот? — уперлась руками в крутые бока Зина. Поймавшая утвердительный кивок женщина взяла за подмышки Раду и поволокла в направлении уборной.

— Убери р-руки! Сама пойду, — еле повернула языком девица и, уловив шпильками зыбкое равновесие, поплелась туда, куда ее поставили лицом.

— Это тебя только что привезли? — высокомерно поинтересовалась женщина, открывая Раде дверь в сартир.

— Угу.

— Ты, что ль, новый объект? — ее враждебный настрой сквозил из ноздрей, как у быка перед красным сукном.

— Угу.

Односложные ответы начинали подбешивать.

Проработавшая много лет и отдавшая самые спелые годы жизни Фонду, Зинаида так и не смогла продвинуться дальше назначенного ей "класса С" с первым уровнем доступа. Со временем она сделалась завистливой и очень завистливой. Все стало угнетать ее, но она молчала — вероятно, копила лай. Вот и сейчас, глядя на эту пергидрольную шаболду, женщина поймала себя на некотором чувстве ревности. За какие такие заслуги привокзальной козе присвоили статус "Евклид"? Зависть засвербела внутри. От того было еще обиднее наблюдать, как нетрезвая девица, задрав до пупа юбку, пыталась снять трусы-стринги нитками закрутившиеся вокруг тощих лях.

— Ты хоть кто такая-то? — все больше раздражаясь, спросила Зина, разглядывая высушенную амфитамином Радиславу, красочный портрет которой дополняли темные мешки под глазами и смазанная ярко красная помада.

— Объект! — гордо ответила девица, но сама совершенно не понимавшая, что бы это могло означать.

— Проститутка ты! Вот кто! — злорадно прыснула сотрудница Фонда.

— Пф, как могу, так и зарабатываю, — Рада дразнительно показала женщине острый кончик языка. — И уж точно по-больше тебя, — с унитаза заключила девица, оценив Зинин силуэт.

— Тьфу.

— Что, тьфу? — возмутилась рублевая проститутка. — Меня вон с другого конца страны тутошнему генералу привезли! Он еще в аэропорту вокруг меня кобелем прыгал. Слюну пускал, — похвасталась Рада.

— От дура...

— Ща обслужу и полечу обратно с кучей зелени. А ты старая... — девица сочувственно причмокнула краем губ и добавила с бесплатной жалостью:

— ...Бабушка-хуйня.

После такого странного, но почему-то очень обидного замечания в Зинаиде что-то щелкнуло. Лицо ее потемнело и стало претерпевать невероятные метаморфозы, взгляд изменился: на мгновение сделался удивленным, затем сконфуженным, а под конец воспламенился от гнева. Скулы неконтролируемо начали подрагивать. Последней каплей был едкий пьяный смех, перевесивший все благородное, высокоморальное и духовное Зинино воспитание.

— Ах ты, шалава! — взвизгнула женщина и с беспощадным ожесточением, со всей своей накопленной злобой, обидами вцепилась в грязно-желтое мочало давно немытых волос девицы, стаскивая ее с толчка.

Выпучив мутные глаза, Рада опешила и в полном недоумении от реакции на свои слова, как ей казалось, правдивые и честные, принялась отбиваться, попутно стараясь вернуть трусы на их законное место.

Так абсурд сложившейся ситуации продолжался бы наверное еще долго, но истошные вопли Зинаиды "Сука, блядь!" и призывные выкрики Рады "Бей ментов!" удалось прекратить лишь с помощью подоспевших секьюрити, которые активно гонялись по просторам санузла за протрезвевшей Радой, а догнав и схватив, втиснули ее в инвалидную коляску и вкололи амнезиак.

Проснулась Рада около шести вечера. Остальные девчонки после ночи еще отсыпались на съемной квартире сутенерши Марфы. Вчера был "субботник" — приезжали менты — крыша в таком бизнесе ох как нужна!

Конура "мамы" была на редкость убитая: углы захламлены, в комнатах отставали обои, на стенах в ванной обильно разрослась несмываемая многолетняя плесень. Рада приняла душ, оделась, подсела к зеркалу и начала аккуратно замазывать коричневые пятна на подбородке — химический ожог перекисью по пьяни. Затем наклеила накладные ресницы, густо намазала губы перламутром, кое-как собрала пережжённые волосы в хвост. Со спины Радислава была похожа на точеную статуэтку, но спереди имелось землистое лицо, потерянный взгляд, разбитая в потасовке губа.

Через два часа, когда "штат" был уже на ногах, Марфа вызвала такси, и все поехали на точку, которая находилась в двухстах километрах от областного райцентра у местного рынка и представляла собой цепь ларьков-вагончиков по обеим сторонам федеральной трассы. Вагончиков около пятидесяти: шиномонтаж, кафе, фрукты/овощи. Девочки работали в пяти вагонах: четыре "трахательные" и "основной".

На трассе Рада почти год — сюда ее привезли в багажнике отрабатывать долги, но, справившись за месяц, так и осталась. А до всего этого в ее короткой жизни было уже многое: безумная любовь к наркодилеру, которая закончилась тем, что ее продали в рабство Марфе; чуть раньше, неудачное замужество за дагестанцем, откуда сбежала, потому как ей никто не указ; работа официанткой кафе в горах Карачаево-Черкесии. Прежде чем попасть к Марфе, Рада сидела на маке. Получила кличку Коробочка.

Когда она обслуживала клиентуру, всегда делила в уме заработанные деньги на части: это отцу на передачку — он сейчас мотает срок; это маме — она после операции, это в дом, это на одежду. Брат маленький, сестра только техникум закончила. Так за математикой время и пролетало. Получалось, что всю семью она содержала в одиночку. "Одно счастье, — думала Радислава, — бесплодна. Никогда у меня детей не будет. То есть еще и о них не должна заботиться». Такая вот черная жирная полоса да у зебры в заднице.

Но, следуя логике закона компенсарности: светлая полоса однажды обязательно должна сменить темную. Вот и беспросветная, никчемная Радина жизнь начала свой крутой разворот примерно в пять утра, когда из резко притормозившей "десятки" (как только поместились?) вылезли шестеро парней: бритые, накачанные — настоящие призраки из 90-х.

— Поселковые приехали, — сказала Марфа вполголоса. — В умате. Синьки накидались и сюда.

— Телок бы нам, — водя жалом по сторонам, обратились к сутенерше пацаны.

— Нету никого! Разъехались, — ответила женщина.

К этому времени на трассе девочек уже не оставалось. Рабочие часы проституток с рассветом заканчивались, и Марфа их отпускала. Задержалась лишь Рада, тихо блюющая за вагоном в сугроб. Ее "мама" собиралась отвезти сама.

— Ты, мать, не грубила бы...

— Какая я тебе мать? Езжайте отсюда! На сорок второй километр.

— Были. Там тоже нету.

Один из парней под метом принялся быстро бегать вокруг машины, лавировать между братками, словно капитан Гастелло, и кричать:

— Да она меня бесит! Да я тут всех ненавижу! Всех пожгу! Всех порежу!

— А если вы так, то вам вообще никогда здесь девочек не будет, — заключила Марфа.

"Быстрого" усадили за выносной столик, налили водки. Но он тут же сцепился с дворником — старейшим обитателем рынка, который до этого дремал на стуле, подпирая спиной основной вагончик. Просто врезал ему со всей дури кулаком в лицо. А дури оказалось не мало: нос дворника столько не выдержал и поломался. Стол опрокинулся. Кровь, сок и водка быстро впитались в снег.

— Я вызываю милицию! — гаркнула сутенерша, размахивая сотовым над головой. — Ночь догуляете в КПЗ!

— Давай-давай! А мы тут посидим, — ответили поселковые. — Пиво неси.

Обстановка накалилась. Чтобы ее разрядить, к Марфе на огонек заглянула Зойка-помойка — продавщица спиртного из соседнего вагона. Однажды ее вагончик не сдал тысячу на уборку территории, после чего к ней прилепилось сие неблагозвучное кликало. Пока та кружила пацанов, разводя на алкоголь, Марфа незаметно позвонила ментам.

Обдолбанные поселковые тупо и тяжело пили пиво. Вроде бы все успокоились...

...И тут из-за угла вышла Рада — совсем пьяная, в одном лифчике, со своим злым и острым языком.

— Опа! А вот и заначка! — дебильненько загоготал бритоголовый в рыжей короткой дубленке.

— Ой, мальчики! — расплылась в улыбке мало соображавшая Рада.

— Асалям алейкум, — в свойственной манере поприветствовал девчулю затесавшийся в банду таджик Пахлавон.

— Ага, салями и лейка! — вякнула проститутка. — Во имя овцы, сыра и свиного уха! ОМОН! — и перекрестила мусульманина. Челюсть Марфы медленно поехала вниз, точно грузоподъемный люлечный элеватор.

— Слышь, мама, ты за поведением дочерей-то своих следи, — сделал замечание один из братков.

— О, я ее помню, — сказал Пахлавон. — Гля, пацаны, это она меня по руке в прошлый раз ударила! Непокорная вообще.

— Сгинь, монобровь, — отрезала Рада. Таджик как-то приумолк — обиделся.

— Да она профнепригодна! — начал рассуждать парень в китайских спортивках Abibas. — Проститутка должна лежать как бревно и молчать. Я снимаю товар, чтобы наслаждение принять. А если он не по инструкции работает...

— Ну это же шалава, брат, — увещевал его другой поселковый. — А у шалав вообще слабый жизненный стержень. И потом: десять-пятнадцать палок за ночь...

— Не, ну ты согласен, что ты должен любить профессию? Вот я шпалоукладчик. Укладываю в смену, предположим, двадцать палок. И если меня просят уложить двадцать первую — укладываю, не кочевряжусь. Все мы роботы на самом деле. А она? Она должна принять палок столько, сколько влезет!

Один из них деловито принялся ощупывать девице грудь, ухмыляясь и переглядываясь с товарищами. Рада безразлично смотрела перед собой.

— А ну быстро спать! — терпение Марфы лопнуло. Она накинула ей на плечи какую-то пеструю кофту, схватила за шею и поволокла в вагончик.

— Погоди, мамаша, давай ее сюда! — тот, что в дубленке, кивнул на Раду.

— Не видишь, в нерабочем состоянии? — эмоционально всплеснула руками женщина.

— Так сойдет, — и не обращая внимания на этот всплеск эмоций парень вырвал Раду из рук сутенёрши, бросил ей в лицо косарь, обхватил проститутку поперек тела и потащил в машину, крикнув другану: "Открывай дверь!"

