Бетельгейзе или письма от сердца (гет)

Здравствуй! Кто бы ты ни был, здравствуй!

Я понимаю, что ты сейчас озадачен(-а) (прости, не знаю, девушка ты или парень) этим письмом. И, может быть, напуган(-а) появлением домовика рядом с собой, но умоляю, дочитай до конца! Мерлин, как же сложно объяснить то, что я хочу тебе предложить!

Я уверена, что если Добби (так зовут этого чудесного домовика) передал мое послание именно тебе, то это значит, что ты, как никто другой, знаком(-а) с ощущением всепоглощающего одиночества, владеющего моей душой. Но если это не так — прости меня за столь бесцеремонное письмо, адресованное тебе. Выбрось его в камин и не вспоминай больше обо мне.

А если же я права, то робко и с большой надеждой прошу ответить на свое письмо; прошу протянуть руку помощи в этой кромешной темноте моего одиночества; прошу стать глотком свежего воздуха в этом затхлом, насквозь прогнившем Замке.

Со своей стороны обещаю полную конфиденциальность и понимание. Без имен. Без факультетов. Только наши души. Только наши мысли, чувства и желание избавиться от одиночества.

С большой надеждой на будущее общение, Бетельгейзе.

P.S. Письма можно передавать через Добби, он поклялся, что не выдаст наших имен.

— Добби, это что еще за херня? — обратился к пустому месту рядом со своим креслом Фред Уизли. — Добби? Добби! — на громкий призыв домовик вновь появился перед парнем.

— Вы звали меня, мистер?

— Да, Добби, звал. Зачем ты передал мне это письмо? — на столь прямой вопрос домовик не мог не ответить. Он весь съежился, стараясь стать еще меньше, но выжидающий взгляд его собеседника вынудил ответить. Неохотно, с трудом, домовик выдавил из себя:

— Потому что Добби видит, как Вам одиноко. Мисс тоже одиноко… Вот Добби и подумал, что вы можете помочь друг другу…

— С чего ты взял, что я одинок? — резко оборвал его Фред. Проницательность домовика его задела.

— Добби видит, как Вы сидите здесь по ночам и как смотрите на своего брата, будто просите о помощи…

— Хватит, я понял, — Фред подался вперед, чем напугал Добби. — Кто она?

— Я не могу сказать… Я поклялся… — чуть не плача, прошептал домовик.

— Она хоть красивая? — с легкой усмешкой спросил парень, понимая, что ничего своими расспросами не добьется.

— Да, мистер. И добрая, и веселая, и очень одинокая… Она очень часто плачет по ночам, — домовик с надеждой заглянул Фреду в глаза, готовясь сделать всё, чтобы мисс получила так необходимого ей собеседника.

— Ладно, я напишу ей. Не уходи далеко.

Взяв пергамент, Фред надолго задумался, не зная, что написать. Что бы он ни говорил, как бы ни вел себя на публике, Добби верно подметил — он был одинок. И эта таинственная Бетельгейзе, с невероятно странным именем, попала в цель, сказав, что он поймет её состояние. Он задыхался в просторах Хогвартса, медленно погружаясь в пучину отчаяния. И, взвесив всё «за» и «против» и — что греха таить — поддавшись на преданный, заискивающий взгляд Добби, он решился начать переписку.

Здравствуй, Бетельгейзе!

Я, признаться честно, понятия не имею, что тебе написать, кроме того, что да, я очень одинок и прекрасно тебя понимаю. Хотя у меня есть миллион вопросов к тебе, но что-то мне подсказывает — на них ты не ответишь. Поэтому расскажи мне хоть что-то о себе и то, почему такое странное имя. Я же сейчас расскажу тебе немного о себе.

Я — парень. Учусь на шестом курсе (факультет не скажу), люблю квиддич и поесть. Также у меня есть зверушка, которую я очень люблю, но она в последнее время не сильно интересуется мной. Наверное, это со всеми зверушками случается, когда они достигают полового созревания. А у тебя есть питомец? И если есть, то какой? У меня, например, рыжий кот.

Вот как-то так. Прости за столь короткое письмо, но я действительно растерян и не знаю, что тебе написать сейчас. Думаю, твой ответ сориентирует меня. Спокойной ночи, ну или доброго утра!

Радующийся новому знакомству, я.

Здравствуй, мой дорогой друг!

Ты прости, что я долго не отвечала на твое письмо — было очень много неотложных дел. Ну, знаешь, из разряда тех, которые тебе совсем не нравятся, а сделать их надо обязательно. И, если ты до сих пор не понял, у меня был просто завал с домашкой. Снейп как с цепи сорвался, впрочем, как и всегда. Ну и Мерлин с ним, лучше расскажи мне, как у тебя дела? Мы не переписывались всего две недели, а мне кажется, что прошла целая вечность. Расскажи мне всё! Как с учебой? Что ты решил с той девушкой, о которой рассказывал? Как дела у твоей зверушки? Ты уже придумал себе псевдоним? Прошел уже год с первого письма, а я, кроме как «дорогой друг», никак больше назвать тебя не могу. Учти, если сам не назовешься, то это сделаю я! Что-нибудь вроде Бон-Бона, или как там Рона сейчас называют? (Случайно услышала, как Лаванда Браун и Парвати Патил говорили о нем между собой. Меня чуть не стошнило.)

Ну да ладно, что-то я отвлеклась. Отвечу, наконец, на твой вопрос. Думаю, что ты меня поймешь и не станешь смеяться над тем, что у меня на душе.

Ты спрашивал: почему именно Бетельгейзе? Ответ прост: я люблю эту звезду. Почему, спросишь ты, да? И на этот вопрос отвечу (я сегодня невероятно щедра).

Я люблю эту звезду за то, что она вроде как есть и в то же время её как бы и нет. Парадокс, правда? Никому во всем белом свете не известно, жива ли она еще или её свет давно погас. Но это такая несправедливость по отношению к такой большой звезде, как Бетельгейзе!

Знаешь, она ведь очень похожа на меня. Я тоже вроде как и есть, но в то же время — нет. Ведь я, как и она, окружена большим количеством людей, но в то же время они так далеко от меня, что иногда мне кажется — пройдет еще немало времени, пока мой голос, подобно свету погибшей звезды, дойдет хоть до кого-то и расскажет о том, что я когда-то была.

Мы ведь, по сути, те же самые звезды. Смотришь на небо — их мириады. И каждая совсем близко к своим соседям. Но, на самом деле, их разделяют тысячи миллионов километров пустого, по сути, вакуумного пространства. И некоторые звезды, для нас кажущиеся совсем близко друг к другу, могут даже не знать, что у них есть соседка. Или еще хуже: звезда давно умерла, но её последние лучи еще долгое время приходят к нам по ночам, создавая иллюзию её существования. И какой-нибудь человек через пару сотен лет заметит, что этой звезды больше нет на небосклоне, а она умерла миллион лет назад. Это так грустно. Ведь и между людьми мириады километров, хоть они и близки физически. Оглянись вокруг, и ты заметишь — абсолютно каждый в твоей гостиной одинок.

Ладно, что-то я тут соплей опять развела, ты прости меня за это. Жду скорее твой ответ и обещаю сразу же на него ответить.

Искренне твоя, Бетельгейзе.

Дочитав письмо, Фред улыбнулся. Сидел он в абсолютно пустой гостиной и выполнить просьбу пока не мог. Любовно свернув письмо, Фред мыслями вновь вернулся в тот день, когда в первый раз получил письмо от Бетельгейзе.

Шестой курс для него выдался очень тяжелым. Тогда он вдруг внезапно понял, что они с братом влюблены в одну девушку. Это стало большим ударом для Фреда, но он, как примерный старший брат, уступил. И сейчас, кстати, совсем не жалел об этом, но тогда это решение далось ему с большим трудом. В один из вечеров, когда он хотел побыть в одиночестве, к нему подошел Добби и передал письмо от неизвестного адресата с необычной подписью — Бетельгейзе.

Тогда, раскрывая письмо, он еще не знал, что такое Бетельгейзе, почему его таинственный друг по переписке выбрал этот псевдоним, и еще многого не знал.

Теперь — по прошествии года — он с легкостью отыщет эту звезду на небосклоне, ни разу не побывав на астрономии. Он может без перерыва часа два рассказывать всем и каждому о Бетельгейзе, о прекрасном созвездии Орион, служащем пристанищем его любимой звезде; без запинки перечислит все звезды-соседки по созвездию и может осыпать своего собеседника разнообразными магловскими фактами, касающимися звезд. Благодаря своей подруге он полюбил магловские физику и астрономию, и, благодаря ей же, их изобретения стали на порядок интереснее и мудрёнее.

И Фред не признался бы никому, только себе, и то в минуты слабости, что он влюблен в неизвестную девушку, но прежде всего в её мысли, душу и её безграничную любовь к жизни.

За этот год он настолько привык к своей подруге по переписке, что каждое письмо ожидает с трепетом, а если Бетельгейзе долго не отвечает, Фред идет на кухню и допытывается у Добби, всё ли в порядке с девушкой. А когда заветный конверт у него в руках, для Фреда начинается магия — их особенная, личная магия. Сидя вечером у камина, Фред открывает письмо и после отбоя, под убаюкивающее потрескивание пламени, погружается в мысли той, чьё незримое присутствие стало просто необходимым в его жизни.

Здравствуй, моя дорогая Бетельгейзе!

Признаться честно, я очень даже не хотел отвечать на твое письмо, но решил, что не буду вторить тебе и тянуть с ответом. Поэтому читай мои строчки и сгорай со стыда. Ты заставила меня волноваться! И я действительно почувствовал себя звездой: невероятно одиноким (опять!) и в вакууме (так ведь это называется?). Вокруг всё время люди, любимая зверушка, друзья… вот только все они видят только то, что хотят, но даже не пытаются заглянуть глубже, по-настоящему посмотреть мне в глаза. И это меня тяготит. Хотя, что говорить, я и сам предпочитаю не всматриваться в то, что там у других внутри.

Знаешь, я тут недавно понял, почему мне важна наша переписка (знаю, ты спрашивала давно, но уж прости!). Просто оказалось, что когда не знаешь, кто твой собеседник, а он, в свою очередь, не знает ничего о тебе, то намного проще высказать свои мысли и всё, что на душе. Так и у нас с тобой. Пусть я не знаю, кто ты, но я знаю, какая ты, и это для меня важней, чем поверхностное знакомство. Мне очень импонирует то, что я могу не притворяться и быть собой. Спасибо тебе за это, дорогая моя.

Я тут, кстати, решил признаться тебе кое в чем. Моя зверушка — вовсе не зверушка. Это мой младший брат. Да-да! Знаю, я — лжец! Прости. Просто, когда я писал тебе то письмо, у нас с моим братом было не всё гладко (собственно, как и теперь, но это уже другая история), и я был на него зол. Очень зол! Вот и сорвался. Если хочешь, можешь продолжать звать его зверушкой. Он это заслужил. В подробности вдаваться не буду, конечно, просто хочу, чтобы ты знала о такой важной детали из моей жизни. (Собственно, теперь тебе неизвестно только мое имя.)

