Коленки Грэма, ч.1 (джен)

Теперь никто бы уже и не вспомнил, чьей идеей было устроить спарринг на клипере. Кажется, Дарьиной. Марья Адамовна даже не отпиралась — ее лук давно залежался без дела, а способность попадать стрелой в задний карман лепреконьих брюк на глубине до трех метров не глядя, проснувшаяся в момент покушения на собственного брата в материнской утробе, начала давать сбои.

Девушки буквально танцевали по кругу. Как могли. То есть, стараясь не отдавить лапу крадущемуся по палубе мурлоку и не повалиться царственным челом в бочку, но одинаково с чувством и от души.

Марья Адамовна тщилась не оступиться, капитан — случайно не убить венценосное лицо вылетевшей из волос рыбьей косточкой, одна сжимала в руках нож, вторая орудовала тонкой шпагой, как хлыстом. Сверху раздался хриплый рев альбатроса — птица с шумом приземлилась на рею и распахнула крылья, и во взгляде ее затаилась немая угроза стать третьим состоявшимся участником поединка.

— Псевдоплоть... — с развесёлым яростным оскалом рявкает Дарья.

-...двуногая, — мечтательно выдыхает Марья Адамовна, целя ножом капитану в лодыжку. Дарья Никитишна устраивала ее и одноногая, тем более что с плотью у той все было в порядке. Изогнувшись в прыжке, как гибкая тропическая лиана, которую всколыхнуло порывом ветра от крыльев какаду, Дарья уклонилась от удара аркканцлера. Но ловкость подвела её. Так подводит носок, абсолютно надёжный друг, который прохудился в самый неподходящий момент. Нога капитана запуталась в складированных на палубе снастях.

Бессердечная гравитация с жадностью заключила девушку в своих объятиях и Дарья Никитишна начала падать, растопырив руки и распахнув глаза. Падение оказалось крайне мягким. Куда хуже пришлось Марье Адамовне, которую припечатало к палубе телом капитана.

Девушки лежали под солнцем и лица их были буквально в сантиметрах друг от друга. В такие моменты весь мир ограничивается ими, двумя распластавшимися по прогревшимся доскам девушками. Это Взгляд. Он пронзает насквозь, пуская по телу электрический импульс, и Марья Адамовна, цепляясь пальцами за капитанские плечи, вдруг подалась вперед, чтобы обжечь Дашино ухо всего несколькими словами. Теми Самыми. Она тихонько вздохнула и прошептала проникновенно то, что несла под сердцем все эти годы, говорила не там и не тем людям. В этот раз она была уверена. Она знала.

— Ой. Все.

— Эмм... а куда его засовывать-то?

— Черт, я тоже не вижу.

— Сейчас, пальцами попробую. Сюда что ли?

— Наверное. Ё-моё, ты уверен, что влезет?

— Тут широко вроде.

— Держи, держи конец, падает!

— Да держу, держу, не дёргайся.

— Расслабься и получай удовольствие, так что ли? У меня руки устали!

— Это тебе не Баунти, уфф, райский остров.

— Даже на Бельдяжки не тянет.

— Так, замри, сейчас всуну.

— Давай. Только медленно, а то порвёшь еще.

— Попаду не туда — так точно.

— Какой он большой, ё-моё, как ты с ним вообще.

— А-а ты думала. Сейчас. О! Вроде попал.

— Попал, ты уж мне поверь.

— Секунду. Нужно глубже.

— Давай, давай, до упора, тут чуть-чуть совсем!

— Цыц ты, опускается же, руки напряги.

— Просто. Толкай. Быстрее.

Общий восторженный стон огласил спальню. Мисс Триша сдувала с покрасневшего лица кудрявую прядку, Янус Полуэктович поправлял сбившийся воротник. Миссия, в конце концов, завершилась успешно — одеяло было заправлено в пододеяльник.

— Отец, я женюсь!