Но тут выяснилось, что ключ зажигания закрыли в салоне. Пока поселковые решали, как открыть дверь, "быстрый" взял камень и выбил боковое стекло. Затем начал выламывать осколки: руки в кровь.

— Это чё? — тихо проговорил оплывший парень с остановившимися глазами. — Ты понял, чё ты сделал?

— Брат, я тебе сочувствую! — заржал "быстрый" и тут же получил в табло.

Завязалась потасовка среди своих. Крики, шум, ругань, выбитый зуб. Под этот аккомпанемент и в самый разгар схватки приехали менты, повязавшие всех участников драки и зачем-то проститутку Раду. На все протесты Марфы: "Да вы охуели, скотины! Вещь она вам — в машину волокать? Вещь?!", — лишь ухмылялись, запихивая Радиславу на заднее сидение.

Привезли, развели по камерам. Закрыли.

Рада осталась одна в холодном каменном мешке с плохо покрашенными стенами. Вместо окна под потолком узкая щель с толстым закопченным стеклом и металлической сеткой. Из мебели — лавка со свисающим на треть матрасом, из которого выпадали какие-то куски ваты и поролона. Лампа светила тускло, но света хватало, чтобы прочесть ругательства и трехбуквие на стенах. Ввиду отсутствия туалета в камере, некто ранее справлял нужду в самом темном углу. Пахло старым плацкартным сортиром.

Немного погодя железная дверь открылась, и в помещение вошла группа в составе двух полицейских и одного типа в штатском.

— Серый, отдай ее, — не обращая внимание на задержанную, просил штатский.

— Не могу, — ответил мент, разглядывая Раду.

— Мне такая позарез нужна, — мужик красноречиво шлепнул пальцем под своим подбородком.

— Мих, ты в своем уме? — удивился второй. — Тут раздаточный пункт, что ле?

— Да ладно, письнёшь в рапорте, что те бритые ее пререзали. Состряпай! Тебе не впервой. Висяки на парней.

— Ну не знаю... а если... — засомневался Михаил.

— Да кому она нужна! — нетерпеливо допытывался штатский. — На вот, смотри:

— Эй! — обратился он к Раде, нависнув над ней и ткнув в плечо все тем же пальцем. — На хуй ты живешь? — вопрос, достойный темной подворотни, прозвучал в отделении полиции как-то неуместно, срезонировав от стен.

— А я ебу? — вдруг очень ясно ответила Рада. — Только ты мне этого не говори, ладно?

— Вот видишь! Давай, Серег, в долгу не останусь. Сам знаешь, какие ТАМ люди...

Мента Сергея уговаривали еще с пол часа: что-то доказывали, аргументировали. В итоге нужные документы и показания вымышленных свидетелей написали сами, подписали сами, "адвокат" засвидетельствовал законность и правильность проведения следственных действий. А Миха потом радостно отрапортовал кому-то по телефону, что вскоре доставит на объект SCP-087 еще одного сотрудника класса D.

В КПЗ Раду мариновали сутки: готовились документы для передачи в пользование Фондом. Практика не стандартная, но имевшая место быть. Обычно расходный материал набирался из уже осужденных за тяжкие и отбывавших пожизненные сроки. Но в случае крайней необходимости мог быть приведён в исполнение Протокол_12, который предусматривал добор сотрудников класса D из альтернативных источников: политзаключенных, беженцев и других гражданских лиц. Под такой крайний случай и попала Радислава. Для исследования объекта SCP-087 срочно требовалась белая женщина, европейка славянской внешности, двадцать пять-тридцать лет, с ростом сто шестьдесят пять-сто семьдесят сантиметров, голубым цветом глаз и отсутствием моральных принципов.

Проспавшись и протрезвев, Рада с грустью рассматривала надписи на стенах камеры. Ее слегка потрясывало — организм требовал очередную дозу. А еще смертельно хотелось пить.

— Эй, чмонюга! Водички принеси, — обратилась она к дежурному.

Обрюзглый мужик в форме вяло поднялся со стула и медленно, очень медленно, на глазах девицы принялся цедить из пластиковой сиськи тонкую струйку в одноразовый стакан. Рада жадно смотрела на водопад и уже глотала несуществующую слюну, предвкушая живительную влагу, когда в камеру вошли двое в гражданской одежде, притормозив процесс. Ксив не показали, сообщили, что "удостоверения на продлении", представились прокурорскими.

— Долго мне еще здесь? — напряглась Радислава, чувствуя вонь какого-то подвоха.

— Вы арестованы, — зловеще усмехнувшись, сообщил один из них, неспешно и вдумчиво натягивая тонкие медицинские перчатки.

Напряженность сменилась испугом, Раду затрясло вдвое сильней.

— Где документы и на каком основании меня?.. — попыталась возразить она, но горло совсем пересохло, не дав досказать.

— Сейчас будут тебе и документы, и основания! — с этими словами мужик материализовал из-за спины полный шприц, сочащийся бесцветными каплями, и направил жало аккурат в центр девицы.

— Задирай юбчонку — тебе понравится, — гыкнул сообщник.

Тут надо сказать, что Рада с детства очень не любила уколы, даже при крайней необходимости (лечение какое-нибудь) старалась избегать, заменять таблетками и все такое. Но матерные протесты оппозиции власть не услышала, и проститутку начали уговаривать силой, пытаясь уколоть ее зад. Завязалась потасовка. Изображая дикого мустанга, девица изо всех сил брыкалась и вырывалась из цепких "прокурорских" лап, но в силе был явный перевес. В процессе возни активность Рады постепенно снижалась и под девиз "тебе порядочные люди советуют, а ты сомневаешься" выбившись из сил, невольно сдалась. Попа получила приличную дозу амнезиака класса В.

Наступило нечто вроде опьянения, только нарастать стало очень стремительно, быстрее, чем старый добрый амфитамин. Что-то явно было не так. Радислава обвела камеру стекленеющим взглядом и увидела, как один хитро улыбался, наблюдая процесс.

— Что это такое? — пока еще могла, спросила она, но ответ не получила. Судя по тому, как быстро и жестко накрывало — это был "ленин".

Следующие шесть часов прошли в иной реальности. По всей вероятности, некое вколотое ей вещество не поделило "хату" с тем, что обычно присутствовало в организме Рады. Несколько раз ей казалось, что она умирает. В какие-то моменты думала, что умерла уже давно и то, что происходит — это муки адовы. Иногда зрение начинало показывать маленькую тесную коморку, но какую-то пустую, без шхонки, с крохотным окошечком, низким давящим потолком, и цвет всего этого постоянно менялся. У Рады был передоз. Тяжелый, учитывая, что в организме не было ни капли воды.

Сначала она валялась на движущемся, как ей казалось, полу, не реагируя ни на что. Потом, когда все замерло, встала с целью куда-то пойти, но там и села, подняться уже не могла. Перед глазами замельтешили зеленые человечки, дали бутылку с водой, но держать ее не было сил. С девицы градом лил пот, она жутко побледнела.

Оклемавшись, Рада удивилась, осознав себя снова живой. И даже тело ощущалось. Но сидела она уже не в камере. Неприметный перекрашенный автозак шестой час трясся по русским дорогам, направляясь в сторону Ярославской области.

Старинная усадьба "Карабиха", некогда совхоз "Бурлаки", располагалась в пятнадцати километрах от центра Ярославля. Ветхие строения, дабы не разрушиться окончательно, в девяностых были проданы вместе с землей некоему олигарху и переделаны им под коммерческий институт. Но что-то пошло не так, и он вскоре закрылся, так и не подарив государству ни одного выпускника.

Рада вывалилась из автозака и окинула пространство вокруг. Территория усадьбы состояла из главного дома, нерабочего фонтана, парковой зоны с хоздвором и служебными флигелями, превращенными временем в общаги для гнусного отребья "трех вокзалов": алкашей, бомжей, нищих, цыган. По периметру, на сколько хватало глаз, ржавел высокий острозубый забор, подозрительно обнесенный колючей проволокой. Этот выпирающий из общей картины атрибут довольно сильно бил по нервам. Еще больше настораживала вооруженная до зубов охрана, контролировавшая все возможные проходы с территории и обратно. Апогеем стали четыре труповозки, дежурившие возле милицейских УАЗов. Вот когда изнуренная страхом Рада подвисла, как перегревшаяся игровая приставка.

Но, так или иначе, все внимание перетягивала на себя основная толпа, сосредоточенная около одной невзрачной двери. Лейтенантские погоны что-то обмеряли рулеткой, штатский в дорогом пальто быстро писал на капоте уазика. За желтой лентой, огораживающей дверь, теснились белые халаты и драные засаленные ватники нищих. Рада бы еще долго силилась расшифровать суть происходящего, когда возле нее возник бородатый и очень противный дядька с бейджем старшего научного сотрудника. Странные смешки вырывались фырканьем через его поросшие жесткими серыми волосами ноздри. Он мелко трясся, тпрукал губами, разбрызгивал вокруг себя капли слюны.

— Это еще кто? — спросил он, разглядывая Радиславу. Вопрос, брошенный никому, был явным продолжением того диалога, что мужик до этого вел сам с собой.

— Ага, класс D. Новенький, — сам же себе ответил он. — Мда-а... Не Бог весть что, конечно, но в параметры укладывается. Ладненько. После группы бомжей пойдет.

— Куда пойду? — растерялась девица, но в ответ получила только кривую многозначительную улыбку.

Научный сотрудник что-то чиркнул в своем блокноте и удалился. Чувствуя, что дело пахнет керосином, Рада принялась усиленно думать, на столько, на сколько ей позволяли подгаженные метом мозги. Ключевым стало слово "после": у нее еще было время. Но она не знала, что ей предпринять. Да и вариантов особо никаких не возникало. Упакованная тепловизорами и приборами ночного виденья охрана контролировала все лазы, все входы и выходы. Пройти было нереально, даже когда совсем стемнеет. Но попробовать все же стоило.

По расчетам солнце должно было сесть через четверть часа. Девица уже прикидывала план побега на каблуках по сугробам, как с одним из алкоголиков случился эпилептический припадок. Неизвестно, что послужило толчком, но выглядел припадок жутко. Бедный алкаш бился на земле, как выброшенная на сушу рыба. И надо же было случиться такому совпадению, что в это же время на хоздворе подрались бомжи. Махоч был серьезный. Один из дерущихся выхватил по роже черенком от лопаты. Другой получил рубленую рану на ноге. Драка оказалась массовой, затянувшей в себя всю охрану. Почти всю.

Так или иначе, но на территории возник хаос. Это был ее шанс. Шанс, который уничтожил своим присутствием примчавшийся взмыленный подполковник, сильно смахивающий на похмельного песняра Укупника.