Я долго думал, какой псевдоним выбрать, но ничего дельного в голову не приходит. Поэтому я полностью доверяю тебе — придумай его сама.

Письмо буду заканчивать и напоследок попрошу: пиши почаще. Каждое письмо — глоток свежего воздуха в том кошмаре, что сейчас творится в школе.

P.S. Как тебе наш новый преподаватель? Нравится? У меня вот уже стойкая аллергия на розовый цвет, как только вижу — сразу тошнит. Мой брат прозвал ее старой розовой жабой, думаю, лучше и не скажешь, да?

Искренне твой…

Знаешь что, мой дорогой? Я даже здороваться с тобой не стану!

Умолчать о такой важной детали как младший брат! Я негодую! Мне даже хотелось написать тебе что-нибудь типа: «Ха-ха! Удивил. У меня их целых шесть!» Но, как ты написал в своем письме, я не буду уподобляться тебе и врать. (Ты, конечно же, будешь возражать, говоря, что просто немного утаил.) Я, к великому своему сожалению, единственный ребенок в семье. В нашем мире ведь это не редкость, да?

Меняя гнев на милость, скажу — немедленно мирись с братом! Что бы у вас ни произошло, я уверена — это не стоит затянувшейся ссоры! Обещай мне, что поговоришь с ним! (Иначе я перестану тебе писать! Да-да! Я это сделаю, имей в виду.)

Мне почему-то кажется, что ты очень сильно любишь своего брата и обида на него вогнала тебя в состояние одиночества и отчаяния. Ни к чему все эти ссоры. По себе знаю. Мирись немедленно с братом!

Кстати, пару дней назад я уснула на Истории Магии и мне приснился ты! Представляешь? Я, естественно, не видела твоего лица, только неясный образ, но это совершенно точно был ты. Я почувствовала это. Ты сказал мне, чтобы я не переставала светить тебе, что я — твоя путеводная звезда. (Я, кстати, не против ею быть. Считай, что я — Полярная звезда. Центр северного неба.) Во сне мне показалось, что ты высокий и светловолосый (даже ближе к рыжему) с очень тонкими пальцами. Скажи мне, насколько правдив был мой сон. Я буду с нетерпением ждать ответа. (И отчета о разговоре с братом.) На этом буду заканчивать.

Искренне твоя, Бетельгейзе.

P.S. Насчет псевдонима. Как тебе «близнец»? Или лучше что-нибудь звездное? Тогда «Ригель», будем соседями?

Яркая гостиная Гриффиндорского факультета обычно в это позднее время была пуста. Но сегодня известие о назначении всеми «любимого» преподавателя на должность Генерального инспектора Хогвартса буквально лишила всех учащихся Львиного факультета сна. Все тихо, кто и погромче, обсуждали перспективы этого события.

Единственным человеком, не принимавшим никакого участия в этих разговорах, был Фред Уизли. Он, вальяжно развалившись в кресле у камина и грея свои ступни, ждал, когда все разойдутся по своим спальням, чтобы написать ответ Бетельгейзе, и невольно прислушивался к Гермионе, вместе с Золотым Трио сидевшей рядом с ним. Девушка, очень неожиданно для Фреда, громко возмущалась и открыто критиковала всеми «любимого» преподавателя. Это никак не вязалось с представлением парня о девушке, которое сложилось о ней за годы учебы. Фред полагал, что Гермиона Грейнджер, приличная ученица и золотая девочка, не способна открыто высказываться в подобном ключе о преподавателях. На деле же всё обстояло иначе, и Фред невольно восхитился этой хрупкой девушкой, поняв, к чему ведут её речи.

— Грейнджер, — прервал он её тираду, лениво повернув голову в сторону девушки. — Какая у тебя любимая звезда?

— Что? — от его вопроса Гермиона вздрогнула, словно испугалась, а Гарри и Рон непонимающе уставились на Фреда. — Солнце, наверное…

— Почему?

— Потому что сложно не любить звезду, от которой полностью зависит твоя жизнь! — слегка заносчиво ответила девушка, абсолютно не понимая, к чему этот вопрос. — А почему ты спрашиваешь?

— Просто, — Фред не знал, почему он задал именно этот вопрос. Ему нужно было привлечь внимание девушки к себе, и подсознание услужливо помогло ему. Бетельгейзе, определенно, слишком сильно на него влияла своим незримым присутствием.

— Ну, ладно, — пожала плечами девушка, решив, что Фреду просто скучно.

— Слушай, Грейнджер, — девушка снова вздрогнула. — Я, кажется, понял, к чему ты клонишь. Идея, конечно, отличная, но тебе не кажется, что общая гостиная — не самое лучшее место для её обсуждения? Твои друзья, а в особенности мой младший братишка, не слишком-то догадливы…

— А почему ты здесь, а не с Джорджем? — сердито буркнул Рон, которого замечание Фреда задело. Он уже давно понял, к чему клонила Гермиона, но не понимал реакцию Гарри, поэтому предпочитал пока молчать.

— Ты правда считаешь, что идея хорошая? — искренне удивилась Гермиона, игнорируя возмущенный взгляд Рона; она очень боялась, что её идею с самостоятельным обучением воспримут в штыки.

— Да, только сыровата ещё, — протянул Фред, потягиваясь и, как и староста, полностью игнорируя брата, который очень удачно ввернул шпильку в самое больное место.

Джордж был с Анджелиной. И пусть никаких сильных чувств к девушке у Фреда не было, горький осадок своим желчным послевкусием не давал парню спокойно принять тот факт, что его брат теперь делит свое внимание между ним и Джонсон.

В глубине души Фред был рад счастью брата и гордился тем, что уступил ему год назад, но братская ревность не давала выхода радости на поверхность.

Окинув общую гостиную скучающим взглядом, Фред решил для себя, что не будет дожидаться, когда все разойдутся спать. Для начала он поговорит с братом, а потом уже будет писать ответ. Он словно ждал этого «пинка», чтобы первым начать разговор — давно созревший, но так и не заведенный между братьями.

Здравствуй, моя дорогая Бет.

Можно ведь тебя так называть? Пожалуйста! (Слишком много букв, я постоянно боюсь сделать ошибку.)

Я поговорил с братом. Сразу, ну, почти сразу, после того как прочел твое письмо.

В тот день у нас в гостиной было слишком шумно — весть об Амбридж возымела эффект вспыхнувшей сверхновой: сначала был только шепоток, но потом, словно волна, по комнате пронеслись громкие возмущения, даже отличники в тот вечер не остались в стороне. (Да-да, недавно я прочел занимательную книжонку о сверхновых звездах. Как думаешь, когда магловский прогресс дойдет до этой информации?). Все сидели, возмущались, и никто не собирался спать. Я смотрел на всё это и размышлял над твоими словами, и ещё кое о чем, но это к делу не относится. И, знаешь, я всё это время ждал твоего «волшебного пинка». Я отвратительный брат.

Я нашел своего брата и сразу в лоб ему: «Нам надо поговорить». Видела бы ты в этот момент его лицо! В его глазах я сразу увидел — он ждал этого момента. Мы поднялись в комнату и очень долго говорили. И много о чем. Оказывается, брат видел мое состояние и очень переживал, но боялся заговорить первым об этом, считая, что я не приму его поддержки. Придурок. Он всерьез полагал, что я пошлю его, и чувствовал вину за то, что увел у меня девушку.

Как ни прискорбно это признавать — наш конфликт произошел из-за девушки. Банальность, я знаю.

Она нам обоим нравилась. Вот только у меня дальше симпатии дело не зашло, а брат — влюбился. По-настоящему. И теперь он очень счастлив. И, знаешь, размышляя теперь об этой ситуации, я понял, что виной всему — моя братская ревность. Не готов я был делить его внимание еще с кем-то. Даром, что старший.

Мы с ним много об этом говорили и решили оставить всё это позади. Между нами больше нет стены. Мы снова едины, и теперь я дышу полной грудью.

Ты была права — мне очень дорог мой брат. И облегчение, которое было в его взгляде, во всем его виде, заставило меня устыдиться. Я вел себя как законченный эгоист, отказываясь верить, что тем, кто рядом, тоже может быть больно.

Я торжественно клянусь, что буду бороться со своим эгоизмом. Буду внимательнее смотреть людям в глаза.

Что насчет твоего сна — ты угадала. В описанном тобой образе легко угадываюсь я. Просто магия какая-то! (Ты, случайно, не волшебница?) Что-то мне подсказывает, что ты скоро угадаешь, кто я. И это нечестно (мы ведь договаривались: ни имен, ни факультетов). Чтобы хоть как-то уравнять шансы, требую намек. (Шучу. Не требую. Хотя очень ему обрадуюсь.)

Искренне твой, Ригель.

Здравствуй, дорогой мой Ригель!

Я хочу открыть тебе страшную тайну: я действительно волшебница! Более того, я учусь в самой настоящей школе чародейства и волшебства. Невероятно, правда? Что же касается подсказки, то я тебе ее дам — я не учусь ни в Слизерине, ни в Пуффендуе. Значительно снизила круг поиска, да?

А вообще, твое заявление навело меня на одну очень простую мысль — мы ведь действительно с легкостью можем узнать друг друга, представься нам только случай. И мне теперь интересно, подойдешь ли ты ко мне, сопоставив две мои личности: публичную и личную.

Ну, да хватит об этом! Лучше принимай мои искренние поздравления с твоим примирением с братом. Я очень рада, что одним камнем на твоей душе стало меньше.

Кстати, я полностью согласна с ним: Амбридж — старая розовая жаба. Ты в курсе, как проходят отработки у нее? Хотя о чем я спрашиваю?! Конечно же ты в курсе! Это же просто возмутительно, да? И самое ужасное — Министерству плевать! Разве можно ТАК издеваться над учениками? А ее уроки? Мы ведь не сможем защитить себя в случае чего, с таким-то подходом к обучению!

Я верю Гарри Поттеру и всерьез обеспокоена тем, что сейчас происходит в школе. Как ты ко всему этому относишься? И еще…

Как ты относишься к инициативе одной страшной гриффиндорской зануды, повернутой на дисциплине? Хоть это немного и неожиданно, но идея стоящая, правда? Я даже вступлю в этот кружок, если у нее все выгорит. А ты вступишь?

Ладно, буду заканчивать. Дел невпроворот! Снейп точно с ума сошел! Как и остальные преподаватели. Знаешь, я, наверное, воспользуюсь продукцией близнецов Уизли. Хоть и не одобряю их деятельности, но глупо отрицать, парни — гении.

В общем, как-то так!

Искренне твоя, Бет.

P.S. Я ни секундочки не сомневалась, что ты выберешь именно этот псевдоним.

Фред сидел у камина, как и в любой осенний вечер, меланхолично переводя взгляд с россыпи призрачно-красных и бледно-голубых звезд, видимых в окно гостиной, на Ли, пытавшегося всеми возможными способами привлечь внимание Алисии. Не найдя в попытках друга ничего интересного, Фред снова посмотрел в окно. Звезды, как далекие друзья, приветливо улыбались, призывно моргая.

