Такая разная любовь (гет)

Примечания:

Рейтинг PG-13, приключения, элементы ангста, воспоминания и любимый хэд на немного меланхоличного (даже немножечко поломанного жизнью) полковника Жилина

Franz Gordon — A heart made of yarn для вдохновения

Полковник Жилин снова молился Сане, чтобы поскорее покинуть участок, но куда там! Казалось, что неугомонному Игорю Катамаранову были неведомы ни выходные, ни праздники. Более того, иногда рабочий прямо-таки нарывался на неприятности и ночь в камере. Куда же ему, безумному, деваться? Просто так сидеть дома и быть законопослушным гражданином скучно, видите ли.

А куда деваться Жилину? «Немного за тридцать», а все ходит бирюком. Вот когда у него последний раз была женщина? То-то же, и сбежала бы она явно не в последнюю очередь из-за работы полковника. Остались только бесконечные разборки с Катамарановым — то попытки его вразумить, то поймать, то посадить… Все не слава Сане с этим Игорем Натальевичем — одни проблемы. А что полковнику прикажете делать?

С каждым визитом домой Сергея не покидало стойкое ощущение, что старенькая родительская квартира стала чужой. Так, изредка прийти поспать пару часов, чтобы потом посидеть на кухне под кофе с сигаретой, а там опять — вся жизнь ведь в участке проходит. Жилин это понимал, но ничего сделать с собой не мог.

Эта ночь выдалась особенно сложной для полковника. В этот раз свои «пятнашечки» отсиживали уже трое — неизменный Игорь Натальевич и местная шайка, именованная «Багровым Фантомасом».

— Вот вас двое, а Фантомас один. Признавайтесь, голубчики, кого из вас оформлять как Фантомаса? — пробухтел Жилин, смерив взглядом музыкантов. — Молчишь, Шершанский? Ну и ладно. Какого лешего вы концерт на ночь глядя закатили, дурилы?

Яшка снова пытался отмолчаться, пока его патластый друг пытался выдать что-то вразумительное. Внимательно выслушав их сбивчивые оправдания, половину из которых составляли странные словечки, Жилин выдохнул и открыл слегка прикрытую дверь камеры.

— Так, все, свободны, голубчики. И чтобы больше никаких полночных концертов, а иначе я вас всех накажу, — затем поучительно добавил: — Очень.

В соседней камере кто-то недовольно шуршал. Как ни в чем не бывало, полковник сел за свой стол и принялся подшивать новый протокол к весомой папке. Под этих «фантомасовцев» пришлось даже отдельную папку заводить. Впрочем, Катамаранова им не переплюнуть.

Сколько было уничтожено заявлений, скошено сроков и штрафов. Все Игорю было с гуся вода. Что сказать, друг детства все-таки, одноклассник, через столько бед прошли…

Жилин снова молча поднялся со своего места и подошел к камере Катамаранова.

— Давай, Игорь, пора и тебе на выход. Ты свою пятнашечку уже пересидел, — полковник взглянул на наручные часы и добавил: — причем трижды, чем того требовалось. Давай-давай, хороший мой. Там тебя твой кот рыжий голодный ждет, а меня дома уютная кроватка, все.

Пребывая в своей сомнамбуле, Катамаранов поднялся с нар, отряхнулся, пролепетал что-то неразборчивое и, осторожно кренясь набок, кое-как покинул участок.

— Что ж, на этом мои полномочия все, — пожал плечами Жилин, выключил свет, затем покинул участок, лишь напоследок остановился и усмехнулся: — Спасибо этому дому, погребем к другому.

А на улице кружился май. Поздний вечер все еще не радовал теплом, впрочем, душу грело обильное цветение сирени. Сергею вспомнилось даже, как они с Игорем в далеком детстве лазили под пышным сиреневым кустом возле участка. Как потом, будучи уже повзрослее, Жилин нарвал целый букет для Лиды, на что она лишь разозлилась, и как потом Катамаранов отпаивал своего унывшего друга настойкой на все тех же цветках сирени. Только пятилепестковой, чтобы на удачу.

Да так что-то и не выгорело у Сергея. Только работа помогала забыться доблестному полковнику и от одиночества, и от обиды. Ведь коснись застарелый шрам, — снова заболит. Но в этот раз ни апрельский субботник, ни первомайская демонстрация не радовали, а ноги вовсе вели к пруду.

«В самом деле, хоть утопиться, — подумал Жилин и горько усмехнулся. — А там потом хоть конец всего правопорядка».

Тридцать три года, но никакой любви на радаре нет в помине. Хотя, почему нет, вот только была давно. Лидочка Румянцева из соседнего двора. Милая, красивая до дрожи в коленках.

Не дождалась. Уехала покорять столицу и забыла обо всем. И о сирени, и о серенадах под окном. Вспомнив последнее, Жилин слабо улыбнулся. Подумаешь, тоже, блин, кавалер.

* * *

В кои-то веки Сережа тогда уговорил Игоря надеть выглаженную рубашку и настроить повидавшую жизнь отцовскую гитару. Сам-то Жилин ни бельмеса в гитаре не смыслил, разве что пел хорошо. Так вдвоем с Катамарановым, все такие красивые и отутюженные, пришли под окна к Лидочке петь.

А я одной тобой любуюсь,И сама не знаешь ты,Что красотой затмишь любуюКоролеву красоты.И я иду тебе навстречу,И я несу тебе цветыКак единственной на свете королеве красоты.

Потом кружилась над сережкиной любовью бесконечная весна. После школы ее домой провожал, в кино водил, на каждую дискотеку танцевать — только с Жилиным. Иногда, конечно, Игорь с ними ходил, да только все чувствовал себя лишним, пока Лида его не познакомила со своей одноклассницей — Зинкой Кашиной, а там и у Катамаранова завертелось.

Для Лидочки никого милее Сережки не было, словно свет в оконце, как и она для него.

И все бы сложилось хорошо, если бы не война.

— Миленький мой, куда же тебе, с твоей-то воспаленной справедливостью и характером? Останься, прошу тебя.

Лида плакала, все пыталась остепенить Жилина. Какая же война, когда он нужен здесь? Пусть звучало это эгоистично, но как жить дальше с тем, что ее любимый может не вернуться назад? Сколько тогда уже было таких ужасающих историй — и пустые гробы, и чужих сыновей привозили, и всего лишь части тел или вовсе песок и камни.

Но он все же уехал, а когда вернулся, та самая королева Сережки Жилина уехала из Катамарановска, ни словом никому не обмолвившись. Лишь через полгода маменька призналась, что с другим Лидуша уехала.

Словно не было ни того самого вечера с гитарой, ни сватовства, ни обещаний, ни сарафанчика ее с цветами — ничего.

* * *

Сергей смахнул дождинку со щеки и грустно ухмыльнулся. А на небе — ни облачка, только легкий ветерок налетел.

Из уважения к своей же любви, Жилин даже не пытался искать Лиду. Мало ли в стране Лидий и так ли искомая осталась Румянцевой?.. Раз уехала, уж тем более со своей любовищей, значит, так оно и было нужно. Лишь одно было интересно — вспомнит ли?

Крепкого плеча коснулась чья-то рука. Слишком осторожная для Катамаранова, слишком деликатная для Женерова и уж явно более манерная, чем для нарушителей порядка — уж они бы пырнули ножом или огрели по голове.

— Сережа, — послышался знакомый голос.

Словно эхо сквозь года, словно запутавшийся в ветках берез ветерок, восставшее из памяти воспоминание. Несбывшаяся мечта.

Спустя пару секунд, казавшихся мучительно долгими, Жилин обернулся. Он не ожидал увидеть кого-то — лишний раз убедиться в своей ошибке… Вот только на расстоянии вытянутой руки перед ним стояла Лида.

— Здравствуй, милый мой.

Почти такая же, как и в тот вечер. Даже те же карие глаза на мокром месте. Лидочка в один рывок преодолела расстояние между ними и прижалась к Жилину, а он все продолжал стоять, безучастно опустив руки.

— Зачем ты здесь? — голос Сергея упал до шепота, стал серым, бесцветным. — Уезжай обратно в свою жизнь.

— Без тебя больше никуда.

Только взглянув ближе, Жилин увидел, что роскошные русые косы подернулись сединой, а в уголках любимых глаз появились предательские морщинки и слезы.

— Ты же теперь чужая жена…

— Я всегда любила только тебя, а как узнала, что ты… — голос Лиды сорвался, но она продолжила: — что ты не вернулся, то бросила все и уехала. Так и не стала я ничьей женой.

Жилин взглянул в раскрасневшиеся глаза в поисках тени лжи, но так ничего и не заметил. Спросить с матери Сергей уже не мог, разве что сходить к ней на могилку.

— Десять лет считала, что ты погиб, все глаза выплакала.

Лида разразилась рыданиями, прижавшись к плечу полковника, но в этот раз он крепко прижал ее к себе, словно та могла убежать или исчезнуть.

— А мне десять лет назад сказали, что ты уехала с другим, — на губах Сергея расцвела теплая улыбка. — Ну-ну, что ж ты в самом деле. Пойдем лучше домой, чаем тебя отпаивать буду.

Только после того, как пара скрылась из виду, в кустах зашуршал нечаянный свидетель.

— Вот ви-шь, р-рыжий, все у Сер-реги хор-р-шо бу-ит! — Игорь усмехнулся и пригладил кота. — Ну ч-во, п-шли домой. Ск-х-ипидару тебе н-лью.

Примечания:

Рейтинг R, русреал, songfic, нецензурная лексика (совсем-совсем немножко), неожиданные элементы слэша, временная смерть, хтонические существа, телесный хоррор. Открытый/счастливый финал — на ваш вкус с:

Песня-вдохновитель: Твин пикс — Странная девочка

Игорь Катамаранов бесцельно бродил по улице. Спать не хотелось от слова совсем, да и к чему теперь? Время уверенно показывало четыре часа утра, даже солнце взошло и радовало теплыми лучиками, что играли то тут, то там. Июль, самая макушка лета…

Этой ночью произошло настоящее бедствие, имя которому Алиса. Странная девочка из Катамарановска, что, казалось, свалилась из ниоткуда прямо в руки к Натальевичу.

— О, я тебя знаю, видела тебя во сне, мы даже неплохо поговорили, — лицо девушки расплылось. — Меня Алисой звать, а ты Игорь, да?

Катамаранов растерянно поставил ее на землю и смерил взглядом, но она лишь звонко рассмеялась. Было в ней нечто такое незабываемое. Увидев ее однажды, ни с кем не спутаешь. Хотя, казалось бы, сколько таких девушек повидал на своем веку Игорь Натальевич?..

— Не хватало мне еще с малолетками связываться, — пробурчал он. — Свали в туман, чтобы дым пошел.

— Мне вообще-то двадцать три и можешь считать меня странной.

Алиса действительно выглядела странно. Такое впечатление, что она сбежала откуда-то прямиком из девяностых. Джинсы мальвины, вязаный свитер не по погоде, рыжее каре. Откуда ты такая, болезная и бесстрашная?

Все жители Катамарановска последние лет двадцать не видели Игоря, обзавелись своей тихой жизнью. Что Женеров, что Жилин — старые друзья детства, друзья по несчастью, варились в своих семьях, разменивая себя на работу. Им прилично за сорокет, там уже и внуки не за горами… А что Игорь? Ему так и осталось «под тридцатник», виной тому его недуг. Хтоническое начало не щадило Катамаранова в извечном скипидарном угаре, путешествиях сквозь эпохи и миры. Ему не страшны ни смерть, ни летящее вперед время.

— Ну ты чего? — подала голос Алиса, чем вывела Игоря из размышлений.