— Что такое за ёб вашу мать! — кричал он в массы. — Нам сегодня сворачиваться! Завтра мне отчет сдавать! А вы здесь что развели, я вас спрашиваю?

Бомжи, уроды и прочие конченые люди, вдоволь наглотавшись тумаков, теперь смиренно матерились. А подполковник бесстрашно и энергично носился среди зловещих людей, раздавал кому-то оплеухи, на кого-то орал, кого-то вдруг дружески трепал по плечу.

— Позовите медика, — орал он на кого-то, протолкавшись к эпилептику. — Пусть это говно сначала спустится по сраной лестнице, а потом бьется в конвульсиях!

— У эскулапа обед, — ответил кто-то тихо.

— Я ни хера не понимаю! — драл глотку он. — Какой обед в шесть вечера! Эскулап, блядь! БЛЯДЬ! Где мой телефон? — вопил громкий и невероятно мерзкий голос, напоминавший звук пионерского горна, только с гнусавинкой, как у Боярского. Даже Рада заслушалась.

— Это кто? — взвыл двойник Укупника, образовавшись возле Рады.

— Это после бомжей, — ответил противный научный сотрудник.

— Пойдет сейчас! — он бесцеремонно схватил девицу за шкирку, как накосячившую псину, и поволок к стремной двери.

Там стоял молодой бугай в халате — еще один научный сотрудник. Подполковник подтолкнул Раду поближе к нему.

— Она сейчас будет спускаться, — не терпящим возражений тоном заявил лже-Укупник.

— Не могу, не по инструкции.

— Да кого ебет, что ты там можешь-не можешь? — вояка подтянул бугая за рукав халата и свободной рукой обвел панораму бардака.

— Вот! Видишь, видишь, что происходит? Там припадочные, тут — упоротые. Они же все поубивают друг друга. А кто будет виноват, а? Без меня они точно поубивают друг друга. А время идет. Мне до третьей звездочки вот столечко! — он сомкнул свои красные пальцы-сосиски перед глазами верзилы. — Вот столько, блядь! Заебался я быть "под" понимаешь?! Короче, парень, не еби Му-Му. Уже пиздец! Уже! А ты мне тут мозг делаешь! Ну? Бегом! Одевай ее!

Сотрудник вздохнул и прогнулся. Игнорируя все вопросы проститутки, на остолбеневшую Раду нацепили кучу датчиков и дали в руки камеру.

— Я сейчас тебе все объясню, — начал подпол. — Короче, цыпа моя, просто идешь вниз до упора и снимаешь на камеру. Потом обратно, поняла?

Ничего не поняв, девица от страха еле кивнула.

— Умничка. Ну, бегом, бегом! Цигель-цигель! Ай-лю-лю!

Бугай повернул ключ против часовой стрелки, и дверь загудела. Гудел электрический замок, на который с поворотом ключа подавалось сильное нестандартное напряжение. Через пару секунд раздался громкий щелчок, и дверь, наполненная изнутри звукопоглощающим материалом, отворилась перед Радиславой.

Сдав пост, Федор Берендс прилетел в свои скромные апартаменты, щедро выделенные Фондом, залез в ванну и с непривычным остервенением принялся намывать подмышки.

— Зубы почисть! — крикнул Лёха, деливший с ним комнату. — И цветы купи. Цветы, понял? Без них лучше вообще не приходи. Шутка! Без презервативов не приходи.

— Да иди ты, — буркнул под нос Берендс. Откуда этот дятел узнал? Неужели у Феди на роже написано, что сегодня он собирался наконец-то подкатить шары к Анжеле Ромуальдовне?

Задумка пересечься в холле, по его мнению, была неплохой. В конце дня Федина пассия, как всегда, выплывала из-за угла коридора рабочей зоны исследовательского персонала. Невероятная, дьявольски чрезвычайно офигенная.

На лице у нее выделялись в основном губы. Они были не то что прекрасны, а изысканны, напоминая темно-алую практически малиновую виолончель, только положенную горизонтально. У нее были сиськи — те самые большие сочные дыни, которые он воображал себе в минуты одинокого досуга. Еще были ноги самых соблазнительных очертаний. Ровные и гладкие, как рельсы, уводящие поезд Фединого вожделения в подъюбочный туннель, где горел священный огонь. И жопа! У Анжелы была жопа. А обтягивающая юбка подчеркивала эту жопу и даже полужопия этой жопы. Они были божественны.

На месте Федя появился за пол часа. Цветы, само собой, купить негде, но пару маленьких розочек из декоративного горшка Зинаиды таки выдрал. Берендс стоял и ощущал себя кретином раздумывая "Пойдет ли она с таким мудаком на свидание?". Он не чувствовал себя героем-любовником. Скорее дебилом-школьником в день учителя. Он вспотел и не знал, куда девать раскисший букет. Попробовал сунуть подмышку, но там цветы только мешали и кололись, так что Федор мучительно держал их, перекладывая из ладони в ладонь.

Вдруг он вспомнил, о чем еще говорил сосед. Презервативы тоже нужны. А их нет. И как быть? Но тут с ним заговорил внутренний голос: "Кто вообще сказал, что Анжела тебе даст? С чего это ты взял?". Конечно, Федя ни в чем таком уверен не был. Очень так не был. Теплой настоящей женщины он не щупал давно и даже больше, что сильно подрывало уверенность в себе. Да и внешне круглая Федина голова с короткой шеей смахивала на кочан капусты, лежащей на блюде. "Ты хоть помнишь, что с ней делать?" — глумилось внутреннее существо. "Вот встретитесь вы, и что ты ей скажешь? Кроме п-п-привет?"

На Берендса навалилась паника. Он посмотрел на экран телефона: без пяти семь. Не поздняк еще свалить домой. И Федя почти уже решился: шаги были сперва осторожными, потом ускорились. "Да ну ее на хрен, эту Анжелу!" — подумал Федор. Но вдруг вспомнил, что хочет жрать. Притом сильно. А тут как раз и столовая подвернулась на пути.

Повариха Амброзия Ивановна профессиональным взглядом выловила пухлого Берендса в толпе желающих похарчеваться.

— Эй, парень! Чебуреки горячие, с пылу с жару. Подходи, бери.

Федя замер. Его с неодолимой силой потянуло к еде. Деньги на кулинарные изыски тети Амброзии в принципе были. Коварная стряпуха стояла и улыбалась. Манила голодного мужика, словно магнитом.

— Подходи, сынок, не стесняйся. Подкрепись перед свиданием.

Похоже, все вокруг читали душу Берендса, как открытую книгу. Федя купил два чебурека. Проглотил их, кажется, прямо у витрины. Чуть-чуть даже язык обжег. Чебуреки показались ему вкусными. Правда, мясо было какое-то странное, с каким-то кисловатым привкусом.

— Добавки, парниша? — спросила златозубая тетка.

— Да-да! — поспешно согласился Федор.

Первоначальный голод был побежден. Желудок, получив добычу, заурчал, как кот. Третий чебурек он ел уже не спеша, присев за свободный стол. Федя даже решил вернуться к своему плану. Правда, то ли от жадности, то ли от спешки он забыл взять салфетки у кассы и, как выяснилось, заляпал чебуречным жиром руки. А тот пованивал какой-то несвежей тушенкой. Протолкнуться к кассе уже не представлялось возможным: после окончания рабочего дня голодная орда сотрудников густой толпой залепила всю длину прилавка.

Мужик плюнул на ладони. Повозюкал. Лучше не стало. Тогда Федя нашел в батарейных секциях тряпочку для стирания пыли. Тряпочка оказалась пыльной и только сильнее испачкала руки. А тут еще букет этот мешался. Берендс уже подумывал вытереться о розы, на них-то жир со слюнями будет не так сильно заметен. Но розы были совсем маленькими — вот в чем проблема.

Ничего не придумав, он покрутил головой. Совсем рядом стояла тумба с бесплатной газетой. "О ништяк!" — прикинул Федор и взял одну. Он радостно вытер руки, а затем и губы, которые тоже перемазались чебуречным маслом. Пару секунд он чувствовал себя очень даже клево. А потом случайно взглянул на ладони. И застыл. Потому что ладони были черные, как у нигерийского болельщика. "Типографская краска!" — понял мужик. До него с ужасом дошло, что и рожа его, наверное, тоже черная. Федя предпринял худшее, что только мог. Черными руками он стал тереть черную свою морду. Свинцовый запах краски мешался с кисловатым чебуречным смрадом. Дополнительные нотки этому обонятельному аккорду придавал резкий запах Фединого пота.

"Все, бежать домой!" — шепнул внутренний голос разума. Но тут в дверях нос к носу он столкнулся с Анжелой — девушкой своей мечты. Берендс посмотрел на нее и утратил дар речи.

— Мужчина, внимательнее! — возмутилась она.

— Задавишь! — басом добавила ее подруга.

— Чудной какой-то! — раздраженно заявила Анжела и под ручку с подругой вплыла в столовую этажа.

Это был удар под дых.

* * *

— Тебе надо срочно разбогатеть, — наставлял Лёха. — Телки любят богатых. Вискаря хочешь?

Берендс ничего не ответил. За него сказали полные грусти глаза.

— Слыхал, сегодня новый объект привезли? — резко сменил тему сосед.

— И что на этот раз? — безразлично спросил Федор. — Ватрушка эвтаназии?

— Ха-ха. Ты знаешь 087?

— Лестница? — поскреб в воспоминаниях Берендс.

— Она самая! Пару дней назад наши снова туда командировались. Я для них аппаратуру готовил, приборы налаживал. Там одну чиксу привезли — сотрудницу класса D, понимаешь!

— И...

— Навесили на нее пять кило датчиков всяких, то да се...

— И...

— Открыли дверь, втолкнули, закрыли...

— И...

— И ни хуя! — ударил рукой по руке Лёха.

— Не понял? — внимание Берендса все же переключилось.

— Эта бабенка прошла восемь пролетов и уперлась в бетонную стену...

— Не понял?

— Что ты, блять, не понял! Четыре этажа вниз и все — тупик!

— Как так?

— Не знаю, — задумался Лёха. — Правда там было обнаружено несколько трупов разной степени разложения. Один так вообще в говно, в прямом смысле, понимаешь? Просто кости в луже какого-то дерьма.

— И что, больше совсем ничего?

— Ну-у... в конце, у самой стены еще бюст Ленина валялся, а так — все. Эту козу раз сто гоняли вверх-вниз, вверх-вниз всю ночь напролет.

— И...

— И ничего!!!

— Может, забарахлил объект? Такое бывает?

