История одного мононоке, или Еще одна звездная роль Грелля (джен)

Уильям Т. Спирс пребывал в глубоком раздражении, к которому примешивалось предчувствие опасности.

В задаче, которую ему подкинула судьба, было дано следующее:

1) Напыщенные стажеры-жнецы из египетского отдела, которые «по своим каналам» узнали, что лорд Гринлиф незаконно получил партию египетских амфор с раскопок;

2) Амфоры (от ста до трехсот), в которых запечатаны души слуг и соратников некоего фараона;

3) Знание, что египетский отдел некомпетентен настолько, что не извлек эти души раньше;

4) Сами души, которые, судя по срокам «заключения», мутировали в нечто среднее между кровожадным чудовищем и демоном (для обретения разума им понадобилась бы еще пара тысячелетий);

5) Пустующий особняк, вход в который тщательно охраняется, а вовнутрь допускают лишь самого лорда и его приближенных;

6) Жнецы-идиоты, которые заявили, что потерпят британский отдел только в качестве наблюдателей и сопровождающих, так как «замурованные в амфорах души — наше внутреннее дело»;

7) Самомнение Спирса, решившего предоставить судьбу коллег-шинигами на волю злого рока (а какой еще рок будет преследовать того, кто взбесил Спирса своим высокомерием?).

Что может пойти не так?

Разумеется, все что угодно.

Но на случай чрезвычайных ситуаций Уильям предусмотрительно подготовил страховку, которая сейчас выразительно и жалобно ныла и страдала у него за спиной:

— Нет, ну скажи мне, почему я, такой красивый и нарядный, должен тащиться в грязный подвал пустого особняка? Ты хоть представляешь себе, какая прелесть там, наверху, совсем без охраны, хоть и пыльная? — Грелль указал пальцем на низкий свод вьющейся подвальной лестницы и с восторгом продолжил: — Лучшая коллекция живописи, керамики, одежды... Еще не распакованная... Дай я схожу и посмотрю... Что мне смотреть на эти воплотившиеся души, а? Они отвратительны, если верить иллюстрациям. Зомби симпатичнее и намного более восприимчивы.

Разумеется, Уильям Т. Спирс взял Сатклиффа с собой не для того, чтобы стоически терпеть его капризы.

Сатклифф был бы абсолютно не нужен, если бы все пошло по плану — вскрывается или разбивается один глиняный сосуд, жнецы протыкают древнюю душу косами смерти, обрезают пленку, переходят к следующей амфоре — и так сто или триста раз.

Но Спирс был уверен, что операция обречена на провал. В таких случаях Грелль был незаменим, чтобы избежать катастрофы или усугубить ее до крайности или гротеска. Уильям ценил его не за невыносимый артистизм, хотя для Грелля это было оскорбительно.

— Ну Уилли, отпусти меня, мне не место в этом затхлом подземелье, я зачахну тут, как редкая роза на грязной скале... — снова заныл Сатклифф, и Уильям решил его успокоить:

— Сатклифф, представь: ты спал десятки веков, видя самые красочные или, в твоем случае, извращенные сны. Как бы ты среагировал, если бы тебя разбудили?

— Я бы убил любого, кто нарушил мой покой, — Грелль кровожадно улыбнулся и вздохнул: — Ты так бы сразу и сказал, что здесь скоро станет весело. Ради этого можно потерпеть невыносимый подвал.

Они наконец достигли конца лестницы и увидели жнецов в центре заставленного деревянными ящиками подвала.

— Я так и сказал... Стой, не трогай печать! — закричал Уильям жнецу, взявшему в руки фарфоровую вазу. — Это не ваши...

— Поздно, — констатировал Грелль, извлекая из воздуха бензопилу. — До них не дошло, что это не сосуд из пирамиды.

— Теперь дошло, — флегматично кивнул Уильям, когда черно-белый вихрь вылетел из узкого горлышка вазы, размазал по полу всех десятерых жнецов, пройдясь по ним, подобно чугунному утюгу, и устремился в сторону лестницы.

Наглые высокомерные шинигами со своими «внутренними делами» выбыли из игры недели на две — но это было слабым утешением. Неприязнь к ним и злорадство почти полностью вытеснил ужас перед освобожденным существом: невиданным до сегодняшнего дня, не демоном, но обладающим уже не совсем человеческой душой, судя по ауре, силе и степени материализации.

Чудовище только что расправилось с десятерыми шинигами, которые по скорости реакции превосходили человека в разы!

