Последний день Багрового Пика (гет)

Призраки водятся везде. Мы носим их с собой, куда бы ни отправились.

Джордж Мартин.

Черная закрытая карета остановилась всего в паре метров от назначенного места, и когда прекратился скрип массивных колес, уже несколько часов прокладывающих путь по свежевыпавшему снегу, Эдит наконец осмелилась поднять глаза, чтобы заглянуть в небольшое окошко пассажирской кабинки. Знакомый и ужасающий до холода в сердце, почти лишенный цвета пейзаж, представший перед ее глазами, вызывал совершенно неподходящее чувство тоски. Леди Кушин не знала, сколько времени смотрела на картину за окном, но очнулась только тогда, когда чья-то рука крепко сжала ее ладонь. Ощутив осторожное, но уверенное прикосновение, она встрепенулась, широко раскрыв глаза и тревожным взглядом посмотрев на сидевшего напротив мужчину.

— Все в порядке? Может, мне стоит пойти с тобой? — обеспокоенно осведомился тот, по-прежнему сжимая хрупкую руку и мысленно борясь с желанием не отпускать Эдит в это злосчастное место.

— Я… я просто задумалась, — запинаясь, тихо ответила та, спешно собирая подол платья и поправляя шляпку. — Все хорошо, Алан. Я должна пойти одна, — она чуть улыбнулась и, уже выходя из кареты, едва коснулась губами его щеки.

Все, чего она хотела сейчас — вновь столкнуться с собственным прошлым.

Странное чувство охватило Эдит, когда она покинула теплую и уютную карету, оставив Алана в одиноком ожидании. Тепло и забота мгновенно покинули ее, обнажив не затянувшуюся рану в душе. Зачем она пришла сюда сегодня? Ведь это была уже не первая ее попытка вновь посетить Багровый Пик. До ужаса гиблое место, никогда не отличавшееся теплотой и спокойствием, вновь звало и притягивало ее, как магнит.

Снег мягко хрустел под башмачками на аккуратной ножке. Раз, два, три… Эдит как в детстве считала шаги. Это было ее любимое развлечение, когда она, маленькая девочка, возвращалась с долгой дневной прогулки домой. Четыре, пять, шесть… Она почти бежала, нелепо перебирая ножками и крепко держа за руку свою гувернантку, мечтая поскорей попасть в кабинет отца, чтобы оказаться в его теплых объятьях. Семь, восемь… Главное, не оглядываться, не смотреть назад. Но там, за спиной, ее шаги на белоснежном снегу постепенно окрашивались сначала в розоватый, потом в смутно-красный и наконец — в багровый цвет.

Девять, десять… Она остановилась под аркой старых покосившихся ворот и, подняв голову вверх, все же смогла различить уже едва уловимую надпись «Аллердейл-Холл». Странно, но огромная земля, что окружала старинный замок Шарпов, укутанная снегом, совершенно не была белой. Наоборот, она горела ярко-багровым, словно тысяча ног ежедневно месила снег вплоть до самого крыльца осевшего замка. Впрочем, это было странно для всех, кроме Эдит. Она всегда была исключением.

Эдит крепче сжала папку оледеневшими пальцами. Утонченные перчатки не помогали, и пронизывающий ветер заставлял съеживаться под чувством нечеловеческого одиночества на этой пустынной земле. Но она приехала сюда совершенно не для того, чтобы мерзнуть на ветру в самый разгар снегопада. Переминаясь от холода с ноги на ногу, она посмотрела на дом и лишь теперь решилась произнести его заветное имя:

— Томас…

Порыв ветра сорвал с губ ее шепот и унес куда-то далеко, на самый край земли. Подождав секунду, она собралась с силами и произнесла уже громче:

— Томас Шарп!

Но и это не дало никакого результата.

«В конце концов все получится, как она предполагала, и ей придется…»

Оборвав свои размышления, Эдит сделала уверенный шаг вперед, за арку ворот, ведущих на землю родового поместья Шарпов. Оказавшись на залитой багровым снегом территории, она внимательно осмотрелась, разыскивая взглядом что-то, ведомое ей одной. Воспоминания волной захлестнули писательницу, и, сделав еще один шаг, она вновь дрожащим голосом произнесла его имя:

— Томас!

Но ответа не последовало.

В эту минуту Эдит вспомнила день, когда она сказала, что предпочла бы закончить свои дни как Мери Шелли — в статусе вдовы, а не старой девы. Едкое замечание стало пророческим, а предзнаменование, полученное в детстве, являло собой жестокое этому подтверждение. Она вспоминала то время как страшный сон, пробившийся в реальность и разрушивший ее представление о любви и счастье, однако подаривший жизнь ее первому напечатанному роману.