— Скажешь тоже! Да! Там казус получился: где-то в середине, между забегами на лестницу отправили перевозбудившегося научного сотрудника Володю, знаешь такого?

— Да... нет... не помню.

— Здоровый такой, на белого Шака похож? Ладно, не суть.

— И...

— Не вернулся он. Деваха потом спустилась, а у того только половина черепной коробки осталась. Ей говорят: вытаскивай! А эта падла тяжелая, жирная. Она его даже на сантиметр с места не сдвинула. Привязала к трупу веревку, только так и вытащили. Правда, когда тянули, оставшаяся часть башки по ступенькам размазалась.

— Жесть! А дальше?

— До самых петухов ее мучили. Потом звонок выше, статус Евклид под вопросом и сюда. Будут теперь разбираться, опыты на ней ставить...

* * *

Столичная газета "Новости Москвы" сообщает:

"Ровно два дня назад, в день смерти В. И. Ленина случилось коммунистическое чудо! В мавзолее, перед изумленной толпой, пришедшей почтить дедушку русской революции, вождь внезапно открыл глаза, крякнув, перевернулся в гробу на левый бок, привстал на локте и коротко спросил: "Надя?". Но, не получив ответа, Владимир Ильич как будто бы расстроился, лег обратно и снова "уснул". Слишком впечатлительным потребовалась скорая медицинская помощь.

А вот как прокомментировал это событие лидер партии КПРФ Генадий Зюганов:

"Я же говорил, говорил! Ну ничего! Еще немного этого мракобесия, и он вернется раз и навсегда!"

Бошку жгла боль, словно паяльником. Это во время баталии Рада врезалась лбом в одно из межсартирных перекрытий.

Она застонала и попыталась схватиться за голову, но руки были скованы за спиной наручниками и привязаны к кушетке в пустом боксе.

— Ау… — пискнула Рада. По ощущениям горло, как бы пересохло и драло, точно крупнозернистым наждаком, но по факту с губ тянулись густые тяжелые слюни, обмазавшие подушку. "Вот же ж, блять: ломка накатывает" — поняла Рада и сильно испугалась. Такое однажды случалось и было ох, как сурово!

Откуда ни возьмись, появились все те же прислужники антинародного режима в униформе.

— Где я? Отпустите, уроды! Не имеете права! — возмутилась девица, но уроды бессловесно отвязали ее и не снимая кандалов, выволокли из бокса.

— А я тебя вспомнила, козлина! Это ты меня в коляску запихивал! — метилась харчой ему в берцы Радислава.

— Что с ней? Почему она вспомнила? — спросил напарника оскорбленный плевком конвоир.

— Надя разберется, — твердо, без капли сомнений, ответил второй.

Раде сильнее заломили руки и терпеливо поперли вперед.

— Отпустисукакомусказалабольноведьнахуйайблядьвпиздуотпустиотпустиотпусти… — нервозно цедила проститутка, пока ее тащили в длинной кишке коридора. Она бы лягнулась, да ноги не слушались и болтались сзади, как две остывшие вареные макаронины.

Путь по застенкам продлился недолго. Раду провели по лестнице вниз и остановились около медицинского блока D. Комната, куда ее в итоге затолкали, была вроде похожа на медсанчасть, такие обычно в детских лагерях бывают, а вроде и не очень, потому как без окон, а на стенах были не только плакаты санпросветбюллетеня, но и куча камер видеонаблюдения с двумя вооруженными охранниками.

В дальнем углу справа от металлической двери выжидательно сидел жуткого вида бычара. Увидев проститутку, он оскалился, показав чудовищные редкие кариозные зубы. Справа, с какой-то печалью на нее смотрел худосочный юнец с бесцветными волосами. От скуки он жадно ковырялся в носу и навешивал добро рядом на стену.

— А ты тут шо? — спросил у девицы подскочивший лысый дед с помятой рожей. Из одежды у него были пиджак на голое тело, штаны-треники и кроссовки без шнурков.

— Отвали, мудень! — раздраженно отбрила Рада, ощутив как изнутри уже подползает озноб. Расширенные зрачки перестали реагировать на свет.

— Ну, все понятно с тобой, — зевнул мятый. — На шалаву глухаря повесили.

— Я… — сглатывая внезапный комок в горле, начала Рада и тут ее осенило. Она вспомнила, как действительно заводили дело. И даже был суд! В Радиславе закипел ужас. Булькал там тлетворными пузырями в желудке, в котором до сих пор плескалась жирная неперевариваемая шаурма, наспех проглоченная в аэропорту.

— Эй, ты! Ты же того? Легкого поведения? Юбку подними, покажи пельмешку напоследок! — брякнул вдруг худосочный юнец.

— Что?? — Рада опешила.

— Баблосов дам, только покажи, — заканючил он. — После этого кабинета обратно в камеру уже не возвращаются. Это конечная. Громила, глядевший голодными глазами на проститутку, согласно замычал.

— А что там? — совсем разволновалась девица. Шаурма засвербила над брюхом, просясь наружу.

— Чистилище, — каким-то обреченным заупокойным тоном возвестил юнец.

Если после этого голова Рады еще кое-как функционировала, то центральная область тела начала серьезно изнемогать.

Тут металлическая дверь раскрылась и охранник, сняв наручники с проститутки, сделал ей приглашающий жест. Рада оказалась в кабинете у врача.

За столом властилином над медкартами восседала грозная Надя в белом халате. Между щекой и подбородком чернела противная волосатая бородавка.

— Голову давай! — рявкнула она.

Девица осторожно нагнулась, противное желание настырно подступило, как полчища врагов к осажденной крепости и... но нет — сдержалась. Врачиха огромными пальцами помяла череп, надавила пальцем в лоб. Рада завыла.

— Чё, как кисельная!? — гаркнула бабища. Взяла из шкафа флакон с зеленкой и принялась размашисто мазать лоб Радиславы. Она была похожа на пьяного акварелиста, вдруг испытавшего приступ вдохновения.

— Не дергайся! Все. Теперь лифон и колготы быстро сняла.

— Зачем? — почти заикаясь спросила девица.

— Трусы, — потребовала тетка.

Вероятно это был какой-то ритуал мучения для узников, подумалось Раде. Только узников чего? В тюрьме она уже бывала. Недолго правда. Совсем не похоже.

— Тебе повторить? — громко рявкнула врачиха, и голос ее стал таким страшным, как у недобро настроенной по отношению к человечеству инопланетянки. Практически в то же мгновение трусы Рады съежились тряпочкой в межножье спущенных колгот.

Тетка зачем-то померила ей поясницу, после чего нарисовала зеленкой, пониже пупка, точку, потом развернула Раду спиной, вдавила палец в нарисованную точку и изобразила такую же, на том же уровне, только на спине.

"Сюда будут расстреливать!" — в панике думала Рада. "А как же мораторий? А если это не Россия? Ведь летели же куда-то! И долго летели!"

Но нет! Тетка снова взяла измерительную ленту, приложила ее к первой точке, затем перехватила руку и пропустила ленту между ног по пилотке, потянув вверх и остановившись в районе нарисованной второй.

— Есть, — сказала врачиха, вернулась за стол и записала результат измерений на листочек бумажки.

Рада стояла со спущенным низом, поднятым верхом — ни жива, ни мертва.

— На, надевай, — буркнула Надя и достала из закромов серую робу с кроссовками.

После экзекуции охрана повела Раду совсем не обратно, как и предостерегал юнец.

Радислава никогда не считала себя везучей. Если могла случиться какая-нибудь хрень, то она непременно с ней, в общем-то, и происходила.

— Куда меня? — в полной панике спросила Рада. Но ответа не последовало.

Вели недолго и привели в огромный ангар, чем-то напоминавший пересадочно-перегрузочный хаб. Фуры, грузовики, газели — привозили и увозили. Народу толпища. Кроме метрополитена, Рада и не подозревала, что где-то под землей может быть столько места и столько людей. Если мерить стадионами, то как раз стадион был. Хотя, может, и два. Копошащийся муравейник девицу поднапряг. Ибо одна из аксиом ее существования гласила: "Где много людей, там легко получить пиздюлей". Особенно, если превалирующее большинство в берцах с дубинками.

Высокие бетонные стены, окружавшие вытянутую в прямоугольник территорию ангара, были увешаны колючей проволкой. Скорее всего под напряжением, о чем вещали таблички, развешанные в разных местах. По стенам поднимались тонкие и толстые трубы, прокрашенные в ядовито-зеленый цвет, опоры для проводов и ЛЭП, и еще какие-то штуки.

Но самым примечательным ей показался памятник почти в центре всего этого бурлящего харчо. На высоком постаменте возвышалась статуя Володьки. Того самого. И от него, как от светила, лучами отходили маршруты куда-то вглубь тоннелей, по которым отправлялись груженые человеками автомашины. Тут Рада поймала себя на мысли, что впервые видит прижизненный ему монумент. А может… Помер что ли?

У его ног кипели всякие мутные дела, а он стоял, деловито скрестив на груди руки и хитро так на все это поглядывал. В своей жизни Рада видела и задумчивого Пушкина, и Ленина, уверенно шагающего вперед. А этого вон, как изобразили! Точно подметили, ни дать ни взять.

— Тебе туда, — сказал конвоир, указывая в сторону белых халатов.

Кучка научных сотрудников концентрировалась, как раз возле ног Владим Владимыча. Человек двадцать очкастых дрыщей под копиру. Они что-то сверяли, что-то записывали, разделяя прибывающих по цветам их комбинезонов на группы. "Странное место", — скептично подумала Радислава. А на входе во все это странное бог знает что — стояли досмотровые металлоискатели. Вокруг военные. Много военных, как на параде.

— Проходи! — махнул мужик в камуфляже, и Рада двинулась к арке, осторожно обходя всяких утырков, ибо ну их нахуй, на всякий случай.

Перед ней ненадолго подзадержалась какая-то здоровенная мужеподобная бабища в серой робе. "ЛГБТ-шница", — по опыту заключила для себя Рада. Ее пол угадывался лишь наличием сисек, лежащих на дрожжевом пузе. Она встряла по своему экватору и засуетилась, перепугавшись, что уже не вылезет. Но менты ее мягко так подтолкнули, и та, матюгнувшись, вывалилась с другой стороны.