Грелль отпугнул существо, когда загремела бензопила. Ужасное создание замерло на отдалении, подметая каменный пол подолом, рукавами и закрывающими лицо и большую часть фигуры черными длинными волосами. Казалось, призрак изучает жнецов сквозь спутанные пряди этой «вуали» — алыми углями тлели красные глаза.

— Мы ей не понравились, я этого не переживу, — Грелль отбил атаку и разочарованно цокнул языком, не коснувшись даже клочка ткани.

Привидение отпрянуло от зазубренного лезвия — это нонсенс, если Грелль хотел кого-то достать, он хотя бы задевал — и в прямом, и в переносном смысле.

Призрак снова напал, выставив вперед руки с кривыми когтями, похожие на птичьи лапы.

Грелль попытался отрезать обе кисти, Уильям нацелил секатор в лицо чудовища, но то снова увернулось и швырнуло в них рассыпавшейся в прах египетской амфорой.

— По-моему, мы ей как раз понравились, она расщедрилась на подарки, — процедил Уильям, глядя на струйку серого праха, складывающегося в искривленную человекообразную фигуру.

Один удар секатора — и пленка души вырвалась на свободу, а монстр стал горсткой серого пепла.

Еще одна ваза полетела в Грелля, он прорычал:

— Пусть засунет эти подарки... — и распилил «своего» монстра на две половины от изуродованной наростом макушки до распухшего сине-красного живота.

— Две египетские пленки из ста или трехсот собраны, — констатировал Уильям, глядя на повисшие в воздухе амфоры, удерживаемые волей зловещей призрачной женщины, и покачал головой. — Мы не справимся.

— Да ладно тебе... Только началось веселье, а у нас неплохая позиция — нас не окружить, они будут подходить по трое-четверо, — неуверенно сказал Грелль и прищурился, отступив на шаг назад по ведущей вверх лестнице.

Привидение в белом платье взмахнуло патлами, издало пронзительный вопль и швырнуло к их ногам два десятка амфор.

— С этими — справимся, — Уильям проткнул сразу троих материализовавшихся тварей, — но она никуда не денется. Она нас отвлекает, чтобы напасть.

Подтверждая его слова, привидение разметало монстров, и он с трудом уклонился от черных когтей, царапнувших воздух рядом с его щекой.

— Она слишком быстрая, — признал Уильям, когда пила Грелля разрезала каменную стену и не задела ни одну из лап.

— И что ты предлагаешь? — теперь лапа призрака чуть не достала Грелля, отвлекшегося на троих деформированных монстров.

Уильям схватил Грелля за плечо и потащил вверх, летя по вьющемуся каменному колодцу.

Чудовище не смогло проследовать за ними сразу же, подарив им три секунды — оно должно было сперва раскидать мешавших ему материализовавшихся тварей.

— Предлагаю отступить и ждать у выхода, — процедил Уильям и захлопнул дверь прямо перед лицом призрака.

Тот ударился о толстое дерево и взвыл так пронзительно, что у жнецов заложило уши.

— Фи, как грубо ты обращаешься с леди, даже призрачными, Уилли, — Грелль с гримасой потер плечо. — А план неплох. Правда, кажется, ей что-то не дает выйти и... фу, еще и обжигает. Паленым тухлым мясом пахнет. Может быть, там какая-то охранная печать? Что будем делать?

Уильям прислушался. Из-за двери донеслись звуки, как будто кто-то скреб дерево крошащимися когтями.

— Если там печать, но действует она лишь на нее, а не на амфорных монстров, то у нас есть где-то минут десять-двадцать, пока они не сотрут печать. Наша основная проблема — этот непонятный недодемон. Она быстрее нас и рано или поздно убьет.

— Будет очень стыдно, особенно после того как мы потешались над раздавленными коллегами, — усмехнулся Грелль. — А если... нам надо ее как-то замедлить, отвлечь, хватит секунды, на которую она замрет... Но как? Что она такое? Прямо хоть Гринлифа допросить с пристрастием... Что ему настолько редкое и мистическое привезли и зачем...

Грелль был очевидно тоже напуган, потому что от живописания кровожадных пыток, которым он желал подвергнуть лорда, стало бы дурно любому нормальному человеку.

Но Уильям был шинигами и давно работал с Греллем, поэтому даже не прислушивался к садистским фантазиям. Хотя здравое зерно в них содержалось...

— Ты куда? Пытать Гринлифа без меня?! — с воплем нагнал его Грелль у входа в кабинет лорда на втором этаже.

— Сатклифф, мы, к моему сожалению в данном случае, не можем пытать людей. Да, даже если они нас напугали, — Уильям просматривал стопки писем, отшвыривая ненужные на пол. — Вся наша надежда на идиотизм, с которым люди доверяют бумаге тайные мысли, или на то, что лорд хранит свою переписку.