Ему хотелось взять эту девочку за руку, наругать последними словами, сдать родителям на руки, а потом залиться скипидаром до беспамятства, лишь бы не ощущать на себе этот пытливый взгляд. Но что делать, если в Алисе хтонический дух чувствовал нечто… родное?

— Как ты попала сюда, девочка-хиппи? — хриплым голосом спросил Игорь и на выдохе взглянул в зеленые радужки глаз.

— Вообще-то Алиса, — она насупилась, но почти сразу же приняла смиренный вид. — Забыл, что ли, как вытащил меня из пожара?

— Забыл.

Действительно и без обиняков, за столько лет — забыл. Выдернул эту странную девочку из рук Сани, выхаживал ее в своем подвале, а потом передал в руки местного лекаря — последний шанс для самых отчаянных. Гвидон пристроил ее к дальним родственникам в другом городе взамен некоторых редких трав да кореньев. После этого Алиса изредка посещала сны Игоря. То просто проходила в потоке людей, то звала погулять, то, как сейчас, — неведомым образом могла оказаться в руках Натальича. Разве что в этот раз все случилось наяву. Да и это уже не та девочка, а вполне себе взрослая девушка, пусть черты лица еще немного отдавали цветущей юностью.

Алиса отняла свою руку с предплечья Катамаранова, улыбнулась.

— Время меня не пощадило, но совсем не так, как тебя. Знаешь, ты ведь даже остался таким же, как был, — она встала на носочки, провела прохладной ладонью по лицу Игоря. — Ни-че-го в тебе не изменилось с тех пор. И не смей даже спорить со мной!

Для пущей убедительности Алисе еще не хватало топнуть ногой, но вместо этого она внезапно стушевалась и покраснела.

— Вообще-то я уже выросла, — невпопад пролепетала девушка.

Игорю хотелось лишь отмахнуться от нее, скрыться в норе с лисами и забыть об этой встрече. Вот только неведанной нитью привязало его к Алисе. В каждом сне, в каждом видении Катамаранов выискивал ее среди толпы, и во сне, и наяву. А ведь без малого одиннадцать лет минуло.

— Я ведь все понимаю, — девушка виновато потупила взгляд. — Явилась черт-те знает откуда, как одиннадцать лет назад. Сколько таких у тебя было на твоем веку?..

— Такая отчаянная только ты одна, — неожиданно серьезно ответил Катамаранов. — Разве что я тебя совсем другой помню…

— Кажется, нам есть о чем поговорить, — она вложила свою ладошку в руку Игоря и потянула его за собой. — Пойдем.

Было в этом жесте нечто такое, чего сам Катамаранов хотел. Ему хотелось разобраться с этими снами, понять их суть. Именно поэтому он пошел следом за Алисой. Хтоническое начало помалкивало, но явно одобряло это неожиданное свидание.

Еще чего! Свидание, понимаешь…

Катамарановск, почти такой же, как и прежде, понемногу просыпался, кое-где встречались редкие прохожие, что уже спешили жить свою жизнь. Людям не было ровно никакого дела этой странноватой парочки. Алиса была одинаково чуждой как для обычных жителей, также как и Катамаранов, которого вовсе не видели без его желания. Он лишь молча следовал за ней по знакомым улочкам в след за воспоминаниями. Игорь серьезно задумался, когда же он был здесь в последний раз, но так и не вспомнил. Эту часть Катамарановска он избегал как огня.

Вскоре они добрались до знакомой улицы. Полупустые дома, брошенный после пожара шестнарь. Не знай Игорь об особенности Алисы, наругал бы еще и за беспечность — все же брошенный район, только Саня да Сатана ведают, какая преступность здесь может разгуливать. Никакая хтонь не выручит, никакой ключ на тринадцать. Знакомый двор встретил их тихим безмолвием. Ни людей, ни случайных прохожих, лишь холодок, что пробежал по руке девушки к мужчине — она боялась, но уверенно ушла туда, где, сама того не ведая, попрощалась с прежней жизнью. Она с легкостью впорхнула в подъезд и помчалась вверх, желая снова оказаться на крыше своего дома.

Здесь закончилась твоя прежняя история, — подумал Катамаранов.

— Зато начнется новая! Может, я и кажусь тебе странной девочкой, но тебя-то могу прочесть как книгу, — Алиса остановилась и улыбнулась, взглянув в черные глаза Игоря. — Мы же с тобой повязаны единой нитью.

Теперь свой взгляд потупил Игорь Натальевич. Как-никак сам нарушил грань равновесия, пожалел и спас от неминуемого. Сотни раз об этом жалел, а потом пропил память и забыл. Неужели он сам утопил Алису в болоте, чтобы пробудить у умирающей девчонке хтоническое начало? Каким скипидаром ее отпаивал Гвидон?

— Что, герой? Непосильная задачка? — улыбнулась девушка. — Хочешь, могу тебе показать все, что сама помню.

— Не надо, — быстро сдался Игорь. — Мне от твоих картинок мазутом блевать хочется.

— Тогда тебя ждет долгий и обстоятельный рассказ, — Алиса приблизилась к Катамаранову и ехидно улыбнулась. — Взамен попрошу у тебя сигарету, огниво у меня есть.

Только Игорь хотел открыть рот, но тут же закрыл. Что ей, никотин против вечности? Ну, может быть, ее хтоническое не настолько велико, но от сигарет явно не убудет. Вытащив из внутреннего кармана пачку Явы, Катамаранов так и не нашел там спичек. Впрочем, на выручку неожиданно пришла Алиса. Что-то неразборчиво буркнув, девушка щелкнула пальцами, словно высекла огонек на самых кончиках.

— Слабовато, конечно, мало практики, — Алиса выпустила изо рта дым, взглянула на ладошку. — Старик Гвидон всяким фокусам учил. Пригодилось. Ладно, ближе к сути.

Помнишь, что произошло тогда? Вряд ли. Самый обычный майский день, почти летний даже. Мы с мамой были дома, все как и обычно. Мамка все пыталась меня научить готовить. Мол, однажды это мне пригодится… Откуда бы ей знать. Увлеклись настолько, что и не заметили, как в квартире сверху разгорелся пожар. Подумаешь, алкаши уснули с сигаретой в своей колыбели? На том и погорело с девятого по четвертый этажи. Мамка тогда еще испугалась, мол, что у меня сгорело. В том-то и прокол, что ничего. Бежать бы оттуда, да как? Огонь разбушевался в подъезде, от жара выбило стекло, пламя угодило в гостиную — прятаться в квартире вообще не дело. Понятное дело, мамка думала больше обо мне, поэтому в полном отчаянии ей показалось, что внизу пожарные растянули всякие простыни, чтобы ловить погорельцев, падающих из окон. Скажи мне тогда, одиннадцатилетней, что она надышалась дымом этим треклятым до откровенных глюков? Ах, мама…

Я сиганула и уже в полете поняла, что маменька толкала меня на верную погибель. Помню, как недолго летела, а потом упала рядом с каким-то растерянным рабочим — ватник в мазуте, рыжая каска в тине подболотной. Не напоминает кого, а? Ладно-ладно. Сразу поняла, что так и скоропостижнусь… умру, то есть. Помню, как ты с ужасом в глазах поднял меня на руки, вот только понес не к погорельцам, а куда-то а сторону. Неправильно поступил, но откуда бы тебе знать? Ничего не скажешь — герой моих детстких снов. Не сбежал, а бился за меня. Помню едкий запах скипидара в каком-то подвале, голос твой, захмелевший и отчаянный. Стоит отдать должное, скипидар пошел на пользу. Боль заглушил так, что даже не помню, где именно я сломалась… Ничего не болело, было так легко, как и с тобой сейчас. Потом были провалы в памяти. Уже и не вспомню, что именно происходило и как, только урывки. Даже не заметила, когда твои пылающие угли глаз погасли, почти пеплом подернулись.

— Ты вся переломанная была, — Катамаранов отвел взгляд, закурил вторую сигарету. — Как куклу тряпичную тебя… Считай, что пополам сложить можно было.

— Зато прекрасно помню, как ты, Игорь Натальевич, топил меня в болоте… — Алиса неожиданно взглянула на Игоря, заломила руки в замок. — Может быть, я тебе это покажу? Уже, наверное, забыл…

Молча протянув руку, Игорь прикрыл веки. Он хотел отрицать все, лишь бы не видеть это снова, но уже другими глазами. Боялся увидеть себя в полной силе, ощутить толику своего дара, поделенного между хтонью и Алисой. На сердце сделалось тяжко. Слукавил, что от этих картинок хотелось блевать — было страшно. Далеко не сразу перед глазами постепенно ожила забытая картина прожитых лет.

Катамаранов боролся за жизнь Алисы уже несколько часов, весь взмыленный и отчаявшийся. Не мог пройти мимо, не мог оставить умирать, не видел смысла отдавать тело медикам — сразу же в морг без права на жизнь. В густых сумерках подхватил переломанное детское тельце, уже почти неживое, помчался в лес. Совсем легкая, словно одна оболочка от нее осталась, лишь хрипло дышала, изредка пуская кровь изо рта. Остался лишь один выход — подхватить девчонку и что есть сил лететь к родным болотам.

— А-ли-са… я…

— Все с тобой будет хорошо, — отозвался Катамаранов и подхватил тело на руки.

Ночь была темной, осязаемой, будто прикрывала Игоря со своей находкой так надежно, как это только возможно. Сбросив ватник и каску, влез в болото, затем уложил тело на воду, но что-то было не так. Горячая мазутного цвета вода стала едва теплой, отторгала юную девчонку. Матерясь на чем свет стоит, Игорь подхватил тельце на руки, отчаянно вскрикнул: «Примите же!» Алиса начала понемногу остывать, жизнь покидала свою юный сосуд. Время было упущено. Бормоча и матерясь, Катамаранов мучительно медленно погружался под воду, хотя обычно болота легко принимали его. Кажется, где-то во время медленного утопления остатки жизни и нежелание жить выталкивали Игоря с Алисой на руках.

— Зачем ей такая жизнь? — шептало темное божество. — Ты знал на что идешь, у тебя были причины стать нашим продолжением! Зачем столь юному сосуду вечная жизнь, обремененная страшной тайной одного городка?

— Сука, что вам стоит оживить ее? Возьмите ее молодость, прожитые годы, да блять, хотя бы красоту, лишь бы она жила!

Катамаранов долго крыл матом, пока в итоге не сдался. Даже черное мазуто боязливо отползало от него и умершей девчонки. Где-то между разборками хтонических начал — такого незрелого и древнейшего — Алиса издала последний выдох, но вздохнуть уже не было сил.

Полный решимости, Игорь уложил тело на своеобразный алтарь из спутанных корней деревьев. Казалось, откуда-то изнутри мужчины сочилось все тоже мазуто, глаза сделались нечеловеческими. Непроницаемая светом тьма, в жизни увидишь — подумаешь, что больная фантазия — все собралось в руках, глаза горели неистовым пламенем. Катамаранов приложил ладони к груди Алисы и принялся что-то бормотать. Со стороны было сложно понять хоть слово. Вымерший, нечеловеческий язык, оттого и холодящий кровь. Почти юный дух земли добровольно отдавал свой дар совсем юной девочке. Пожил свое, и хватит приключений на свой век.

— Что ты, блять, стоишь? Помоги мне! — гневно хрипел Игорь, обернулся к молчаливой тени. — Хотя бы ты, полковник…

— Хороший мой, так она уже все. Поздно, — отозвался Жилин.

