Кому нужнее? (джен)

В канун Нового года в дежурной больнице уездного города N было необычайно тихо.

Даже в приёмном отделении, где в будний день обычно было не протолкнуться в такой час, а было уже около шести вечера, лениво мигали люминесцентные лампы и жужжала вентиляция. Из живых людей была лишь только санитарка Михайловна, повидавшая всякое в этой жизни пенсионерка, которая активно работала шваброй, воспользовавшись «затишьем перед бурей», как она называла подобные часы. А ещё она недовольно косилась в сторону процедурной, где гремели два её подопечных, тоже санитара, — Вовка и Димон — студенты второго курса, зелёные и беззаботные, ещё только-только собиравшиеся сдавать свой первый серьёзный экзамен на пути врача — анат.

Тишина умиротворяла. Михайловна, познав житейскую мудрость за многолетний стаж работы в городской больнице, наслаждалась этой тишиной. Тишина для неё была подобна музыке, которую та не очень любила, ведь в последнее время по радио крутили всякую модную чепуху. То ли дело тридцать лет назад!.. Да и праздничное настроение смогло просочиться даже сквозь замшелую корку уставшей пенсионерки, и задорные огоньки гирлянды на невысокой ёлке в углу, казалось, мигали в такт навязчивой мелодии из кинофильма «Летучая мышь», которую Михайловна бормотала себе под нос. А мягкий пушистый новогодний снег тихо стелился на подоконник и лип к окнам, скрывая от всего окружающего мира городскую больницу, в которой в канун праздника осталось не так уж и много людей.

На снег за окном смотрел из своего кабинета и один из дежуривших хирургов-травматологов — Алексей Геннадьевич. Высокий, статный, размеренный, он был известен в узких кругах как доктор-джентльмен. Неторопливый, рассудительный, он всегда был обходителен с дамами и вежлив с коллегами мужского пола. Какой бы отчаянной на первый взгляд ни была ситуация, Алексей Геннадьевич никогда не терял голову, сохранял невозмутимость и сдержанность. Чего нельзя было сказать про его коллегу, который точно так же сидел в соседнем кабинете и пялился на свежевыпавший снег.

Александра Николаевича не зря прозвали «доктор-ураган». Он резко врывался в кабинеты и палаты, заставляя подскакивать всех: и коллег, и больных. Говорил он громко, отрывисто и быстро, и не всегда удавалось понять его слова, но даже по тембру голоса до людей доходила общая суть. «Оперируем!», «Сделаем!», «Ничего, ерунда!», «Жить будешь!». Он был решителен и скор на руку, однако, качество оказываемой помощи нисколько не страдало, пусть Александр Николаевич и не привык расшаркиваться перед людьми, за что его могли недолюбливать. И бог знает сколько лет наши два таких разных товарища недолюбливали друг друга.

Об этой истории если и говорили, то только шёпотом. Никому не хотелось потом спорить до хрипоты с «ураганом» или выслушивать пространные объяснения, почему вы не правы. Да и никто толком не знал правды, потому что Алексей Геннадьевич и Александр Николаевич были в больнице старожилами, работавшими почти сразу после университета, и весь персонал, даже главный врач, отдыхавший в такое время в кругу семьи, пришёл гораздо позже. Пожалуй, одна только Михайловна видела своими глазами зарождение конфликта двух товарищей, но она в такие щекотливые моменты всегда замолкала и искала способ уйти от темы. Но все знали, что Геннадьевич и Николаевич вместе не дежурят. Только вот в этот год больше было некому, так вышло.

— А все-таки, Михайловна, а почему Геннадьевич с Николаевичем с самого утра не разговаривают?.. Кто-то говорил, что они поругались когда-то? — ненароком поинтересовался Димон ещё в начале смены, но пожилая санитарка быстро остудила пыл молодого коллеги:

— Цыц! Ишь что удумал, о таком вслух говорить! Никто ни с кем не ругался, а кто говорит такое, тем язык надо вырвать с корнем. Иди вон лучше мусор собери из процедурки!

Димон, покосившись на кабинеты врачей, из которых с начала вечера так никто и не вышел, хотя такое случалось редко, пошёл выполнять поручение. А его друг в это время прохлаждался на свободной лавке и трескал мандарины, запах которых мигом разлетелся по всей больнице. И вот, когда, казалось, ночь совсем умолкла, а до боя курантов оставалось не так уж и много, мигание гирлянд на крыльце приёмного отделения разбавила мигалка скорой. Да не одной, а сразу трёх! И ещё три легковые машины одна за другой припарковались рядом в течение пятнадцати минут. Бывает же!