«Вот бы взглянуть на настоящие звезды!» — подумал парень. — «Такие, какими они видны в далеком космосе. Вот бы придумать такое зелье, чтобы видеть истинную красоту темного небосвода, без предательского мерцания звездного света».

— Знаешь, сегодня можно будет увидеть Орион невооруженным глазом. Он наконец-то вышел из-за горизонта, — тихие шепотки двух пятикурсниц привлекли внимание Фреда.

— Жаль, что из нашей башни его не видно, — протянула темноволосая девушка, мечтательно взглянув в окно.

Приняв более удобное положение, Фред пристально посмотрел на девушек и с удивлением узнал в них Лаванду Браун и Парвати Патил. В его голову неожиданно влетела безумная догадка, и Фред, еще не до конца осознавая, что делает, сорвался со своего места и с обворожительной улыбкой подошел к девушкам.

— Дамы желают посмотреть на звезды?

* * *

Не дойдя до гостиной, Фред оставил своих спутниц, изрядно разочаровавшись в их обществе. На все вопросы своего брата о столь странной компании парень отшучивался, делая вид, что не замечает встревоженного взгляда Джорджа.

Вернулись братья в родную гостиную далеко за полночь. Тихо пробираясь в полумраке комнаты, Фред жаловался брату на вновь открывшиеся порезы от пера Амбридж.

— И почему я не удивлена? — вкрадчивый шепот за спиной заставил братьев подпрыгнуть на месте.

— Грейнджер! Что за дурацкая привычка подкрадываться?! — воскликнул Джордж, быстрее брата пришедший в себя, хотя его сердце до сих пор бешено колотилось от пережитого испуга.

— Я тут краешком уха услышала, что вам нужна помощь. Могу обработать порезы, у меня есть очень эффективное средство…

— А почему такая маленькая девочка все еще не в постели? — оборвал Гермиону Фред, заметив свою книгу о сверхновых в ее руках. — И с чего вдруг такая забота?

— А почему такой маленький мальчик еще не в своей постели? — в тон ему ответила девушка.

— Я, вообще-то, уже взрослый…

— Неужели ты думаешь, что я на это куплюсь? — окинув скептическим взглядом парня, рассмеялась Гермиона. — Так нужна моя помощь или нет?

— О, это та-а-а-ак мило, — пропел Джордж. — Староста о тебе заботится, старина Дред. Да, Гермиона, ему очень нужна твоя помощь. Вы пока тут лечитесь, а я сбегаю к себе. У меня там есть кое-какие дела, — похлопав по карману своей мантии, Джордж, насвистывая, пошел в спальню, напоследок подмигнув Гермионе.

— Говоря о кое-каких делах, он имел в виду ваши незаконные делишки, да? — подозрительно прищурилась девушка.

— Грейнджер, ты, кажется, хотела помочь, а не допросы устраивать.

— Да, конечно. Присаживайся к камину, я сейчас, — девушка принялась что-то искать в своей сумке.

— Откуда у тебя эта книга? — взволнованно спросил Фред, когда девушка принялась аккуратно обрабатывать порезы какой-то отвратительно пахнущей мазью.

— Кто-то забыл в гостиной. Мне не спалось, вот и решила полистать, — пожала плечами Гермиона, не отрываясь от своего занятия. — Очень, кстати, интересная. Знаешь, там есть занятная глава о сверхновых звездах. И, знаешь, ваши фейерверки мне очень напомнили вспышки сверхновых. Очень красиво.

— Ты видела наши фейерверки?

— Их только ленивый не видел, — проворчала девушка. — Да, видела, и мне они понравились, не буду скрывать. И, знаешь, я думаю, что не за горами время, когда я буду с гордостью говорить, что знакома с вами.

— Ты серьезно? — удивленно воскликнул Фред, случайно ударив девушку рукой. — Прости.

— Да, — потирая ушибленное место, ответила девушка. — А теперь иди-ка спать, пока не проснулась староста.

Дважды повторять не пришлось. Фред, поблагодарив девушку, направился к себе. На лестничной площадке он обернулся и увидел темный силуэт девушки, очерченный слабым сиянием догорающих углей. Она неподвижно стояла, смотря в сторону парня, потом, тяжело вздохнув, она развернулась и вновь села в кресло, подогнув под себя ноги.

Здравствуй, моя дорогая Бет!

Прости за долгое отсутствие. Знаю, нет мне прощения, но у меня совсем не было времени ответить на твое письмо.

Представляешь, я совсем недавно решил, что нашел тебя. Сразу оговорюсь — это оказалась не ты. Две девушки очень интересовались звездами, и на долю секунды я решил, что одна из них может оказаться тобой. К сожалению, как только я повел их смотреть на звезды, выяснилось, что ни одна из них ничего общего с тобой не имеет. Мне никогда еще не было так скучно, да простят меня эти девушки.

Что же говоря о твоем замечании об одной гриффиндорской зануде, скажу тебе, что ты ошибаешься на ее счет. Никакая она не зануда! Она очень хороший человек и товарищ. И, признаюсь, я был одним из тех, кто сразу же поддержал ее идею — я вступил в ОД. И, знаешь, мне кажется, что ты — тоже. Я чувствовал твое присутствие, постоянно озирался и пытался прочитать по лицам, кто же из присутствующих — ты.

Мой брат даже начал подшучивать надо мной. И, если честно, он изрядно меня подбешивал своими шуточками.

Кстати, в прошлом письме я не спросил тебя, хотя меня очень интересует, почему ты предлагала назвать меня близнецом? Мне очень интересно, как в твоей очаровательной головке родилась эта мысль?

И, отвечая на твое восклицание о том, что я мог бы к тебе не подойти. Говорю — это все собачья чушь! Если сложить в единую картинку все то, что я узнал о тебе за время нашей переписки, могу сказать — ты абсолютно точно мой человек. И мне плевать, как выглядит твоя вторая часть.

Ну вот, меня зовут дела. Как всегда не вовремя. Вынужден откланяться.

Искренне твой, Ригель!

P.S. Абсолютно с тобой согласен, близнецы Уизли — гении!

Здравствуй, дорогой мой Ригель!

Признаюсь сразу — не уверена, что это письмо не окажется последним (я вообще не хотела тебе писать даже его, но сердце подсказывает — оно необходимо. И пусть ты вряд ли поймешь мои мотивы, хоть такое объяснение я должна тебе дать).

Честно говоря, я немного удивлена, что ты спросил про предложение подписаться близнецом. Мне казалось, что это очевидно. Я ведь искренне считаю тебя своим близнецом. То родство между нашими душами, возникшее за время переписки, напоминает мне клей: сначала кажется, что ненадежно, а по истечении времени понимаешь — навсегда.

Знаешь, твое незримое присутствие в моей жизни стало для меня сродни воздуху: каждое твое письмо — вдох, мое — выдох. И тем больнее мне делать то, что задумала. Я заранее знаю, что буду задыхаться, но ничего поделать не могу…

Похоже на прощание или на признание в любви, да? Скорее это и то, и другое, как бы грустно мне сейчас ни было. Звучит странно, но это честно. Я обещала тебе говорить все как есть, и я думаю, что то чувство, которое возникло во мне — сродни любви. Не той, о которой все кричат, а тихой, всепрощающей любви, способной не только разрушать, но и собирать воедино целые миры. Как, собственно, и случилось — ты смог собрать меня из тех осколков, в которые превратили меня близкие мне люди. За это я буду тебе бесконечно благодарна на протяжении всей своей жизни.

Я ведь знаю, кто ты. Догадалась пару дней назад. И, честно сказать, удивлена. Никак не ожидала, что за внешней маской весельчака и балагура кроется такая прекрасная, глубокая душа.

И, знаешь, я не стала относиться к тебе по-другому. Просто осознание тебя еще больше укрепило мои чувства к тебе. (Зато сильно пошатнуло мою уверенность в собственных мозгах, потому что, оглядываясь назад, я не понимаю, почему не догадалась раньше!).

Это все, что я хочу сказать тебе. За сим откланиваюсь и прощаюсь…

Искренне твоя, Бет.

P.S. Не смогла удержаться, уж очень мне нравится, как звучит это выражение. Свою личность не раскрою. Если ты до сих пор не понял, кто я, значит само Провидение этого не хочет.

* * *

Вернувшись глубоко за полночь в пустую гостиную, Фред остановился посреди комнаты и растерянно уставился на новые порезы, украсившие его ладонь, словно только сейчас вспомнив, откуда вернулся. В неярком пламени камина свежие отметины выглядели как темные очертания странной реки, глубоким руслом пересекающей всю его ладонь. Фред уже столько раз побывал у Амбридж, что наложенные друг на друга фразы стали совсем нечитаемыми. И парень сам бы уже не смог перечислить всё, что на живую записал на ней. Всё это было не важно для него. Он бы не признался даже себе, но эта боль помогала ему держаться на плаву, помогала сосредоточиться на реальности, а не нырять вновь и вновь в оставшуюся позади переписку.

— Что это? — резкий окрик заставил парня вздрогнуть. Он не рассчитывал встретить хоть кого-нибудь здесь в этот поздний час.

— Ничего, — быстро ответил Фред, пряча саднящую ладонь за спину. Это его не спасло. В два шага девушка сократила расстояние между ними и, не заботясь о том, как парень расценит этот жест, буквально выдернула его руку из-за спины.

— Что на этот раз? — не дожидаясь ответа, Гермиона потянула Фреда к камину.

Вся эта ситуация казалась парню донельзя странной: с одной стороны, они не такие близкие друзья, и столь близкое соседство сейчас выбивало из колеи, заставляя сердце биться чаще от непонимания столь пристального внимания; с другой, ее общество — единственное, что он может сейчас выдержать. Именно поэтому он терпеливо сносил все манипуляции девушки над собой и не роптал, страшась вновь окунуться в ожидавшее его одиночество. Спальня его была пуста, брат и Ли сейчас на свиданиях, а под кроватью его ожидали письма, которые были ему возвращены. И их возврат от адресата был очень болезненным: Бет читала все, что он ей писал, но не отвечала, предпочитая возвращать его послания. Эта односторонняя связь тянула из Фреда все силы. Он просто не мог понять, почему Бет так с ним поступает, зная, как это больно. Причин он выдумал множество, пытаясь оправдать девушку, но сердце упорно не принимало ни одной, справедливо полагая, что его предали, и не пытаясь понять причин и мотивов девушки.

— Скажи мне, почему ты притягиваешь неприятности с настойчивостью гравитации? — раздраженно спросила Гермиона, закончив обрабатывать его порезы. — Зачем ты постоянно нарываешься к этой Старой Жабе?

— А тебя это волнует? — резче, чем рассчитывал, ответил Фред, интуитивно почувствовав, что перешел какую-то незримую границу, установленную между ними.

— Нет, абсолютно не волнует! — чуть ли не выкрикнула девушка и принялась остервенело собирать склянки с зельем и бинты себе в сумку. — Иди спать!

— Не указывай мне! Я не Рон, терпеть твой тон не стану! — взорвался Фред, абсолютно не понимая, с чего все это началось и почему он сейчас срывается на девушке, никак не виноватой в том, что сейчас происходит в его жизни.