С одной стороны обычный мент, а с другой безмолвный хранитель этих болот. Серега попал в эту передрягу не по своей воле. Еще будучи участковым, занырнул следом за бедовым Катамарановым и попал туда, о чем даже представить не мог. О чем вообще может думать весьма материальный человек, пусть с порывами справедливости? Понятное дело, что не о подземных «силах» вверенного района Катамарановска. Не зная брода, сунулся в воду — так и стал хранителем страшной тайны провинциального городка. Из-под толщи мутной воды Игорь видел, как ветви обвили тело старого друга. Сам Катамаранов давно был повязан в эту тайну, едва ли не с самого детства, когда по глупости упал в болото, а Жилин сам согласился. Бессмертный блюститель правопорядка, пожертвовавший любовью своей жизни ради этой тайны. Едва увидев Серегу за спиной, Игорю хотелось снова обругать его. Ведь можно было сбежать, выпутаться, но поплатиться кусочком памяти и панической боязнью местных болот. Нет. Согласился, лишь бы Катамаранов не сгинул в болоте, а хтонь плела, пела свои песни. «Стань хранителем, и мы сохраним жизнь твоему приятелю»… Как же! Но откуда бы простому участковому знать страшный секрет «радиоактивных болот»? Это теперь было ясно, что Игорь не просто алкаш и дебошир, а самый настоящий хтонический дух болот. Именно поэтому Серега стоял сейчас за спиной, прожигая карими глазами насквозь. Не досчитался одну маленькую девочку из восемьдесят восьмой квартиры, сразу же пошел на дно. Все знает, все видит, все ведает.

Даже когда один пытливый журналист из «Загадки Дыры» пытался выведать всю подноготную, полковник стал на его пути непроходимой стеной. Как Грачевич додумался до такого, если документально все было чисто? Все тот же Жилин вычистил архив странных происшествий на болоте: от показаний свидетелей о странных фигурах до исчезновений нескольких людей в близлежащем лесу. А теперь стоит здесь, все такой же мертвенно бледный, но уже не в ментовской форме, а в мантии с откинутым капюшоном. Почти как утопленник, разве что глаза горят в полутьме, тихо осуждает.

— Что ж ты делаешь, Игореша? Ты не всесилен…

— Сука, я отдам весь свой дар ради этой жизни!

— Я возьму то, что мне нужно, сын мой, — завораживающим шепотом отзывалась болотная хтонь. — Мне не нужна слабая душонка!

Облик Игоря Катамаранова менялся на глазах. Среднего росточка мужчина с грязными руками, истошно скрипя и взвывая, обретал свою хтоническую форму — истинный облик. Древняя хтонь рассмеялась приятным женским смехом, наблюдая за Игорем Натальевичем. Потерянный человеческий облик с вывернутыми ребрами, просто еще один пропавший без вести, одинокий силуэт в толпе. Искореженный скелет с древесными вкраплениями. Сама собой на голове отросла новая рыжая каска, за ней мазутный ватник. Извращенное создание, уже давно не человек. Все взамен жизни в этом крохотном тельце.

— НЕ ХОЧЕШЬ СЛЫШАТЬ МЕНЯ В ЭТОМ ВИДЕ, ТАК УСЛЫШЬ В ИСТИННОМ ВОПЛОЩЕНИИ! — громогласный голос сотряс мелкие мазутные деревца.

— Игорек, а если сосуд не выдержит? — непривычно тихим голосом поинтересовался Жилин.

— Я СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО ДОЛЖНО… — горький вздох сдавил скелетированную грудь. — ТАК ПРИМИ ЖЕ МОЙ ДАР РАДИ ЕЕ ЖИЗНИ!

Наконец хтонические силы услышали Катамаранова. Его тело дрогнуло со страшной силой, ноги подкосило. Словно искореженные сухие ветки, руки коснулись холодной кожи. Казавшиеся безграничными, силы таяли, извращенное природой и хтонью, тело постепенно возвращалось к человеческому облику. Сделал все, что должно… Отныне невидимый человеческому глазу строитель, словно бесплотный призрак, истинный хранитель тайны Катамарановска.

Рядом присел Серега. Опустил свои ледяные руки на плечи своего друга, выдохнул. Жилин не мог больше испытывать какие-либо чувства, но его душа выла и рвалась на части, словно повторяя нечеловеческие страдания Игоря. Ведь когда-то один участковый отдал все свои неозвученные чувства к одному мальчишке из соседнего двора ради своего спасения. Вот только какая хтонь прознает, что истлевших угольках карих глаз все еще теплились крохи робкой связи — так велики были чувства непростого полковника.

Но откуда бы тогда узнать об этом Катамаранову? Оболочка прежнего Игоря Натальевича бессильно лежала среди рядом с Алисой. Он поставил на карту гораздо больше сил, чем ожидалось, теперь бессильно рухнул рядом с Алисой. Знал, однажды слабый сосуд окрепнет, а сила вернется. Сколько длилось это забытье, Игорь не знал, зато теперь со стороны видел, как в детском тельце отчаянно забилась жизнь. Алиса еще заплатит свою цену жизни, но явно не столь великую.

Жилин грустно улыбнулся, еще раз приложил свои руки на плечи друга. Отдал толику своих сил ради старого друга, немного той боли, что разрывалась в груди. По сути дела он тогда захлебнулся в водах Катамарановских болот, здесь же утопил свою любовь. А что еще остается? Только горечь и боль, а если и любовь, то к делу своей жизни. Еще немного побыв рядом, Сергей выбрался из болот, стряхнул с себя ряску и устало побрел домой — его полномочия здесь все. С Игорем теперь все будет хорошо, в этом полковник был уверен. Уж он его все равно найдет, даже если будет прятаться по подвалам, лесам и норам.

Полночи Игорь Натальевич шел через самый страшный бурелом к жилищу Гвидона Вишневского. Казалось, что вся растительность расступалась перед воплощением природы. Словно насмешка, этакое преимущество — в любом лесу не заблудится, не утонет, не умрет. Оказавшись на пороге, хтонический дух издал пронзительный вой, на который помятый и сонный пришел тот самый Гвидон. Как ни странно, но старик даже не удивился. В городе о нем изредка рассказывали всякие небылицы, но в каждой выдумке есть своя доля правды. Вишневский действительно видел и слышал. Не такой уж и простой смертный, впрочем, и хтоническим силам не нужен, если только как опытный лекарь. Без лишних слов Гвидон подхватил слабое тельце Алисы, а опустошенный дух молча пошел на восток, где уже понемногу затевался рассвет.

— Стой, стой, окаянный! — кричал вслед старческий голос. — Куда ты пошел, болота тебя побери? Тебе восстанавливаться надо.

Катамаранов обернулся, но, так ничего не ответив, пошел дальше.

— Ну а потом ты на дно залег, — отняв руку, подытожила Алиса. — Ну или Рыбнадзором работал в царстве Сани и Сатаны. Дальше уже только тебе известно, что с тобой происходило.

Игорь с интересом взглянул в глаза Алисы, дальше взгляд пристально всматривался в лицо. Некогда детские черты лица вытянулись, лишь при ближайшем рассмотрении можно было понять, что прежняя девчушка выросла. Вот только ей явно не двадцать три — от силы лет восемнадцать, если делать скидку на тяжелый макияж.

— Мне… нравятся твои взгляды, — тихо отозвалась Алиса. — Будь я обычной девчонкой, сторонилась бы, но кто сказал, что я обычная?

Игорь наконец вспомнил истинную причину своих бесконечных поисков. Ложные воспоминания рассеялись, два и два дало в итоге четыре. Медленное старение, неуязвимость ко всяческим отравлениям, некоторые интересные «фокусы». Если Алиса еще скажет, что умеет выигрывать любые конкурсы, то…

— Ты нашла меня по моей же силе, — заключил Катамаранов. Знал наверняка. — Теперь и сама такая.

— Ну да. Не старею, нет никаких зависимостей, скипидар не хлебаю, умею фокусничать, но с конкурсами не задалось. И твои мысли слышу, даже касаний не нужно, — легко пожала плечами Алиса, прижалась в плотную к Игорю, обвила его руками. — Порой так хочется, но ты все куда-то убегаешь, прячешься, ищешь там, где меня нет.

Лед в глазах и жар в груди. Катамаранову так хотелось прижаться к Алисе, что сводило где-то внутри. Такая маленькая и странная девочка и такие мысли. Где-то в районе некогда остановившегося сердца мазутным клубком сгустились родные силы. Желание взять свое целиком и полностью захватило мысли Игоря, но страшным осознанием пришла одна мысль. Едва он увидел это лицо, понял, что пропал. Влюбился. Разум разрывала вся эта неправильность происходящего. Еще вчера юная девчонка, но глядя в эти глаза, Катамаранов ощутил всю тяжесть этого мира. Уже не та кроха, что отчаянно нуждалась в желании жить свою лучшую жизнь. Игорь отстранился, еще раз взглянул в это юное лицо. Все иллюзии развеялись — теперь Алиса действительно выглядела на свой возраст, а зеленые глаза на миг оказались тлеющими огоньками болот.

— Знала бы ты, как долго я искал тебя, — прошептал Игорь. — Искал тебя среди тысяч лиц, среди сотен фотографий, среди лесов, болот, а ты все скрывалась от меня.

— Теперь знаю, — улыбнулась Алиса. — И никому тебя не отдам.

Девушка взглянула мазутно-черные глаза, затем резко подалась в перед, поймала губы Катамаранова своими и впилась с горьким поцелуем. Разве это благодарность? Разве ради этих картинок и пустых слов она уехала из Москвы? Алиса уже не та маленькая наивная девчонка из восемьдесят восьмой квартиры с улицы Юности. Знала бы она тогда, сколько символизма было в этих уютных дворах, хитросплетениях улочек, городе. Катамарановск — назвали в честь градостроителей и самой выдающейся семьи некогда безымянного закрытого городка. Теперь Игорь был рядом, охотно отвечал на ее горячую ласку, распалял девичье тело прикосновениями горячих рук. А ведь когда-то они были холодными, как бутылка скипидара в холодильнике. Пьяно улыбаясь, Алиса отстранилась от Игоря, провела ладошкой по измазанному мазутом лицу.

— А пойдем на крышу? — предложила она. — Синоптики сегодня обещали звездную ночь.

Еще восемь этажей вверх дались Катамаранову куда легче. Все же толика прежней силы вернулась к нему. Алиса же выглядела все также бодро.

— Только посмотри на этот город. Весь Катамарановск под нашими ногами!

Алиса заливисто рассмеялась, закружилась. Подошла к самому краю, почти шагнула вниз, но в самый последний миг отступила назад. Руки Игоря заботливо обвили ее.

— Не дури, Алиска!

— Не буду, — улыбнулась она, чуть тише добавила: — Но с тобой так хочется. Какой же ты у меня…

— Неа, а ты ты какая у меня, — шепнул Игорь, скользнул губами по тонкой шее.

Такая странная эта Алиса, но так тянуло к ней. Не будь у нее сил, обратил бы Катамаранов на нее внимание? Вряд ли. Зато теперь он был самым счастливым жителем самого обычного городка средней полосы России. Сколько таких — мужчин и городов? Много, бесконечно много. Но именно Алиса с фамилией Потеряшкина и Игорь Катамаранов были только одни, здесь и сейчас. Губы снова сплелись в поцелуе, а звезды над головами тихо смеялись, светили только для этой отчаянной пары.

— И картинки твои люблю, — выдохнул Катамаранов.

— А я тебя люблю, — улыбнулась Алиса. — Давай теперь с тобой никогда не расставаться?

