В Раю Каморана (джен)

— Когда я увидел герб Кватча на твоей кирасе, — произнес Элдамил, — то сразу же понял, что ты меня возненавидишь. Я… мог утаить свои злодеяния, но не стал. Ты имеешь право меня судить.

— И что мне с этого? — ощетинилась Асхана. — Раскаянием ты никак не поможешь погибшим в Кватче!

— Я понимаю твой гнев. Я готов отдать жизнь, чтобы искупить свою вину. Пусть и теперь уже слишком поздно…

— Одной твоей жизни будет недостаточно.

Весь путь через Запретный грот она старалась убедить себя, что его мягкость была обманчива. Разрушитель Кватча представлялся Асхане иным: невозмутимым, хитрым, очень опасным.

— Я собиралась перерезать тебе горло, — бросила она, взявшись за рукоять меча, — как только ты снимешь с меня эту дрянь.

— Мне очень жаль. Но я не могу умереть.

— А я не хочу тебя убивать.

Она хотела заставить его страдать.

Ей помнился Кватч. Помнилось красное небо, черная земля и едкий, густой дым, струящийся из руин; помнилось, как она не могла есть несколько дней, ведь запах пищи казался ей запахом удушающей гари.

Поначалу она не поверила беженцам: ей казалось, все не так плохо. «Целый город невозможно уничтожить», — твердила Асхана в мыслях, поднимаясь на холм по извилистой тропе.

Целый город

невозможно…

Бессильный гнев клокотал внутри. Ей хотелось рвать, кусать, выть! Хотелось вырвать альтмерскую глотку, хотелось втоптать эльфа в пыль!.. Но он смотрел на нее с абсолютным смирением и ждал. Именно этого ждал…

И потому она не могла убить его.

— Это и правда так больно? — спросила Асхана, поджимая губы.

— Что? — озадачился Элдамил.

— Умирать.

Он улыбнулся. От уголков его ярких раскосых глаз лучиками разбежались морщинки. Асхана представить не могла, сколько ему лет, ведь ничего не смыслила в эльфийских возрастах.

— Не настолько, чтобы к этому нельзя было привыкнуть.

Элдамил ничем не выдал себя, но Асхана почему-то отчетливо поняла: врет.

— Я хочу знать, — продолжила она, — что будет с вашими душами, когда это место исчезнет. Не ждет ли вас план Мерунеса Дагона? Это было бы… — она подумывала сказать «несправедливо», но укусила себя за язык, — жестоко.

— Равен и Рума рассказывали о тебе, — вдруг произнес он. — Говорили, что ты наглая, безрассудная, тщеславная. Говорили, что ты безумная — ведь лишь безумцу под силу затворить столько врат.

— У них есть резон говорить это, — фыркнула Асхана, — раз я смогла убить их обоих.

— Верно, — согласился Элдамил. — Что будет после разрушения Рая, никому неизвестно. Но мне хочется верить, что Акатош слышит мои молитвы.

«Он не слышит даже мои», — хотела сказать Асхана, но не решилась лишить его надежды.