— Что? Тебе не нравится мой тон? Вместо того, чтобы кидаться на меня, сказал бы спасибо!

— А я разве просил твоей помощи? Вечно ты суешь свой нос туда, куда тебе не следует! Ты просто образцовая зануда! Вечно до всего есть дело! Вечно всем хочешь помочь! Как только Гарри и братец терпят тебя? Тебя же больше трех минут невозможно вытерпеть!

— Что? — прошептала Гермиона, в ее глазах заблестели слезы, но к чести девушки ни одна не покинула своего пристанища. — Это подло с твоей стороны… Я хотела помочь тебе…

— Подло? Я говорю это тебе в лицо, а не за глаза, разве это подло? Я говорю тебе правду, которую говорят только за твоей спиной. Согласен, это не самые приятные слова, но…

— Да, конечно, ты прав! Правда… — глухим шепотом оборвала его девушка и, подхватив свою сумку, с гордо поднятой головой ушла к себе в спальню.

* * *

Здравствуй, Бет!

Даже не знаю, зачем я тебе сейчас пишу. Но уж точно не для того, чтобы получить свое же письмо обратно. Скорее, просто хочу выговориться, потому что чувство вины съедает меня изнутри.

Знаешь, я сегодня обидел одного очень хорошего человека. Действительно хорошего. Наговорил ему кучу гадостей. Кучу того, что не должно было быть сказанным в его адрес. Во многое из того, что я говорил, я сам не верю. Даже не во многое, а во все. И не понимаю, почему набросился на этого человека, хотя он здорово мне помог перед ссорой. (Снова получил отработку у Амбридж, но это уже лирика.)

Я даже не знаю, как мне извиниться теперь перед этим человеком. Слова извинения сразу же готовы были сорваться с моего языка, но, как только я посмотрел ему в глаза, сразу понял, куда мне идти со своими извинениями. И образ этого человека, уходящего с гордо поднятой головой, до сих пор стоит перед глазами. Я очень зол из-за этого на себя.

Я бы не хотел обвинять в произошедшем и тебя, но доля твоей вины в этом, определенно, есть. Ты сводишь меня с ума, Бет. Почему ты перестала отвечать на мои письма? Почему, зная, как больно мне делаешь, ты молчишь? Ты говорила, что моя личность никак не поменяла твоего отношения ко мне, но почему тогда твои действия расходятся с твоими же словами?

Я уверен, что ты не ответишь, и думаю, что это будет последнее мое письмо. Слишком больно мне писать в пустоту. Об одном только прошу тебя — не возвращай это письмо. Пусть оно останется напоминанием обо мне и немым укором для тебя.

Фред.

Прости меня, прости, мой дорогой.

Я ужасная трусиха. Я так испугалась, что чуть собственными руками не разрушила то, что мне особенно дорого. Я неимоверно глупа и эгоистична, раз решила, что обрывать с тобой всякую связь — разумно. На самом же деле, буду честна с самой собой: я малодушно поджала хвост и сбежала. Я так испугалась, что ты узнаешь, кто я, и отвернешься от меня, что совершила самую большую глупость в своей жизни!

Прости меня за это! За то, что не поверила тебе, за то, что поддалась мнению, сформированному о Фреде, игнорируя то, что знала о тебе. Я просто не смогла полностью сопоставить вас, и теперь понимаю, что на это просто нужно время. И если ты дашь мне его, то я буду очень счастлива.

Каждый день, видя, как тебе тяжело, был для меня пыткой. Я честно читала все твои письма и проявляла просто нечеловеческую силу воли, чтобы не ответить тебе. Я такая сука, ведь твои страдания приносили мне физическую боль, но я упорно молчала. И я пойму, если ты не ответишь на мое письмо. Это будет справедливым наказанием для меня.

Но если ты все-таки ответишь, то клянусь тебе всем — я больше никогда не замолчу, если только ты не попросишь.

Знаешь, то время молчания погрузило меня в странное состояние. Я впервые познала тишину. Может, звучит странно — все мы знаем, как звучит тишина, — но эта была совершенно другая, страшная тишина. Молчала моя душа. Она, словно не желая мириться с моим решением, замолчала, изредка напоминая о себе тупой болью во всем теле. А может, эта боль была всегда, и я, свыкшись с ней, ощущала только сильные приступы в моменты прочтения твоих писем или взглядов на тебя. Кто знает?

Мне иногда кажется, что меня обманывают насчет моего возраста. Ощущаю я себя вековой старухой, прожившей миллионы жизней: слишком много приходится нести на своих плечах. Бывает, что, заглядывая своему отражению в глаза, я вздрагиваю от бездны, смотрящей на меня в ответ. И меня это очень пугает, словно я выгорела изнутри, а кожа по инерции продолжает шевелиться, создавая иллюзию живого человека.

Ладно, не будем об этом, а то снова проявляется мой эгоизм: поступила как сука, а потом вернулась со своими проблемами. Лучше расскажи мне, как ты? Наори на меня, Фред! Я все приму, только обещай мне, что подумаешь о моем прощении.

Искренне твоя, Бет.

P.S. Совсем скоро рождественские каникулы, и я поняла, что, если ты решишь простить меня, нам все равно придется прервать ненадолго нашу переписку. Зная твой недюжинный ум, прошу придумать что-нибудь, чтобы мы могли не прерывать общения на каникулах.

* * *

Пролежав всю ночь без сна, прислушиваясь к мерному посапыванию соседей по комнате, Фред встал с кровати в прескверном настроении. Непонятно, каким чудом он не нарвался на очередную отработку в этот день. Может, этому способствовала маниакальная одержимость Жабы подловить ОД, из-за чего ей было просто не до близнецов, а может, и пограничное состояние самого Фреда. Весь этот странный день после прихода письма он пребывал как бы между сном и явью, то и дело срываясь то туда, то обратно. Он мог надолго задуматься, смотря в одну точку, а мог ни с того ни с сего сорваться на ни в чем не повинном Ли, слишком громко сопевшим за завтраком. Смотря на это состояние, Джордж с огромным трудом подавлял в себе желание пошутить насчет ПМС, прекрасно понимая, что тогда брат ему «голову откусит».

Джордж видел письмо и знал, от кого оно. Не решаясь спросить, что в нем, он все больше злился на эту неизвестную Бет за страдания своего брата. Он даже составил план, как вывести на чистую воду эту стерву. Единственное, что ему мешало приступить к его осуществлению прямо сейчас — состояние брата. Пока он не определится, что делать — отвечать или нет, — у Джорджа будут связаны руки.

От своего отчаянного бездействия Джордж начинал потихоньку закипать и, чтобы не наделать никаких глупостей, под вечер спустился в гостиную, надеясь подремать под убаюкивающее потрескивание пламени, а может, и под монотонную болтовню Грейнджер. К его великому сожалению, в гостиной его ждали пергаментные списки с недописанным каталогом продукции, о которых близнецы благополучно забыли. Тяжело вздохнув, парень сел за столик недалеко от камина и принялся за работу, через несколько минут уйдя в нее с головой.

— Джордж?!

— Что бы ты ни придумал — согласен, — ответил парень, не отрываясь от пергамента. — Только давай не сейчас, ладно? Мне нужно доделать каталог, — последнюю фразу он выделил, чтобы намекнуть брату, что «неплохо было бы, если б мне помогли».

— Я отвлеку тебя ненадолго, — полностью игнорируя намек, Фред присел напротив брата и положил свои руки поверх пергамента. — Помнишь, Грейнджер дарила нам ежедневники? Он у тебя с собой?

— Забудешь такое, — фыркнул Джордж, полностью сосредотачивая внимание на брате. — Что, наконец-то решил их сжечь? Предлагаю ритуальное сожжение у кабинета Старой Жабы.

— О, так он у тебя с собой? Я просто не нашел его в твоих вещах. Мне он очень нужен.

— Зачем? — искренне изумился Джордж. — Он же невыносим и постоянно вопит. Лично я его еще не выкинул только из уважения к Грейнджер. И только Мерлин знает, каких усилий мне это стоит! До сих пор не могу понять, с какой стати она подарила их еще и нам…

— Я хочу опробовать на них кой-какую идею. Если что-то пойдет не так, сам понимаешь — жалко их не будет.

— Мой валяется где-то в носках. Не исключено, что в грязных, — пожал плечами Джордж, неохотно возвращаясь к пергаменту, но, передумав, окликнул поднявшегося брата. — А что за идея? Помощь не нужна?

Смерив брата долгим взглядом, Фред решил, что не стоит отталкивать Джорджа и вновь возводить стену. Парень вернулся, снова присев напротив своего близнеца.

— Я хочу превратить их в сквозные, чтобы можно было в них переписываться.

— А не проще купить?

— Не проще, — огрызнулся Фред, но потом смягчился: — Я хочу сделать сам. Это для Бет.

— Зачем? Ты что, простил ее? — слегка обиженно и злобно спросил Джордж, наконец начиная понимать, насколько все серьезно.

— Да, простил. Я думаю, что все мы совершаем ошибки. И было бы глупо из-за этого промаха отказываться от человека.

— Ты любишь ее?!

— Да.

— Но ты ведь даже не видел ее! — негодующе воскликнул парень, все больше злясь на брата за то, что он так легко простил Бет, хотя ему, Джорджу, прощения пришлось ждать очень даже долго.

— И что? Что изменится? Мерлин, Джордж, это все так сложно объяснить… Я, как бы сказать… Я чувствую, что она — часть меня. Как и ты. Вы — неотъемлемая часть меня. Мерлин, я даже не могу подобрать нужных слов… Но иногда бывает так, что я чувствую ее присутствие… Мне кажется, что она постоянно где-то поблизости… На расстоянии вытянутой руки. Я… я… — от переизбытка чувств Фред подскочил со своего места и принялся метаться между своим креслом и креслом брата, периодически нависая над обескураженным Джорджем, пытаясь что-то сказать, но не находя нужных слов, отступая и вновь начиная метаться.

— Я понял, что ты очень серьезно настроен, — остановил брата Джордж, заметив заинтересованные взгляды со стороны Золотого трио, сидящих в противоположном конце гостиной. — Неси ежедневники, я помогу тебе. И слушай, Фред, может, наложим еще и парочку отслеживающих заклинаний? Выясним наконец, кто такая Бет.

— Нет, не будем ничего накладывать. Это будет нечестно по отношению к ней. Но мозговой штурм мы обязательно устроим, — лукаво улыбнулся Фред. — Что-то мне подсказывает, что ответ лежит на поверхности.

* * *

Здравствуй, Бетельгейзе!

Признаться честно (слишком часто мы стали использовать это выражение в наших письмах, да?), я до конца не уверен, стоит ли продолжать.

Я думал об этом всю ночь и весь день. В итоге принял решение простить тебя, но, видит Мерлин, оно мне далось нелегко. Джордж, мне кажется, вообще не одобряет моего решения и обижается. Его можно понять: мы непростительно долго не могли с ним нормально помириться, и, естественно, он не понимает, почему тебя я простил так быстро.