Проклятые сатрапы сновали туда-сюда, приводили все новых участников цветного парада и пытались выстроить их в колонны по оттенкам. Пространство уверенно заполнялось. Больше всего было оранжевых, чуть меньше зеленых, серых не было видно совсем. Наверное поэтому новоприбывшие косились на серую двоицу и на чистом инстинкте старались держаться от них подальше. Впрочем, те, которые приходили дальше, начинали настороженно коситься и на тех, кто пришел раньше. А те, кто приходил еще позже, косились на тех, кто косился на тех, кто косился на Крыловского пузыря и соломинку. Рада быстро заебалась отщелкивать эту ситуацию и решила тупо не обращать на нее внимания. Хотя точно такой же инстинкт подсказывал, что то меньшинство, в котором она оказалась — не есть хорошо.

Тут на Раду налетела кучерявая телка. Деловая и костлявая.

— Пошли-пошли, — она цапнула ее за рукав, прихватила серого гиганта, и вместе они стали протискиваться к жопе Путина. Радислава даже протестно не пискнула: от суеты ей уже сильно поплохело.

— Вот, Вазген Тимофеич! — сказала деловая кость, выталкивая их к какому-то важному дядьке с крючковатым носом в халате. — Еще двое в сером…

Тот подозрительно зыркнул в бумаги. Покрутил их, повертел, пошарил в другой стопке:

— Не понял?! По списку осталась одна запись, а человека два… Кто тут Франсуаза? — он сразу обратился к Раде, минуя пивную фею. Должно быть это имя воспринималось им, как нечто легкое, утонченное, не такое плотное и жирное. Этакий французский круасан нежели мордовский чибрик. Но настоящая Франсуаза сделала уверенный шаг вперед и выдала:

— Я!

Раде почудилось, что это заворчали старые скалы, закряхтели деревья, забурчала река... Утробный рокот, проплывший над головой, заставил дядьку невольно сжаться. Он облил хозяйку баса презрением, потом чиркнул что-то в своих записульках и указал на Бычок вдалеке, где под зорким надзором ментов уже собиралась небольшая серая гоп-компания.

— Нет-нет, Вазген Тимофеевич, — возразила кучерявая. — Это какая-то хуевая идея. Такая капелька туда не войдет!

Дядька сально хихикнул и погрозил ей таким же крючковатым пальцем. Было совершенно отчетливо видно, как лесбиянка изменилась в лице, но ничего не ответила. Должно быть часто сталкивалась по жизни с таким вот отношением и не обольщалась на свой счет. Бабищу отогнали.

— А ты жди здесь. Щас разберемся! — и мужик растворился в толпе.

Время тянулось. Ничего не происходило. Только ряды уплотнялись. Шаурма все настырнее свербила над брюхом, просясь наружу. В бездне желудка утробно перекатывались и лопались пузыри, гневно клокотали там все сильнее и пузырчатее, гнали массу дурного воздуха вверх. Еще немного и нечто вырвется наружу, вот тогда горе всем окружающим! Рада прикидывала, насколько хватит терпения. Выходило, что совсем ненадолго.

Она усиленно вращала глазами, искала "куда, если что…", как вдруг увидела подозрительно знакомую рожу. Нет, это было бы слишком цинично, чтобы называться правдой. Потому что здесь, в этой же группе белых халатов стояла Зинаида и нагло улыбалась пакостным своим еблищем. Она хитро поглядывала на Раду, беззвучно ржала, и заговорщецки кривила свое недоразбитое лицо. "Вот это, сука, поворот! Задумала что-то… " — возмущенно прикинула Радислава и решила непременно дать этой бабе новых пиздюлей, как только полегчает, но что-то вдруг началось.

Стройные ряды цветных комбинезонов внезапно стерлись и размылись, как акварель. Впереди замелькал какой-то взволнованный генерал. В руках он держал большой матюгальник, через который выдавал громкие матюги.

Вокруг Рады затолкались, заорали, замахали руками. Ей ничего не было понятно и видно. Кажется, кто-то с кем-то бился, раскачивая толпу, но деталей было не разобрать. Девицу тыкали в спину и просто носили взад-вперед, как забытый богом баркас во время дьявольского шторма. Качка, туда ее в качель! В какой-то момент у нее перехватило дыхание. Зловонная шаурма подкатывала к гортани... Но черт возьми! Было слишком тесно, и она уже практически не шевелила ногами. Блевать некуда, разве, что на себя. А противно. Тут вдруг пространство раздалось и...

... Вот похожая на мужика лесбиянка сошлась в поединке с седоватым дедком. Вот чувак с перебитым носом ебашил короткими ударами азиата со свирепой рожей. Вот сразу трое накинулись на камуфляжника с дубинкой и остервенело ей же дубасили. Вокруг была ярость, летали брызги крови, а под ногами что-то хрустело — наверное, выбитые зубы.

— Что у вас? — хрипела рация на поясе несчастного.

— У нас проблемы. Собираем резервы. Разнарядка: по четверо от группы на усиление, — прозвучал ответ.

Рада вдруг осознала, что каким-то образом оказалась в эпицентре массового побоища. Надо было выбираться. Но вокруг был оскаленный, безжалостный и людоедский ад. Страх словно бы стал отдельным живым существом, которое металось в Радиной шкуре, пытаясь вырваться, убежать от смертельной опасности. Но бежать было никак. Ее толкали и мяли.

Есть такое исследование, в котором говорится, что мировосприятие ребенка во многом формируется из прочитанного в сортире. Оно влияет на человека даже больше, чем то, что он прочтет в соцсетях. Или в букваре. Как оказалось в минуты опасности и на трезвую голову Рада соображала быстро. Спасительный совет в одном из женских туалетов где-то под Калугой сам всплыл в ее голове, и в то же мгновение девица пронзительно заорала:

— Ой, пустите, блять! Щас блевану! Пустите!

Свершилось чудо. Люди расступались. Они давали Раде пробежать. Никто, как выяснилось, не хотел быть испачканным содержимым чьего-то нутра. Радислава вырвалась на обочину побоища и врезалась в металлические заборы, за которыми стояли вояки.

— Сейчас блевану! Пустите! Пустите! — верещала она, с надеждой, что и тут свезет.

Рада пыталась перелезть через ограду — безнадежно. Чуть с большими шансами на успех остервенело попыталась протаранить заборы тщедушным телом. Тоже облом. Тогда девица рухнула на бетон и поползла. Ей показалось, что под ограждение можно подползти. И эта тактика, в отличие от всех прочих, принесла свой успех. Военные расцепились и втащили ее на ту сторону. Можно было ликовать. Однако уже через секунду перед разбитым Радиным лицом раскрылись металлические двери того самого Бычка и ее закинули внутрь. Следом судорожно и как можно скорей принялись заталкивать ЛГБТ-шницу. Конечно, военным, может быть, и хотелось зашвырнуть ее, как пушинку, как Раду. Но лезбиянка была неподатлива, и ее запихивали, вминали внутрь, как сбежавшее из кадушки тесто. Наконец, когда она вся оказалась внутри этого узкого металлического клаустрофобного пространства, двери закрылись и шефу крикнули:

— Берендс, заводи. Этих на объект в Зону 7-

— Ну, банжур ёпта! — ​​откуда-то из недр Бычка высунулась багровая рожа, щедро украшенная синяками, которая одарила Раду гнилостной улыбкой. Тот самый бугарь с редкими зубами из медсанчасти. Этот бородач, похожий на недоброго скандинава, внушительно перекатывал мускулами с клыкастыми татуировками, по всей видимости компенсирующими его собственную недостачу. С одной из бровей свисало кольцо пирсинга, покрытое каким-то фуфлом, типа рун. То ли байкер, то ли футбольный фанат. Жуткий тип.

Наверное стоило ему что-то ответить, но Рада просто не находила слов. Ей было очень плохо: ее трясло и колбасило. Она судорожно пробежалась по лицам узников и узнала кадыкастого юнца — того самого меланхолика, у которого стакан всегда и не пуст и не полон, а просто хуёвый стакан, и помятого лысого деда.

Но помимо Рады, пышной лесбиянки и уже знакомых мерзких ватников была еще и коренастая баба со злым и бурым лицом. Вот она то сразу же воззрилась на проститутку с явным неодобрением.

— Зашла, блять, — ворчала бабища словно бы сама себе. — Ни здрасьте, ничего.

И как-то неожиданно вытащила из кармана целофановый пакетик, зачерпнула из него овсяную кашу и начала густо размазывать по лицу. Остальные, как по команде, последовали ее примеру. Юнец, выудив из-за пазухи маленькую стеклянную баночку, жадно, давясь, принялся сурово жрать адскую горчицу. Горчица была такой степени адскости, что слезы выстреливали из его глаз, но он продолжал заглатывать дикое содержимое, обильно поливая им еще и комбинезон. Бычара же с непринужденным видом втирал в подмышки раздраконеные куски вялого лимона. Особо пыхтела лесбиянка, щедро посыпаясь солью. Это дело ей удавалось не очень: сухие кристаллики скатывали с телесов, как по трамплину, от того она с еще большим остервенением солила себя. Не парился только мятый.

Все это амбрэ раздражающе покалывало Радин нос и вызывало ударную волну в черепе. Вообще-то, до того, как Бычок тронулся, терпеть то, что происходило у нее внутри, Рада еще кое-как могла. Но сейчас внезапно стало хуже. Ужас в полной мере почувствовался в ногах. Они стали не то, чтобы мягкими, а просто жидкими, как у плохого терминатора.

Она съежилась на тоненьком насесте скамейки и уронила голову в ладони.

"Ну, вот, — ехидно сказал внутренний голос с интонациями Марфы. — Кончилась твоя шкура. Сейчас в дурке закроют. С таким утырками только туда. Наденут "пиджак", ботинки-прощайки, про трусы забудь навсегда. Наворотила ты за свою никчемную жизнь. Наломала дров. С наркотой дружила, с гастарбайтерами спала, с ментами пиздилась. Будешь до конца дней слюни пускать и ходить под себя."

— Бляяять! — скулила Рада, вытерая облепившие нос сопли. — Мамочки!

Как же ей хотелось убежать домой, в Марфину конуру, ошибочно казавшуюся постылой. Хотелось забыть про все навалившиеся проблемы. Пусть она даже отпизженной на трассе лежит, но только не это!

В Радином животе взрастала, кучерявилась и колосилась паника. Да еще эта тряска. Ужас был как волны. Но хуже всего то, что волны эти переворачивали все у нее внутри. Прислушавшись к симфонии своего организма, девица вдруг поняла, что ее одолевает и еще одна нужда — более мощная и основательная, чем простое буэ. В общем, ей надо было в сортир. И надо было именно по большому.

— Слы, ты еще кто такая? Эй, перегруженная!

— А? Я, Рада! — ответила Радислава, сообразив, что обращаются все-таки к ней.

— У тя есть чё? — спросила обмазанная кашей баба.