Где-то внизу едва заметно улыбался мужчина, спрятавший лицо в глубоком капюшоне темной мантии. Все же хтоническое начало забрало его истлевшие чувства к одному существу леса и болот. Всего-то нужно было найти эту потеряшку, сложить время и обстоятельства. На сердце стало совсем легко и просто, странные чувства к Игорю Натальевичу остались в позабытом прошлом.

— На этом мои полномочия все, — рассмеявшись ухающим смехом, полковник Жилин скрылся в ночи.

Примечания:

Рейтинг PG-13, восьмидесятые, где-то на фоне учебные заведения, любовь с первого взгляда, songfic, от незнакомцев к влюбленным.

Песня-вдохновитель: Алла Пугачева — О любви не говори

Вокруг только и разговоров, что об одном Всеволоде со второго курса. Подающий надежды певец, складный автор, лауреат нескольких конкурсов — все Старозубов и Старозубов. И чего только этот лауреат лауреатов…

Ладно, просто признайся — завидуешь! — скуксилась Марина. — Поет всякие песенки о всякой чепухе, и все.

Где-то в глубине души разыгрался нешуточный интерес. Раз этот Сева был не женат… Господи Саня, да что же это за странные вздохи? Ну да, симпатичное личико, складно поет, и что дальше? В голову Марины с детства вбили домостроевские заветы — мужчина должен быть практичным добытчиком. А что с этого певца под фанеру взять?.. Открытый вопрос, получается.

И все равно Марина оказалась на пороге циркового училища. Мама настаивала на том, чтобы дочь пошла учиться на швею. Уж шить-то всегда успеется! Уж носки штопать и кроить нехитрые наряды — не самая великая наука. Именно поэтому Марина оказалась здесь.

— И на что я только надеюсь? Поставленного голоса нет, ни гибкости, ни таланта, ни здоровья — ни-че-го! — пробормотала девушка. — С такой рыжиной разве что в клоуны, и то, в те, что плачут по указке. Или вороной каркать за кулисами.

Впрочем, первую волну отбора Марина прошла. Пригодились надоедливые занятия в кружке юных театралов, а неожиданно глубокий голос не оставлял шансов едва пищащим конкуренткам. Это было так легко — отпустить себя и сыграть дурочку. Все покупались на эту уловку, купились и в этот раз. Вторая волна готова была смести Марину в океан сомнений. Если и петь, то недолго и несчастливо — потребуются годы тренировок или даже несколько операций. Явно не с таким голосом, не с предрасположенностью студить свое горло в любое время года. Здорова, но не гибкая, от слова совсем. Пока маленькие девочки уверенно тянулись за преподавателем, маленькой Марине хотелось быть лучше, быстрее, обогнать всех. Никакого командного духа и пристрастие к сигаретам — такой вот пагубный роман.

Именно поэтому девушка отошла в сторонку, дрожащими пальцами вытащила из пачки тонкий цилиндр, чуть покрутила в руке. Никакой ловкости, хоть сразу на землю роняй — не поймает. Плюнув в сердцах на решающий этап экзамена, Марина закурила свою сигарету от спички. Первая затяжка сжала легкие в комок, но тут же отпустила. Хотелось раскашляться, слезы полились из глаз, но вместо этого Марина еще раз затянулась.

— Подумаешь, сенная лихорадка, — только и отмахнулась она. Так и не смогла признать свою накатившую слабость. — Нет, не плачу. Это все чертова лихорадка!

Спустя долгие тридцать минут, Марина спокойно вошла в просторный холл циркового училища. Хотелось смотреть вокруг, разинув рот, однако девушка поспешила в нужную аудиторию, где проводилось прослушивание. В сумочке через плечо лежали два сшитых своими руками платья и косметичка с гримом. Все также Марина не смогла определиться с одним направлением. Растерянно остановилась у двери с надписью «прослушивание», осторожно скользнула внутрь, юркой лисицей устроилась в сторонке. Да уж, не так много осталось кандидатов…

— А вы, девушка, чем будете удивлять? — обратился приятный мужской голос откуда-то со стороны экзаменаторов. — Да-да, вы, в зеленом платьице.

— Я? Чем? — растерялась Марина, но тут же натянула на губы глуповатую улыбку. — Здоровьем не блещу, но могу спеть. Можно?

Только этого не хватало! — мысленно обругала себя девушка. — Я сюда пришла либо костюмером, либо гримером… а теперь придется песни горланить.

— Нужно! — хохотнул мужчина. — Сыграть сможете?

— Да, смогу…

Марина скрывала волнение. Пускай она и обучалась пению, пять лет посещала класс пианино. Но что петь? В голове уверенно вращалась наигрывавшая по радио песня из одного кинофильма, вот только нужно было опускать все на полтона ниже, иначе велик был риск верещать вареной курицей. Последнее явно заставило девушку сдержанно прыснуть от смеха. Все-таки эстрадно-цирковое училище, здесь может быть все.

В долгих размышлениях Марина не заметила, как в аудиторию юркнул еще один мужской силуэт. Проходил мимо, но почему-то решил зайти к отцу на прослушивание именно в этот нелегкий час. Откуда бы знать, что сегодня экзамен принимал сам Илья Старозубов — тот родитель одиозного Всеволода?

Сева взглянул за инструмент и удивился. Неужели сама Алла Пугачева попала сюда? Такая же пышнокудрая копна рыжих волос и вступление. Глубокий, чуть низковатый голос с легкой хрипотцой обволакивал воцарившуюся тишину:

— Судьба, прошу, не пожалей добра…

Для Аллы слишком грубо, — подумал Всеволод, сел на ближайшее свободное место. — Не она, но очень недурственно поет.

После первого куплета Марина замолчала. Не знала, что делают на прослушиваниях. В музыкальной школе обычно были разнообразные гаммы и этюды, набирались целые аншлаги с детьми и родителями, а здесь… Просто так — спой, светик, не стыдись!

— Весьма неплохо поете, — подметил Илья Старозубов. — Может быть, еще что-нибудь? У вас же есть репертуар?

— Минуточку, какой репертуар? — возмутилась Марина, встала из-за пианино, поправила юбку. — Я пришла сюда не песни петь, а на гримера учиться. Или костюмера…

— Милочка, так вы не в ту аудиторию попали! Ваши только через час соберутся.

Марина вспыхнула, взгляд невольно упал на единственного парня. Всеволод, будь он неладен! Сказать было нечего. Подхватив свою сумочку, Марина поспешила покинуть не ту аудиторию.

— Постойте, постойте же, голубушка! — на хрупкое плечо опустилась мягкая мужская рука. Старозубов-старший. — Куда же вы? Поете весьма хорошо, если будет нужно, то готовы обучить вас…

— Не нужно, Илья Петрович, — тихо ответила Марина. — Ну какая же из меня певица? Так, только костюмы штопать, а по вечерам детей дома растить.

— Отнюдь… как вас?..

— Марина.

— Отнюдь, Мариночка. Я своими словами не бросаюсь за просто так, — отозвался Старозубов.

— Нет, спасибо. Сцена и выступления для меня чужды. Простите, что потратила ваше время, — виновато опустив взгляд на носы своих лакированных туфель, Марина поспешила выйти. — Еще раз простите, до свидания.

— Знайте, если вас не примут, то вы всегда можете попасть…

— Не нужно, спасибо.

Полыхая от стыда, Марина спрятала лицо в ладони, поспешила выйти на улицу. Ей срочно требовалась еще одна сигарета. Она уверенно шла к выходу, не замечая ничего вокруг, даже спешных шагов за спиной.

За Мариной спешил сам Всеволод Старозубов. Стоило ему только увидеть эту пышную копну волос, так он понял, что пропал. Зная лишь одно имя, далеко не уйдешь. Сколько таких Марин в Столице? Сколько их в Союзе? Сева спешил следом за ней, едва поспевал, чуть не прищемил нос дверью, хлопнувшей рядом с лицом. Выскочив на порог, Старозубов оглянулся. Марина не ушла далеко, стояла чуть в стороне, трясущимися руками подкуривая сигарету. Пламя спички погасло, что заставило ее грязно выругаться. Тонкий цилиндр выпал из зажатых губ.

— Вот это грация! — воскликнула Марина, добавила что-то непечатное вдогонку. — С такими талантами только в эстрадно-цирковое поступать!

Скатившиеся слезы смазали тушь, лицо прикрыли прохладные дрожащие ладошки. Хотелось отчаянно рыдать, уехать прочь, отдать свои документы на злосчастную швею, лишь бы не оказаться здесь снова. Если у Марины и была мечта, то в этот погожий день она погасла.

— Марина, Марина! — кричал чей-то складный голос, послышались спешные шаги.

— Если это снова вы… — зло выпалила девушка, не отнимая рук от лица. — Не вернусь, даже если умолять будете.

Кто-то остановился совсем рядом с Мариной. Она видела лишь опустившиеся длинные руки.

— Мы незнакомы, — тепло отозвался тихий мужской голос, чем-то лишь отдаленно похожий на чей-то.

Заплаканные глаза медленно открылись, ладони осторожно отнялись, но тотчас снова прикрыли лицо.

Сева! — подумала Марина. — Я погибла…

— Пожалуйста, прошу, только не плачь, — Всеволод неловко коснулся прохладных ладоней, но тут же убрал руки. — Ничего же ведь плохого…

— Ну как это, ничего? — Марина всхлипнула, убрала ладошки, показывая свое заплаканное лицо. — Расплакаться перед самим Всеволодом Старозубовым.

Горькая усмешка исказила милое лицо. Даже сейчас, когда эта девушка стояла напротив с потекшей тушью, она все равно оставалась по-особенному милой. Чуть припухлые и покрасневшие глаза, виноватый взгляд зеленых глаз. Всеволод мягко улыбнулся.

— Все хорошо…

— Марина, — прошептала она.

— Все хорошо, Марина, не нужно плакать, — еще ярче улыбнулся Сева. — Хочешь, стану твоим подопытным?

— Просто так? — осторожно спросила девушка. Еще пару часов назад Марина все думала, что же такого остальные видят в этом Севе? Но теперь, кажется, поняла.

— Только ради твоей улыбки.

— Так просто?

— Так просто, — Всеволод осторожно коснулся девичьего плеча. — Или пообещай мне, что не будешь плакать, а я тебе что-нибудь спою.

Марина улыбнулась, не веря происходящему. Все походило на лихорадочный сон. Чтобы вот так просто за ней следом бежал ни кто-нибудь, а сам Всеволод Старозубов, мечта практически каждой девчонки… Марина осторожно щипнула себя за запястье.

Больно! Не сплю, я ведь не сплю! — мысленно ликовала она. Робкая улыбка коснулась ее мягких губ.

— Я такая глупая…

— Ничего. Можешь считать, что этого не было, — улыбнулся Сева. — Ну так что, предложение в силе?

— К-конечно, — немного растерянно ответила Марина. — О чем же споем?

— О любви не говори…

— О любви?

— О ней все сказано.

— Сердце, верное любви, молчать обязано.

— Без причины не гори…

— Не гори.

— Умей владеть собой…

Два голоса подхватили в унисон:

— О любви не говори, а молчать не в силах — пой.

Марина заливисто рассмеялась. Грусть развеялась сама собой, стоило только подхватить эту легкомысленную песенку. Это было немного странно. Ее голос так легко ложился на голос Севы, словно мягко оттенял.

О любви не говори?

О любви не говори!

Никогда!

Никогда.

Ничего!

Ничего.

Никому?

Никому!

О любви не говори,

А молчать не в силах — пой.

Марина снова рассмеялась. Когда еще так легко было с кем-то? Рядом с ней все также стоял Сева, все также заразно улыбался. Недоступное сердце пело, зеленые глаза заглядывали в карие, такие теплые и манящие. Хрупкая девичья ладошка потянулась к Всеволоду.