— А, едут окаянные, опять везут какого-нибудь непрофильного, а потом нашим светилам с ними возиться! — недовольно проворчала Михайловна, подняв голову в сторону окна. — Гремят своей светомузыкой!

Наверное, не стоит рассказывать читателю про непримиримое противостояние скорой помощи и работников приёмного отделения. В этой войне никогда не будет победителей и проигравших, как никогда не будет и конца, пока есть обе эти службы. Но в канун Нового года, однако, настроение у всех немного сглаживается, и «скоряки» уже не так уж и сердиты, сдавая больного «приёмнику», а хирурги не так уж и недовольны свалившейся на голову работе.

— Чой-то вы тут нам привезли, а, ироды? — вежливо поприветствовала Михайловна Санька, пожилого фельдшера скорой, но тот не обиделся ворчанию и весело выкрикнул:

— Ножевое! Принимайте, товарищи!

— Александр, позвольте спросить… а больной-то наш… где? — Из кабинета осторожно вышел Алексей Геннадьевич и внимательно осмотрел вестибюль, но каталки с больным так и не заметил, поэтому замешательство пожилого хирурга было обоснованным. И ещё больше оно возросло после фразы фельдшера:

— Так вон он, идёт!

— Как… с ножевым и идёт?..

Но как раз в этот момент в вестибюль приёмного отделения вошёл чуть подвыпивший мужчина средних лет в одном красном домашнем халате и красными щеками, которого вела под руку напарница Санька Юленька. А за ними, охая и причитая, бежала дородная женщина, у которой всё лицо было в слезах.

— Ой, как же так!.. Да я… да я же! Не хотела ж! У этого… язык же! На святое позарился! Скотина!.. Ох, миленький!..

— Попрошу тишины! — чуть повысив голос, воскликнул Алексей Геннадьевич, и гомон в приёмнике сразу смолк, как и замерли все присутствующие. А тот внимательно присмотрелся к пострадавшему и спросил: — И где же нож?

Вместо ответа мужичок развернулся и приспустил халат, и холодное оружие выглянуло из-под ткани, расположившись аккурат под левой лопаткой. Тонкие очки-половинки от небывалого потрясения съехали с лица видавшего всякое хирурга, даже Александр Николаевич присвистнул от такого зрелища, а наш пострадавший, повернувшись обратно, весело заявил:

— Так я это… упал!

— Врёт он всё, скотина, врёт! — заревела жена потерпевшего, выйдя из тени. — Это я его так, я! Борщ надо было доесть, негоже в Новый год со старой едой, да и до курантов ещё не скоро… а он, скотина такая, и давай жужжать, что я суп недосолила! А ведь всю неделю до этого ел за милу душу! Батюшки… я ж не специально!..

Алексей Геннадьевич авторитетно посмотрел на пострадавшего, который явно пребывал в мире праздника и веселья и не собирался оттуда выходить, затем на постаревшую от горя виновницу травмы, а после твёрдо заявил:

— Так, разберёмся. Лизонька, сообщите хирургам, чтобы немедленно готовили операционную!

Молодая медсестричка сразу ринулась к телефону, а Вовка и Димон многозначительно переглянулись, впервые увидев подобную травму. Нет, ножевое ранение они за полгода работы в приёмнике, конечно же, видели, но чтобы раненый сам зашёл на своих двоих… такого ещё не было. Но Михайловна не дала долго глазеть бездельникам и чуть не огрела их грязной тряпкой, и те скрылись в процедурной, пока Алексей Геннадьевич ждал хирургов с этажа и бегло ознакомился с сопровождающей документацией. И в этот момент в вестибюль влетела вторая скорая с каталкой.

Два молодых фельдшера в синих куртках и красных шапочках Санты на голове ввезли пожилого мужчину, прикрытого тонким одеялом. Этот болезный явно предназначался Александру Николаевичу, поскольку Алексей Геннадьевич был занят с «ножевым». И доктор-ураган, подскочив к бригаде, громко заявил:

— Так, что привезли?!

Но два парня лишь с молчаливой, полной загадок улыбкой протянули сопровождающие документы, и Александр Николаевич, нахмурившись, вчитался в бумагу.