— ?

— Дерьмо какое есть?

— Эээ…

— Значит, слушай сюда, Рада, — сказала чумазая. — С этого момента я твоя Мата Харя, Инди Раганди, Грета, сука, Тумблер и прочая Мать Тереза. Короче, я тут мозг. Ага?

— Ага, — покладисто согласилась девица, решившая, что с психами лучше не выпендриваться.

— Мне посрать, за что и каким гусем тебя к нам. Но план на еще одно ебло рассчитан не был. Овсяну свою я те не дам, поэтому будешь подстраиваться по ходу. Понимэ?

— Ага, — совершенно ничего не понимэ соврала проститутка.

— Хорошо. Но теперь запомни, Рада, несколько правил. Очень, сука, простых и отчетливых правил. Ты молчишь, держишься рядом, не бздишь.

— Ага.

— Повтори.

— Не надо бздеть… бздит… что?

"Что за хуйня? — думала Радислава. — Куда я попала?"

— Тебя тут быть ваще не должно, — продолжала Харя.

— То есть как??

— Да намутили что-то. Видно попутали.

Мысли в башке забарабанили, как капли дождя по жестяной крышке, и Рада враз остолбенела. Неожиданно хрустнули детали пазла и слепились в одну, невыносимо уебищную картинку. Она все поняла. "Проклятая Зина-резина! Вот оно что! Вот к чему была та лукавая лыба", — настигало девицу запоздалое откровение. Ее как кипятком ошпарили.

"Пиздец тебе, Радислава!" — жутким колоколом зазвучало в мозгу. Пусть она проснется, немедленно проснется, и этого кошмара в ее жизни не будет! Все происходящее казалось каким-то бредом. Каким-то заговором, направленным против нее.

А в недрах Рады бушевали ураганы. Смерчи, чудовищные торнадо жуткими волчками кружились по пространствам, сметая все на своем пути. Утробно грохоча, порождая взрывы, они неслись в том же направлении, куда уже выдвигалась и бурая пехота, и коричневая кавалерия.

"Срать! Срать!" — грозно завывали в брюхе желудочно-кишечные морлоки, и желание это, с лихвой перекрывающее все остальные желания, становилось чересчур утомительным.

— Добыла? — на сей раз вопрос коренастой бабищи был адресован лесбиянке.

Тут Франсуаза встрепинулась, как-будто что-то вспомнив, и полезла в карман, откуда через мгновение показался клочок изгрызенной бумажки и спизженный в бою телефон.

Оо! Это было похоже на чудо размаха воскрешения И. Христа. Просто в этом кровожадном аду, в котором оказалась Рада, вот эта маленькая пластиковая пиздюлина представилась ей спасительной соломинкой.

— Изверги! Они у меня поплатятся, — говорила Мата Харя, с огромной скоростью что-то набивая на айфоне. — Нечего бояться этих уродов. Пусть нами подавится этот кровавый режим.

— Давай-давай, быстрее! — возбужденно перегыгыкивались Путинские холуи.

— Спокойно, ща все будет! — авторитетно заявила оппозиционная фистула и, набрав сообщение, решительно и даже живописно нажала указательным пальцем кнопку "Enter". Выглядело так, будто она давила насекомое.

— Надо дать бой партии власти! Дерзкий и беспощадный, — с неким революционным задором сказала овсяная баба, ожидая соединения с контактом.

— Это редакция журнала "Свиновод", я вас слушаю, алё, — задорный тоненький голосок затрещал из трубки

— Чоу?

— Чё за номер?

Несколько продолжительных мгновений пленные тупили и переглядывались.

— Жирная жопа! Тупая жирная жопа! — не выдержал юнец.

Франсуаза чуть содрогнулась жирами, но "жирную" проглотила. А вот "тупая" — завязло в горле, в голове взорвалась багровая вспышка, и лизбиянка втащила этой глисте. Сначала правой — по зубам. Потом в корпус догнала. Паренек отшатнулся.

— Ты охуела ли? Ты… неторопливый слон! — трусливо завыл сухощавый. И в этот момент, в это трудно поверить, но ЛГБТ-шница прыгнула на юнца. Она летела, а время будто замедлилось. Рада видела перекошенное злобой лицо лесбиянки, перепуганные морды узников: кто-то что-то орал, кто-то пытался полностью вжаться в стенки Бычка. А Франсуаза, в сполохах ослепляющей ярости, рухнула на глисту и начала его убивать. Гвоздила кулаком по гнусной прыщавой роже, долбила коленом по яйцам.

В этом фантастическом маневре, воспользовавшись ситуацией, Рада схватила айфон, и вгрызлась взглядом в экран. На какое-то время она лишилась дара речи и погрузилась в прострацию. Блять! Это было похоже на катастрофу. Ни одного номера она наизусть не знала. Ни сутенерши, ни девочек. Даже родительского домашнего. Даже своего не знала. А тем временем из трубки продолжался писклявый гундеж:

— Желаете оформить годовую подписку? Алё, я не расслышала…

Девица пыталась что-то выдавить из себя, но все слова скомкались в глотке, исчезли. Страх снова обрел плоть, стал подкожным существом, заметался, задрожал. И Рада вместе с ним. В животе нереально крутило. А тем временем:

— Ааааа!!! — демоном ярости вопила лесбиянка. Чудом выжившие бросались на нее сзади.

— Чувиха, шож ты делаешь, чувиха! — мятый изо всех сил оттаскивал ее. Тянул за волосы. Но Франсуаза все равно страшно орала. Она хотела отгрызть, оторвать зубами нахуй нос противной глисте. Пока ее держали, она беспомощно клацала зубами над перетрусившей мразью, поливая гниду длинными слюнями. Правую руку ей тоже перехватили, но жирная умудрялась, вдавив для опоры колено в яйца юнца, левой рукой отвешивать ему оплеухи.

Пока Радислава наблюдала эту вакханалию, у самой внутри словно рушились какие-то плотины, сталкивались между собой колонны бронетехники, дивизии, армии. Сшибались девятые валы! Весь сегодняшний пиздец пробуждал к жизни десятки, да нет же — сотни ядовитых пузырей из элементов распада фена, амнезиака и шаурмичного собакена. Эти пузыри разлетались по траекториям и страшным грохочущим потоком по трубопроводу подступали к главному шлюзу.

Рада заметалась. Пропитанный страхом пот градом стекал на пол. Буря ужаса, обреченности, которая бушевала в животе, наконец, нашла выход на поверхность. И эту бурю было уже бесполезно останавливать.

Когда грохнуло, все пленные Бычка замерли и настороженно переглянулись.

— Стреляют, шо ли? — спросил мятый. А потом стал задыхаться. Потому, что в дело вступила вонь.

— Что это? — еще успела простонать Мата.

По Бычку разлилась капустно-аммиачная волна. Миазмы не просто резали глаза, они их выедали. Впивались в кожу словно острыми мелкими коготками. Юнец зажимал ладонями лицо, изображая позывы. Франсуаза явно теряла сознание. Бугарь катался по полу, бормоча:

— Да что ж ты, гнида, делаешь! Химоружие запрещено конвенцией...

Но новая волна ужаса подкатила уже к противоположной стороне Рады и, увы, вырвалась на волю. Вот тут стало плохо всем по-настоящему. Пассажиры напоминали героев старого фильма "Вспомнить все" со Шварценеггером. Когда на Марсе у них от вакуума вылезали глаза из орбит. А в айфоне продолжала пищать телка, настырно впаривающая подписку. Только никто уже не мог ни ответить ей, ни вырубить телефон.

Бычок вдруг остановился. Снаружи послышался топот ног. Двери стали открываться и, наконец, открылись.

— Что здесь происходит? — спросил Беренц. — Какое еще химорууу…

И тут его переломило пополам. Он стал блевать. Другой конвоир позеленел и зашатался.

— Буэ… буэ… — только и говорил он. Что-то липкое текло по его подбородку, взгляд остекленел.

Пленные "оппозиционеры" вывалились из кузова и поползли в разные стороны. Идти ни у кого не было сил.

Через три с половиной часа, а именно столько потребовалось мойдодырам, чтобы дать всем пизды, отмыть и кое-как отогнать зловоние, ибо смрад был такой силы, что представлял собой квинтэссенцию морга, набитого трупами вперемешку с дурианами, в котором отключили электричество пару недель назад, группу из шести человек поместили в дезинфицирующий бокс под неусыпное око большого брата.

Ублеванные комбинезоны и обувь сменили, волглые пакли подсыхали, лысая балда мятого блестела отполированным серебром. Сотрудники класса D томились в ожидании допуска к объекту SCP-1084.

— И чо сидим, нахуй? — спросил бычара. Чо терь делать-то? — на его мрачной физиономии виднелась борьба мыслей.

— Спроси у засранки, — окрысилась Франсуаза и очень нехорошо посмотрела на Раду.

— Блядство! — трясся юнец. — Ёбаное в рот блядство! — чуть не плача скулил он.

— Слы, ты нам всю малину обосрала… в прямом смысле, — хмыкнул бугарь, и чуханы из медсанчасти принялись чмырить наркоманку.

Какую конкретно малину обосрала Рада — она не знала, но сей конфуз был слишком постыден, от того еще совестнее было выслушивать бурый понос, ниагарой изливавшийся на нее от каких-то мудней. Хотелось съежиться и исчезнуть. Рада готова была провалиться сквозь пол и все этажи, кабы таковые под ней имелись. Если бы до нее так доёбывались клиенты, она их давно послала бы. Но сейчас ее окружали опасные ушлепки, а будущее было не то, что туманным, его не представлялось вовсе. Утешало одно — отходняк немного отпустил, мерзкий ебучий лед во всем теле растаял, а кипящая лава в жерле улеглась. Однако, все равно, где-то там, в анорексичных недрах, курилось предчувствие, что это лишь коварное затишье перед очередной бурей.

Сквозь большое окно Радислава вдруг заметила охранника, который вошел в смежное помещение и вяло плюхнулся в кресло, что-то там разглядывая на экранах мониторов. Она подскочила и отчаянно замолотила ладонями по стеклу:

— Тащ майор, тащ майор! — заверещала девица.

К ней лениво обернулся усатый дядька с седыми висками и равнодушным, видевшим многое, лицом. Он уныло мазнул по ней взглядом, очень нехотя встал и приоткрыл маленькое оконце, похожее на форточку в советских хрущевках:

— Тебе чего? — спросил мужик, брезгливо оглядывая проститутку.

— Помогите мне! — сказала Рада.

— С какой стати?

— Но как же?! Мне тут не место!