— Или на подмогу... Но это стыдно, если они с нею справятся, и очень непрофессионально, если она покалечит еще и их, — понимающе подмигнул Грелль и распилил сейф, полный бумаг.

Через три минуты комната была вся усеяна сугробами документов, писем и счетов.

Выяснилось, что вазу «японской работы» доставили лорду Гринлифу из Голландии полгода назад, вместе с выпиской из какой-то не то летописи, не то собрания преданий. Он заказал три варианта перевода ветхого документа, жнецы нашли в спешке лишь один.

Грелль, трагически вздыхая, пересказывал легенду Уильяму, продолжавшему поиски:

— Это очень грустная, несправедливая и печальная история. Одна дева из благородного семейства, Юмико Сато, была обручена с неким Нимамурой Такахаси, которого она неоднократно любила всем сердцем, душой и телом задолго до свадьбы...

Уильям поморщился, проглядывая заметки хозяина дома, и с укором сказал:

— Сатклифф, либо история возвышенная, либо неоднократно любила телом. Выходишь из роли.

— Ах да, — спохватился Грелль. — История скучнейшая, если честно — Юмико даже убил не Нимамура, который не особо пылал желанием на ней жениться, а ее соперница из другого знатного рода, Огава. Выследила Юмико у озера, когда та пришла на свидание с Нимамурой — и утопила ее, беременную двойней.

— Откуда такие подробности? Вроде подвальная нежить не посвятила тебя в детали своей личной жизни?

— От колдуна, которого позвали жители города, когда в округе стали пропадать женщины семьи Огава. Юмико превратилась в злобного мстительного духа, в переводе его называют то мононоке, то омрё, который сперва занялся семьей соперницы, а потом — своего бывшего жениха.

— Этот чем провинился?

— Может быть, тем, что вскоре нашел себе третью невесту, или что не умер от разбитого сердца. Да и неважно. Пользы нам от этой истории никакой — колдун провел ритуал, но не убил Юмико, а лишь заточил ее душу в вазе. Не очень понятно зачем. А вазу утопили на дне того самого озера. Нет, правда без толку, подробностей ритуала нет, ответа, как уничтожить эту мононоке или омрё — тем более нет.

Грелль со стоном отбросил бумагу.

А Уильям замер над наконец обнаруженной и крайне абсурдной отгадкой и после десяти секунд колебаний и сомнений спросил:

— Сатклифф, ты мечтал посмотреть красивые платья и украшения? как насчет... — он справился с письмом в руке. — Традиционного шелкового кимоно с аутентичным узором побегов бамбука, присыпанных первым снегом, и гербом рода Огава? Уверен, это будет твоя звездная роль...

— Это часто говорят о последней роли актера, умершего во цвете лет, — закатил глаза Грелль, заглянув в документ, поразивший Уильяма. — Если ты объяснишь мне логику происходящего, оно, конечно, утратит флер очарования, но тут я требую объяснений. Эти гэта... это пыточная обувь для нормальной леди! Как в них ходить? Я должен знать, ради чего страдаю...

— Думаю, что ходить не придется, — успокоил его Уильям и открыл створку гардероба. — Если поставить тебя на самом верху лестницы в холле, Юмико, когда вырвется из подвала, будет ошеломлена и не заметит, что я прячусь между ящиками сбоку от входа. Либо я разрежу ее в этот момент, либо когда она будет тебя душить.

Грелль изучал заметки лорда с наглядными иллюстрациями, как надевать кимоно, как закрепить парик и какой макияж подобрать.

— Вот они, твои извращенные фантазии — задушить меня во цвете лет, — он притворился, что вытирает слезы. — Но почему ты думаешь, что это сработает?

Глаза у него, правда, уже горели — от восторга, что можно примерить новый образ. Он расправлял зеленое кимоно и любовно гладил узоры на рукавах.

— Потому что Гринлиф был в этом уверен. Как и колдун, заточивший Юмико — у него были очень далеко идущие планы. Ведь Юмико не убила свою соперницу — та скрылась в неизвестном направлении или пропала без вести. Даже имя ее нигде не упомянуто.

— Возможно, соперницу убил кто-то еще, даже жених, — кивнул Грелль. — Значит, дух не может обрести покой, пока не достигнута его цель... Но она никогда не сможет отомстить, ведь все участники драмы уже мертвы.

— Колдун искал соперницу, чтобы упокоить душу Юмико, но сгинул где-то в поисках — это официальная версия.