— Обещаю, что больше… ой!

Сева подхватил Марину за руку, поспешил обратно в здание, на бегу сказал.

— Поспешим, иначе не успеешь!

— Как куда? — растерялась Марина, запоздало взглянула на наручные часики, затем буркнула непечатное, но колкое словцо.

В самую последнюю минутку тонкие руки Севы толкнули Марину в нужную дверь, затем осторожно вошел он сам. Все также робко сел с краю.

— Марина Калинина! Что же вы растерялись, просим вас продемонстрировать… О, так вы со своим манекеном! — неожиданно отозвался мужчина преклонных лет, восседающий в комиссии, затем коротко обратился к Старозубову: — Сева, как неожиданно.

Девушки завистливо вздохнули, глядя на Старозубова, Марина лишь виновато прикусила губу. Угораздило же! Собравшись, девушка отвела Севу в сторонку, всучила сшитый за ночь костюм.

— Неожиданно, — тихонько присвистнул Всеволод. — Что ж.

Марина отвела парня за кулисы и отвернулась, чтобы Сева переоделся. Ее так и подмывало повернуться, но все внимание было переключено на сплетенные пальцы рук. Нельзя, ох нельзя! Внезапно Всеволод тяжко выдохнул, возня прекратилась, тихо треснула ткань.

— Черт! — выругался Старозубов.

Марина боязливо дернулась, обернулась и ахнула. Сева запутался в водолазке и слегка порвал ее. Срочно нужно было что-то сделать!

— Тише, без лишних движений, — шепнула Марина, приподнявшись на цыпочках, сняла водолазку с парня. Щеки залило краской, взгляд еще раз скользнул по подтянутому торсу Севы.

Недолог час, так и со стыда сгореть можно! — подумала Марина, быстро оценила ситуацию. — Вот же! Порвалась, и прямо на самом заметном месте.

Сева виновато топтался на месте. Видимо, и сам понял, что натворил. Марина быстро сориентировалась, также приподнялась на цыпочках, протянула вололазку через голову Всеволода, осторожно протянула через руки. Рукава были немного коротковаты, впрочем, это можно скрыть за пиджаком. Девушка подхватила из сумки чуть помятый пиджак. Пришлось впору, но эта дыра…

Тонкие пальцы Всеволода потянулись к лицу Марины, осторожно поправили выбившуюся прядку волос. Глаза прикрылись на короткий миг. Девушка растерялась. Такой неожиданно теплый жест… Внезапно в руке Севы оказалась заколка в виде красного мака.

— Приладишь? — смущенно попросил Старозубов.

— Да… да, — не сразу ответила Марина, легко приколола заколку на место, где еще пару мгновений назад была небольшая дырка. Немного подумав, чуть расправила лепестки. Она сделала пару шагов назад и заключила: — Красиво.

И если бы я о костюме, — щедро краснея, взгляд снова оказался на носках лакированных туфель. — А как стыдно смотреть на чужого парня…

— Спасибо, — пожав хрупкие ладошки, Сева шагнул вперед.

Нежные девичьи губы неловко мазнули по худой щеке. Теперь зарделся Старозубов.

— Тебе спасибо.

Стоит ли говорить, что Марину все же приняли на курсы костюмера? Пускай костюм был сшит с мелкими недостатками, зато как выигрышно в нем смотрелся Сева. Казалось, что этот слегка чудаковатый костюм шили будто бы для него. Именно благодаря этой встрече Марина Калинина не стала певицей, зато умудрилась стать персональным костюмером для того самого Всеволода Старозубова.

Впрочем, только ли костюмером? — Марина взглянула в карие глаза напротив. — Ой, погибла…

— Может быть, поговорим о любви? — с хитрой улыбкой спросил Сева.

— О ней все сказано, — рассмеялась девушка. — А что говорить? Кажется, и так все ясно.

— И что же ясно? — все также играл в дурачка Старозубов.

— Что о любви поют…

Марина охотно краснела, стоило только задуматься о взыгравшихся чувствах. Что не далось другим, так просто шло к ней в руки. Каждый раз девушка шила чудные костюмы для Севы, а потом видела разнообразные фото на страницах журналов. Стать любимым костюмером, а потом и вовсе перебраться в уютную квартирку с видом на Патриаршие пруды…

Это ли мечта, когда твои наряды выстраивают и без того ладный образ всенародно любимого певца? — подумала Марина. — Нет. Мечтой был и останется только Сева.

— О чем задумалась? — неожиданно подал голос Сева. — Что будешь шить в следующий раз?

— О тебе…

— А я думал, что о смене фамилии, — Сева легко вспорхнул со своего места опустился на одно колено. — Может быть, ты станешь моей женой, Марина Матвеевна?

Что тут говорить?

— Да… Да! — не веря своему счастью, улыбалась Марина. — Стану!

Примечания:

Рейтинг PG-13, флафф, воспоминания, неозвученные чувства.

В этот вечер Алена устроилась перед голубым экраном, чтобы посмотреть новое расследование Юрия Грачевича. Она до сих пор помнила, как они познакомились. Чересчур взбалмошный, иногда даже безумный, начинающий журналист с первых дней выделялся не то, что во всей группе — на всем потоке уж точно, если не сказать, что на всей кафедре. Внешне был чем-то похож на Карла Ларина — такой же плащ, очки в монструозной оправе и микрофон в руке. Девушки убегали от Юры в рассыпную, да и Алена в том числе. Диковатые манеры, специфичные обороты речи и чересчур резкие выпады, мягко говоря, пугали окружающих. Странный и угловатый, Грачевич на удивление был пытливым до правды. Она сама толком не понимала, почему однажды эти попытки убежать превратились в некое подобие симпатии?

Юра писал весьма чудаковатые сочинения, резко перепрыгивал с темы на тему, иногда даже строил теории заговора там, где обычный человек ни о чем бы не подумал вовсе. Кажется, что его пытливый взгляд за мощными диоптриями очков видел куда больше других… От воспоминаний Алену отвлек знакомый голос.

— Как много девушек хороших, как много ласковых имен, но лишь одна из них тревожит, — декламировал знакомые строки Юрий, затем животрепещущим голосом дополнил: — Зинаида Кашина! Последний раз эту несчастную лаборантку из отдела трансплантологии видели здесь, в стенах этого злосчастного НИИ, расположенного в самом сердце этого безымянного города. Но сегодня мы прольем водицу на это дело, ведь в эфире программа… ЗАГАДКА ДЫРЫ!

Алена прикрыла глаза рукой и тяжко вздохнула. Даже после длительного общения с Юрием она искренне не понимала, откуда он черпает свое престранное вдохновение и чем именно он движим в своих авторских расследованиях. Впрочем, если его программа все же добралась до эфира, значит, оно того стоило. Все бродит где-то по темным улочкам Катамарановска, что-то ищет, а самого главного никак не найдет. Наблюдая за новым репортажем, женщина все думала о чем-то своем.

— А? А-а-а! — испуганно завопил угловатый молодой человек, не заметив на своем пути девушку. — Господи, ну что же так пугать-то! Чего тебе, Таня, надо от меня?

— Я не Таня, — насупилась Алена. — Мы с тобой вообще-то одногруппники.

Грачевич странно ухмыльнулся, лицо сделалось сильно проще. Поправив очки, он вгляделся в лицо.

— Действительно, не Таня. Иначе я бы ее за сотню верст обошел.

— Ну конечно, и это все в стенах университета! — фыркнула девушка. — Я Алена. Хотела узнать у тебя, где будет следующая пара, но откуда мне знать, что ты вот такой необычный человек.

Тогда она решила сыграть дурочку. Алена сама не понимала, почему именно подошла к Юре. Знала, что следующим будет иностранный язык на втором этаже, но все равно обратилась к помощи Грачевича. Наверное, виной тому была этакий ореол загадочности вокруг одногруппника. Ну да, странноватый, угловатый, но что с того? Вечно один против толпы, хотя сам этого не признавал.

Ах, Юра-Юра, какая я же я дура, — вздохнула девушка.

— А-Алена? — Юрий остановился посреди коридора. — Разве этот кабинет на третьем этаже?

— На втором, если ты об инязе.

Промолчал, не понял, наверное. Впрочем, оно и к лучшему. Юра участливо предоставил свой локоть, чтобы хоть как-то поспевать за ним следом или, наоборот, слегка притормаживать его. Еще одна отчаянная попытка завязать хоть какой-нибудь разговор, чтобы совсем не идти молча и неловко:

— Ты сам плохо ориентируешься в коридорах, да?

— Конечно, когда в голове столько мыслей для будущих эпизодов моей авторской программы, — деловито отозвался Грачевич. — На деле только поступил, но все кажется, что уже завтра готовить очередной репортаж для пытливых глаз наивных телезрителей.

Алена улыбнулась. Кажется, нащупала нужную тему для разговора. Похлопав глазами, мило улыбнулась.

— Правда? Какие у тебя интересные планы на жизнь! Прям уверен, что оказался на своем месте?

— Еще бы, и не уверен, — все также деловито вещал Грачевич. — Журналистика у меня в крови, глупенькая…

На паре иняза Алена и Юрий уселись за одну парту, все переписывались обо всяких глупостях. От отклеившихся в углу обоев до конспирологических заговорах по этому поводу. Если Алена насмешливо предлагала разные глупости, то Грачевич также бойко подхватывал «теории», разгонял до полного абсурда. Как же мало ему было нужно! Всего-то немного общения с кем-то, возможности делиться своими идеями и не быть порицаемым. Казалось бы, полная аудитория самых разных людей, у каждого свои особенности, если не сказать чудаковатости. Однако Юра все равно значительно отличался от остальных своей этакой, скажем так, диковатостью.

Так пролетела неделя, а общение между Аленой и Юрой не прекращалось. Незаметно пролетел целый год, полный разных событий и интересных разговоров. Неизменные соседи по парте — она исправляла стилистические ошибки и грамматику, а он развивал интересные сюжеты и неплохо понимал в алгебре. Так и повелось. Алена сама не замечала, как понемногу влюблялась в странноватые особенности своего верного товарища. Просто однажды назвала его дурашкой и застыла. Казалось бы, чего здесь такого? Повторила еще раз и улыбнулась.

— Юрик-дурик! Спорим, что опять проведешь унылые осенние выходные, грустно глядя в окно? — с вызовом спросила Алена. В конце концов, они общались уже целый год, можно позволить себе немножко вольностей.

— Уйти, вредина, и без тебя тоскливо, — неожиданно отмахнулся Грачевич, уставившись в окно.

Это было чем-то слишком непривычным. Будь с ним все в порядке, то поспорил бы, снова назвал глупышкой… Тогда Алена не придала значения, а нужно было. Ей просто хотелось хоть как-то расшевелить своего приятеля, снова увидеть интерес в его пытливых глазах за толщей диоптрий.

Так хотелось молча присесть рядом с ним, как-нибудь осторожно прижаться к плечу, как тогда, когда прошлой зимой Алена и Юра сидели рядом в автобусе. Экскурсия в Столицу была очень интересной, почти целые сутки на ногах. Грачевич бегал повсюду со своим «Зенитом», кажется, что даже пару раз в объектив попала и одна несносная особа. Просто осторожно опустила голову на его плечо, устало прикрыла глаза. Может быть, тогда Алене только показалось, что рука Юры также осторожно пригладила ее волосы? Она так хотела в это верить, но это наверняка был сон.

Воспоминание развеялось само собой, а все тот же Юра сидел, но уже на подоконнике, все также смотрел на узор из дождя на тонком стекле.

