Сумасшествие Евы (гет)

Ева мысленно стояла на вершине горы и следила за ветром. Далеко у горизонта он гнал легкую рябь по поверхности озера, слабея по мере приближения к ней.

В действительности же она находилась в просторной комнате, в компании других «отдыхающих».

Еве не хотелось плакать или что-то ощущать — был очередной сбор групповой терапии, а она просто молчала — и раз молчала, все решили, что она сошла с ума.

Еве в очередной раз навязчиво напоминал кто-то изнутри:

— Ах, это ты. Ты могла бы в следующий раз быть более пунктуальной?

Ева по-прежнему молчала, представляя, как стояла секунду назад, всматриваясь в горизонт, а затем отчаянно ринулась к краю обрыва. Какое-то мгновение это выглядело самоубийством: она мчалась к неминуемой смерти на камнях внизу. Но она-то знала, что это нечто большее, что она не свихнулась, а картинки в ее голове навязаны этой нудной медсестрой.

— Так, господа! Кто-нибудь хочет выступить сегодня? Ну, кто начнёт? Евочка! Может быть, ты хочешь принять участие в обсуждении? Тебе не кажется, что если ты расскажешь группе о себе, тебе будет легче? Мы от тебя ещё ничего не слышали.

Перед взором Евы возникла реальность, а вместе с ней и лицо медсестры, которая, судя по всему, заменяла лечащего врача.

Еве всегда было интересно: "А так вообще можно? Есть ли у этой сестры такие полномочия, и чем они ограничены, если вообще ограничены?"

До того, как Еву обнаружила социальная служба, она жила ничем не хуже прежнего, а может быть, даже лучше, поскольку дома ее никто и ни в чем не ограничивал. Когда ее нашли, у нее была рваная рана в области левой икры, но уже не свежей, сочащаяся кровь запеклась на ней жуткой черной коркой. Где и как она поранилась, так и осталось загадкой. Врачи сделали все, что смогли: вытянуть Еву из фантазий не сумели, а родным не сообщили. Под вопросом было и их существование.

— Не особо, нет каких-то аргументированных причин полагать, что мне будет легче, — проговорила Ева свою фразу, — я давно почувствовала смерть, еще в детстве, но, старея, вдруг перестала верить в нее. Сейчас у меня возникло ощущение будто я тяну за собой на веревках перистое облако, а вы всё сбили своими вопросами. И вообще, я боялась. Мама по телефону мне сказала:

— Вот видишь, смерть кружит рядом. Круг сужается.

— Как мне нравится это твое отношение, Ева, но у тебя нет мамы. Ты не могла говорить по телефону, его у нас попросту нет, — сказала Еве медицинская сестра.

— Я не хочу оставаться здесь.

— Иное невозможно. Как врач тебе поможет, если ты не хочешь ничего делать?

Вместо ответа Ева с тревогой уставилась на медсестру. До этой самой лечебницы она жила жизнью обычной женщины из города. Вот сейчас перед ней работал телевизор. Пол — под ногами...

Но порой на полу она лежала обнаженная — в компании Адольфа — и пол холодил ее разгоряченную спину. А иногда они вместе лежали на постели, свесив головы, и Ева вспоминала горный воздух, деревья в снегу и шум камней в реке.

А было ли это?

Наверное, следовало больше спать, а перед сном читать и постигать покой в отсутствии любви Адольфа, ибо он был мертв, а она жила.