Что скрывать — мне было хреново все то время, пока ты молчала. Ты и сама это видела. Прочитав твое письмо в первый раз, я согласился с тем, что ты сука, но ближе к утру я понял — твоя реакция вполне естественна и предсказуема. То, что ты не смогла сразу сопоставить две мои ипостаси — нормально. Думаю, что и для меня это будет сложно, когда (заметь, когда, а не если!) я узнаю, кто ты. Это все от того, что мы все слишком социальные существа и для нас, к сожалению, играет огромную роль та маска, которую мы надеваем всякий раз перед другими людьми. И сами, в первую очередь, смотрим на неё, а потом уже, если нам не лень, пытаемся заглянуть глубже, посмотреть, что же все-таки за человек прячется там, за этой маской или моделью поведения. А это такая чушь и бредятина, что мне становится противно от того, как все мы от этого зависим.

Развел я эту «философию» неспроста, так я хотел сказать тебе, что понял твой поступок, понял твои страхи (я надеюсь). И, как ни странно, я хочу сказать тебе спасибо. Твой поступок открыл мне глаза на многие вещи. Главное — на то, какое место ты занимаешь в моей жизни (огромное). И я еще раз тебя за это благодарю — за твой урок. Ничего больше не буду про это говорить. Давай все оставим позади, моя вековая старуха?

К этому письму я прикладываю ежедневник. Принцип работы крайне простой: пишешь в своем, тут же твоя запись появляется и в моем ежедневнике — мгновенная переписка. Я их сам сделал, так что за качество ручаюсь. Как только прочтешь письмо, можешь смело отвечать на него там.

Искренне твой, Фред Уизли.

P.S. Как ты узнала меня? Как поняла?

«Привет, Фред! Я прочла твое письмо. Спасибо за него, правда! Я очень рада, что ты смог дать мне шанс!»

«Ежедневник, кстати, чудесный. Где ты его приобрел? Отвечаю на твой вопрос: по почерку. Банально, да? Только я увидела твою «д» — и сразу все поняла. Меня как обухом по голове — это ведь очевидно. Как я могла раньше не догадаться? Магия какая-то.»

«Фред? Ты где? Почему ты молчишь?»

«Фред? Ты что, решил подшутить надо мной?»

«Фред! Ответь мне, пожалуйста! Как ты? Как твой папа? Я слышала, что произошло, это ужасно! Ответь мне, пожалуйста!»

«Фред, ответь мне, пожалуйста! Я с ума схожу от беспокойства!»

«Привет, Бет! С папой все хорошо. Самое страшное позади. Откуда ты узнала про него?»

«Хвала Мерлину! Как ты?»

«Нормально. В первую ночь было тяжело. И страшно. Ненавижу свою беспомощность!»

Отбросив перо, Фред с силой хлопнул по столу, чтобы хоть как-то сбросить оцепенение. Написав пару строк Бет, он снова окунулся в тот ужас. Ему казалось, что испуганное лицо декана и плачущая мать будут сниться ему еще очень долго. А о том, как они боролись с Сириусом, чтобы мчаться без оглядки в Мунго, даже вспоминать стыдно. А Гарри и его странные заявления… Все это вновь и вновь засасывало в водоворот не самых приятных чувств, грозя в конечном итоге закончиться истерикой.

Каким бы взрослым Фред не хотел казаться, нападение на отца показало ему — со всей жестокостью реальности, — что он еще мальчик, отчаянно нуждающийся в отцовской защите. Только столкнувшись с угрозой потерять его сильную спину, Фред понял, как ему важен и дорог отец.

Сдерживая вновь подступившие слезы, Фред посмотрел на страницы — нет ответа. Глубоко вздохнув, он закрыл ежедневник и отправился спать. Думать о том, почему Бет молчит, не было сил.

* * *

Проснулся Фред от того, что в один момент весь дом «вскочил на ноги», точнее его обитатели. Все вдруг засуетились, забегали. Кто-то с грохотом промчался мимо их комнаты. Страшная догадка пронзила Фреда.

— Что случилось? — шепотом спросил парень, но в ответ получил только непонимающий взгляд близнеца.

Не сговариваясь, братья подхватили палочки, трансгрессировали вниз и только там поняли, почему все подскочили: во входную дверь особняка не просто стучали, в нее колотили.

Оглянувшись на беспокойно переглядывающихся собравшихся, Сириус, на правах хозяина дома, подошел к двери и, наведя на нее палочку, немножко приоткрыл. Спустя секунду он расхохотался и впустил в дом того, кто устроил столько шума.

— Всем доброй ночи, — пристыженно произнесла Грейнджер, оглядывая собравшихся: многие были в том, в чем спали. — Простите, что разбудила. Не хотела входить без разрешения. Я хотела придти утром, но на улице холодно, а мне негде переночевать в Лондоне.

— Ты же должна быть во Франции? — удивленно спросил Рон.

— Мне уйти? — слегка испугавшись, спросила девушка, только сейчас обратив внимание, что до сих пор стоит под прицелом волшебных палочек. — Я просто не могла никуда поехать, когда такое случилось с мистером Уизли.

— Да опусти же ты палочку, Рональд, — миссис Уизли отвесила сыну знатный подзатыльник. — Гермиона, дорогая, мы тебе всегда рады. Фред, Джордж, помогите девочке донести свой багаж, а я пойду приготовлю что-нибудь перекусить. Идем, дорогая.

Бросив взгляд на близнецов, девушка улыбнулась и лукаво прошептала: «Классные плавки, Фред», а потом схватила Джинни за руку и потащила ее вслед за миссис Уизли.

— Она только что похвалила твои плавки? Мне не показалось? — удивился Джордж. — Гермиона Грейнджер? Фред, ты должен запомнить этот день! — под хохот братьев Фред схватил чемодан и трансгрессировал вместе с ним.

Когда багаж оказался в комнате своей хозяйки, Фред поднялся к себе, чтобы одеться. Наскоро натянув старые джинсы и свитер, он заглянул в ежедневник — пусто. Пару секунд парень размышлял над тем, писать или нет, но желание перекусить оказалось сильнее, и он трансгрессировал вниз.

В кухне собрались все обитатели особняка: кто пил чай, кто — Рон — уплетал сандвичи. Даже Кикимер, несмотря на поздний час, сидел в углу кухни и тихонько ворчал. Прислушиваться Фред не стал, понимая, что болтовня домовика может быть только об одном — осквернители крови и грязнокровки, ну и величие благородного дома Блэков. Эта «пластинка» всем надоела, и поэтому Кикимера все дружно игнорировали. Больше внимания привлекала девушка, сидевшая рядом с его близнецом и отчаянно красневшая от его шуточек.

— Что, Грейнджер, этот остроумный красавчик совсем тебя смутил своими гениальными шуточками?

— Почему это прозвучало так, будто ты нарываешься на комплимент? — возмутилась девушка, а Билл, сидевший рядом, прыснул в кружку, стараясь не расхохотаться.

— Что ты, Гермиона, самый главный комплимент в мой адрес сегодня уже прозвучал, — подмигнул ей Фред, чем снова смутил девушку.

— Я не хотела…

— Ой, перестань, — вмешался Джордж, — в этом нет ничего такого. Ну понравились тебе его плавки, что с того? Хотя лично мне немного обидно, мои плавки намного лучше, чем его, — на это заявление Фред картинно схватился за сердце, а остальные рассмеялись.

— Вы невыносимы, вы знаете об этом? — вспыхнула Гермиона. — Джинни, пошли спать? Еще пара минут и я точно их прокляну.

— Ты этого не сделаешь, Грейнджер, — отозвался Фред, вертя ловкими пальцами сандвич, словно раздумывая, с какой стороны откусить.

— Это еще почему?

— Тогда никто не сможет радовать тебя своими плавками.

— Нахал! — фыркнула девушка. — Джинни, идем.

Все это время клевавшая носом Джинни с радостью встала и пошла за Гермионой. На пороге она обернулась и покачала головой:

— Вы такие идиоты, братцы.

Близнецы еще немного посидели за общим столом, обсуждая с Биллом заклинания и удивляясь, как Рон может столько есть. Когда со сном бороться уже было невозможно, братья поднялись к себе в комнату.

В ежедневнике Фреда ждал ответ, выведенный неровным, быстрым почерком.

«Это нормально, что ты чувствуешь беспомощность. В этом нет ничего постыдного. Мистер Уизли в надежных руках, с ним все будет хорошо. Я уверена. Главное — не вешай нос! Любящая тебя, я.»

«Фред, ты спишь?»

«Нет. А тебе чего не спится?»

«Не могу заснуть. Как думаешь, сколько сейчас звезд над твоей головой?»

«Думаю, миллиарды, но, к сожалению, Лондон не балует звездным небом. А почему ты спрашиваешь?»

«Я очень по ним скучаю. Бывает, закрою глаза и представляю созвездия над своей головой. Так и хочется протянуть руку и дотронуться пальцами. Поздороваться с каждым, как с давним другом.»

— Фред, ты сидишь? — в комнату ворвался Джордж, принесший за собой странное возбуждение, шлейфом влетевшее за ним. — Если нет, то немедленно садись! Я та-а-а-акое узнал!

— Что случилось? — парень поднял взгляд на брата, не совсем понимая, что от него нужно. В его голове крутились сотни ответов Бет, норовя сорваться на бумагу. Но появление Джорджа и атмосфера, пришедшая вместе с ним, спутали все слова, и Фред, не написав и строчки, отложил перо, боясь поставить кляксу.

«Иногда я представляю, как мы вместе любуемся звездами. Ты обнимаешь меня за плечи, а я растворяюсь в небе от этого тихого счастья. Мне это помогает справиться со всем, что валится на меня.»

— Мы с тобой, братец, феерические идиоты. Самые настоящие, — Джордж схватил стул и устроился напротив Фреда, заставляя того полностью отвернуться от ежедневника.

— Да скажи ты уже наконец!

— Я знаю, кто такая Бет.

И всё. Простая фраза делит жизнь Фреда на «до» и «после». Он всем своим существом чувствует, что именно сейчас, в этот самый момент, всё изменится навсегда. И только Мерлину известно, какие последствия повлечет за собой это знание. Фред так долго мечтал о том, чтобы узнать, а сейчас боится даже пошевелиться, понимая, как меняется его жизнь. Именно в эту секунду. Именно здесь и сейчас.

Он миллион раз примерял образ Бет разным девушкам, но сейчас он был не готов к тому, чтобы развеять туман, скрывающий девушку от его глаз.

«Иногда я даже представляю, как ты целуешь меня. Как твои красивые пальцы дотрагиваются до меня, как я перебираю твои солнечные пряди. Я обожаю твои волосы, ты знаешь?»

— Кто? — почти беззвучно произносит Фред, стараясь хоть кончиками пальцев уцепиться за реальность.

— Пораскинь мозгами, братец, — Джордж явно наслаждается ситуацией, следя за каждой эмоцией, появляющейся на лице брата. Именно сейчас страх медленно сменяется раздражением. — Кто мудр не по годам?

«Я чувствую себя вековой старухой». 

— Кто дружен с Добби?