— А если я тебя на свидание приглашу? — с вызовом уперла руки в бока Алена.

— Что ты мне тут сейчас сказала? — округлив глаза, Юрий обернулся в сторону девушки. Далеко не сразу пришло сознание, что именно об этом Юра так хотел сказать сам, но нужных слов почему-то не находил.

— На свидание тебя зову, а ты все в окно смотришь, — взгрустнула Алена. Весь азарт как-то поугас. — Все сидит на подоконнике, только на дождь и смотрит…

А лучше бы только на меня смотрел, — взгрустнулось вдруг девушке. — Вот угораздило только вспомнить.

Грачевич растерянно постучал на свободное местечко рядом с собой, безмолвно приглашая устроиться рядом. Он все еще сам не верил в свое счастье. Чтобы такая красивая девушка обратила на него внимание… Алена присела рядом, едва ли не носом уткнулась в окно. Где-то за толщей стекла на город опускались ранние сумерки. Осталось еще две пары, а это значит, что домой они приедут уже по темноте. Ехать в один конец города, и если повезет, то Юра и Алена кое-как сядут в один автобус, если, конечно, приедет «двойка». Алене почему-то так хотелось в это верить.

— Смотри, две капли упали рядом! — воскликнул вдруг Грачевич. — Загадывай желание.

— Какие условия? — спокойно спросила Алена.

— Если они одновременно коснутся рамы, то сбудется.

Девушка ненадолго задумалась и загадала: «поехать с Юркой на одном автобусе». Откуда бы Алене знать, что Юра загадал почти тоже самое, но куда хуже? «Признаться Аленке в любви».

Две пары глаз непрестанно наблюдали за медленно стекающими по стеклу каплями. Как-то сами определили, какая была чьей. Сначала капля Алены ползла слишком быстро, пока капля Юры едва поспевала следом. Прошло от силы пару минут, и две капли одновременно коснулись той самой рамы. Это ведь значит, что сбудется? Алена и Юра обменялись короткими улыбками. Неловко повернулись друг к другу, слегка ударившись носами. Снова улыбка, смех. Девушка тогда подумала, что Юра загадал что-нибудь наподобие «прогнать грусть», но откуда бы тогда знать?

— Ну так что, на свидание со мной пойдешь? — неожиданно даже для самой себя, спросила Алена. В голосе больше не было смеха или издевки.

— Раз ты предлагаешь, — Юра замялся. — Так уж и тому и быть. Пойду, пожалуй. Сам-то я бы тебя и не пригласил.

Две пары пролетело так быстро, что даже не верилось. Переписки сами собой сошли на нет. Алена прятала влюбленные взгляды в тетрадку, а Юрий попросту не понимал, чем себя занять. Ему так хотелось позвать Алену на свидание, но как-то не было повода, а она вот так просто сказала, даже не засмущалась. Грачевич лишь пожал плечами, мол, ему бы такую смелость… Но откуда бы тогда знать об этом Алене?

Уже дойдя до остановки, они удивились. Либо все уже разъехались, либо они пришли рано. Абсолютно пустая остановка, а где-то вдалеке неспешно крался автобус. Когда старенький Лиаз подъехал ближе, Юрий попросту не поверил глазам: заветная «двойка», полупустой… Он понимал, что Алена думает о том же. В этот раз Грачевич оказался гораздо ловчее девушки, занял сразу два места, специально для Алены придержал место у окошка — знал, как она любила смотреть на город.

Десять минут пути. Девичья голова в платочке устало опустилась на плечо Юры, веки также слегка прикрыты. Его рука невольно тянется к ее голове, но замирает на полпути, опускается обратно на колено. Не нужно. Первой выйдет Алена, пройдет через парк, а потом скроется в своей пятиэтажке.

У самой двери Алена вдруг сказала:

— Завтра у стадиона в три часа. При любой погоде.

Юрий лишь кивнул в ответ, потом помахал рукой вслед, но Алена уже не видела. Ему ехать еще две остановки, чтобы потом устало дойди по дворам и оказаться в родительской квартире на третьем этаже.

На следующий день выпал снег — вот такой вот выдался странный конец октября. Наверное, такой же странный, как и зарождающиеся чувства. Алена и Юра встретились у единственного в Катамарановске стадиона. Юра опоздал на пять минут, но Алена все равно пришла позже, почти на двадцать минут. Кажется, в тот вечер Грачевич оставил где-то свой микрофон, чему был явно раздосадован или это было из-за снега? Девушка осторожно шла под руку рядом, слушая редкие вздыхания своего сердечного друга. Так не хотелось спугнуть его в этот момент.

— О чем думаешь? — осторожно спросила Алена.

— О том, что в такую лунную ночь самое лучшее, что можно сделать, так это собираться на шабаш, — без задней мысли выдал Юрий. — А ты о чем думаешь, Аленушка?

— О том, что луны не видно, но это и неважно сейчас. Ты мне нравишься, дурик, — девушка остановилась, добавила: — Давно и очень.

— Н-но, как же так? — Грачевич обернулся, изумленно поправил очки на носу. — Такой странный парень, и вот так…

— Вот так, — пожала плечами Алена. — Ну что ж, если не нравлюсь…

Вместо слов Юра нагнал девушку, повернул к себе и, недолго думая, подарил первый робкий поцелуй. Что ни говори, а Грачевич все же оставался человеком дела, даже если это не касалось журналистики. Пускай поцелуй вышел всего лишь коротким и неловким прикосновением его шершавых губ, так еще и носы несколько раз неловко ударились друг о друга, но Алена так ничего и не ответила. Полюбила этого странноватого юношу просто так, не ожидая ничего взамен. Сама не знала, почему именно, но так не хотела терять его.

Теперь же Алена сдержанно улыбалась, глядя на экран, откуда вещал уже повзрослевший Юрий. Уже не тот угловатый парнишка, а вполне состоявшийся мужчинка, но и она теперь не простая студентка. Каждому в этой жизни нужно не только призвание, но и свой человек. Алена вполне довольствовалась своими текстами, что часто печатались в разных газетах, карьера на телевидении ее не прельщала. Не смогла бы стать таким же отчаянным телеведущим, как Грачевич, также бегать по болотам и степям в попытках собрать горячий материал.

«Загадка Дыры» давно закончилась, подходил к концу вечерний выпуск новостей. За окном уже давно стемнело, а Юры все не было дома. Алене оставалось только пожать плечами — ненормированный рабочий день. Кто она против работы? Самая обычная женщина. Не летала на шабаш, не плела интриги, разве что на страницах своего неопубликованного романа. Ужин давно остыл на кухне.

В прихожей тихо хлопнула дверь. Видимо, Юра вернулся после затянувшегося рабочего дня. Вместо привычного голоса послышались тяжелые шаги. Алена привстала с кресла, изумленно уставилась на полковника Жилина, а на руках у него…

— Юрочка!

Бросив все свои мысли, женщина подбежала Жилину, изумленно округлила глаза.

— Принимайте. Опять в болота угодил, болезный, — милиционер осторожно опустил Грачевича прямо на пол. — И чего ему эти болота сдались? Все лазит туда и лазит, как безумный.

Взгляд Жилина с хитрой усмешкой скользнул по растерянной Алене. Она осторожно хлопотала возле Юры. Рукавом своего махрового халата осторожно утерла тину с его лица.

— Была бы у меня такая женщина, я бы топиться-то как-то и не пошел, — ухающим смехом рассмеялся полковник. — Ох, что это я? И так задержался, пока ваше горе доставал. Вы, голубушка, только не ругайте его.

— Спасибо, спасибо вам, Степан Олегович! — закивала Алена. — Может быть, чаю? Не зря же вы…

— Ну что вы, что? Меня уже дома заждались, а я тут все с Юр-чкой вашим. Все, сдаю полномочия на этом, — Жилин взглянул на часы и выдохнул. — Теперь точно все. Вы поосторожнее с ним. Удачи.

Махнув рукой, Жилин покинул квартиру. Алена еще раз похлопала Юру по щекам, поднесла пахучий флакон с успокоительным. Не нашатырь, но тоже весьма едко. А что делать? Что было под рукой. Грачевич неохотно что-то забубнил, прижимая к себе микрофон.

— Дома ты, Юрик-дурик, никакие кикиморы за тобой не охотятся! — улыбнулась Алена. — Только я до тебя достучаться пытаюсь.

— Алена? Аленушка, это ты! — Юра снял очки, протер их о влажную штанину. — Ален, если бы ты знала…

— Знаю, — ласково ответила она. — Знаю, что тебе сейчас никак болеть нельзя, Юрик-дурик. Давай ты сейчас немного полежишь в ванне, а я тебе ужин подогрею.

— Аленушка, ну как же я без тебя?

— Не знаю, — улыбнулась Алена, помогла подняться.

— Никак, — ответил вдруг Юра, некрепко держась за дверной косяк.

Женщина лишь улыбнулась, осторожно стянула кожаный плащ с угловатых плеч, затем легко мазнула губами по его небритой щеке. В ванну уже набиралась горячая вода, а Юра все стоял и смотрел на Алену.

— И как ты только на меня купилась?

— Может быть, потому что люблю? — с робкой улыбкой ответила Алена, притянула к себе растерянного Юру, оставив влажный поцелуй на губах.

Еще один полный любви взгляд, и они разошлись по комнатам. Когда ужин был еще раз разогрет, на кухню вошел Юрий в пижаме. Сердце женщины сжималось, словно в позабытые времена. Такой же слегка неловкий и взъерошенный. Юра все рассказывал о своих приключениях, не забывая есть, а Алена слушала его невероятный рассказ по-матерински подперев лицо ладонью. Было неважно, что эти небылицы Грачевич рассказывал уже второй раз за неделю, с ним все равно было интересно. Может быть, именно поэтому полюбила, потому что понимала и принимала? Теперь уже было неважно. Каждый вечер Алена с нетерпением ждала своего дурика домой, чтобы также слушать его увлеченные рассказы обо всем и ничем одновременно.

— Знаешь, моя хорошая, что-то я немножечко как-то устал, — сказал вдруг Юрий.

Короткий взгляд на часы, легкая улыбка. Время перевалило за полночь, а Юра на ногах с самого утра. Немудрено.

— Может быть, пора спать? — улыбнулась Алена. — Пойдем, укутаю тебя в самое теплое одеяло и буду греть тебя.

Юрий прижался поближе к Алене и закрыл глаза. Какие бы приключения не ожидали его за углом, каждую ночь Грачевич всегда возвращался домой, чтобы побыть рядом с ней. Ему так мало нужно было для счастья — просто быть нужным и любимым. На грани между явью и сном, Юрий вдруг пробормотал:

— Я просто хотел, чтобы ты меня любила.

— Знаю.

Мягкие губы нежно коснулись горячего лба. Завтра Юра проснется с температурой и будет жаловаться на больную голову, но Алена все равно не сможет его оставить. Вопреки возмущениям, вызовет врача, а потом побежит в аптеку за лекарствами. Впрочем, может быть, в этот раз вполне удастся обойтись чаем с малиновым вареньем под увлеченный рассказ? Прижавшись ближе, Алена улыбнулась.

— Спи уже, дурик, а я буду сторожить твой сон.

Примечания:

Новый год, сомнения, заболевания, неозвученные чувства под прикрытием невзаимности, но мы-то с вами уже знаем, что внутри этой работы всегда все хорошо и взаимно :)

Инженер берет себе имя Иннокентий Сергеевич Инженеров.