— Перелом шейки бедра слева под вопросом. Обстоятельства травмы… пошёл в темноте в туалет, был сбит котом… Как это, «котом»?

Он непонимающе уставился сначала на коллег, потом на дедка, и тот, прокашлявшись, неуверенно протянул:

— Да я вот… спать собирался ложиться… много мне уже лет, не могу досидеть до полуночи… бабка померла, а с кем ещё мне ждать Новый год? — Понятнее не стало, и наш хирург продолжал хмуро смотреть на больного, отчего тот нервно затеребил одеяло.

— У вас там что, тигр дома живёт? Или… пума, тоже кот?!

— Да нет, Ванюша… кот дворовый… — смущённо пробормотал дедуля. — Я и не заметил его в темноте, он чёрненький… и он… упал я, в общем…

— Приму его, если только пришлёте фотографии кота, — обойдя каталку, заговорщически прошептал Александр Николаевич фельдшерам, и те, переглянувшись, важно кивнули.

— На вотсапе, Александр Николаевич, ждите на вотсапе… праздничную открытку.

— Договорились.

Короткое рукопожатие, и второй хирург ушёл в кабинет оформлять больного, а тем временем в вестибюль приёмного покоя, в котором покой только снился, поочерёдно образовались ещё пять человек, которым приходилось ждать своей очереди, ведь оба хирурга были заняты экстренными больными.

Михайловна неодобрительно посмотрела на грязь, стекавшую с уличной обуви на только что вымытый пол, но сердиться на людей в такой день было грех. Да и сварливой бабой выглядеть не хотелось. Поэтому она, оглядев намётанным глазом больных, украдкой усмехнулась и пошла менять воду в ведре. А тем временем очередь сама по себе начала распределять важность урона, ведь почти все пришли в приёмник одновременно.

— Мужчины, имейте совесть… пропустите даму! Не видите, рука! — возмущённо воскликнула истеричного вида женщина в домашнем махровом халате и с бигудями в тёмных волосах, явно предназначенных на вечер.

— А что ж дама с рукой-то сделала? — ехидно поинтересовался мужичок с пузом и красными щеками, у которого была треугольная дыра с обугленными краями в белоснежной рубашке, и казалось, что концы её до сих пор дымились. — Новый год же, дома сидеть надо!

— Так я дома и сидела! Пыль вытирала, а там в углу… паутина! Да такая огромная!

— И что? — недоумевал подожжёный мужичок, на что дама насупилась, важно выпрямилась и гордо заявила:

— И то. Я её стряхнуть пыталась, вот сейчас и сижу здесь с вами. А у меня ещё салаты недорезаны, мясо не приготовлено… меня надо обязательно пропустить вперёд, а то вся семья голодом в праздник останется!

— Так что ж они, без рук что ли? — проворчал второй мужчина, в домашнем костюме и испариной на лбу, который сосредоточенно сидел с краю и нервно ждал врача.

— Помолчите, пожалуйста, — нервозно ответила дама, тоже исподлобья посматривая то на один кабинет хирурга, то на другой. — Я первая приехала, между прочим. А вы были за мной! И что у вас за срочность такая, а?..

— Я… — начал было нахмуренный мужчина, да вдруг замолк и ещё больше свёл брови на переносице. — А, иди, старая кошёлка. Не успокоишься же!

— Э, нет, а я вот не согласен! — вмешался подожжёный, ещё не пропитавшись атмосферой рождественского всепрощения. — Мы с вами, дамочки, зашли одновременно аккурат за каталкой с дедулей, и первым пойду я, меня тоже семья ждёт дома! Кто шампанское будет открывать в полночь?!

— Сравнили тоже, шампанское — и целый стол! — фыркнула дама, а её ноздри так и начали раздуваться от гнева. — Вы можете прийти за десять минут до полуночи и открыть эту несчастную бутылку! А мясо так быстро не приготовить!

— Да что ж вы разорались так? — недовольно огрызнулся нахмуренный, чуть сменив позу, так как сидеть ему было явно неудобно. — Кабинета два!

— И что, ты нас обоих пропустишь? — недоверчиво хмыкнул обожжёный, но нахмуренный сразу встал в позу, несмотря на то что сидел.