«Уизли, не смей смеяться над Добби!» 

— Кто помогал тебе даже тогда, когда ты вел себя как придурок?

«Почему ты притягиваешь неприятности с настойчивостью гравитации?» 

— Кто, а главное — где, мог увидеть твой почерк?

«По почерку. Банально, да?»

— Ты же не хочешь сказать, что это… — сразу вспоминается ее лицо и взгляд, когда он написал свое имя на пергаменте ОД.

— Именно это я тебе и говорю! — восклицает Джордж, соскакивая со своего места. — Фред, все вокруг буквально кричало, что твоя Бет — Гермиона! Буквами размером с Хогвартс размахивало перед твоим носом: «Это Гермиона Грейнджер!» — а ты, как слепой котенок, ничего не замечал! Даже я и то догадывался, что это может быть она!

— Как ты узнал?

— Буквально пару минут назад видел ее в библиотеке с вашим ежедневником.

«Иногда я даже представляю, как подхожу к тебе и открываюсь. Единственное, чего я не могу представить, так это твоего нежного взгляда в ответ.»

— Ох, Мерлин, что же теперь делать? Моя Бет — это Гермиона. Гермиона, мать ее, Грейнджер! — Фред беспомощно уставился на брата, пытаясь — безуспешно — взять себя в руки. Страх уже подчинял его себе, зародившись где-то за пупком и медленно растекаясь по всему телу.

— Ты испугался что ли? А как же «мне не важно, кто она, я всегда буду ее любить»?

— Да, Джордж, мне страшно! Как? Как я к ней подойду? Как скажу обо всем? Это не может быть она. Она не может полюбить меня. Я думал, что ей нравится Рон, — растерянно пробормотал Фред, ища подтверждение своим словам во взгляде брата, отчаянно надеясь, что Джордж пошутил. Но сердце уже верило, а разум просто вопил, что это провал. Что с Гермионой у него нет шансов. Ни одного. Попытка хоть как-то примерить образ Бет на Гермиону успеха не имела. Слишком велико было сейчас потрясение.

— Нравится, — согласился Джордж, — но как друг. Она влюблена в тебя, тупая твоя голова. И все ее взгляды на тебя… Теперь-то я понимаю, почему она перестала писать тебе. Она предвидела твою реакцию. А ты еще и ее ежедневник ей же подарил, — хохотнул парень. — Вы все время были так близко друг к другу, что просто уму непостижимо, почему вы не узнали друг друга раньше.

— Да, Джордж, я феерический идиот. Слепой, феерический идиот… — улыбнулся Фред, нервно взъерошивая свои волосы. — А с ежедневником действительно некрасиво получилось. Что же теперь делать? Если я к ней сейчас подойду, она пошлет меня, я уверен. Она точно испугается. Она и пишет мне, я думаю, только потому, что я не знаю, кто она…

— А если нет? Если она не пошлет тебя? Может, она только и ждет, что до тебя наконец-то дойдет? Не думал сначала поговорить с ней, а потом паниковать?

— Я не паникую. Я просто… волнуюсь. Слегка.

— Как же, — фыркнул Джордж. — Слушай, ты же не обязан прямо сейчас бежать и говорить, что знаешь, кто она. Можно же и повременить чуть-чуть.

— У тебя есть план что ли? — Фред с надеждой посмотрел на брата, потому что его собственный мозг наотрез отказывался что-нибудь придумать.

— Все-таки у тебя самый гениальный брат-близнец, радуйся этому факту, потому что у меня действительно есть план.

«Хотя забудь. Напугала тебя, наверное, своей меланхолией. Спокойной ночи, Фред.»

* * *

— Всем доброе утро! — от оптимистичного настроя брата Фреда уже начинало подташнивать.

— Доброе утро, — вразнобой откликнулись собравшиеся на кухне.

Джордж, не теряя времени, направился прямиком к Гермионе и присел рядом, отчего Фреда еще больше затошнило. И теперь он точно мог определить, что именно заставляет его тело так реагировать. Страх. Обычный страх, зародившийся еще вчера, захватывал все его тело, начиная с желудка, постоянно сжимающегося от одной только мысли, что Джордж может проговориться, хотя умом парень понимал, что брат ни за что этого не сделает, и кончая подкашивающимися ногами. Страх, будто какая-нибудь зараза, медленно стекал вниз, постепенно обездвиживая. И, чтобы не свалиться на пороге кухни, парень заставил себя дойти до брата и сесть по другую сторону от Гермионы. Все внутри ухнуло, а дыхание перехватило. Фред запаниковал.

— О, Грейнджер, что, опять всю ночь писала конспекты? — через какое-то время спросил Джордж, понимая, что от брата не будет сейчас толку.

— С чего ты решил? — отозвалась девушка, украдкой поглядывая на соседа, который в этот момент смерил своего брата просто убийственным взглядом.

— Твои пальцы, они в чернилах, — на это замечание девушка начала ожесточенно оттирать пальцы, шепча что-то про то, что не выспалась сегодня. — Слушай, Грейнджер, мы так и не поблагодарили тебя за то, что ты сейчас с нами. Нам это очень важно, да, Фред? Все-таки не каждый день выпадает возможность побывать во Франции, а ты выбрала нас. Это так ми-и-и-ило.

— Фред, с тобой все в порядке? — игнорируя Джорджа, Гермиона обратилась к его брату, на что последний слегка позеленел и попытался хоть что-нибудь ответить, но это не увенчалось успехом, и младший близнец снова взял ситуацию в свои руки.

— Он сегодня плохо спал. Не обращай внимания. Думаю, что к обеду это пройдет, — на злобный взгляд брата Джордж не обратил внимания, полностью сосредоточившись на Гермионе и ловя любую, даже самую незначительную эмоцию, но девушка прекрасно держала себя в руках, не давая и намека на то, что чувствует на самом деле.

— Значит, все сегодня плохо спали, — пожала девушка плечами.

— Наверное, звезды так сегодня сошлись, — если бы взглядом можно было убить, то Джордж был бы еще жив, потому что взгляд брата обещал ему медленную и обязательно очень мучительную смерть.

За этим было даже смешно наблюдать: когда Гермиона не обращала внимания на Фреда, он кидал свирепые взгляды в сторону брата, но стоило девушке обратиться к нему или просто посмотреть, как Фред зеленел и не мог выдавить из себя хоть слово. И Джордж откровенно наслаждался ситуацией, даже не пытаясь этого скрыть.

— Все возможно, — Гермиона поднялась со своего места, Фред подскочил вместе с ней. — С тобой точно все в порядке? Выглядишь не очень.

— Плохо спал, — повторил за братом парень, отмечая про себя, что ее глаза действительно бездонные колодцы, черные дыры, засасывающие его в себя. Оторвать взгляд просто не было сил.

— Фред, пропусти ты ее, совсем напугаешь девушку, — предостерегающие нотки, проскользнувшие в голосе брата, моментально отрезвили парня.

— Да, конечно, прости, — и он снова упал на свое место.

— Ты что творишь? Ведешь себя как девица, — прошипел Джордж, когда Гермиона вышла из кухни.

— Я не знаю, — в тон брату ответил Фред. — Может, ты уже посвятишь меня в свой гениальный план?

— Выбери момент и признайся, — вздохнул Джордж, устало смотря на брата.

— Еще раз?

— Что? Выбери момент, подойди к ней и признайся. Потом обязательно поцелуй! И всё, все счастливы!

— Это и есть твой гениальный план? — выкрикнул Фред, забыв, что в кухне они не одни: их мать стала подозрительно коситься на них, прокручивая в уме все, что они могут сейчас натворить. — Серьезно?

— Да, Фред, я серьезно, — устало ответил Джордж. — Незачем усложнять и без того сложную ситуацию.

— Мальчики, помогите-ка мне, — от окрика матери братья подпрыгнули на месте. — Вымойте посуду.

— Почему именно мы? — возмутился Фред, покорно поднимаясь вслед за братом.

— Потому что у вас есть куча свободного времени, раз вы строите свои гениальные планы, — отрезала Молли. — Нет, Джордж, без магии.

— Я ненавижу тебя, понял? — прошипел Джордж, брезгливо беря щетку для посуды. — Или признавайся сам, или я сделаю это за тебя. Даю тебе неделю.

— Ты не сделаешь этого, — отмахнулся Фред, пытаясь отрегулировать температуру воды.

— Еще как сделаю! Мне нужен брат, а не сопливая размазня, у которой трясутся коленки от одной только мысли, что нужно признаться девчонке!

— Что? — возмутился парень. — Как ты меня назвал?

— Мальчики! — припечатала Молли тоном, не терпящим возражений, и парни замолчали, принимаясь к монотонной работе руками.

Тяжелые бархатные портьеры, видавшие, наверное, самого Мерлина, стойко охраняли обитательниц комнаты от первых лучей солнца. Портьеры были так сильно наполнены магией, накопившейся за долгие годы службы в благороднейшем семействе Блэк, что смелые лучики, сумевшие прорваться сквозь их заслон, окрашивали комнату цветными бликами, рассеиваемыми самой магией.

Блики резвились по всей комнате то тут, то там, игриво касаясь предметов и людей. Особенно им нравилось играть со старой хрустальной люстрой, благородно висевшей в центре комнаты. Чуть коснувшись ее поверхности, блики с новой силой начинали переливаться и прыгать по комнате, застревая в длинных волосах девушек. Но больше всего бликам нравилось играть с оттенками волос склонившихся над девушками рыжих близнецов: их шевелюры то вспыхивали огнем, то примеряли на себя стыдливый розоватый оттенок.

— Слушай, Джордж, я не думаю, что это хорошая идея, — прошептал Фред, разглядывая спящую Гермиону, чему-то улыбающуюся во сне; по ее щеке игриво переливался нежно-сиреневый блик, упавший откуда-то сверху. — Может, уйдем?

— Глупости! С чего это ты вдруг решил отступить? Это, между прочим, твоя идея! — гневно зашипел Джордж, отвлекаясь от сооружения какой-то невероятной конструкции над кроватью сестры, явно указывающей на то, что у братьев совсем разные представления о приятном пробуждении. — Я просто немного ее… модифицировал.

— Вот именно, модифицировал. Слово-то какое! Я совсем не это имел в виду, — угрожающе указал на брата парень, поймав зазевавшиеся блики кончиками пальцев.

— Отступать уже поздно. Буди давай!

Фред прищурился, прошептав, что он не согласен с братом, но покорно наклонился к Гермионе, тронув ее за предплечье, тихо позвал по имени. Девушка только шире улыбнулась, но так и не проснулась. У Фреда сердце защемило от нежности. Он с трудом поборол желание поцеловать ее и провел ладонью до плеча, разгоняя особенно смелые блики, почувствовав легкие мурашки под своей рукой.

Не совсем понимая, что собирается сделать, парень наклонился еще ниже к Гермионе, как вдруг комнату наполнил злобный вопль Джинни и надрывный хохот Джорджа. Если бы они заранее не наложили заглушающие заклинания, то Джинни подняла бы весь особняк на ноги своим криком.