В этой главе подразумевается песня Валентины Толкуновой — Я не могу иначе

Валентина тихонечко вздыхала, выглядывая милый сердцу, чуть косоватый силуэт в пальто. Снова милый сердцу Иннокентий Сергеевич спешил с обеденного перекура в свой директорский кабинет в пальто нараспашку и наспех повязанном шарфе. Никак себя жалеть не хочет. Все где-то пребывает в своих мыслях, горит идеями, а скромную лаборантку не видит. Недавно даже Зиночка развела руками — куда, мол, бывшему Инженеру до любви? Потом слишком больно падать на бренную землю. Только и думает о благополучии да открытиях, а Валентину не замечает вовсе. Она снова терзалась в сомнениях, чем она плоха? Стара для него, неуклюжа, непригожа?.. Угораздило же, да и сердце не каменное — полюбить сердобольного до чужих дел человека, а что до него? Кто же о Кешеньке позаботится? Ох и тяжкая это доля — любить человека от мира науки. Только и остается тихонечко вздыхать в подушку, да украдкой высматривать нестройный силуэт.

Где-то в лаборатории тихо мурлыкало радио, понемногу разгоняя тоску на душе. Сегодня Новый год, вот только ничего не клеится. Валентина выдохнула, поправила задравшийся рукав белоснежного халата. Последний взгляд в окошко — Иннокентий скрылся в здании НИИ. Новогодняя мелодия сменилась песней Валентины Толкуновой, что вызвало у лаборантки грустную улыбку.

…Буду любить тебя всегда…

— Я не могу иначе, — тихонечко пропела Валя и отошла от окна.

Несмотря на рабочую обстановку, Новый год легким дуновением витал по длинным коридорам то тут, то там. Ради праздничного настроения Валентина набросила на плечи мишуру, накрасила губы красной помадой и немного подвела глаза карандашом. Даже если Иннокентий Сергеевич не заметит, так пускай будет хотя бы просто ради праздничного настроения. Подхватив стопку документов, Валя поспешила в кабинет директора. Всего-то пройти по длинному коридору, затем подняться на второй этаж… и улыбнуться, конечно же. Как иначе?

Только сделать надо это как-нибудь по-красивому, — подумала лаборантка, — а то опять расплывусь в глупой улыбке. Сочтет за недалекую.

Иннокентий снова ураганом носился по всему НИИ в поисках одному лишь ему известного реактива, но однажды эта безудержная спешка окончилась бы столкновением. Из-за угла вдруг появился силуэт с папкой документов. Бум! Бумаги россыпью разлетелись по коридору, из женских рук выпала толстенная папка. Инженеров запоздало округлил глаза. А точно ли женских? Взгляд медленно поднялся на виновника бед.

И вправду, она, — подумал Иннокентий.

Он! — загорелись щеки Валентины.

В груди загорелось отчаяние. Будто сама судьба подталкивала стать хотя бы чуть ближе, но куда там? Карие глаза за толстыми линзами округлились донельзя, Иннокентий задрожал. Валентина постаралась побыстрее собрать все и отправиться восвояси, но не тут-то было. Пальцы случайно соприкоснулись, всего лишь на короткий миг. Она почувствовала, как щеки бросает в краску.

— Иннокентий Сергеевич, простите, — чуть слышно проговорила Валя. Извинилась то ли за свою несобранность, то ли за это прикосновение.

— Да нет, что вы. Это я все, ношусь тут, как бешеный, — Инженер покраснел до кончиков ушей, затем протянул спешно собранные папки. — Вы, знаете ли, в следующий раз как-нибудь осторожнее, ага?

— Спасибо, простите.

Инженеров бросил мимолетный взгляд на Валю и лишь пуще залился маковым цветом, затем вовсе умчался, будто озаренный чем-то. Лаборантка все стояла, растерянная и потерянная. Куда идти, зачем? Забыла. Стоит, раскрасневшаяся, посреди коридора. Совсем растерялась, ведь эти документы нужно было ему передать! Что ж делать теперь, где искать? Прижав бумаги покрепче, бросилась следом.

— Иннокентий Сергеевич, Иннокентий Сергеевич!

Поди найди теперь, — подумала Валя. — Что поделать? Пойду искать.

Без всяких происшествий Валентина добралась на второй этаж, затем растерянно остановилась возле закрытой двери директора Катамарановского НИИ. Робкий стук в дверь толкнуть — открыто. Иннокентий сидел за своим столом с растерянным видом. То, что показалось отчаянным румянцем, обернулось болезненностью. Никак приболел?

— Иннокентий…

— Ах, Смирнова, входите же, — Инженеров растерянно подскочил на месте, улыбнулся. — Что ж вы не сказали, что ко мне шли? Уж я бы тогда…

— Иннокентий Сергеевич, у вас все хорошо? — Валя осторожно присела напротив, положив документы на стол.

— У меня-то? Да у меня все…

Вместо заветного «лучше всех» Инженеров закашлялся. То, что показалось смущенным румянцем, могло оказаться жаром. Но кто отпустит директора домой, особенно в этот предпраздничный день, когда все вокруг старались как можно скорее закрыть свои обязанности? Осталось всего-то час с небольшим до конца рабочей смены.

— Я в порядке, правда. А это все глупости, — поспешил оправдаться Иннокентий.

— Вы простите.

Валентина осторожно поднялась и подошла ближе. Тыльная сторона ладони коснулась лба Иннокентия. Горячий.

— Да разве можно так, Иннокентий Сергеевич? Я сейчас!

Инженеров остался в своем кабинете один, лишь после этого выдохнул, прикрыл глаза руками. Никак нельзя заболеть, а уж тем более показать слабость перед Валентиной Антоновной. Всего-то продержаться один вечер, а там уж за каникулы как-нибудь восстановился. Иннокентий заглянул в верхний ящик стола. Среди беспорядка в коробке с бантиком лежали новенькие пробирки. Пускай казенные, выписанные за счет бюджета, зато весьма практичный подарок, нужный.

Перед глазами снова появился образ Валентины. Она всегда была красива, даже очень, но в этот вечер лаборантка казалась краше прежнего. Вот только ничего не получится — Иннокентий болен, а Валя, вполне возможно, спешит домой к своим родным или даже к своему возлюбленному. В конце концов, почему такая красивая женщина не может быть чьей-то любовью? Иннокентий снова вздохнул, сопя заложенным носом. Угораздило же и заболеть, и влюбиться в свою подчиненную.

Валентина мчалась в свою лабораторию. На подобный случай у нее была припасена баночка малинового варенья и россыпь разнообразных лекарств. Будь она каким-нибудь фармацевтом, тотчас сообразила бы для Иннокентия лекарство. Вот только Валя была простеньким инженером химического анализа, только и умела разбирать пробы да смешивать между собой кислоты и разнообразные реактивы. Из личного шкафчика на пол полетели ненужные вещи. Разберется потом, а пока была важная цель — стать нужной, может быть, стать спасением для приболевшего Иннокентия Сергеевича. Несясь обратно в кабинет, Валентина прогоняла прочь странные мысли.

Выслуга? Да какая? Только любовь и чистые помыслы.

Снова робкий стук в дверь. Иннокентий, казалось, как сидел, так и остался. Потерянный взгляд в пустоту и рассеянная улыбка на губах. Оценив обстановку, Валентина поставила необходимое прямо на стол, затем взяла с подоконника банку с кипятильником. Вода была еще теплой, подогреть бы, но некогда.

— Валентина Антоновна, дверь, — отстраненно произнес Инженеров, коротко взглянул на нее, уточнил: — Закройте, пожалуйста. Пусть уж лучше думают, что я ушел.

Валя сдержанно кивнула в ответ, закрыла дверь на ключ, растерянно остановилась. Нужно же поскорее навести варенье с водой, померить температуру, найти нужное лекарство из стихийной аптечки под видом потертой косметички. Вот только Валентина взглянула в глаза растерянного Иннокентия и растерялась сама. Сердце сжалось, щеки запылали, словно заболела она сама. Если и заболела, то безответной любовью.

Разве может такой мужчина быть свободным? А я, глупая, пришла тут с вареньем, с этим макияжем, — засомневалась Валя. — Зачем ему эта любовь? А мне зачем?..

Может быть, я уже брежу, но какая же Валентина Антоновна сегодня красивая, — подумал вдруг Иннокентий, но тут же отвел глупый взгляд в пол. — Накричать бы на нее, прогнать домой, к своим, а я не могу. Совсем от любовищи своей тронулся. Или от болезни.

Валя подошла к столу, принялась спешно хозяйничать. Встряхнуть градусник, чтобы знать температуру наверняка. Вполне возможно, что потребуется не простой чай с малиной, а помощь медиков. Еще раз взглянула на Инженерова, растерялась.

— Иннокентий Сергеевич, измерьте, пожалуйста, — отводя взгляд на захламленные полки, Валентина протянула градусник.

Инженеров растерялся, не сразу понял, что от него хотят. Принялся отсчитывать пять минут. Валентина Антоновна так и осталась стоять рядом, блуждая взглядом по пыльным полкам. Кажется, она чего-то смущалась, но это только кажется. Обычно храбрая и бойкая, не то, что сам Иннокентий. Так хотелось обнять ее, но так же можно и заразить!

— Да что вы стоите, голубушка? Присядьте, пожалуйста.

— Вы… да. Сейчас, — растерянно отозвалась лаборантка.

Привычная Валентина Антоновна как-то внезапно стала голубушкой, — подумала она. — Ах, Кешенька, чужой, но такой любимый. Ошиблась, Валька, лучше бы ты ошиблась или попросту не оказалась в этом кабинете в столь недужный час.

Незаметно промчались необходимые пять минут. Пожалуй, даже слишком незаметно. Валентина уже навела малину с теплой водой, однако все еще ждала температуру. Выхватив термометр из рук, ужаснулась — 38,1.

— Валь, мне так плохо. Кажется, я умираю, — пролепетал Иннокентий, опуская голову на стол.

Из аптечки сразу же выпала пластинка парацетамола. По-хорошему нужно вызывать врача, вот только времени на это уже не было. Иннокентий запил две таблетки водой с малиной, затем опустил виноватый взгляд на стол. То ли смущенный, то ли жар.

Валя понимала, что Инженеров не мог так просто умереть, особенно на рабочем месте. Везти его в больницу, но на чем? Свое авто Валентина оставила дома, а Иннокентий наверняка ездил на автобусе. Даже если и вызывать врачей, то из дома… Поди найди сейчас кого в НИИ — часы уверенно показывали, что коллеги давно разбрелись по домам.

— Иннокентий. Кеш…

— Валь, отвези меня домой, пожалуйста, — усталым голосом взмолился Инеженеров, вытащил из кармана ключи от машины. — На моей домчишь, так побыстрее и попроще.

Недолго думая, Валентина взяла ключи, крикнув «я сейчас», умчалась переодеться. К черту уже эту сдачу смены! Осталось только быстро закрыть лабораторию, быстро все проверить, а потом лететь стремглав наверх. Не прошло и десяти минут, а Кеша уже был одет в пальто, стоял, покачиваясь как лист на ветру.

— Глаза б мои на вас… Иннокентий Сергеевич, — на грани слез шепнула Валя.

Осторожно подхватив Инженерова под руку, они медленным шагом пошли по коридору. Как спускаться по ступеням, Валентина попросту не знала. На удачу из-за угла вышел Лешка Цириткин. Увидев своего начальника в плачевном состоянии, он немало удивился.

— Леш, помоги, я его одна никак, — взмолилась Валя.

Недолго думая, Цириткин перекинул худосочного Кешу через плечо, только спросил коротко:

— Куда его?

— Давай хотя бы до первого этажа, до машины как-нибудь доберемся…

Доберемся — значит, мы, — заливаясь краской, подумала Валентина. — И когда только?..