— А рожа твоя говорит об обратном, — спокойно ответил усач. Та действительно выглядела, как говно.

— Свяжитесь с начальством!

— И не подумаю.

— Меня подставили! Я ни в чем не виновата! Я ничего не сделала! — вопила Рада.

— Что за детский сад? — усмехнулся "тащ майор". — Некогда мне в бирюльки играть.

— Вы сатрапы! Подчиняетесь Путину!

— Не надо валить на Путина то, что ты такая дура, — гаркнул охранник. — Оказалась здесь — значит ты самая настоящая дура и в этом виновата сама, а не Путин! Лишь бы на кого свалить, — почесав в затылке, добавил он. — А потом просто свалить туда, где сраный фрейдизм, феминизм, веганизм, онанизм, Сартр, голливуд, рок-н-ролл, грета, гага и маск, — все больше свирепел мужик. — Конечно, ведь у русских что? Фильмы срань, попса буээ, ни комиксов, ни аниме, ни модных книг, ни ярких новых учений. Лишь христианские ценности, Зыкина, ВАЗ, ГАЗ, УАЗ, да запрет гей-пропаганды. И то, что злой дядька Путин не стал развивать бедных несчастных трансгендеров и веганских лесбосепаратисток, а прокачал только ядерное оружие, энергетику, сельское хозяйство и тут, под полярной звездой, в обнимку с медведем, жующим бублик, вакцину от короны разрабатывает — так это скукота, тоска зеленая. Тьфу на тебя! Богу иди помолись что ли, о прожитой жизни задумайся, немного тебе осталось.

— Как это немного?! А сколько? Я напишу в Гаагский трибунал! — пискнула Рада с последней надеждой в голосе.

— И в Спортлото копию не забудь. А сейчас — пшла отсюда, лопнуло мое терпение, — процедил усач, с раздражением закрыл кормушку, вернулся за стол и на громкую выкрутил ручку приемника, отыскав на волнах Радио "Тапок". Из колонки полился гимн России в попсовой обработке.

Лопнуло в этот момент и что-то внутри Рады. Несправедливость мира, с разбегу, рифленой подошвой ударила ее под дых. Вселенная вокруг словно бы вскипела и вылилась на девицу обжигающим водопадом. Рада отшатнулась от окна. Ее перекосило. Горькая обида, чувство гадливости, безысходность — перемешивались с перевариванием едкого монолога, упавшего на нее, точно глухой подземный гул. Проститутка зарыдала.

От мощного рева из правой ноздри у нее вылетела большая сопля и теперь болталась между губ на тонкой ниточке. Слезы брызгали, как вода из наполненного до краев гондона. Да она и сама чувствовала себя такой — наполнили водой и сбросили с крыши, а он упал, лопнул, разбрызгался. Вот так же рухнули и все Радины надежды на восстановление справедливости в кровавых путинских застенках.

— Глупая кура! Ты не в казематах, перед судом, — заговорила страшная, как черт, бабища.

— А где же я? — выдувая ноздрями сопливые пузыри, хлюпала Рада.

— Хм, — задумалась анархистка. — Чтобы ты понимала, по сравнению с ЭТИМ, любые заведения пенитенциарной системы — сука, курорт. Там тебя ну призакроют малость, поебут чуток по распорядку и делай, что хочешь. Хочешь — книжки читай, хочешь — ящик смотри. Монополька, интеллектуальные игры, кубик-рубик — за хорошее поведение. Прогулки во дворе. Но если ты здесь, в этом, сука, гнусном узилище — это значит у тебя бооольшие проблемы, которые уже не разрешит никто.

— П-психушка? — робко заикнулась девица. Сейчас ей уже казалось это наименьшим из зол и наилучшим из вариантов.

— Гребаный экибастос, Октябрина! Разжуй козе — по чем баян! — нервно взвизгнул юнец, отрывая башку от трясущихся рук.

И Октябрина, вобрав в себя почти весь прилегающий к ней воздух, принялась, как можно яснее, рассказывать про всю ту неведомую хуйню, что творилась в остроге Российского Фонда SCP. Ну как всю? Известна ей была лишь крохотная верхушка огромного, просто циклопического, мать его, айсберга.

— Это совсем дебильной надо быть, чтобы в твою шнягу поверить! — сквозь нюни возмутилась Рада. — Что за голюмы? Какие людоеды? Какой еще мясной цирк?

— Вся моя шняга — чистой воды истина, — не дрогнув ебалом, говорила Октябрина.

— С чего мне тебе верить? Где гарантия того, что ты не пиздишь?

— Усы, лапы и хвост — вот моя, сука, гарантия, — проворчала тетка и живо задрала левый рукав робы. На коже довольно мерзкой волосатой руки отчетливо виднелся кусь взрослого человека. — Этот хмырь не терпит глютен. Сука, аллергия у него. А еще кислое, острое, соленое… Все в натуральном виде должно быть. В прошлый раз, гад сожрал Гошу. Нашего Гошу, — и бабища, вдруг, пустила скупую, но искреннюю слезу. — А знаешь, какой он был? Знаешь? Гоша был бард! — шмыгнула носом Октябрина. — Когда он брал первый аккорд, тут же начиналось такое!! И пел-то вроде бы про любовь, горы, цветы, как и все остальные. Но как! Хрипел, сука, божественно! Колошматил по струнам так, что те лопались...

Пока дочь революции ныряла в розовый кисель ностальжи, бычара не стесняясь дам стал ссать, целясь в карикатурно маленькое подвесное очко унитаза. Здесь и везде — вообще все было довольно странных пропорций и размеров. Он ссал и думал: если бы на такой толчок присела Франсуаза, то сломала бы его к херам и обрушила бы заодно с половину стены. Прецеденты бывали. Как мог он прицеливался, но попробуй тут! Моча текла из пострадавшего в замесе члена, как вода из душевой лейки. Вроде и не специально, но он умудрился обоссать весь кафель в радиусе полутора метров, включая себя.

Все это безобразие по камере прищелкнул "тащ майор", который с отборным матом влетел в бокс и, подкрепив свою нетривиальную речь увесистой дулей, запустил смятой от жесткого недосыпа банкой Ягуара в нашкодившего зэка. Еще бы! Недельная вахта почти сдана, уже и конец виден, и домашняя стряпня мерещится, и жаркая баня на горизонте, и сиськи на ложе, и там же пизда, а тут говнюков этих подвезли. Обычно, по одному звонку с мобилы сразу к объекту, а тут на тебе: пизда накрылась медным тазом.

Как только страсти улеглись и дверь за охранником с лязгом захлопнулась, бугарь вдруг приосанился и посмотрел на всех выпученными глазами. Ясно было, что его посетила какая-то идея. Он поднял с обоссанного пола банку, чуть пообтер ее об убитого горем юнца, и потряс для понимания оставшегося содержимого. Его оказалось достаточно для того, чтобы груда мышц гыгыкнула и стала лукаво пучить глаза на мятого. Мятый существенно покраснел.

— Не бздо, братва, я кое-чо придумал, — сообщил узникам гигант мысли.

В воздухе сразу как-будто завитала некая ментально-астральная охинея, и эти посылаемые бородатым громилой сигналы начали перехватывать все, кроме Рады. Чуваки, точно сговорившись, один за другим стали подозрительно молча отворачиваться к стене, прятать глаза в подмышку и принимать самые прозаичные позы типа "я тут ни при чем".

А бычара уже вертел Ягуаром перед носом мятого и допытывал:

— Ну, как? Наша ты — очень темная лошадка, хватит этого?

— Шо? Не знаю, — сконфузился мятый, извиваясь, как червяк на крючке.

— Знаешь, падла, все ты знаешь! Сам говорил, что ОНИ трезвенники.

— В этой банке от силы пара глотков, да и градус маловат.

— А если получится? Чо те стоит?

— Ну не знаю, мнится мне — не прокатит.

— Мнится ему, ёпта! Ща узнаем! Нам только терь нужен Айвенго, блять! — и бугарь, прищурясь, как фашист перед расстрелом, оглядел присутствующих. — Ну, чо, кто тут сраный коперфильд, нах? Кто решится достать зайца из шляпы? — спросил он спины пленников.

— Что? Что? — перепугано и трусливо заквохтал юнец. Я не смогу, я — пас.

— Сволота! Ну и сиди себе в углу, пипирку дергай. А принцессы и шампанское пусть другим достаются — отважным, блять. Мошт ты отважный? — бычара соскользнул с прыщавой морды юнца на заросшее салом лицо лизбиянки.

— А чо сразу я? — нервно забулькала горлом толстуха.

— Ты что, еблан, что ли? Ты понимаешь, к чему это может привести? — вякнула скептически настроенная Октябрина, как только прицел задел и ее.

— Пускай приводит! Это отличный вариан! Наш туз, можно сказать! И знаешь почему? Потому, что ЭТО, блять, последний вариант! Или мы все сдохнем!

Повисло молчание. Все напряглись.

— Ку-ку! — неожиданно раздалось около Рады. Девица пришла в себя и увидела, что возле нее возник бородач.

— Ну, а ты?

— Я? — слабым голосом пролепетала Рада.

— Ты! Ничего не хочешь сказать?

— Неет…

— Давай я те кое-чо разъясню, ципа. Это ведь ты все запорола так? Согласна со мной? — попытался выяснить он.

— Как бы… я… но... , — неуверенно блеяла Радислава с предчувствием какой-то катастрофической хуйни, в которую очередной раз влипает вот прямо сейчас.

— Значит, ты же все и исправишь, да, киса? — бычара почти вплотную подошел к сидящей на скамье проститутке и подло улыбнулся.

— Наверное… — полушепотом, нерешительно ответила девица.

— Красава! Вот и победитель!

Во рту у Рады стало кисло. Она никогда не одерживала побед, а если все-таки побеждала, то об этих победах тошно было вспоминать. В таких случаях обычно происходило какое-нибудь дерьмо. Оно и случилось.

— Чож, чувилы, если кто настроен сегодня перевариться у пидора в брюхе — пожэ, но мы с девчушкой-пердушкой пас, да, зая?

-Даа, — растягивая звуки точно надоевшую жвачку, еще более нерешительно ответила Радислава, смущенная новым позывным. Однако, уверенный настрой гнилозубого все же придавал сил и рождал надежду — ту самую тварь, которая всегда вроде бы умирает последней, да никак не помрет!

— А что надо делать? — помявшись, спросила, наконец, девица. Может все не так уж и стремно, как ей кажется?

— Значит так, объясняю популярно: ты в перетягивание каната играла?

— Угу, — буркнула Рада.