— Я пропущу вас двоих?! Я согласился пропустить эту истеричку, потому что от её визгов здесь сидеть совсем невыносимо! А ты сам как-нибудь разбирайся, за кем пойдёшь, за мной или за ней…

— Истеричка? Визгов?! — повысив голос на две октавы, прокричала женщина, и мужчины вокруг, даже полуглухой дедок, недовольно скривились. А обожжёный заревел следом:

— Да я вообще могу пройти вперёд вас обоих, тоже мне тут нашлись страдальцы! У этой рука, у тебя вообще непонятно что! А у меня вот — ожог! Да и на каком месте! Мне ко врачу нужнее!

— Да с чего ты взял, что тебе первее всех надо?! — взревел нахмуренный, резко вскочив со скамейки, и сразу сморщился будто бы от невыносимой боли. — Если тебе не видно — это не значит, что ничего нет!

— Дак расскажи всем, что у тебя болит, — гаденько выкрикнул обожжёный, тоже вскочив на ноги. — Мы тебя и пропустим, если сильно надо будет!

Нахмуренный ещё больше нахмурился, если такое было вообще возможно, и вдруг ловко подскочил к небольшому участку стены меж двух кабинетов, заблокировав вход в оба, и занял оборонительную стойку. Обожжёный сразу же предостерегающе зарычал, выхватил из близлежащего ведра швабру, оставленную нерадивыми студентами, и перехватил её на манер копья, очень грязного, надо сказать. Дама тоже не осталась в стороне: приметив рядом бесхозный пакет с мандаринами, она схватила сразу несколько наподобие гранат, и даже занесла руку, а её правый глаз превратился в снайперский прицел.

Обстановка накалилась до предела. Казалось, ещё немного — и начнётся битва за первое место в очереди, и пострадавшие с травмами могли необдуманно увеличить количество этих самых травм, усугубив своё же состояние. И вдруг в вестибюль приёмного покоя вернулся Алексей Геннадьевич.

— Что это здесь происходит? — строго вопросил он, так как и ему никак нельзя было зайти в свой же кабинет, и трое зачинщиков перепалки вдруг мигом потеряли азарт, съёжившись под воздействием незыблемого авторитета пожилого врача. — Что это вы здесь устроили, господа? Здесь приёмный покой, а не базарная площадь!

Запал битвы масштаба ледового побоища испарился без следа, и дама в сопровождении своих противников сразу же отступился от занятой стратегической позиции.

— Безобразие! — продолжал возмущаться Алексей Геннадьевич, а тем самым в свой кабинет ловко юркнул и Александр Николаевич, решив не вмешиваться в драку. — И это называется люди с травмами?.. Да ещё сильно подумать надо, так уж вы нуждаетесь в помощи врача, если так себя ведёте!

Дама уже собралась возмущаться, но мудрая Михайловна, вовремя материализовавшись с ведром аккурат у сверкавшей огнями небольшой ёлки, ласково обратилась к мужчине с дыркой на животе, решив закрепить отвлекающий манёвр Алексея геннадьевича.

— Милок, а кто ж тебя поджёг-то, а? Тоже, поди, жена?..

— Да не!.. — махнул рукой обожжёный, неожиданно доброжелательно улыбнувшись Михайловне. — Жена у меня хорошая, вон, дома хлопочет, чтобы праздник встретить всей семьёй… Это я, непутёвый, хотел Светочке хлопот меньше сделать, надел рубашку мятую, а потом заметил, да и решил погладить… на себе. Вот и обжёгся. Живу рядом, ребят со скорой дёргать не хотелось… Мне вон соседка укольчик обезболивающий сделала, она медсестра у нас, да сюда отправила, чтобы врачи посмотрели… жжёт, зараза, но ничего… главное — до курантов домой уйти! А ты дед, зачем сюда пришёл?..

— Ась?.. — отозвался дед, которому было даже больше лет, чем тому, которого «сбил кот».

В старом коричневом тулупе и шапке-ушанке, он вежливо сидел с краю, как истинный советский гражданин, не привыкший жаловаться ни на что. Только вот на одной ноге, замотанной в какие-то тряпки, виднелась ручка отвёртки, а по полу вперемешку с подтаявшим грязным снегом растекалась кровь. Михайловна, заметив это, зацокала языком да тихонечко подозвала к себе Димку, чтобы тот пробрался в один из кабинетов и сообщил о кровавой ране. Да, это вам кажется, что вы занимаете очередь, но на самом деле это Михайловна решает, кто пройдёт дальше и куда. Только так.

