Одна ночь в году (джен)

— Рекс…

Тихий голос, слышный лишь мне одному, разбудил меня — птичьего папу. Я открываю глаза, смотрю в потолок. Вокруг лишь щебетания обитателей Гнездовища, воркующих во сне. Приснилось?

— Рекс…

Я сажусь на кровати, оглядываюсь вокруг жёлтым взглядом. За окном темно, лишь снег отливает в лунном свете. Снежное покрывало, укрывшее весь видимый мир. Рождественская ночь, тихая и священная. В комнате сильно пахнет растениями и влажной землей.

— Рекс…

Я встаю, прохожу по комнате, прихрамывая. Никого и ничего. Даже тень меня покинула, слившись с темнотой. Даже Тень…

— Рекс…

Нет, я определенно слышу его. Но ведь Тень безмолвен с тех пор, как…

— Рекс…

— Макс? — наконец, тихо отвечаю я.

— Рекс, сюда…

Выхожу в коридор. Пол холодит босые ступни. Опять разболится старая лапа. Придерживаюсь за стену, решив не возвращаться за тростью. Вдруг он уйдет?

— Рекс, иди ко мне…

Лишь бы никто не увидел, как птичий вожак спешно хромает на голос, следуя за ним куда-то в глубины Дома. Я никогда не забредал сюда. Незачем… Да и не за кем.

— Рекс, ты идешь?

Иду, неужели ты не слышишь? Иду, насколько позволяет нога, отзываясь тупой болью. Без Луиса, которому можно было бы ее передать.

— Рекс, быстрее!

Куда уж быстрее?

В темноте где-то далеко вспыхивает крошечная золотая искра. Путеводная звезда, в аккурат к Рождеству. Криво усмехаюсь собственным мыслям.

— Рекс, я жду…

Жди. Я иду, иду к тебе. Еще немного. Хромая нога подламывается, колено встречается с твердостью пола и расцветает ярким пятном острой боли.

— Рекс…

Да-да, я иду. Встаю, стиснув зубы, чтобы приглушить боль. Иду настолько быстро, как могу. К тебе, к искре, к моей путеводной звезде.

— Рекс…

Подожди ещё, ещё немного. Искра превращается в витую свечу на блюдце, плачущую воском. Прищуриваюсь, всматриваясь. Вокруг свечи импровизированный натюрморт: два изящных бокала, невесть из каких тайников Дома, бутылка в ведёрке со льдом, будто только что из дорогого ресторана, тарелки с закусками. Откуда всё это? Если бы не боль в ушибленном колене, я бы принял это за сон.

— Рекс…

Над свечой вспыхивают ещё две звезды — золотые монеты глаз, будто в зеркальном отражении.

— Макс?

Блеснувшие в свете свечи острые зубы — улыбка. Сажусь с тихим выдохом, пламя свечи трепещет от моего дыхания. Тонкие пальцы с длинными ногтями ложатся на моё больное колено, забирая боль. Светловолосая голова, копия моей собственной, опускается на мое плечо.

— Рекс, я скучал…

Обнимаю тебя за плечи, чувствуя, как из глаз начинают течь слезы.

— Макс, откуда ты? Где ты был?

— Я пытался прорваться сквозь Тень. У нас есть лишь эта ночь. Лишь одна ночь в году.

Одна ночь? Так мало и так много. Твои тёплые руки обнимают мою талию, ты прижимаешься всем телом. И я утыкаюсь крючковатым носом в мягкие волосы, уже не сдерживая слез. Такой родной запах. Такое родное тепло. Такие родные руки. Это точно не сон. Пожалуйста, пусть это не окажется сном!

— Рекс, открой бутылку?

Моей руки касается холодный бок ведёрка, истекающий конденсатом. Дотягиваюсь до ледяного стекла, снимаю блеснувшую в свете свечи обертку, раскручиваю замерзшими пальцами проволоку. Хлопок кажется почти оглушающим, ты вздрагиваешь на моём плече, будто клюешь меня твердым подбородком. Разливаю шипящее шампанское в бокалы. Один тут же цапают твои тонкие пальцы. Второй беру сам.

— За нас, брат?

С легким звоном касаемся тонким стеклом. Я смотрю, как ты пьёшь холодный алкоголь, чуть морща нос. Отпиваю сам. Не люблю шампанское, но сейчас, рядом с тобой, оно кажется райской амброзией. Тянусь за крохотным бутербродом с сыром, касаемся одного и того же, тихо смеёмся в унисон.

— Бери ты…

Уступаю тебе, беру другой, тот, что рядом. Ты берешь свой и подносишь к моим губам. Кормим друг друга из рук.

— Налей ещё, — просишь ты.

Не могу тебе отказать. Снова наполняю бокалы. Любуюсь, как пузырьки бегают в пламени свечи, будто искры из костра, исчезающие с тихим шипением.

— За Рождественскую ночь? — предлагаю я.

Ты киваешь, снова касаемся бокалами. Это будто наши рождественские бубенцы. Пьём, прижимаясь друг к другу головами, смешивая волосы.

— У нас одна ночь в году? — спрашиваю я, боясь услышать ответ.

— Да… Только для нас. Если ты сможешь уходить один. Нас не должны видеть. О нас не должны знать.

Снова беру бутерброд, на этот раз с огурцом.

— Ты останешься Тенью?

— Да. Но Тень молчит. Молчать весь год, чтобы сидеть так одну ночь — небольшая плата. Как ты думаешь?

Одном движением допиваю шампанское, довольно жмурюсь.

— Мне одиноко без тебя.

— Как и мне, брат…

Горячее дыхание на шее, тёплая рука вокруг моей талии, запах воска и вина. Так спокойно… Слишком спокойно… Закрываю глаза.

— Рекс, не спи…

Открываю глаза, встречаясь с твоим обеспокоенным взглядом.

— Я не сплю, Макс. Это я так тебя люблю.

Мерцание звёзд-глаз — ты моргаешь и снова улыбаешься, блеснув зубами.

Долгая ночь. От свечи остался лишь короткий огарок, едва теплящийся, шампанское выпито, закуски скормлены друг другу. Я сижу, опираясь спиной на твердую стену. Ты лежишь головой на моих коленях. Перебираю длинными пальцами твои волосы. Молчим, продолжая разговор лишь взглядами.

«Ночь почти окончена».

«Я буду ждать следующей».

«Ты придешь сам? Найдешь дорогу?».

«Стань моей путеводной звездой».

«Ты будешь говорить с Тенью?»

«Тень передаст тебе мои слова?»

«Я услышу, даже если ты будешь молчать. Но я хочу слышать твой голос».

«Я буду говорить. Для тебя».

«Я буду скучать, брат».

«Как и я. Каждую секунду».

«Я тебя люблю, Рекс».

«И я тебя люблю, Макс».

Свеча конвульсивно вспыхивает в последний раз и гаснет. Все погружается во тьму. Я закрываю глаза, держа руку на твоей голове.

Просыпаюсь от встревоженного гомона моих птиц. Меня подхватывают под руки, поднимают, воркуют. В свете фонариков лишь блюдце с лужицей воска. В моей ладони зажата пробка. Сжимаю её крепче, боясь потерять. Позволяю увести себя. Ловлю взглядом Тень, который смотрит со стены.

С Рождеством, Макс. Я буду беречь твой подарок. Я буду говорить с тобой.

До следующего года.

Жди меня.