От столь громкого шума Гермиона подскочила, сильно ударив Фреда и взвизгнув от боли, подтянула к себе ноги и выставила перед собой палочку, словно щит.

— С Рождеством, дамы! — торжественно поклонился Джордж, все еще посмеиваясь над сестрой.

— Какого черта, придурок?! — закричала девушка, пытаясь выбраться из вороха подарков, которыми завалил ее брат. — Я чуть не умерла от страха! Люмос! Это, по-вашему, смешно?

— Джинни, прекрати! Мы, вообще-то, хотели оригинально вас поздравить! Опусти палочку! — вскрикнул парень и трансгрессировал, когда в него полетел знаменитый сглаз сестры.

— Вот ведь! — выругалась девушка и развернулась ко второму близнецу, гневно сверкнув глазами.

— Я пытался его отговорить, — медленно проговорил Фред, переводя взгляд с палочки сестры на палочку Гермионы, и, не дожидаясь ответа, трансгрессировал вслед за братом.

* * *

«Мне снился сегодня очень странный сон: будто я была словом, но никто меня не произносил. Я, подобно невесомой мысли, билась в головах людей, застревала в глотках, пытаясь вырваться, пытаясь быть сказанной, но все было напрасно. Люди пробовали меня, катали на языке, но так и не решались придать мне форму. Не решались дать мне свой голос. Я чувствовала себя такой ненужной, такой одинокой, что даже пустота Вселенной не смогла бы со мной потягаться в этом ощущении. Мне было так обидно, что даже во сне я чувствовала, как слезы сжимают мое горло. Меня просто разрывало от несправедливости, ведь я — всего лишь слово, и никто, ни один человек на всем белом свете не хочет меня произнести. Но вдруг в звенящей тишине моего отчаяния прозвучал твой голос, как самая чистая, самая звонкая нота, которую я когда-либо слышала. Он звал меня по имени, и я шла на его перелив, переполняемая таким счастьем, что даже трудно вложить в слова весь его масштаб. Я была так рада, что меня произнес именно ты, что даже радикальное пробуждение не омрачило моего счастья, и я улыбалась всему, что происходило вокруг.»

«Может быть, я действительно звал тебя по имени? Я ведь часто мысленно к тебе обращаюсь. Иногда даже я, перед тем, как что-нибудь сделать, мысленно с тобой советуюсь. Знала бы ты, сколько моих шалостей были воплощены в жизнь благодаря тебе!»

«Что? Если бы ты действительно советовался со мной, то большинство твоих шалостей так и не увидели бы свет!»

«И вообще, я ушла завтракать! Хорошего дня тебе!»

* * *

Все обитатели особняка на площади Гриммо, против обыкновения, лениво и неторопливо собирались на завтрак. Столовая постепенно заполнялась волшебниками, сонно щурившимися, заходя внутрь помещения из темного коридора. Все степенно доедали остатки рождественского ужина, и никто решительным образом не обращал внимания на бросавшую злобные взгляды на близнецов Джинни. Кроме самих близнецов, естественно.

— Слушай, может, ты был прав, Дред. Ну, насчет того, что такое пробуждение — плохая идея, — прошептал Джордж после особенно убийственного взгляда Джинни.

— Ты только сейчас это понял? — возмутился Фред, бросив все попытки позавтракать. От взглядов сестры у него просто кусок в горло не лез. — Я прям вижу, как в ее голове зреет план мести. И не знаю, как тебе, но мне абсолютно не хочется испытывать ее гнев на себе.

— Хорошо хоть Грейнджер не будет в этом участвовать, — поморщился Джордж.

Но Фред был с ним не согласен. Улыбающаяся Гермиона на контрасте с разъяренной Джинни выглядела пугающе. Что-то, скорее всего, интуиция, подсказывало парню, что, как только план в голове сестры приобретет окончательные очертания, Грейнджер придаст ему форму. И от того, что может из этого получиться, у Фреда бежали мурашки по спине. Но отнюдь не от страха, скорее от радостного предвкушения чего-то грандиозного. В том, что это будет обязательно грандиозно, парень не сомневался, ведь к этому приложит свою изящную ручку Бет.

* * *

— Слушай, я пойду переоденусь. Скоро ужин, — вздохнул Фред, поднимаясь со своего места. Они с братом уже битый час пытались разгадать сложную формулу трансфигурации, но пока не смогли осилить и половины, постоянно отвлекаясь на интересные зелья, помеченные рукой хозяина библиотеки в старинных книгах.

— Угу, — ответил Джордж, не отрываясь от книги и постоянно делая заметки в своем блокноте. — Только не трансгрессируй. Мало ли что нас может ожидать в комнате.

— Следуя твоей логике, — расхохотался парень, — нам и пешком ходить нельзя. Джинни слишком коварна и изобретательна.

— Иди уже, — отмахнулся Джордж.

Хоть Фред и посмеялся над братом, но все же внял его предостережению и медленно побрел в свою комнату этажом выше. Войдя внутрь, предварительно наложив парочку проявляющих заклинаний, он не заметил ничего, что представляло бы угрозу, и расслабился. Стянув с себя свитер, который небрежно кинул на кровать брата, он принялся за футболку, как вдруг кто-то взялся за ручку двери и явно прислушивался к тому, что происходит в комнате. Ничего более умного не придумав, Фред сиганул под свою кровать. Только он расположился под ней удобно настолько, насколько позволяла ситуация, в комнату осторожно вошла Джинни.

— Гермиона, ты здесь? — шепот сестры разнесся по спальне. — Эти оболтусы в библиотеке, у нас есть пару минут. Ты где? Гермиона? Ты куда пропала? — чуть громче позвала Джинни.

Эта самая пропажа тяжело вздохнула за спиной Фреда, и парень понял, что то, что он принял за старые тряпки, вовсе не тряпки, а девушка, близкого контакта с которой он избегал весь день. Отчаянно надеясь, что ему показалось, парень кое-как развернулся лицом к предполагаемому вороху тряпок и нащупал у него лицо, обрамленное большим количеством кудряшек.

— А что это ты тут делаешь? — словно раскат грома прозвучал голос брата, и все трое — Фред, Гермиона и Джинни — вздрогнули от неожиданности.

— Да, Грейнджер, что это ты тут делаешь? — прошептал парень, когда Джинни начала что-то громко объяснять Джорджу. Ее ноги, видневшиеся из-под кровати, медленно, но уверенно пытались отступить к двери, но ноги ее оппонента пресекали всякие попытки, преграждая путь и жаждая ответов на свои вопросы.

— То же самое хочу спросить у тебя! — ответила девушка, пытаясь еще сильнее прижаться к стене, чтобы не прикасаться к обнаженной коже Фреда. Последнего такая реакция позабавила, и он впервые за все то время, когда узнал правду, почувствовал себя хозяином положения.

— Это вообще-то моя кровать, хочу — лежу на ней, хочу — под, — парень придвинулся еще ближе, подмигнув, хотя спустя секунду до него дошло, что под кроватью темно и девушка этого не увидит.

— Я тут… отдыхаю. Люблю, знаешь, пару минут отдохнуть. И я уже достаточно… достаточно отдохнула. Фред, отодвинься, пожалуйста! — протараторила Гермиона, в то время как за пределами их убежища разгорался нешуточный скандал, и оппоненты уже достали свои палочки, на что указывали ноги, вставшие в боевую позицию.

— Отдыхаешь, значит, — парень придвинулся вплотную, губами коснувшись уголка ее губ.

— Фред, — прошептала Гермиона, полностью капитулируя. Парень почувствовал ее прохладную ладошку на своей груди, вовсе не отталкивающую его.

Холод ее рук остудил парня, и он моментально отодвинулся, давая девушке пространство, на что она то ли всхлипнула, то ли облегченно выдохнула. На секунду вспышка первого заклинания озарила ее лицо, и Фред с ужасом для себя увидел на нем боль.

— Гермиона, я должен тебе кое-что сказать…

— Ничего не говори, а вытаскивай свою задницу и иди спасать своего непутевого братца! — рявкнула она, скрывая свои чувства за злостью и раздражением.

Фред и хотел бы возразить, объяснить ей, что не хочет целовать ее не потому, что она ему не нравится, а потому, что считает, что должен сначала ей признаться в том, что знает, кто она. И он бы обязательно ей рассказал об этом, если бы не брат, вскрикнувший от боли. У Фреда ушли секунды на то, чтобы выскочить из-под кровати и кинуться на помощь брату, над которым нависла обеспокоенная Джинни. У Джорджа шла носом кровь, а сам он хохотал как безумный.

Когда Фред помог брату, Гермионы уже не было в комнате, а вечером его ждал короткий диалог с Бет, чуть не разорвавший ему сердце от осознания, что он повинен в этих ее мыслях. Несостоявшийся поцелуй даже в переписке висел над ними, как гильотина, готовая сорваться в любой момент.

В своем желании подождать Фред зашел слишком далеко.

«Знаешь, порой от бессилия мне хочется кричать, но я всегда вспоминаю, что меня никто не услышит. А если и услышит, то не поймет. Посмотрит как на идиотку, покрутит пальцем у виска и скажет что-нибудь в этом духе: «И что ты кричишь? Что произошло? Конец света? Нет? Тогда подними свою задницу, закрой рот, вытри слезы и делай то, что положено.» И знаешь, что самое страшное?»

«Что ты говоришь это себе сама?»

«Да…»

«Доброе утро, Бет! Ты что-то совсем про меня забыла! Не пишешь и не отвечаешь! Что-то случилось? Ты в порядке?»

«Бет? Ответь мне, пожалуйста! Мне необходимо с тобой поговорить!»

«Это важно, Бет!»

«Важно-преважно!!!»

«Мне кажется, я знаю, кто ты, Бет! Так что давай поговорим и обсудим это!»

«Ладно, Бет, ты не оставила мне выбора…»

— Она меня избегает! — Фред ворвался в свою комнату и уселся на кровать брата. Листочки, разложенные на ней, тут же вспорхнули и разлетелись по всей комнате.

— Естественно. Я бы на ее месте тебя проклял. И не один раз! — проворчал Джордж, взмахом палочки собрав листочки вместе.

— Как я с ней поговорю, если она даже на письма не отвечает? Ни как Гермиона, ни как Бет!

— Мерлин, Фред! Помнишь, я тебе излагал свой гениальный план? — парень устало посмотрел на своего брата и с ощутимой ноткой раздражения добавил: — Самое время приступить к его осуществлению!

— Осталось только подловить ее одну. Нет ничего проще, Джордж!

— А я-то тут при чем? Я вообще до сих пор не могу поверить, что ты ее не поцеловал! Такая возможность была!

— Я не хотел делать этого, не признавшись ей…

— А после поцелуя нельзя было признаться? Знаешь, еще парочка таких вот фокусов, и я всем буду говорить, что ты не мой брат!

— Я твой близнец, тебе никто не поверит!

— А я скажу, что ты мой чокнутый фанат и литрами пьешь оборотку, — Фред расхохотался.

— А если серьезно, где она прячется, когда одна? В библиотеке ее нет. Я там два дня просидел, а в ее комнату Джинни не пускает. Сам понимаешь, она все еще злится на нас.