— Что у тебя с ногой, дедушка?! — громче прокричал подгорелый, и дед, ещё несколько секунд уставившись на мужичка, похлопал глазами и выдохнул:

— Да я… это… нога у меня… ненастоящая! На фронте потерял, мальчишкой был. А к внучку гости пришли праздновать, вдвоём мы живём. Да я и решил молодёжи фокус показать… выпил немного, каюсь…

В очереди, ещё совсем недолгое время назад горевшей праведным гневом, воцарилась идеальная тишина. Даже Димка выглянул из кабинета Алексея Геннадьевича и принялся греть уши. А дед, сняв шапку, тяжело вздохнул.

— Обычно я как… воткну отвёртку в ногу и хоть бы хны, а у них, зелёных, глаза по пять копеек становятся…

— Так а кровь-то откуда, дед? — чуть слышно протянул Вовка, делавший вид, что протирает пыль неподалёку, и дед снова вздохнул и протянул:

— Так я это… старый уже… помню, что в ноге деревяшка… да вот в какой именно — забыл!

Невольно поднялся самый настоящий смех, а гнев и боль будто бы смыло антисептиком.

— Ну ты, дед, даёшь! — воскликнул обожённый утюгом, громче всех сотрясаясь от смеха, то и дело придерживая рукой повязку на животе. — Вот анекдот, нарочно не придумаешь! Иди вперёд, раз такое дело. Старость надо уважать.

Даже истеричная дама улыбнулась и кивнула, соглашаясь с таким положением дел, а дед с отвёрткой так и сидел, смущённый… не привык он вперёд других лезть. Не дело это. Не так его учили.

— Да-да, проходите, мы… подождём, — проговорила дама, пересев к обожженному поближе. — И вы, мужчина, проходите, раз у вас что-то срочное, — обратилась она к нахмуренному, и у того даже чуть-чуть разгладились суровые морщинки на лбу. Нахмуренный благодарно кивнул и подсел чуть ближе к кабинету Александра Николаевича, а дама авторитетно осмотрела белую рубашку обожженного и запричитала: — Как же вы так могли, любезный, такую вещь испортили! Да и вообще, её не гладить надо, а отпаривать. От-па-ри-вать!

— Точно! — хлопнул себя по лбу обожженный. — Отпариватель! Он же есть, недавно покупал! Вот дурак!

— Да уж… — благосклонно вздохнула дама, а в это время оба доблестных врача освободились, передав пострадавших на этаж и в реанимацию, и в кабинеты юркнули дед и нахмуренный.

— А знаете, что… а приходите к нам в гости! — вдруг щедро предложил обожженный, и дама удивлённо на него уставилась. — Я ж тут недалеко живу… знаете, какое у меня жена делает мясо! А вы сами сказали, что рука, не успеете ничего… Вон там, девятый дом, второй подъезд!

— Так я там же живу, только в третьем!

— Так это судьба, значит! — широко улыбнулся обожженный, и казалось, даже ёлка за их спинами засветилась ярче. — Вадим!

— Мария.

Деда в скором времени подлатали и отпустили, хотя обожженный зазывал в гости и его. Нахмуренного отправили в операционную, и когда наша Михайловна подозвала к себе Вовчика, который был в это время у Александра Николаевича, то тот многозначительно протянул:

— Инородное тело в прямой кишке… «упал»…

Теперь всем стало понятно, почему на лице пострадавшего была написана такая мука, и многозначительные улыбки зажглись как ёлочная гирлянда.

— А знаете… мне вон Юленька рассказывала… у неё тоже был один такой… — начала заговорщически рассказывать Михайловна, и два её подопечных в купе с парочкой пострадавших принялись греть уши в такую морозную ночь. — Она тогда только-только на скорую устроилась… Вызвали её и молодую докторицу на вызов. Обе зелёные, воодушевлённые, а с ними дежурил Степаныч, так, на всякий. Так вот… приезжают они на вызов, а там… один молодец… нацепил на причинное место сушку.

— Врешь, старая! — воскликнул Вадим, но Михайловна важно надулась и замахала руками.

— Да чтоб мне умереть на этом месте, если так! Правда было, клянусь! Нацепить-то нацепил, делать видно было нечего, а снять уже не смог. Опухло всё там, покраснело, вот он и вызвал скорую. А Юлька-то, всего ничего работала, как увидела!.. Пилить они пытались, не получилось, засохла, видимо, сушка. Крутились, вертелись, никак не могли снять, а парнишке всё хуже и хуже становилось, больно!