Слова прилетели Рыжему в лоб, когда он ранним утром выходил из кибитки в росистую траву. Было студёно, пират ещё не вполне проснулся и моргал ме-едленно, как будто в любой момент был готов провалиться обратно в сон. Поэтому он не сразу осознал, что кто-то что-то ему сказал. Не спеша сфокусировав взгляд на Александре Эриковиче, Эрик поднял рыжие брови в безмолвном вопросе. В следующий миг брови дёрнулись и заползли ещё чуть выше. Александр Эрикович выглядел непривычно, если не сказать неприлично, взволнованным. Только представьте, гнездообразные волосы, алые, как свежие персики, щёки, блестящий софитами взгляд.

— Я женюсь, папа, — повторил профессор Грэм, смотря на Рыжего испытующим настороженным взглядом.

Сердце пирата болезненно сжалось. На лице проступило что-то похожее на сожаление и тут же сменилось неестественно широкой улыбкой. В таких ситуациях принято с шашкой наголо бросаться на сыновей. Кричать: "Я тебя породил, я тебя и убью". Подкручивать пальцем усы. Усов у Рыжего не было, поэтому все последующие действия казались уже несолидными — оставалось стоять и хмуро буравить приемного сына взглядом, припоминая, когда же он успел сбросить хвост и стать мужчиной.

— Жениться, — старпом тупо вперился в грудь Александру Эриковичу, самоутвердившемуся и вынудившему проявить терпение самого Януса Полуэковича.

— Жениться, — подтвердил тот.

— На Фене, — продолжил Рыжий, подозрительно щурясь.

— На Фене, — согласно кивнул Грэм и радостно улыбнулся, теряя на несколько секунд всю свою бледность вместе с общим сходством с кудрявой аристократической вешалкой. Промелькнувшую в глазах отца темную тень он списал на отражение Ребенка-Негра, крадущегося мимо с лопатой угля. Не то, что бы у него ничего внутри не сжималось, но похоже это было скорее на радостное предвкушение.

Рыжий рассеянно почесал висок и вдруг тихо окликнул сына:

— Саш.

Грэм поднял на него посерьёзневшие глаза. Кажется, зельевар начал догадываться о том, что новость о скорой женитьбе отца не особо радует. А Эрик смотрел на своего приёмного сына и вспоминал почему-то те времена, когда тот был Хвостом. И особенно их первую встречу, когда Грэм, не менее взъерошенный, чем теперь, только ещё и растерянный очень, вывалился с антресолей. Нужно было что-то сказать, пожелать счастливой семейной жизни, похвалить выбор невесты, ведь Фенидия, что ни говори, была замечательной девушкой. Но Рыжий ничего не сказал. Он просто крепко обнял Грэма и уткнулся носом в его светлые волосы.

— Рыж, — рассеянно пробормотал Саша, ероша его по-сонному растрепанные волосы. Было прохладно, несмотря на летнюю пору. Было прохладно, несмотря на предсвадебное возбуждение, ревущее в груди ракетным двигателем. Сгребя старпома за хвост на затылке подвижными пальцами, Грэм прижался лбом к его лбу и насмешливо дунул в нос, пытаясь понять, куда подевалась сыплющаяся с плеч звездная крошка, и почему не так ярко блестят эполеты.

— Платье сошьют корейцы, — рассеянно говорил Рыжий, глядя куда-то в Грэмову переносицу.

— Сошьют, — по привычке соглашался тот.

— Найду вам мотоцикл с коляской. И консервными банками на выхлопной трубе. Как Феня любит.

— Найдешь.

— Нужно подумать, где провести праздник.

— Подумаем, — серьезно кивнул Алексанр Эрикович и дернул пирата за рыжую прядь. — Нам вообще обо всем хорошо нужно подумать.

Утро было прохладное, и стоять босыми ногами по колено в росе было холодно. Но Эрик Рыжий этого не чувствовал. "Раньше нужно было думать," — промелькнула горькая мысль в его рыжей голове, и он коротко поцеловал сына в лоб.