— Ну, ништяк! — скользким блатным смешком хихикнул бугарь. — Ща будет примерно то же самое. По моей команде схватишь и будешь тянуть на себя, усекла?

— Угу. А за что хватать-то?

— Погоди. Главное — тянуть медленно, не резко, усекла?

— Угу, — вдумчиво ответила Радислава.

— И запомни: это твой последний-распоследний шанс, киса. Он будет прямо у тебя в руках, не просри, лады?

— Лады.

— Ну, блять, погнали, — и с этими словами бычара аккуратно, не теряя ни капли драгоценного бухла, влил в пасть мятого остатки из обслюнявленной усачем банки Ягуара.

Через четверть часа мятый ойкнул и согнулся под прямым углом.

— Кажись пошел, шевелится, — натужно возвестил он и, оголив зад, быстро улегся животом на скамью. Бородач подвел стеклянеющую Раду к голой жопе и скомандовал занять выжидательную позицию. Девица смотрела на приплюснутые яйца и отвратную пятую точку, а в голову вгрызалось кошмарное осознание происходящего. В мозгах заклокотали темные мысли. Внутри обрушивалось цунами отчаяния. Ее заштормило паникой: "Бежать! Немедленно бежать! Хоть через унитазное очко. Но не смотреть на это дерьмо!". Только Радислава оцепенела, она приросла к полу, словно пустила корни.

— Не дрефь… соберись в кучу… жди… готовься хватать… — руководил парадом бычара. — Еще несколько секунд... и...

Секунды тянулись как медовые сопли. "Не слушай его! — кричал внутренний голос. — Чё он хочет? Чё ему надо? Неважно! Откажись! Он не имеет права тебя заставлять!" Раде казалось, что из головы ее сейчас посыплются искры — такое в ней было перенапряжение и ожидание неизвестно чего.

— Ползет, — застонал лысый мужик. — Вот он, чую его. Сейчас вынырнет!

... И из жопы мятого показалась гуманоидная башка солитера.

Вот тут, дорогие друзья, для полноты понимания сего безумия, я чуть отступлю от повествования и расскажу вам немного о мятом. А нещадно помяла его нелегкая и тернистая судьба непризнанного гения, коим он себя мнил.

Вениамин Соломонович Дозербот, в юношестве просто Веня, внешне напоминал обычного человека, был нетривиален и сер, немного суховат и в очках. В классе слыл эрудитом и пользовался некоторым спросом у двоечников. И только.

Он мог бы иметь много друзей, мог бы завести девушку. У него определенно было ай-кью, он считал себя интеллигентным, однако чрезмерное самолюбие и корыстность, дотошность к мелочам и нудность перемноженные на излишнюю болтливость отталкивали даже задротов. За это он получил кличку — Веня-сухогруз.

Но помимо выше сказанного, была у Вениамина одна необычная страсть, которая резко отличала его и делала практически инопланетным резидентом в глазах остальных: Веня любил червей. Нет, не тех, что в теплый летний дождь вылезают из душистой землицы на свет божий, а тех, чьей главной питательной почвой было говно, а средой обитания — живой, пульсирующий организм. Должно быть, эта любовь была обусловлена его гадливым внутренним мирком, окунаться в который никто не желал, считая, что ходить по канализационным трубам и то приятнее.

По началу это пристрастие еще кое-как держалось в тайне, но солитера в кишках не утаишь, и в старших классах увлечение Вени выползло на суд школьной общественности. Однако, на удивление, его не побили, когда узнали. Извилистая тема вызывала рвотное отторжение. Никто не хотел марать руки. Веню попросту стали обходить стороной. И его в общем-то это устраивало. Ибо как социум отвергал Веню, так и он сам не стремился принять его устои. Ни один закон мироустройства не находил у него поддержки. Он горячо одобрял все, что было запрещено и порицалось. Никакого компромисса между ним и социумом не существовало.

А вот черви Веню завораживали. Он часами рассматривал обилие их замаринованных трупиков в Ленинградском Зоологическом Музее РАН. Со страниц научных журналов соскребал любую информацию, толстым слоем намазывая на свои пытливые извилины, и лелеял тщеславную мечту совершить однажды какое-нибудь выдающееся открытие. Так, довольно рано, но твердо, Вениамин определился с призванием и решил поступать в МГУ на биологический. Он горел стать гельминтологом, ибо знал о гельминтах все!

Предвкушая плавать в супе из единомышленников, Веня прорвался-таки в Москву. Но научное сообщество таких же маниакальных сподвижников встретило его одним единственным своим членом в кислом лице зав кафедрой гельминтологии, который как-то с первых же дней высосал из Вени весь боевой дух, тактично вскрыв горькую правду о нахер никому не нужности.

Только Вениамин не сдался. Ибо как же так?! Создала их для чего-то природа! Неужели нет в этом никакой идеи гармонии и замысла? Что они просто так живут сами по себе за счет других организмов? Тут, конечно, параллель с нами, людьми напрашивается. Но это уже совсем другая история.

До боли в зубах, курс за курсом, он вгрызался в тот самый гранит, выпыживая из своих нежно-розовых мозгов разные склизкие идеи. Но все было не то. Алтарь науки задымился, когда в общежитие к нему подселили какого-то тучного индуса-программиста с дичайшим именем Дхарнунахалам Муруганантхама. И вот этот товарищ (не будем больше называть его по имени), еле умещавшийся на казенной скрипучей койке, сам того не ведая, подарил Вениамину билет на стремительный сапсан невпиздного везения до станции подлинного величия. Довольный, Веня уже потирал руки.

После более плотного знакомства с индийским ценителем холодца и винегрета, сельди под шубой, голубцов и дранников — этим заморским принцем с огромной русской душой и очень лишним весом — Веня уже знал, что откроет. Это будет тщательно подобранный коктейль из глистов для похудания. И гастрономического наркомана он рассматривал, как полигон, как большущий плацдарм для своих чудовищных научных исследований.

Однако не сказать, чтобы мысль была особо новая. Она и заведующему кафедрой в бытность свою, конечно же, приходила в голову. Но доцент тупил, боялся нарушить правила. Он ходил по кабинетам с проектом испытаний новой методики худения на преступниках, приговоренных к пожизненному заключению. Да никто из чиновников не хотел подписываться под этим якобы садистским проектом. Веня же придерживался более прогрессивных взглядов.

Многие готовы душу продать за возможность сбросить вес. Эти люди нуждаются в Венином открытии! Они лучше проглотят яйца правильных глистов в сахарных капсулах и лишатся жира быстро и гарантированно, чем будут изнурять себя гнусным спортом, кошмарными диетами, невыносимыми режимами питания. Благодаря Вениамину Дозерботу люди смогут жрать и не толстеть. А это — великое открытие и заслуженная Нобелевская премия!

Веню перло от собственной гениальности. Ведь у него уже созрел тайный план — стащить из лаборатории несколько экземпляров и украдкой угостить кулинарного обжору чем-нибудь с тщательно подобранными яйцами гельминтов. Соображения морали его не останавливали. Научный прогресс всегда тормозят нелепые, давно отмершие, но все равно непреодолимые препятствия в виде традиционной морали. А любое открытие, особенно великое, нуждается в смелых экспериментах и от того наука — аморальна. Если бы средневековые доктора не воровали чумные трупы, человечество, может быть, до сих пор прикладывало капусные листы и подорожники.

Но что-то пошло не так. Сразу после, индус подозрительно быстро сник.

"Может окрошка этого русского все-таки оказалась сильнее его индийского желудка и организм просто не выдержал натиска космического сумбура овощей, залитых кефиром и минералкой?" — гадал представитель страны пряностей. "Предупреждали же знакомые, обещая многоразовый инфаркт по количеству вариантов заливки. А может это и есть то оружие икс, о котором пестрят мировые новостные издания? Та самая ебучая багровая кнопка, которой эти русские пугают всех и вся".

В скором времени индус прочувствовал все сюжетные повороты картины под названием "Красная империя наносит ответный удар". Будто капитан звёздного разрушителя, попавшего в притяжение сверхновой супер звезды, его мощности не хватало, чтобы покинуть её гравитационное поле, и все что оставалось несчастному — приникнуть к иллюминатору и смотреть, как сгорает его корабль в лучах беспощадной окрошечной радиации. Ему казалось, будто настал день искупления всех грехов. Это нечто из ада почти неделю заставляло программиста обнимался с ненасытным унитазом, а дальше…

Жуткая история открылась примерно через месяц в столичном морге, после вскрытия тела индуса, в котором обнаружился целый паноптикум нечисти. Детали просочились в прессу. В университет даже приходил чертюга-журналист, как от ладана шарахавшийся от червячной кафедры.

Руководство факультета всячески заискивало перед ним, рассказывало о важности гельминтологии, о грантах от государства, короче, как могло пыталось замять инцидент и отмазать незадачливого студента. Но все слова в итоге были извращены цепным псом демократии и начинены совершенно другим смыслом. А вышедшая следом мерзкая статья под заголовком "Подноготная Кремлевского проекта по заражению врагов СССР гельминтами", очернившая биофак МГУ, вынудила университет откреститься от Вени и сдать его с потрохами, навесив впридачу многократные кражи червяков из лаборатории.

Правда крысил сам зав кафедрой и барыжил ими на черном рынке, не боясь переть против жерновов системы. Из-под полы он продавал отборных, роскошных гельминтов. Глистов покупали, как чернобыльские яблоки — кто тёще, кто мужу, кто начальнику. Светоч отечественной науки не вдавался в подробности. Он проворачивал хорошие сделки. И даже неплохо так разбогател. Но запас редких червяков уже давно истощился, объясняться с ректоратом и просить деньги на новую закупку было как-то сыкотно, а тут очень вовремя подъехал доктор смерть со своим чумным проектом.

Так экспериментатору-отравителю Вениамину Дозерботу впаяли дохуя и больше. Это было полное фиаско. Это был конец еще даже не начавшейся карьеры.

"Меня кинули, — после вынесения приговора признался себе Веня. — А проект-то был отличный, только требовал доработки. Но зря они со мной так. Нельзя обижать гельминтологов. Все теперь пожалеют об этом! Мва-ха-ха-ха!" — злорадствовал сумрачный гений, запивая едкую, тяжелую обиду, разъедавшую душу, и припасенное яйцо глиста в сартире Мосгорсуда перед тем, как его и без того тернистый жизненный путь вот-вот должен был обрасти заборами и оградами с колючей проволокой. Свои изыскания, во что бы то ни стало, Веня решил продолжить в застенках далекой Сургутской колонии, где за антигуманные опыты над сокамерниками пикирующего кукушкой Дозербота впоследствии подарили Российскому отделению SCP.