— И что сделали? — потрясённо спросил Вовчик, ошивавшийся рядом. — Отрезали?..

— Типун тебе! — отмахнулась Михайловна. — Сразу видно, что ты, двоечник, физику в школе не учил. А вот Степаныч — учил!

Выдержав драматическую паузу для усиления эффекта сказанного, она неторопливо выдохнула и протянула:

— Послал он молодца в ванну отмокать, и всё. А вам, хирургам, только дай что отрежь!

В который раз по приёмнику прокатилась волна смеха, и пришла очередь Марии и Вадима, успевших познакомиться поближе, идти в кабинет за помощью. А от очереди остался один лишь человек, который под шумок проскользнул в вестибюль ещё вместе с ножевым и терпеливо ждал. Высокий, худой, строгий, нелюдимый… Он ни разу даже не улыбнулся, даже на байку Михайловны не улыбнулся! Вовчик и Димон его даже не заметили сначала, а вот Михайловна давно поглядывала, да страшно было подойти… Да и раз не возмущается, значит, и не срочно, так?..

Когда Вадим с Марией под руку (загипсованную) отправились домой к Вадиму праздновать Новый год, мужчина чёрной тенью скользнул к Алексею Геннадьевичу, придерживая левую руку. Пробыл он там недолго, затем был направлен в рентген-кабинет, а после с загипсованной рукой покинул приёмной отделение и скрылся в снежной завесе. А Михайловна, заметив Алексея Геннадьевича в вестибюле, аккуратно подошла к нему и тихо спросила:

— А что хоть с этим молчаливым было? Сидел целый час задумчивый такой…

— Сергей Антонович хотел порадовать своего кота, Валентина Михайловна, — с улыбкой и совершенно без злобы ответил он. — Показывал ему в честь праздника театр теней, да перестарался. — Вовчик и Димон сразу тихо засмеялись, и им прилетело вежливое: — Тихо, молодые люди, негоже… праздник ведь, и у животный тоже!

— А знаешь, Лёша, у меня сегодня тоже больной с котом был! — вмешался Александр Николаевич, выйдя из кабинета. — Сбил деда по дороге в туалет. Смотри, какой красавец… Ванечка.

Он достал из кармана хирургички телефон и открыл фото, на котором красовался упитанный, важный и гордый мейн-кун угольно-чёрного цвета.

— Господи помилуй, Александр! — удивился Алексей Геннадьевич, увидев фото «Ванечки». — Этот ж зверь запросто и растерзать может!

— Может! Меня вон Сергей Анатольевич попросил отвезти этого зверя в приют, перелом-то подтвердился, а одному коту не выжить… Пока никого нет, сбегаю, заодно от жены гостинцы возьму, дома сейчас хлопочет… Лёша, а не хочешь через часик чаю выпить… с пирогом!

— А давайте, Александр, — благосклонно улыбнулся Алексей Геннадьевич. — Больных нет, а как будут, я сам всех приму, не переживайте. И Ванечку к нам привозите. Нечего животному в такой день в приюте быть, сами справимся. Праздник ведь, он не только для людей. У людей вон семьи дома ждут, есть кому заботиться, переживать. А о Иване кто теперь позаботится? Животному-то всех нужнее забота человека, у него тем более и хозяина теперь нет!

— Широкая вы душа, Алексей Геннадьевич! — расплылся в улыбке Александр Николаевич, а затем быстро чмокнул Михайловну в щёку и побежал в кабинет, бросив: — Валентина Михайловна, красавица наша, с наступающим!

— Сорванец! — обиженно-кокетливо крикнула вдогонку она, а затем повернулась к флегматично улыбавшемуся коллеге. — Какой вы благородный, Алексей Геннадьевич. А за котиком-то и я могу присмотреть. Порода-то ловчая, а у нас в подвале мышей столько… я ему и тёплое место найду, и работу! Вы правы, негоже животину одну оставлять!

К счастью, до самого боя курантов пострадавших больше не было. Алексей Геннадьевич с Александром Николаевичем пили чай в ординаторской и вспоминали молодость, напрочь позабыв о старых обидах так же, как позабыл о своей ненастоящей конечности дед накануне. Ванечка спал на пледе на подоконнике, заботливо обласканный Михайловной и Вовчиком с Димоном, а по радио дублировалось поздравление президента, и в скором времени за окном начали громыхать салюты… но это уже совсем другая история.