Грелль скрылся за приоткрытыми створками шкафа и зашуршал одеждой, облачаясь в белые носки и нижнее кимоно. Высунул голову и спросил:

— А неофициальная версия? Она есть, раз Гринлиф хотел нарядить какую-то девушку в кимоно рода Огава и позволить Юмико убить ее?

— Говорят, что колдун хотел заставить Юмико служить ему в обмен на голову обидчицы и понял, что мононоке можно обмануть. Мне кажется, это нелогично, но Гринлиф был уверен, что все получится. Не наша проблема — нам надо ее изгнать, а не принимать на работу, вакансий мононоке у нас нет.

— Нет, если она расскажет, как это носить, то можно пощадить, — Грелль демонстративно подмел длинными полами кимоно пол.

— Там нарисовано, консультации духов не нужны — берешь нижний пояс, подпоясываешься, собираешь ткань над ним, излишки ткани прячешь под второй широкий пояс.

Он все же помог отрегулировать длину и надеть последний пояс, оби, но завязать красивый бант на спине — это было выше его сил. Вроде и просто, если вас снабдили даже специальным валиком, но слишком долго.

— Аутентично и правильно все равно не выйдет, я просто не буду поворачиваться к ней спиной, — милосердно согласился Грелль, надевая гэта. — Я вообще не буду поворачиваться и дышать, хотя... ходить можно, если приноровиться. Дышать тоже. Давай парик, сейчас нанесу грим и пойдем.

Греллю везло на эффектные сцены. Уилл только спрятался между двух ящиков, как дверь подвала рухнула, пробитая черно-белым вихрем.

Грелль испуганно воскликнул, привлекая к себе внимание, и изящно просеменил по лестничной площадке.

Юмико замерла, словно пораженная молнией. Рукава безвольно обвисли, лишь голова подергивалась, словно призрак ею тряс в каком-то невыразимом удивлении.

Уильям пронзил призрак насквозь, пленка выскользнула из тела Юмико. Еще один щелчок лезвиями — и душа покинула ее тело.

Уильям недовольно нахмурился — судя по звукам из подвала, работы еще было много — выпущенные Юмико души карабкались по лестнице.

— Уилли, неужели я так ужасно выгляжу, что поверг в шок даже мононоке? — крикнул Грелль, ловко спускаясь по ступеням.

Кажется, он еще и перепрыгивал через ступеньки — деревянные вертикальные «зубья» на подошвах оглушительно и ритмично стучали, соприкасаясь с мрамором лестницы.

— Нет, ты не так ужасно выглядишь, как они, — Уильям проколол троих монстров, отпихнул четвертого. — Я слегка занят, но могу предположить, что повергло ее в шок.

Грелль разрезал одним ударом десятерых чудовищ и спросил, поджидая следующую волну:

— И что же?

— Мы неправильно запахнули кимоно — левый борт должен быть поверх правого, наоборот может быть только... не знаю, может, у мертвых?

— Она решила, что ее убийца мертва, раз ее наряд неправильно запахнут, но в то же время живее ее?

— Возможно, правды мы не узнаем. Может быть, мононоке была уверена, что в марте не подобает надевать зеленое кимоно, а нужно только сливовое с розовым.

— Ну и ладно, — легкомысленно махнул рукой Грелль, зацепился за парик, снял его и бросил в сторону, попав прямо на макушку одного из кровожадно клацающих зубами монстров. — Ох, очень сложная прическа... Какие шпильки… Интересно, как так уложить волосы...

Его задумчивые реплики перемежались воем бензопилы.

— Сатклифф, — предупреждающе начал Уильям.

— Что Сатклифф? — Грелль походя срезал голову очень скрытному монстру, чуть не напавшему на Уильяма со спины.

— Ничего, — махнул рукой Уильям и занялся монстрами.

В конце концов, зачем было читать нотации? Он с самого начала знал, что, предлагая Сатклиффу примерить новый образ, открывает ящик Пандоры — и Грелль будет не только шокировать весь отдел пошлостями или эпатажными выходками. Теперь к этому еще и прибавится стук гэта, безумные прически и кимоно — если Грелль чем-то увлекался, это было очень серьезно и опасно для нестойких духом и слабых разумом. Грелль все делал максимально шокирующим или раздражающим способом.

Но Уильям ценил его не за это, а за надежность в бою или в опасности. Только Греллю он этого никогда не говорил из чувства самосохранения — его слова вызвали бы ужасающую сцену «ты не ценишь ничего из прекрасного, что есть во мне», и Уильям бы лопнул от напряжения, сдерживая смех или слезы раскаяния — Грелль играл любую роль великолепно.