— Спроси у Кикимера. Этот пройдоха знает обо всем, что происходит в доме, и о том, где прячется Гермиона, точно осведомлен.

* * *

Самым простым оказалось сказать «спроси у Кикимера».

Последний на поверку оказался еще более противным и строптивым, чем казался на первый взгляд. На все попытки его позвать он отвечал полным игнорированием. Попытки просто найти его тоже не увенчались успехом: Кикимер постоянно перемещался, не давая застать даже свой магический след и не попадая в ловушки, что очень бесило Джорджа, который хотел их испытать на том, кого не жалко.

В итоге, плюнув на все, Фред пошел сдаваться хозяину дома, который после его рассказа с радостью согласился помочь. К слову, и на призыв Сириуса Кикимер ответил не с первого раза, но когда он все-таки появился, то был вынужден помочь, на его взгляд, недостойному представителю недостойнейшего семейства в столь грязном занятии, как сношение с проклятой грязнокровкой. У домовика было еще много мыслей по этому поводу, которые он отчаянно желал донести до хозяина и его гостя, но звонкое «заткнись» от Сириуса избавило его от этой возможности. Единственное, что Кикимеру осталось, — гневно и презрительно сверлить их взглядом и как можно пространно и непонятно объяснять, где находится грязнокровка.

Потеряв уйму времени на поиски домовика, Фред с сожалением отметил, что скоро ужин и подловить Гермиону в одиночестве не представляется возможным. Поэтому он, стараясь держать свое нетерпение под контролем, пришел в столовую и стал ждать, не отрывая взгляда от входа. Но девушка не спустилась к ужину, сославшись на плохое самочувствие.

— Она не придет, тут даже Трелони быть не нужно, — прошептал Джордж брату на ухо, когда тот в третий раз уронил вилку.

— Да понял я уже, — фыркнул Фред и поднялся со своего места. — Пойду ее искать.

Поднявшись на нужный этаж, парень принялся за поиски. Найти нужную комнату оказалось нелегко, и пару раз парень заходил не туда.

В конечном итоге его старания были вознаграждены, и серая дверь под чердаком (их там было по меньшей мере семь!) была найдена. Он даже не стал злиться на Кикимера за его объяснения, радуясь тому, что тот сузил круг его поисков до одного этажа.

Открыв заветную дверь, Фред замер в дверном проеме. Она сидела у окна и задумчиво смотрела в небо, ее силуэт едва угадывался в полумраке комнаты, а вокруг серым пеплом оседала тишина, мягко припорошив все вокруг. Фред нарочито громко подошел к Гермионе и присел рядом. Девушка даже не посмотрела в его сторону, будто его присутствие — само собой разумеющееся. Может, так оно и было для нее. А может, она просто устала.

— Жаль, что звезд не видно, — выдохнула Гермиона, и это стало ее признанием: она знает, что он знает. Осталось только Фреду показать, что и он знает, что она знает.

— Это не беда. Закрой глаза, — Фред мягко взял ее руку и вытянул так, чтобы она касалась стекла. — Представь небо над Норой. Представила? — девушка кивнула, практически не дыша. Фред придвинулся ближе к ней и губами коснулся ее волос. На столь интимный жест Гермиона не отреагировала отрицательно, что подарило парню чуть больше уверенности, чем было у него, когда он переступал порог этой комнаты.

— Вот здесь, — он отвел руку чуть вниз, ее палец прочертил неровную линию по стеклу, рука слегка подрагивала, — Сириус. А вот здесь, — прочертив ее рукой еще одну косую линию чуть вверх, Фред повторил эту же линию на запястье девушки, — Саиф.

— А вот здесь, — Гермиона включилась в игру, — Ригель, — девушка повела рукой чуть выше, после нежно очертив пояс Ориона и невесомо коснувшись губами плеча Фреда.

— А вот здесь, — парень очертил носом ухо Гермионы, забыв про движение руками, — Беллатрикс.

— А вот здесь, — понизив голос до шепота, девушка прикоснулась к уголку губ Фреда, — Бетельгейзе.

Что там еще есть на звездном небе, в миг стало абсолютно не важно. Весь мир для них в этот момент сосредоточился в очертании губ.

— Здравствуй, Бет, — всего два слова, пару дней назад весившие тонну, слетели с губ Фреда так легко и естественно, что он даже не понял, почему не сказал их раньше.

— Здравствуй, родной.

Здравствуй, дорогой мой Ригель!

Ты даже не представляешь, из какого места я тебе сейчас пишу. Глупое начало, я знаю, тем более что ты все равно узнаешь, когда встретишь своего старшего брата. Поэтому говорю сразу — со мной уже все в порядке, честно.

Время сейчас такое страшное, что каждый день может стать для нас последним. (Я это очень отчетливо поняла недавно.) Именно поэтому я иду сейчас на этот риск и пишу тебе эти строки.

В подробности вдаваться не могу, но знай, что со мной, твоим братом и его другом все хорошо. Относительно хорошо, конечно, но в наших обстоятельствах это лучшее, на что мы можем рассчитывать.

И с тобой все в таком же порядке. Я каждый вечер слушаю твой голос по радио. В эти минутки, клянусь созвездием Ориона, я самый счастливый человек во Вселенной. Пусть ваши передачи и коротки, но это лучшее, что происходит сейчас со мной. Твой голос возвращает меня к жизни. Его хрипотца напоминает мне, ради чего я во все это ввязалась, за кого я борюсь…

У меня на душе в последние дни очень тревожно, и я не хочу внезапно уйти, не попрощавшись с тобой. (Я знаю, как ты сейчас возмущен, но, пожалуйста, попытайся понять меня.)

Все то время, которое мы вместе, мне казалось, что я слишком часто и громко говорю о своей любви к тебе, а сейчас, оглянувшись назад, понимаю — слишком редко я произносила эти слова.

Я очень люблю тебя, мой Ф. Люблю больше Космоса. Больше собственной жизни! Я этого долгое время не осознавала, но мое сердце стучит только ради тебя. Я даже не могу сказать, когда ты стал центром всей моей жизни, но это факт: ты — мое солнце, и я вся подчиняюсь тебе и кружусь только вокруг тебя. И я уверена — это навсегда. Поэтому, когда будет очень тяжело, пожалуйста, вспоминай о моей любви. Когда в твоей душе будет темно, вспоминай о том, как сильно я люблю тебя, и свет зажжется, я обещаю тебе!

Помни о моей любви к тебе!

Помни о своей Бетельгейзе!

P.S. Не знаю, когда ты прочтешь это письмо, но твой брат обещал передать его поскорее. Очень надеюсь, что ты простишь меня за него. И, пожалуйста, в случае чего, присмотри за моими родителями.

Бесконечно люблю, твоя Бет.

Примечания:

Здравствуйте, мои дорогие!

Простите за такую задержку! Надеюсь, что последняя глава выйдет раньше, чем эта!

Ребятушки,есть ли среди вас люди сведущие в интернете? (Автору очень нужна помощь, так как сам он не справляется)) Если вы разбираетесь в интернет делах как Боженька, пожалуйста напишите мне в личку, буду очень благодарна.

Люблю, целую*

Здравствуй, мой дорогой Фред!

Не знаю, будет ли прочтено это письмо хоть кем-то (хватит ли мне смелости его отправить, ведает сейчас только Мерлин). Я сама его перечитывать не буду, поэтому прошу прощения за тот сумбур, который будет в нем присутствовать. Пишу в реальном времени, даже ошибки исправлять не буду, потому что уверена, что тогда точно не отправлю это письмо. Хотя для меня это очень необходимо.

Пусть со дня второго мая прошло достаточно времени, но я до сих пор просыпаюсь с криками, когда мне снится твоя стена (ты и сам это видишь…). Даже во сне мое сердце разрывается от боли от осознания произошедшего. И пусть с моей стороны это будет эгоистично на фоне той трагедии, которая произошла в Хогвартсе, но твоя стена — самая большая моя боль.

Не хотелось бы возвращаться ко всему этому в такой день, но ты поймешь меня, я знаю, ведь лучше смотреть своим страхам в глаза, чем бежать от них.

Итак, ты и сам знаешь, что происходило второго мая, кроме разве что того, что происходило в моей душе. Я не говорила тебе об этом, но сейчас хочу приоткрыть эту завесу.

Когда мы встретились у твоей стены, я так обрадовалась. Впервые за все время битвы я смогла вздохнуть полной грудью. Я наконец-то убедилась, что ты жив, что с тобой все в порядке.

Радость моя, как ты знаешь, была недолгой: вспышка заклятий, грохот камней — и я в аду.

Когда Перси закричал, что твое сердце не бьется, мое тоже остановилось. Я начала задыхаться, а моя Вселенная сузилась до размеров твоего зрачка. Ты смотрел в никуда закрытыми глазами, а я видела бесконечную синеву твоих прекрасных глаз, в которую не смогу больше окунуться. Я не кричала, нет. Я не могла пошевелиться. Мне казалось, что если я сделаю хоть шаг, то все станет реальным, а пока я стою и не разрываю мгновение своими движениями; все, что происходит вокруг, — неправда. И ты под стеной — чудовищный сон.

Прости меня за это. И за то, что не решилась убедиться в правдивости слов Перси.

Когда же Рон (храни его Мерлин) нащупал твой пульс, слабый, но существующий, я вернулась в этот мир. И знаешь, что я поняла? Я не буду жить в мире, в котором не бьется твое сердце. Мое собственное просто откажется работать. Ведь ты — мой вечный двигатель, мой кислород, моя душа. Ты — моя слабость, ты — моя сила. И этого не изменить. Это вечно.

Недавно ты спросил, почему я не хочу давать клятву перед алтарем. Я отвечу тебе… Мое письмо — моя клятва. Мое признание. Здесь все, что я не могу сказать вслух, особенно при всех. Это настолько личное, настолько твое и мое, что не потерпит даже толики чужого присутствия. Я не хочу никому, кроме тебя, говорить о глубине своих чувств, о том, что моя любовь к тебе — лучшее, что у меня есть. Я не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, знал, что я каждый день благодарю Добби за то, что передал мое письмо именно в твои руки, благодарю Бетельгейзе за то, что освещает наш с тобой путь, и благодарю тебя за то, что ты живой. Спасибо тебе за то, что держишь меня за руку, за то, что мирно сопишь рядом по ночам, спасибо за то, что твои сильные руки дарят мне ощущение безопасности. Просто спасибо за то, что мы с тобой рядом, в одном Космосе. И я хочу, чтобы наш Космос был только нашим.

Знаю, это может показаться странным, особенно тебе, человеку, делящему всю свою жизнь с близнецом. Но я, как единственный ребенок в семье, не готова делиться даже с твоей половиной. Мой Космос только для тебя, и я надеюсь, что ты готов его принять.

Хотя, если ты предложил мне свои руку и сердце, думаю, что ты готов провести со мной остаток вечности.

Буду заканчивать свое письмо. На часах уже полночь, а мне, знаешь ли, завтра нужно выйти замуж за самого лучшего мужчину во Вселенной. Это очень волнительно.

С любовью, твоя Гермиона.