Внезапно скрежет и нечеловеческий вопль боли и ненависти разорвал тишину вокруг, вырвав из лабиринта ее собственных мыслей. В тот же момент бархатную кожу лица Эдит обожгло что-то холодное и режущее. Она попятилась, отступая и спотыкаясь, упала на снег прямо перед проклятыми воротами. Но стоило ей поднять глаза, как вопль раздался вновь. Перед ней стоял призрак Люсиль, тщетно пытавшийся выйти за ворота дома. Изуродованная обветшавшая фигура изгибалась и выворачивалась, не переставая кричать нечеловеческим голосом. Она пыталась дотянуться до Эдит, до ее живой плоти, схватить за подол платья, за что-нибудь, что дало бы хозяйке дома возможность уцепиться за нее и отомстить каким-либо способом. Но жгучая всепоглощающая ненависть в ее впалых потухших глазах уже не пугала Эдит.

— Я пришла не к тебе, — та спокойно встала на ноги, поднимая со снега слетевшую с головы шляпку.

Страх, что охватывал ранее при одном виде сестры ее мужа, теперь не волновал сердца. Да и самого сердца, казалось, не существовало и вовсе. Вместо него была зияющая кровоточащая рана. Мясо, истерзанное в клочья, как называла его она. По мнению Эдит, то, что стучало в ее груди, больше не могло и не имело права называться сердцем, а главное — не могло любить.

По этой причине внезапное появление обитательницы поместья не столь взволновало Эдит. Но Люсиль не успокаивалась, а только все больше приходила в ярость: даже после смерти она не находила покоя. Эдит равнодушно наблюдала за призраком и уже готова была признать, что ее затея не удалась. А ей так хотелось, чтобы именно он первым прочел ее новый роман. Роман о призраках. Ведь когда-то именно возлюбленный Томас в порыве гнева раскритиковал ее текст.

Эдит аккуратно смахнула снег с папки, раскрыв обложку и просматривая рукописные страницы. Роман был о той страшной истории, что ей удалось пережить и которую она переживала каждый день своей жизни. Роман о любви и смерти или бессмертии, поскольку души ушедших остались на земле, по какой-то причине не способные покинуть этот мир.

— Томас, пожалуйста… — не замечая ничего, она подняла глаза к небу, где танцевали снежинки.

По щеке скатилась слезинка и, упав, стала новым красным пятнышком на снегу у ее ног. Она уже хотела было развернуться, возвратиться к карете, признав, что Алан был прав, но что-то заставило обернуться и вновь посмотреть на поместье. На мгновение отведя взгляд от Люсиль, она, наконец, увидела его, стоявшего совсем рядом у ограды каменной изгороди.

И он улыбался. Да, улыбался. Ей не показалось!

Она бросилась к мужу, оказавшись в объятиях, которых не могло быть. Ветер утих, и снегопад закончился. По щекам лились слезы, но не сходившая с ее губ нежная улыбка говорила о том, что это слезы полного счастья.

— Я лишь хотела показать тебе… — Эдит бережно открыла папку, дрожащими руками доставая листы, исписанные аккуратным почерком. — Мой новый роман о призраках. Ты помнишь, помнишь? Томас, этот роман о нас, о тебе, ты понимаешь?

Она говорила горячо, сбиваясь и путая слова, но призрак лишь улыбался в ответ, едва кивая головой на ее восклицания. Томас Шарп наблюдал за ней с томящей сердце грустью, жалея только о том, что не способен чувствовать тепло ее кожи и дуновение ветра в ее волосах. Ни на секунду не отводя глаз, он внимательно смотрел на свою возлюбленную, ловя каждое слово. Здесь, на грани миров, он понимал, насколько в действительности хрупка жизнь Эдит и что ее солнечная и жизнерадостная красота испарилась. От прежней леди Шарп почти не осталось и следа, а равнодушная маска стала ее защитой от обоих миров. Все это была его вина.

— Вот, держи, — она протянула ему папку, вытирая рукавом пальто заплаканные глаза, всхлипывая, как ребенок, готовый разрыдаться до припадка истерии.

Осознание того, что ее возлюбленный имел теперь иную сущность, давило на нее со страшной силой. Сейчас она была способна бросить все и остаться с ним.

— И я... Я люблю тебя. Всегда, Томас Шарп, — прошептала Эдит одними губами, но резкий скрип колес кареты за спиной заставил ее вздрогнуть и обернуться.

Когда же писательница вновь перевела взгляд на поместье, призраки исчезли. Исчезла и папка с ее романом, и лишь несколько первых страниц, подхваченные ветром, парили в воздухе, летая над огромной территорией старинного поместья, как напоминание о чьем-то незримом присутствии.