Впрочем, Лешка уже летел по ступенькам вниз. Стоит ли говорить, что он доставил Иннокентия прямо к его машине? Спешно поблагодарив коллегу, Цириткин сразу же отправился восвояси, а Валентина помогла улечься Инженерову на заднем сидении, сама же села за руль. С непривычки задрожали руки. У нее было не слишком много водительского стажа — пару лет от силы, а тут другая машина все-таки. Валя попросту не знала, как именно ездит Кеша, куда везти…

— Инженерная, двадцать пять. Музыку включи, — произнес Иннокентий, закашлялся. — Дальше я сам как-нибудь.

— Да куда уж сам, — ухмыльнулась Валентина.

Выбирая между «медленно и наверняка» и «быстро и без проблем», Валя выбрала второе, лишь воскликнула короткое «держитесь!». «Москвич» тотчас взвигнул колесами и полетел по улочкам. Иннокентий нехотя сел, страшно вцепился за пассажирское сидение впереди.

— Налево, во дворы, — произнес Инженеров, округляя глаза.

«Москвич» занесло на повороте, но Валя, ругаясь себе под нос, вышла из заноса, затем повернула еще раз, но уже более уверенно. Еще пару минут, и машина остановилась в тени елей. На короткий миг на губах застыла горькая улыбка.

Ну и на что ты, дурочка, надеешься? Сейчас встретит на пороге жена или особа там какая-нибудь, выставит взашей, а я поеду Новый год встречать одна…

И зачем я только так сплоховал? Неужели Валя будет со мной, болезным, Новый год отмечать?

— Может быть, я дальше сам как-нибудь? — едва не вывалившись из салона собственной машины, взмолился Иннокентий. — Валь, в самом деле, это уже немного лишнее. Тем более, что дома тебя ждут…

— Да кто меня там ждет, — прикусив губу, ответила Валентина, виновато опустила взгляд. — Небольшая плошечка заранее нарезанного оливье и горстка картошки. Это вас… тебя, то есть, жена дома ждет.

— Твоими словами, Валентина Антоновна, твоими словами, — виновато ответил Инженеров. — Для полноты картины, пожалуй, врачей вызову. А так один-одинешенек, как всегда.

— Как это, один? — не сдержала своего удивления Валя.

Вместо ответа Иннокентий пожал плечами, рассмеялся над своей незадачей. А он-то думал! Смех сменился кашлем. Все совесть съедала, что на чужую женщину смотрит, а Валентина Антоновна все это время была свободной, как и он.

— Может быть, тогда вы ко мне? — неожиданно предложил Инженеров. — Нет, ну а чего? Я вас от одиночества спасу, а вы меня от верной гибели. У меня там как раз курочка замаринованная ждет, немножко оливье да пюре с котлетами.

Валентина улыбнулась. Вот уж действительно, незадача получается. Через бурю сомнений, и чтобы Новый год встретить с любимым…

— А ведь я не откажусь, Иннокентий Сергеевич! — с ехидной усмешкой согласилась Валя. — И вы под присмотром, и мне нескучно.

Первым в сторону подъезда пошел Инженеров, Валентина следом. Мысленно молила Саню, чтобы милый не упал по пути. Дошел, причем весьма уверенно, даже до третьего этажа поднялся на своих двоих. После короткого инструктажа на кухне, Валя уложила Кешу на диван, накрыла голову тряпочкой, смоченной в прохладной воде, а после включила телевизор, где показывали «Служебный роман».

Готовка никогда не была чем-то сложным для Вали. Тем более, что отварные овощи уже были заботливо очищены от кожуры, а ножи были отлично наточены. Останется нагреть чайник, чтобы заварить еще немного малины и поставить курицу в духовку, там уж дело останется за малым.

Все я сумею, все смогу — сердце мое не камень, — напевало влюбленное женское сердце, пока на кухне творилась самая настоящая магия.

Напившись варенья с чаем, Иннокентий некрепко походкой сам принес пустую кружку. Валя тотчас подскочила к Инженерову, подхватила его под руку. Одно неловкое движение, и она прижалась к худому мужскому плечу чуть ближе, выдохнула невпопад.

— Что ж вы со мной делаете, Иннокентий Сергеевич? — прикусив губу, шепнула Валентина.

— Я хоть как-то вину свою искупить пытаюсь, Валечка. А то нарисовался тут, жених, болезный и бесполезный.

— Ну как вы можете такое говорить? Чем вы бесполезны?.. Ты…

Взгляд в карие глаза напротив, сердце пропустило удар.

Что ж ты все вокруг да около ходишь? Скажи, не таи! Даже если вдруг глупой сочтет, то пускай! Уложишь его, и сама уйдешь плакать в Новый год, а там… а там…

— И больного, и нездорового, и нужного, и неуклюжего, люблю я тебя, Кеша, — серые глаза наполнились слезами. — Люблю, а так хоть прогоняйте меня. Ничего больше вам не скажу, ни о чем просить не буду.

Иннокентий, не веря в свое счастье, уставился на растерянную женщину. Усомнился, та ли это Валентина Антоновна, за которой он наблюдал прежде? Черный карандаш потек под натиском слез, но даже плакала Валя красиво.

— И я вас, ну, люб… очень. Все боялся…

Валентина неверяще уставилась в карие глаза напротив, утирая слезы. Она украдкой ущипнула себя за ладошку. Не спит, и Кеша не смеется. Его растерянный взгляд то и дело бегает по женскому лицу в попытках найти что-то важное и нужное.

— Повтори мне это опять, — шепнула Валя.

— Я люблю тебя, давно на тебя смотрю…

Большего и ненужно было. Валентина прижалась к хрупкому Иннокентию, но тут же отпрянула. Во всей этой суматохе совсем позабыла о курице в духовке. Вынув птицу, Смирнова сдержанно улыбнулась. Не сгорела, да и пюре вышло без комочков. Коротко взглянув на часы, охнул Инженеров.

— Валь, до Нового года всего-то полчаса…

— Ты иди, я тут…

— Нет, я тебе помогу, — воспротивился Инженеров. — Видишь, все еще уверенно стою на своих двоих!

Женщина неуверенно пожала плечами. Раз хочет, так пускай будет так. В четыре руки все быстрее. Пока Иннокентий поджаривал котлеты, Валентина спешно заправляла скромные салаты и раскладывала все по тарелкам.

За столом Валя и Кеша оказались за десять минут до Нового года. Концерт Всеволода Старозубова сменился традиционным поздравлением дикторов центрального телевидения. Несмотря на резкий отказ, Валентина все же села рядом с Иннокентием, чтобы уж точно не опустить изменения в его состоянии.

Даже если и заболею, то пусть так.

— С Новым годом, товарищи, с Новым годом!

Коротко пискнув, Валя потянулась к шампанскому, но Кеша оказался куда более ловким. Удивительно даже, что ровно на одиннадцатый удар шампанское осторожно разлилось по бокалам, а Валентина даже успела загадать самое заветное желание.

Быть всегда рядом с Кешенькой!

Чтобы Валентина стала моей женой!

Валя хотела робко коснуться губами исхудавшей щеки Кеши, однако он хотел сделать ровно тоже самое. Вместо невинного поцелуя в щеку, губы сплелись в хмельном поцелуе с привкусом шампанского. Оба виновато отстранились, опустили глаза на руки, однако тотчас снова прильнули друг к другу.

После того, как все за столом было попробовано, Иннокентий ушел в спальню, а Валя принялась убирать все со стола. Стоило только Валентине опуститься на диван, чтобы перевести дыхание, как из соседней комнаты послышался сдавленный голос.

— Валечка, кажется я умираю! — прохрипел Инженеров.

Снова измерение температуры, снова суета на кухне. Если температура стала выше, то так просто малиной тут не отделаешься… Через пять минут термометр показал неутешительные 39,9. По-хорошему нужно вызвать врачей, но разве дозвонишься до Скорой в Новогоднюю ночь?

— Кеша, где у тебя водка?.. Ну, или спирт какой, — уверенно спросила Валя.

— В холодильнике, в ящике где-то лежит. Ой, Валь, прихвати еще ружье где-нибудь, как же стыдно…

Но Валентина уже убежала, не принимая во внимание желание застрелиться. Банка со спиртом и вправду нашлась в ящике. Женщина быстро вернулась в спальню, затем скомандовала:

— Давай, вставай понемножку, снимай рубашку.

Иннокентий замялся, но все же послушался. Его немного штормило, но он старался держаться. Хотя бы ради Валентины Антоновны, пускай пока еще не Инженеровой. Непослушные пальцы путались в пуговицах, поэтому Валя выдохнула и помогла расстегнуть оставшиеся пуговицы, затем помогла лечь на живот. Поливая руки спиртом, женщина принялась растирать спину. Не самое лучшее средство, но на безрыбье.

— Уж если что, ночку переживем, а там врача вызову.

— Валь, ты только не уходи никуда. Я один никуда, ни почему… никак, — растерянно лепетал Инженеров.

— Куда я теперь уйду, Кеш? Как я тебя, болезного, оставлю?

Валентина сверилась с часами, скрипя сердцем достала из сумочки таблетку аспирина. Завтра будет плохо, но она уже будет рядом, а там, уж если что, вызовет врачей.

— Спасибо, — поникшим голосом пролепетал Иннокентий. — Правда, Валь, ты моя спасительница…

— Глупости все это, — невесело улыбнулась Валентина. — Ты спи, а я рядышком буду. Надо будет, лягу рядышком. Хочешь?

Конечно же, Кеша хотел. Превозмогая себя и нежелание навредить своей болезнью, он кое-как произнес неуверенное «да», затем чуть-чуть сдвинулся, чтобы поместиться на кровати вдвоем. Валя вздохнула, после чего обернула Инженерова в два одеяла, после чего взяла из прихожей свою шубку и его пальто. Иначе может совсем ночью замерзнуть — уж это Валентина знала наверняка. Недолго думая, пристроилась рядышком, сняла с себя платье, оставшись в комбинации и колготках. От греха подальше Кеша повернулся к женщине спиной — чтобы лишний раз не смутить.

В конце концов, я приличный инженер… Директор, то есть.

Еще около получаса Иннокентий ворочался на месте, не в силах уснуть. Робко позвал:

— Валя? Валь? Не спишь?

— Нет, не могу, — голос женщины и вправду звучал весьма бодро.

— Может быть споешь мне, никак не могу…

Немного замявшись, Валентина прижалась к Кеше через толщу одеял и одежд, затем негромко затянула:

Ты заболеешь — я приду,

Боль разведу руками.

Все я сумею, все смогу, —

Сердце мое не камень. Я прилечу — ты мне скажи,

Бурю пройду и пламень,

Лишь не прощу холодной лжи, —

Сердце мое не камень.

Валя даже не допела песню до конца, как услышала тихо сопение.

— Как Новый год встретишь, — улыбнулась в темноту она. — А я, вот, с любимым бок о бок. Потому что не могу иначе.

Веки смежились буквально на одну минутку, а открылись уже ранним утром. Руки сжимали пальто Иннокентия, а он сам устало сидел на кровати.

— Тридцать восемь, — вместо «доброго утра» ответил Кеша. — Сказали, что приедут скоро.

Врачи и вправду приехали очень быстро. От греха подальше Валя оделась и переждала все на кухне. Несмотря на ее худший прогноз, чувствовала она себя неплохо, но и в больницу Кешу не забрали, зато открыли больничный лист. Стоило только врачам покинуть квартиру Инженерова, как Валя вернулась в спальню.

— Уйдешь теперь? — коротко спросил Иннокентий.

— Куда меня, нелегкую? — улыбнулась Валентина. — Не брошу, не могу иначе.